- Товарищ комиссар! - торжественно заявил Мудрый. - Вы для меня есть сама партия. А обманывать вас я не хочу. Я знаю, что так не годится говорить, но иначе я не могу. Ну, знаю, говорят в таких случаях: заявление подать, вступить в партию. Так это же про людей говорят. А про меня так не скажешь. Кто есть Колька Мудрый? - немного рисуясь, продолжал он. - Спекулянт, барахольщик, из милиции до войны не вылезал, по мелким всяким делам, купля-продажа, одним словом... Бывали и крупные... А теперь, как я честный защитник Родины, - не могу я в стороне от партии... Но прошлого ведь не выбросишь, товарищ комиссар, Семен Васильевич, товарищ Ковпак, командир-отец. Эх, не знаю, и сказать как. Может, я и не так говорю, или нет таким, как я, ходу, так это несправедливо будет... Вы, товарищ командир, с самим Сталиным дела решали, - если что не так, вы ему запрос по радио... а?
      Руднев обнял Мудрого за плечи.
      - Эх ты, чудак-человек. Понимаю я твой честный поступок. Ну, ладно, - засмеялся он. - Рекомендации имеешь?
      - Подзапас маленько, товарищ комиссар, Семен Васильевич.
      - А мне и пролезть нельзя, - печально сказал Карпенко.
      - Почему? - насторожившись, повернулся к нему Руднев.
      - Ну кто же за меня, такого, поручительство даст?
      Ковпак и Базыма переглянулись. Руднев молча порылся в кармане гимнастерки и протянул Федору вчетверо сложенный лист бумаги. Карпенко встал. Он смотрел в глаза Рудневу и не брал листа. Так же молча протянули их Ковпак и Базыма.
      - Бери! - серьезно сказал Ковпак. - Только гляди, за двадцать пять лет в партии ни я себя, ни меня перед партией никто не опозорил.
      Карпенко молча взял рекомендации и тихо вышел.
      Прошло с полчаса, и боком в хату втиснулся Мудрый.
      - Заявление пишет, - заявил он по секрету. - Четвертую тетрадку исписал. Напишет, порвет и снова пишет. Ох, и прикрутили вы его, товарищ комиссар. Просто удивительно даже, до чего силу имеет эта партийность над человеческой душой!..
      - Ну, пошел Мудрый философствовать... - сказал Базыма, задумчиво перебирая какие-то бумаги. - Одним словом - Колька Шопенгауэр.
      У меня есть сын. Ему сейчас всего четыре года. Я желаю ему лучшей судьбы и жизни, чем у Федора Карпенко. Но если ему придется в жизни ошибиться и затем выправлять свой промах, вину или ошибку, пусть он делает это, как Карпенко. Лучшего я ему не желаю.
      17
      Очень важным делом, от которого часто зависел успех и организационно-политической и боевой работы партизанского отряда, была связь с Большой землей. При организации отрядов летом 1941 года не всегда была возможность каждый отряд снабдить рацией. Сосед Ковпака, командир Харьковского партизанского отряда Воронцов, в этом отношении был счастливее нашего отряда. У него сразу была надежная радиосвязь. Путивляне же только изредка могли передавать через рацию Воронцова сведения о своих боевых делах. В первом коротеньком рейде из Спащанского леса в Брянские леса в декабре 1941 года командование отряда особенно остро ощущало этот недостаток. Как-то в Брянских лесах, возле будущей "партизанской столицы" Старой Гуты, Руднев, Ковпак и Базыма обсуждали свой первый, небольшой еще опыт борьбы. Они пробыли в лесах около двух недель, а в тылу врага - три месяца с лишним.
      - Засиделись ребята, - сказал Ковпак, - До дому рвутся.
      - И я так думаю. Надо нам продолжать рейд, - поддержал командира комиссар.
      - А куда? - отозвался Базыма.
      К ним подошел старик Корниенко - партизан еще гражданской войны, знавший все Правобережье, как свои пять пальцев. Он один заменял отряду сотни проводников и был ходячей справочной книгой и топографической картой отряда.
      - А от мы стариков попытаем, - схитрил Ковпак.
      Руднев имел на этот счет свое мнение.
      - А я так думаю: хотя отряд наш и вырос... - он обратился к начальнику штаба: - Сколько у нас на сегодня с пополнением?
      Базыма порылся в полевой сумке, вытащил блокнот.
      - Шестьсот с лишком.
      Ковпак сказал решительно:
      - А все ж таки я думаю, надо нам обратно в свой район. Где нас партия поставила, там и должны мы быть.
      Базыма спрятал блокнот в сумку.
      - Многовато народу. А лесочки у нас, знаешь, какие...
      - Да и зима...
      Ковпак весело свистнул.
      - А зачем нам леса? Будем по селам...
      - Правильно, Сидор Артемьевич. Мы уже выросли из районного масштаба, - сказал Руднев.
      - Это верно. Да вот связи нет. Есть же отряды, в которых радиостанции имеются. Вон как у Воронцова.
      Корниенко вмешался в разговор на правах ветерана отряда:
      - Надо через фронт людей послать.
      Руднев подумал.
      - Об этом мы давно думаем, старик. Да кого?
      - Молодых ребят думали, - дойти-то они дойдут, а обратно вернутся ли? - хитро прижмурил глаз Ковпак.
      Корниенко понял командира с полуслова.
      - А старых?
      Руднев еще мало знал старика партизана. Он не знал еще, что Корниенко не один раз переходил фронт белых и под Касторной, и под Ростовом, и в Донбассе. Но Ковпак знал об удалых делах, которые они совершали в молодые годы, и помнил о них хорошо.
      Комиссар ответил на вопрос Корниенко, думая, что тот намекает на Ковпака:
      - А старик не каждый доползет. Не можем же мы командира на такое дело посылать.
      Корниенко рассердился.
      - Зачем командира? Самый старший по годам между вами - я. До Хорошек все дороги знаю. А там и фронт близко.
      Руднев посмотрел на Ковпака.
      - Как думаешь, командир?
      - А вот так и думаю. Жалко со старым товарищем расставаться, а другого выхода нема.
      Корниенко облегченно вздохнул.
      - Ну вот и добре. Пойду собирать манатки в далеку дорогу.
      И он пошел бодрой стариковской походкой по лесу.
      Комиссар, глядя ему вслед, тихо сказал:
      - Надежный старик.
      - Надежный старик? - спрашивал через неделю Корниенко о Ковпаке генерал, командующий крупным объединением армейских частей Красной Армии.
      В большом штабе, перед столом, возле которого стояла батарея полевых телефонов, тянулся по-егерски Корниенко. В деревенском полушубке, в облупленной шапке, он подчеркнуто по-солдатски отвечал на вопросы генерала.
      - Надежный старик? - спросил генерал.
      - Так точно, товарищ генерал, - я его с гражданской знаю.
      Рядом с генералом сидел невысокого роста человек, тоже в военном кителе, но без знаков отличия на петлицах. Он, прищурившись, смотрел на Корниенко. Но, увлеченный докладом генералу и хорошо помнивший солдатскую школу, Корниенко смотрел только на генерала. Только когда член Военного совета сказал:
      - Ну, это как сказать. Тогда война совсем другой была. Сейчас мы другими мерками командиров мерим... - Корниенко взглянул на него и сразу ответил:
      - Так думаю, что и под вашу мерку подойдет, товарищ... - он запнулся, еще раз оглядел говорившего, и лицо его расплылось в широкой улыбке, - ...товарищ Никита Сергеевич... Извиняйте, не опознал вас сразу, товарищ Хрущ?в. На портретах видел вас только в гражданской одежде.
      - Ничего, ничего, - сказал Хрущ?в и подошел к карте. - Прошу, продолжайте, пожалуйста, - обратился он к генералу.
      Генерал спросил у Корниенко:
      - Где же ваш отряд? Вот здесь? - он показал пальцем на карту.
      Корниенко немного растерянно глянул на незнакомого масштаба карту. Но тут же, оправившись, бодро сказал:
      - Левее немножко будет, товарищ генерал.
      - Бои бывали у вас? - продолжал вопросы генерал.
      - А как же. Вот в этом месте, где вы изволили показать, тут у нас с танками немецкими бой был.
      - Ну и как? - нахмурил брови генерал.
      - А так. Пришли к нам в лес два танка, а из лесу ни один не ушел.
      - Еще были бои?
      Корниенко входил в раж и увлекался.
      - Были. А вот тут левее, тут уже пехота на нас наступала. Но наш командир уже на танке воевал.
      - На каком танке? - оживился генерал.
      - Да на этом же, на немецком. Один мы подорвали, а другой в болото заманили. Вот он у нас и остался. Сами знаете, как на чужой технике воевать, - машина незнакомая, капризная. Одним словом, сами должны понимать...
      Генерал улыбнулся.
      - Да. Понятно. А где сейчас ваш отряд, покажите.
      Корниенко разошелся.
      - Вишь, дорогой, отряд-то наш вроде рейсовый, сегодня здесь, - он ткнул пальцем в то место, куда указывал генерал, - а завтра там... - и он загнул дугу на карте километров на полторы тысячи.
      Хрущ?в и генерал весело взглянули друг на друга.
      - Как же так, сегодня здесь, а завтра там... расстояние-то какое?
      - А чего же расстояние... - Корниенко смерил пядью по генеральской миллионке, - расстояние чепуховое...
      Генерал, улыбаясь, отошел от карты.
      - По скольку километров за ночь делаете?
      - Как какой марш. Когда сорок, а когда и пятьдесят верст. А как на хороших конях да по санной дороге, - и все семьдесят отмахаем.
      Генерал, а за ним Корниенко подошли к столу. Хрущ?в указал старику на стул, тот присел.
      Хрущ?в спросил:
      - Какая же помощь вам требуется: оружием? патронами?
      Корниенко сразу понял, что задачу Ковпака он уже выполнил.
      - Самая главная для нас техника сейчас будет - радио. Патрончиков нам пока хватает, а вот связи нет. А без связи, сами знаете, какая война.
      Хрущ?в задумчиво, как бы про себя, повторил его слова.
      - Знаем, старик, знаем, какая без связи война...
      - Хорошо, рацию мы им дадим, - ответил на вопросительный взгляд Хрущ?ва генерал.
      Корниенко не разобрал.
      - Это чего? - спросил он без стеснения.
      - Радиста с передатчиком, - сказал Хрущ?в.
      - Ага. Понятно.
      - Только куда вам ее бросать? - спросил, заговорщически подмигнув Корниенко, генерал.
      - А зачем бросать? Вы мне только дайте, а я его через фронт живо переведу.
      Хрущ?в мягко сказал старику:
      - Нет, лучше самолетом. Это и быстрее и надежнее.
      Генерал сказал, подведя старика снова к карте:
      - Только координаты точные надо. А то, видишь, сам говоришь, твой старик сегодня там, а завтра здесь. - Генерал повторил жест Корниенко на карте. - Точные координаты дать можете?
      Корниенко все еще пытался вывернуться.
      - А зачем вам координаты? Место условленное я вам сразу доложу. В Даниловой балке каждую ночь на протяжении месяца три костра гореть будут. Вот таким макаром: один костер, другой костер и третий... - он показал правильный треугольник на территории, этак, целой области.
      Генерал, не желая обижать старика, сказал:
      - Видите ли, координаты - это для летчика. А нам и этого достаточно. Только вот Данилова балка возле какого села?
      - Известно, возле хутора Веселого.
      - А хутор какого района?
      - Известно... Глуховского.
      Генерал быстро нашел на карте нужное место, сделал крестик карандашом. Корниенко присмотрелся ближе.
      - Я же говорил - вот здесь и будет.
      - Ну что ж. Завтра в ночь и полетите. С парашютом прыгать не приходилось? - спросил Хрущ?в делегата.
      - Так мне, пожалуй, пешком дорога знакомей...
      Хрущ?в твердо сказал:
      - Нет. Зачем же. Так быстрее. Да и радистам дорогу покажете.
      Генерал снял трубку и сказал:
      - Соедините с аэродромом.
      На большом снежном поле - полевом аэродроме - готовились к вылету самолеты.
      Винт полувоенного, полупассажирского самолета ПР-5 вздымал снег.
      С парашютным мешком за плечами стоял Корниенко, а с ним два человека с такими же мешками. Моторы стихли.
      Корниенко, бодрясь, подошел к возившемуся у мотора механику:
      - Скоро полетим?
      - Минут через сорок, - ответил, отворачиваясь от ветра, механик.
      Корниенко подошел к радистам.
      - Минут через сорок. Пошли греться, ребята. Да вас как звать-то, молодцы?
      Первый угрюмо ответил:
      - Молчанов.
      - А тебя? - повернулся старик к другому.
      - Меня? Катей звать...
      Корниенко оторопело посмотрел:
      - Так, так... Что ж, пойдем греться, хлопцы и... девчата.
      В Даниловой балке уже не одну ночь горели три костра. Вокруг одного из них, сладко затягиваясь дымом самокрутки, сидели бойцы роты Карпенко. В эту ночь особенно скучно казалось партизанам.
      - Напрасно маемся мы, ребята, - сказал Шпингалет, подставляя спину к теплу.
      - Даром вся эта канитель, не будет никаких самолетов, - поддержал его Намалеванный.
      Откуда-то из-за дыма раздался смех Мудрого.
      - Ты даром просидеть боишься? Ну что ж, давай я тебе немецкими карбованцами заплачу.
      Он вытащил из кармана крупную пачку денег и хлопнул ею по голенищу:
      - Получай зарплату.
      Намалеванный отвернулся.
      Мудрый серьезно сказал:
      - Нет, ребята, не даром. Скажу я вам, хлопцы, много я хлебнул, пока к отряду не прибился. Два раза за проволокой был. Бежал - опять ловили, а уж сколько по окружениям шлялся... и вспоминать удивительно... Уж бегали, бегали мы с вами по всей Украине... А почему, я вам скажу. - Он вдруг заговорил быстро, как будто торопясь высказать давно пережитые и продуманные слова. - Хочу я вам объяснить, откуда у меня, Кольки Мудрого, смелость берется...
      Намалеванный плюнул в костер.
      - Да при чем тут смелость? Тут ноги на морозе задубели - вот и все.
      Мудрый подошел к нему.
      - А вот я тебе сейчас объясню.
      - Объясняй не объясняй, а все равно не прилетит самолет. Намалеванный поднялся и хотел отойти.
      Карпенко, дремавший до сих пор, сказал тоном приказа:
      - Прилетит не прилетит, а сидеть надо. Дисциплина.
      Намалеванный отошел от костра, послушал:
      - Нет, не слыхать... А может, он и до фронта не дошел, старый хрыч...
      Карпенко укутал ноги немецкой плащ-палаткой:
      - Все может быть... милок... садись лучше, погрейся.
      А в это время в звездном фронтовом небе, загребая лопастями винтов морозный воздух, летел к Ковпаку самолет, посланный Хрущ?вым. Это была старая машина ПР-5, с кабиной на четырех пассажиров. В кабине находились Молчанов, Катя, штурман и Корниенко.
      Через полчаса полета штурман крикнул в трубку мегафона летчику:
      - Подлетаем к фронту... давай полный газ...
      Пассажиры переглянулись, подтянулись. Громче заревел мотор. В небе зашарили прожекторы. Луч скользнул по плоскости... Прошел мимо. Затем поймал машину.
      Штурман крикнул в мегафон:
      - Костя, обмани его... На крыло, на крыло...
      Звездное небо долго, казалось бесконечно, переворачивалось под крыло машины. Прожектор цепко держал ее в своих щупальцах. Быстрые пунктиры пулеметных очередей проходили, казалось, сквозь плоскости. Мотор ревел на полном газу. Но вот машина вошла в пике, взвыла мотором и выскользнула из лучей прожекторов.
      Штурман снял шлем, вытер вспотевший лоб и проговорил в мегафон:
      - Молодец, Костя... Теперь газуй.
      Радистка Катя выглянула из открытой кабины. Замелькала внизу белая снежная земля.
      Рядом со штурманом сидел Корниенко. Он весь как-то вытянулся, прижался спиной к парашютному мешку и ни на кого не смотрел, закусив губу. К нему лицом сидели Молчанов и Катя. Мотор самолета ровно зажужжал, набирая потерянную высоту. Корниенко сунул руку под фуфайку. Когда сидящий рядом штурман бликнул фонариком, освещая большой планшет с картой, Корниенко взглянул тайком на свою руку. Она казалась вся черной.
      Старик вытер руку о ватные брюки и снова откинулся на спину, закрыв глаза, как бы прислушиваясь к чему-то внутри себя.
      Вскоре в мегафоне штурмана послышался металлический голос пилота. Штурман оживился.
      - Ага... Дошли. Приготовиться. Заходи, Костя, с севера.
      Несколько секунд ожидания. Самолет сбавил газ. Штурман крикнул пассажирам:
      - Пошел!
      Первым должен был прыгать Корниенко. Но он сидел с закрытыми глазами. Штурман взглянул на него, покачал неодобрительно головой. Снова крикнул, громче, чем требовалось:
      - Костры проходим... Пошел...
      Корниенко открыл глаза и, судорожно цепляясь за края дверцы, вывалился в люк. За ним один за другим выбрасывались радисты.
      Хлопцы Карпенко при первом звуке долгожданного самолета плеснули в огонь бензину и подбросили сухой хвои. Костры запылали радостно и ярко, словно Карпенко хотел ими согреть все зимнее украинское небо.
      Вдали от костров опускались два парашюта. Почти одновременно с ними - у самого костра - третий. К нему первому побежал Карпенко. Шпингалет и Намалеванный подняли белое полотно парашюта, накрывшее Корниенко. Карпенко опустился на снег рядом с ним. Он осветил его лицо карманным фонариком, взял за руку. Она была темной от запекшейся крови. Карпенко расстегнул стеганку, приник ухом к груди старика. Затем встал и строго посмотрел на Намалеванного:
      - Как же ты смел говорить - не пройдет старик через фронт... Прошел... И обратно к своим вернулся.
      Он взял из рук Намалеванного полотнище парашюта и тихо накрыл им лицо Корниенко. Костер вспыхнул, раздуваемый ветром, ярче и осветил лицо Намалеванного, по которому одна за другой бежали слезы.
      - Выполнил свое задание Корниенко.
      Шифровальщик Молчанов сам подошел к костру. Подскакали Ковпак и Руднев. Долго искали Катю-радистку. Когда же нашли, Молчанов обрадовался так, что бросился ее обнимать. Она вскрикнула:
      - Ой, больно, я, кажется, руку вывихнула.
      Ковпак озабоченно подошел к ней. Он осторожно взял ее за правую руку и провел по ней от плеча к локтю.
      - Э, дивчино, да тут перелом.
      Катя испуганно посмотрела на незнакомого деда.
      - Как перелом? А мне сегодня же связь установить надо, сеанс у меня в два ноль-ноль.
      Девушка ожидала всего, готовясь к вылету в тыл врага. Была готова и к тому, что, может, понадобится применить оружие, и к тому, что можно погибнуть, но к такой "случайности", как перелом руки, она готова не была. И это как-то надломило ее силы, и она тихо, по-детски всхлипнула.
      Ковпак участливо склонился над ней.
      - Теперь, дивчино, твой сеанс один - в лубках лежать.
      - Что вы говорите, дедушка?
      - Не дедушка, а командир отряда Ковпак.
      Катя свалилась на руки партизан без чувств, и ее положили поближе к костру.
      Руднев озабоченно спросил Молчанова:
      - Связь мы дадим?
      Тот помялся.
      - Пока трудно сказать. Если рука всерьез у нее переломлена...
      - А вы?
      - Я на рации не работаю. Я - шифровальщик.
      - Так на какого черта тебя прислали? - вскипел Ковпак.
      - Как мираж какой-то. Рацию выбросили, а работать на ней некому, сказал возмущенно Руднев.
      Они отошли в сторону, в морозную ночь, и долго ходили по снегу в отчаянии.
      Без четверти два Молчанов подошел к Катюше и показал ей часы. Она встала, порываясь идти. Рука у нее была уже на перевязи в самодельной шине из древесной коры. С ней повозилась партизанский врач Дина Маевская. Дина подошла к комиссару и заговорила быстро и резко:
      - Я не могу так, товарищ комиссар! Раненая только что после перевязки. Внутреннее кровоизлияние, перелом. Два раза в обмороке. А тут ее волнуют, - она показала на Молчанова.
      Катя бормотала быстро-быстро, здоровой рукой раскрывая рацию.
      - Сеанс у меня через четверть часа, понимаете - сеанс. Если не выйду на связь, на Большой земле будут считать, что мы все погибли. И ваш старик тоже.
      - Но не может она, не может работать на ключе! - твердо и властно сказала Маевская. В вопросах медицины ее слушались все в отряде.
      Катя поняла это и подняла к молодой женщине глаза, полные слез.
      - Ну, пожалуйста, я очень прошу. Может быть, рацию раскинут товарищи; я покажу, как. Наушники наденьте, я хотя бы позывные послушаю и хоть чем-нибудь знак подам.
      Молчанов уже распаковывал рацию, тянул антенну на поднятое дышло саней.
      Ковпак подошел к врачу и отвел ее в сторону.
      - Слушай, доктор. Ты почему солдату мешаешь свою службу нести? Ты що у меня тут - профессор-хирург, чи невропсихопат какой?
      Маевская обиделась:
      - Зачем же так, Сидор Артемьевич? Вы же сами знаете, я когда в отряд пришла, говорила вам, я физкультурный врач. Понимаете, институт специальный я кончила перед войной. Физкультурный врач.
      - Не тарахти, знаю, слыхал. А раз слыхал, значит помню. А операции ты делала? Руки и ноги людям столярной пилкой резала?
      - Так выхода ж другого не было. Хирургов у нас нет, вот и приходилось мне...
      Казалось, Ковпак только и ждал этих слов.
      - А що ж, у нас радистов тут много? Зачем же ты девушку обижаешь? Значит, как ты физкультурный врач, так ты можешь выше своей головы прыгать, а как она радистка, так ей уже и нельзя? Стой сзади нее со своей валерьянкой и не мешай, а помогай, понятно?
      Пока дед убеждал врача, Катюшу положили на санки. Молчанов надел ей на голову наушники.
      Ковпак сказал тихо:
      - Карпенко, выводи роту. Готовьтесь к походу. Да тихо, хлопцы, не мешайте. Эта дивчина, может быть, нам не меньше чем крупный бой выигрывает.
      - Который час? - слабым голосом спросила Катюша.
      - Без трех минут два, - показал ей циферблат Молчанов.
      - Включайте. Наушники поправьте, - командовала Катя.
      С этой минуты вся жизнь людей, окруживших тесной стеной розвальни у костра, казалось, перешла к этой девушке. Ковпак, Маевская, Руднев стояли у ее изголовья. Катя лежала с закрытыми глазами. Затем протянула левую руку и ощупью положила ее на распределительную доску.
      - Настраивает, - шепнул Молчанов. - Катя, есть позывные?
      Катя не слышала. Он дотронулся до ее руки, лежавшей на доске рации. Радистка открыла глаза. Он спросил ее жестом, губами.
      - Позывные фронта есть?
      Она ответила одними глазами: "Есть!" Затем окинула взглядом склонившихся над ней людей и, как бы успокаивая их, шепнула:
      - Стучит фронт, стучит...
      Молчанов подошел к Ковпаку и Рудневу. Посмотрел на часы.
      - Пять минут фронт будет вызывать, затем перейдет на прием. Следующие пять минут будет слушать наш ответ.
      - Ну а как же мы ответим? - спросил Ковпак.
      Молчанов пожал плечами, глянул на часы.
      - Пять минут, - показал циферблат.
      Катя широко открыла глаза, попыталась сесть. Несколько партизан и врач мигом поддержали ее. По Катиным глазам все видели, что там, за линией фронта, перешли на прием. Катя вопросительно посмотрела на Ковпака и Руднева. Глаза многих были в слезах.
      Ковпак отвернулся и буркнул себе под нос:
      - Ну що це за война з бабами, да ще з дивчатами...
      Катя решительно сказала врачу:
      - Посадите меня. Опустите ноги.
      Нечеловеческим напряжением она повернула руку.
      - Молчанов, дайте ключ! Положите на колено.
      Молчанов держал ключ рации. Катя протянула раненую руку и попыталась стучать позывные, но сразу, вскрикнув от боли, без чувств упала на руки партизан. Молчанов снял наушники с головы Кати. К нему наклонился Ковпак. Шифровальщик отстегнул один наушник и передал его ему. Второй наушник протянул Рудневу.
      Ковпак даже улыбнулся.
      - Фронт. Це фронт нас вызывает, Семен Васильевич...
      Катю привели в чувство. Она осмотрела всех, словно узнавая. Затем сказала Молчанову:
      - Сколько еще осталось? Четыре раза будет вызывать и переходить на прием. А на пятый запишут: "Стрелка не вышла на связь". И рядом поставят крестик. Ой, что же это я? Это же кличка моя, я никому не должна разглашать ее. Я честное комсомольское дала, подписку.
      Ковпак успокоил ее.
      - А мы ничего не слыхали, дивчина. И знать ничего не знаем. Так ведь, ребята?
      Все молча кивнули головами.
      - Спасибо, дедушка, - сказала Катя.
      Ковпак потряс наушниками.
      - Слухай, дивчино. Замовкло, не пипикает. Наверное, снова тебя слухают, - и он приложил ей наушник к уху.
      Молчанов дал Кате ключ, сказал тихо:
      - Ты спокойно, ты не шевелись. Ты левой рукой попробуй.
      - Вот. Как же мне в голову не пришло, - и она начала работать левой рукой. - Не то, совсем не то. Техники нет. А ведь там радисты мой почерк знают. Не то...
      - А ты попробуй вот так, я подержу, - уговаривал ее Молчанов.
      Все молча наблюдали. Радистка несмело застучала левой рукой.
      Было слышно, как в лесу строились роты. Грузили раненых. Командовали комбаты.
      Ковпак позвал Семенистого.
      - А ну, Михайло, смотайся. Дежурному скажи, чтобы тихо было. Скажи, с фронтом говорю.
      Молчанов показал на циферблат.
      - Катя, слышишь? Перешли на прием.
      И снова застучала левой рукой Катюша.
      - Больше не могу, дайте послушаю.
      Она слушала долго, внимательно, затем сказала Ковпаку:
      - Дедушка, товарищ Хрущ?в отвечает.
      Ковпак нагнулся к ней ласково.
      - А что ответили?
      - "Плохо вас понимаю. Что случилось?" Ну, конечно же... Вот! "Завтра буду вас слушать в это же время. Слышали вы меня? Поняли вы меня?" Переходит на прием...
      Ковпак, торжествуя, сказал громко:
      - Стучи, дивчина, стучи як можешь. Стучи: "Слышали, поняли, завтра будем слухать".
      Ковпак отошел в сторону. Подбежал с докладом Карпенко. Доложил шепотом.
      - Товарищ командир, рота к маршу готова.
      - Добре. А ну, слухай. Выбери мени из своей роты самых бойцовых хлопцев. И сам проследи: оцю дивчину мени на повозку положить, да листьев, моху, сена наложить, щоб не трусыло. И всю дорогу не отходить. Кормить - чем только можете. - Он повернулся к Маевской: Какую пищу ей принимать?
      - Яйца, молоко, варенье.
      - Чуешь? Щоб яец, молока достали. Варенья выдайте, хай кормять ее девчата. Поняв? Варенье любишь, милая?
      - Очень люблю, - устало улыбнулась Катя.
      - Понятно, - откозырял ей Карпенко.
      - Ну, вытягивай свою роту. Ребят пошли сюда. Они при штабе вместе с ней будут. Пошли, комиссар.
      Все ушли, кроме Маевской и Молчанова. Катюша кончила работать и показала на наушники Молчанову. Он снял их с ее головы.
      - Укладывайте рацию, сматывайте антенну, как я вам показала. Ведь фронт ответил: "Завтра буду вас слушать в это же время!"
      За деревьями замелькали люди. Это строй третьей роты, неделю дежуривший ночами у костра. Она двинулась... Впереди шел Карпенко, положив руки на автомат. Они подошли к свежевырытой могиле и построились в каре. Руднев сказал краткую речь. Грянул залп. Тихая команда прервала минутное молчание, и отряд снова двинулся вперед.
      Всю зиму по Украине мели метели. Шла поземка... Но уже смелее и увереннее двигался отряд. А когда вздулись на украинской земле жилы рек, потекли ручьи, превращаясь в потоки, бурные и могучие, - все дальше и смелее шел отряд. Двигался и тогда, когда распустились, зазеленели буйные леса.
      И каждый день радистка Катя работала на ключе.
      В поле по небольшому оврагу ползли два разведчика. Один смотрел в бинокль: шли поезда с гитлеровскими дивизиями. Разведчики приносили Ковпаку донесения. Он подписывал и передавал радистке. Радистка работала на ключе.
      На аэродроме стояли вражеские самолеты. Хлопцы достали живьем немецкого летчика, и снова радистка работала на ключе.
      А через несколько часов разведчики, наблюдавшие за аэродромом, видели, как пикируют наши самолеты, слышали взрывы, видели клубы жирного дыма над вражеским аэродромом.
      Еще прошло несколько месяцев, и радистка Катя приняла по радио радостное сообщение. Командиру отряда было присвоено звание Героя Советского Союза.
      Уже после войны, встречаясь с партизанами - ленинградцами, брянцами, белорусскими и крымскими, изучая их дневники и записи, мне неизменно приходилось сталкиваться с фактами, показывающими, как руководители партии заботились и помогали с первых шагов зарождению партизанских отрядов, из которых потом выросло всенародное партизанское движение. Сотнями нитей, подпольных каналов, ходоков через фронт, подпольными и партизанскими радиостанциями партия связывала отдельные боевые группы в единое всенародное партизанское движение.
      Как неотделимая часть вооруженных сил, в тылу врага действовали партизанские отряды, направляемые Верховным Главнокомандованием по верному пути к победе.
      18
      24 ноября 1942 года мы заняли большое село Стодоличи. Село напоминало новостройку. Оно делилось на две половины: старая его часть - типичное полесское село с несколькими кривыми улицами; чуть подале, на бугорке, по обеим сторонам хорошей улицы расположились новые дома, построенные за несколько лет до войны.
      Село стояло в двенадцати километрах от окружного центра Лельчицы. До войны здесь было электричество и паровая мельница. Колхоз имел автотранспорт и славился своим животноводством.
      В ночь на 27 ноября по хорошей санной дороге мы двинулись в направлении Лельчиц. Операция была разработана на полное окружение и уничтожение противника, который из Лельчиц своими щупальцами опутал весь этот большой район.
      Руднев шутя говорил командирам:
      - Ну, держись, хлопцы! Знайте, что Лельчицы - это наши партизанские "Канны"!
      В двенадцать часов ночи роты вышли на исходное положение, и начался бой. Продвижение по окраинам шло успешно. Большая часть городишка была занята быстро, но затем наступление стало захлебываться. Центральная улица Лельчиц, на которой помещались учреждения, частично была занята нами, но затем противник стал оказывать все большее сопротивление. Большой двухэтажный дом жандармерии, опутанный проволокой, каменный дом гебитскомиссариата, парк на пригорке в центре города со сходившимися к нему со всех сторон улицами, здание тюрьмы и другие каменные дома были сильными оборонительными пунктами немцев. Ковпак, расположившийся на командном пункте в крайних домах, решил бросить в бой артиллерию.
      Прикрывать батарею пошла наша тринадцатая рота.
      Первой нашей заботой было выбить противника из большого двухэтажного дома жандармерии - и десяток снарядов из 76-миллиметровой пушки сделали это. Мы ворвались в здание, битком набитое винтовками, лыжами, мешками с сахаром, бельем. Внутри помещение напоминало универсальный магазин. Вслед за первыми смельчаками в здание ворвались еще человек сто - полтораста.