Кедровый дух

      А баба его, подпирая черной сморщенной рукой подбородок, как больным зубом мучась, - раскачивалась:
      - Народу сколь унистожили, о, господи... Чо буот? Чо буот?
      Томительно и жутко было ждать оставшимся в деревне событий? а они уж быстро и четко отбивали: раз-два, раз-два!
      Было все так. В Колывани бывшие офицеры, заключенные в концентрационный лагерь, ночью перебили стражу и власть в городе захватили. Два дня держались, порядки свои наводили, - но на третий накрыли их подошедшие революционные части, и восстание было подавлено.
      Отголоски его, однако, прокатились по окружным волостям. Кулаки воспользовались этим.
      Велики сибирские пространства, и широко разбросаны поселки. Пока-то милицейский район в Воронове стягивал свои силы и помаленьку двигался. Тут рассеется, - там, глядишь, опять. _______________
      *1 Пестрик - домотканный коврик.
      Но не успела пестрая и гулкая толпа допереть до речки Кочегай, откуда оставалось версты три до Чигина, - как вдруг из-за речки с правого берега отчетливо прозвучало:
      - Пли! - и вслед за этим громовый залп.
      Два-три человека свалились с лошадей.
      Неожиданная, суровая действительность глянула прямо в глаза пьяным своими криками и жарким днем мужикам. Сразу подрубила все постромки.
      Безумный ужас обуял банду. Вздыбились лошади. Рев, неукротимый вопль вырвался и понесся в леса. Давя друг друга, бросились врассыпную люди назад - по дороге, вправо, влево, в кусты... А из-за Кочегая уже трещали одиночные крепкие взгрохи, и тонкие, меткие пули сверлили душный воздух.
      Сапожков Гаврила что-то орал, махал наганом, пытался остановить сподвижников, но и сам мчался за ними, раненый в ногу.
      Шайка рассеялась вмиг. Пешая милиция, числом около семидесяти человек, сначала бегом, а потом шагом пустилась вслед, в Тою.
      Тоинские, кроме Хряпова и Рублева, прискакали домой, бросили лошадей на руки бабам и попрятались по сеновалам, в бурьянах таежных, а кто и на поля угнал.
      Деревня, - как вымерла.
      --------------
      Левое плечо Иванова горело и ныло и больно уже было не только им шевелить, но и самому шевелиться.
      Солнце давно уж покатилось под гору, и духотная жарынь висла в лесу. Овод жужжал над ним и ел его, как на пиру. Усталый - он плохо оборонялся. Паутины слепили глаза, вязали веки и слепляли пальцы.
      Несколько раз он сбивался с пути и возвращался обратно. Винтовка нестерпимо оттягивала плечо и грудь ломило. Несчетно раз он выходил к Баксе и мочил пересохшее горло и треснутые губы.
      Наконец решил он итти по Баксе, берегом, не показываясь на реку до самой тропки на Заболотье. С час, как издалека слышались частые горошистые выстрелы, но потом все смолкло, а помутившейся головой, в которой как гарь стояла, Иванов, конечно, не мог представить в чем дело.
      После того обочиной тропы шел он долго, заплетаясь ногами спотыкаясь, хлюпая в мочежинах, путаясь в зарослях, подпираясь винтовкой, и, - наконец, - упал боком меж кочек в сограх в ржавую воду...
      Обросшие лишаями и зеленой щетью, лапы шумно раздвинули листву. Он еще увидел в ней: широкоскулое, прорезанное морщинами, как плугом, лицо с выпуклыми, обтянутыми клочковатой шерстью и зеленым мхом, надбровными дугами, черную усмешку, завязшую в желтых клыках, - и услышал хриплый шопот:
      - ...Ну и назюзюкался ты, гостенек дорогой... Сынок названный...
      - Тайга!..
      --------------
      Перед заходом солнца он был подобран милицейской разведкой. С раздутым плечом, с руками и лицом, которые были одной сплошной раной, разъеденной торжествующим гнусом.
      Отрядный фельдшер промыл и перевязал раны, а с рассветом отправил Иванова в Вороновскую больницу. С ним выпросилась и Варя:
      - Хушь довезу, тятенька... А потом уж косить...
      - У, язви вас. Любвя тожа...