"Россия еще не поднималась во весь исполинский рост свой, и горе ее неприятелям, если она когда-нибудь подымется... Не развеется ли прахом с лица земли все, что ни встречается на широком пути урагана, направленного в тыл неприятельской армии, занятой в то же время борьбой с миллионной нашей армией, первой в мире по своей храбрости, дисциплине и устройству".
      Так сказать мог только поэт, у которого слова не расходились с делом, и патриотизм его статей, мемуаров и теоретических трудов был лишь результатом и выражением патриотизма, проявленного в боях и походах. Сознание своей чистой совести перед народом и родной землей продиктовало Денису Давыдову эти патриотические слова.
      Во весь свой исполинский рост Россия поднялась в эпоху Ленина.
      Еще в гражданской войне 1917-1920 годов руководимое партией партизанское движение показало образцы героизма, преданности делу трудящихся и выдвинуло ряд героев партизанской борьбы, имена которых вошли в историю: Чапаев, Щорс, Лазо, Котовский, Кочубей и многие другие.
      Всем известно, что партизаны Украины, Сибири, Дальнего Востока, Урала, Белоруссии, Поволжья, подрывавшие тылы белогвардейцев и интервентов, оказали Красной Армии неоценимую услугу.
      Если дела партизан кутузовских времен были лишь славным прошлым нашего народа, то с опытом партизан гражданской войны нас связывали крепкие традиции, живые люди, близкий и во многом еще не устаревший опыт.
      Как правило, в первый год Отечественной войны успешно воевал тот партизанский отряд, в рядах которого были партизаны гражданской войны. Нам в этом отношении повезло. Во главе отряда был Ковпак, партизанивший еще в 1918 году против кайзеровских войск и гетманцев, Ковпак, живо помнивший не только героику, но и способы действий Пархоменко, Чапаева, Котовского.
      Руднев многое знал о борьбе дальневосточных партизан. В нашем отряде действовал краснознаменец - военком гражданской войны Михаил Иванович Павловский, партизанивший под командованием Николая Щорса. Дед Мороз - Коренев, Кучерявский, Кульбака и многие другие рядовые партизаны действовали в краснопартизанских отрядах и против кайзеровских войск, и против синежупанных гайдамаков, гетмана и Петлюры, и против Деникина, и против банд Махно.
      Часто простая задушевная беседа у костра превращалась в импровизированную лекцию, в которой огненное слово ветерана подкреплялось задушевным объяснением правил, законов, обычаев, уловок, хитростей партизанской войны. И это товарищеское общение с людьми, которые так же близко, как все мы знаем друг друга, знали и общались с легендарным Василием Ивановичем Чапаевым и Дмитрием Андреевичем Фурмановым, с храбрейшим среди храбрых Григорием Ивановичем Котовским, с выдающимся героем-партизаном Пархоменко, - было и школой и закалкой духа и вселяло уверенность в непобедимость нашего дела.
      Эти ветераны щорсовцы и чапаевцы сближали нас с славным прошлым борьбы за Революцию. И даже тем, которые родились гораздо позже, казалось, что они сражаются плечо в плечо в одном строю и с Щорсом, и с Котовским, и с Чапаевым, и с Сергеем Лазо.
      Народное партизанское движение возникло в первые же дни Великой Отечественной войны советского народа против фашистских захватчиков.
      В ответ на призыв партии в тылу врага создавались тысячи небольших партизанских групп и подпольных организаций. Разрастаясь, они становились отрядами, крупными партизанскими соединениями, а иногда сводились в полки, бригады, дивизии.
      Верные солдаты партии Бумажков, Козлов и Заслонов в Белоруссии; Ковпак, Руднев и Федоров на Украине; Дука, Ромашин, Бондаренко на Орловщине и многие другие в первые месяцы немецкой оккупации с пламенной любовью к Родине, по заданию партии большевиков, подымали и вели за собой народ против врага.
      Первый год войны ознаменовался бурным ростом отрядов и поисками наиболее действенных методов и приемов борьбы. В это время закладывались основы партизанской организации и тактики. В первые месяцы войны, когда войска Красной Армии, ведя маневренную оборону, отходили перед превосходящими силами врага, в партизанском деле характерны поиски наиболее эффективных способов борьбы с техникой врага, в которой на этот период он имел преимущество... Широкое развитие получило подрывное дело. Диверсионная работа никогда ранее не применялась в таких массовых размерах и так технически и тактически остроумно, как уже в первые месяцы Отечественном войны. Катились под откос фашистские эшелоны с техникой и войсками, летели в воздух мосты, горели подорванные танки и автомашины, белели кресты на могилах уничтоженных партизанскими засадами вражеских солдат. Отряды росли, объединялись, налаживалась регулярная связь с фронтом, с Большой землей. Это был период организации и становления, расширения баз и районов действия, поисков тактики и оперативного искусства партизанской борьбы.
      Второй период определяется важным событием в жизни партизан. В начале сентября 1942 года командиры белорусских, орловских, брянских и украинских партизан прибыли через фронт в Москву и были приняты товарищем Сталиным и руководителями партии и правительства. Герои Советского Союза Ковпак, Сабуров, Бондаренко, Дука, Ромашин, Покровский, командиры крупных отрядов Кошелев, Гудзенко, Шмырев и другие доложили Верховному Главнокомандующему о результатах своей годичной борьбы. Товарищ Сталин интересовался бытом, тактикой, возможностями, резервами партизан и поставил перед партизанскими соединениями ряд важных задач.
      Это совещание определило новый этап партизанского движения. Для оперативного руководства партизанским движением еще весной 1942 года были созданы штабы: Центральный штаб партизанского движения, Белорусский, Украинский и другие. Действия партизан заняли свое место в общем стратегическом плане войны. Целые районы стали основой партизанского движения, его базой.
      Большое значение для центрального участка фронта в этот период имел партизанский край в Брянских и Хинельских лесах. Расположенный на стыке РСФСР с Украинской и Белорусской ССР, он явился местом, где собирались и откуда действовали советские партизаны разных республик и областей. Такие же края возникли в Ленинградской области, на Смоленщине, в Полесье, Пинской, Брестской областях, в Налибоцкой пуще, под Шепетовкой и в других местах.
      Но не везде в тылу врага была возможность создать партизанский край. Часто наиболее важные объекты, интересующие партизан, железнодорожные магистрали, крупные автодороги, города, промышленные объекты, штабы и органы управления врага, склады горючего, аэродромы находились вдали от партизанского края. Кроме того, партизанский край, как правило, блокирован противником, и трудно мелким диверсионным группам совершать набеги на эти важные объекты. Так, например, летом 1942 года Брянский партизанский край был блокирован группой, в состав которой входили 102-я, 105-я и 108-я венгерские дивизии (8-й венгерский корпус), полк майора Вайзе, - всего свыше тридцати тысяч штыков с танками, авиацией, современными средствами связи. Все это - в период пассивных и, я бы сказал, профилактических мер противника, в начале войны недооценившего партизан. А летом 1943 года, прежде чем начать боевые действия на Курской дуге, гитлеровское командование вынуждено было снять с фронта еще три кадровые дивизии и бросить их на этот же Брянский партизанский край.
      Такой же партизанский край, с использованием "фронтовых ворот", был создан на Витебщине. В августе 1942 года штаб 1-й Белорусской бригады, командиром которой был Шмырев, находился во вражеском тылу - в деревне Заполье Суражского района. Отсюда тянулись провода связи во все отряды Первой Белорусской партизанской бригады, которая стояла вдоль берегов Западной Двины: от города Велижа до витебских предместий.
      Фронт в те времена проходил севернее и северо-восточнее Витебска через Усвяты и Велиж. Между этими городами, среди дремучих лесов и топких болот, шел большак, превратившийся в результате февральского наступления Советской Армии в нейтральную зону: немцы отсюда были изгнаны, полицейские гарнизоны истреблены, и вся эта территория шириной в сорок километров была захвачена партизанами бригады Шмырева. Таким образом, в линии фронта образовалась брешь, которая соединила партизанский край с советским тылом; тот коридор, сыгравший исключительную роль в истории партизанского движения, получил наименование "Витебских ворот". Центральный Комитет партии поставил перед Ковпаком и Сабуровым задачу - рейд по тылам врага из района Брянских лесов по территории Сумской, Черниговской, Гомельской, Полесской, Житомирской и Ровенской областей в район Сарны. Через несколько месяцев в этом же западном направлении рейдировали соединения Наумова (по южному маршруту), Федорова, Мельника и других.
      Рейдами партизаны постепенно передвигались на юг и к западным границам нашей страны, а партизанские края, иногда охватывавшие территорию в тысячи квадратных километров, помогали наступающей Красной Армии с тыла. И если напомнить дату исторического совещания в Кремле (сентябрь 1942 года), ясно станет, что еще в момент, когда немцы были в зените своего наступательного порыва, Верховное Главнокомандование имело свой стройный стратегический план изгнания врага силами Красной Армии с советской территории. Партизанским краям в этом плане предназначалась вспомогательная роль ударов с тыла по противнику, а рейдовым отрядам - нарушение нормальной работы глубокого тыла врага. Так определились основные пути, по которым шло развитие искусства партизан в Великой Отечественной войне.
      Партизанское движение получало значительную материальную помощь. В тылу врага были организованы аэродромы и посадочные площадки. Налаживалась регулярная связь с Большой землей. Проблема эвакуации раненых - один из самых сложных вопросов в партизанском деле облегчалась. Все тяжелораненые эвакуировались самолетами в глубь страны в стационарные госпитали. По-прежнему эта проблема оставалась сложной в рейдовых отрядах, имевших возможность отправить раненых лишь тогда, когда рейд окончен и отряд прибывал в партизанский край. Роль транспортной авиации в деле снабжения партизан, налаживания живой связи неизмеримо возрастала.
      В начале войны оружие приходилось брать исключительно с боя. Начиная с конца 1942 года, значительный процент оружия и боеприпасов, особенно автоматического и противотанкового, а также взрывчатки доставлялся в партизанские края по воздуху.
      В разные периоды Отечественной войны партизанское движение принимало различные формы, продиктованные жизнью, борьбой и контрмерами врага.
      Но так же, как и во всех областях военной науки и военного искусства, опыт поднявшегося на борьбу в тылу врага народа был организован партией большевиков.
      Товарищ Ворошилов в самые напряженные месяцы войны являлся главнокомандующим партизанским движением. Крупнейшие деятели нашей партии - товарищи Жданов, Хрущ?в, Пономаренко - командовали партизанскими фронтами. Товарищ Коротченко вылетал в тыл врага, где практически осуществлял руководство украинскими партизанам. Сотни коммунистов возглавляли партизанские отряды. Они стали мастерами партизанской тактики и оперативного искусства.
      Осуществляя планы Верховного Главнокомандования, наш отряд стремительно двигался на юг.
      14
      Нас волнует не только то, что мы вырываемся летом на юг. Впереди, кажется, уже нет никого из своих. А как будет на обратном пути?
      В памяти всплывают слова Руднева: "Раньше чем войдешь в эту обитель, подумай, как из нее выйти".
      Километров пять за асфальтом - железная дорога. Не доходя до переезда, мы остановили колонну на полчаса. Нужно было привести ее в порядок.
      Дорога охранялась еще слабее, чем Ковельская. Сразу же, как только разведка заняла переезд, мы галопом начали переход. Тихо и спокойно шло движение через коммуникацию врага. И лишь когда последние роты двигались через переезд, на западный заслон напоролся поезд. Заслон обстрелял его. Ответной стрельбы почти не слышно было. Паровоз шипел, как Змей-Горыныч, выпуская пар из пробитых бронебойками дыр. Начали сниматься заслоны.
      Дорога пройдена.
      Вдруг все осветилось красным пламенем. Полыхнуло небо. Взрыв огромной силы оглушил нас всех. А через несколько секунд откуда-то от звезд полетели на колонну горящие головешки, остатки вагонов.
      Состав был с авиабомбами. То ли шальная пуля бронебойщика пробила нутро смертоносного груза, то ли сами немцы, опасаясь захвата партизанами огромного количества боеприпасов, подорвали его, но весь эшелон взлетел на воздух.
      Долго еще позади нас рвались отдельные авиабомбы. Нам, оглушенным первым взрывом, звуки эти казались пистолетными хлопками.
      Дорога у переезда четверть километра шла параллельно железнодорожному полотну. По меньшей мере половина отряда погибла бы, не проскочи мы вовремя этот участок.
      Еще слышны паровозные гудки ремонтных поездов, спешащих к месту катастрофы, еще доносятся винтовочные выстрелы и пулеметные очереди немецкой охраны, а на востоке уже брезжит заря.
      На фоне светлеющего неба вырисовываются огромные курганы. Они бегут вдоль горизонта черной волной. Таинственная опасная земля Дубенщины раскрывает перед нами свои ночные секреты: холмы из черных становятся синими, зелеными, желтыми. Приближаясь, они поднимаются к небу, как таинственные предвестники "девятого вала". Это первые горы на нашем пути - Кременецкий кряж.
      Но в то утро нам казалось, что наш девятый вал уже вздыбился взрывной волной огромной силы, там, позади, на переезде, чуть не поглотив смельчаков, бросившихся на утлом суденышке в опасное плавание.
      Кременецкие холмы и леса начинаются у Шепетовки. Полосой тянутся они на запад, через Славуту и далее - от Шумска к Кременцу. Оборвавшись долиной у Дубно, леса снова тянутся сплошным массивом почти до Львова. Из зелени выглядывают меловые ребра кряжей.
      Мы вошли в Кременетчину с севера. В этом месте холмы уже превращаются в небольшие горы. Всего сто километров прошли мы степью на юг, а как разительно не похожи эти леса на Цуманские. Здесь растет преимущественно дуб, граб, береза; кое-где попадается предвестник Карпат - бук; редко-редко - заблудившаяся группка сосен и елей.
      Чем дальше мы уходим в глубь Западной Украины, тем резче меняется пейзаж. Одежда полей и сел совсем не та, что на севере: все наряднее, богаче. Пока нас еще не обнаружила немецкая авиация. Поэтому мы проходим степью, проходим свободно, днем, часто без выстрела. Но стоит нам войти в лес, и сразу начинают стучать дятлы - пулеметы. А ночью и в степи выскакивают из хуторов полицейские разъезды.
      При входе в Кременецкий лес - мимолетная стычка. Застава неизвестного врага. Она ведет огонь не из стремления задержать нас, а скорее для того, чтобы предупредить своих. Конники Саши Усача уже выскочили к лесу. Прострочили из автоматов. Через несколько минут тишина.
      В лесу не везде можно делать стоянку. И не там, где взбредет в голову партизанскому командиру. Не только соображения обороны диктуют место лагеря: нужно учесть и близость населенных пунктов, найти сухую, не болотистую почву и, главное, позаботиться, чтобы была вода. Надо подумать о том, как напоить несколько сотен лошадей, вода нужна для пищи людям. Да и постирать и искупаться необходимо бойцам. Поэтому километрах в пяти от опушки, обнаружив небольшую лесную речушку, мы решили разбить лагерь. Лесные дороги веером расходятся по кварталам Кременецкой пущи. Дороги скрещиваются у брода, образуя хорошую оборону. Штаб расположился в квартале под соснами. Вот уже ротные костры поднялись над лесом седыми клубами дыма. Ездовые гонят коней на водопой. Лошади весело пофыркивают, блестя мокрой шерстью. Ездовые, искупавшись, возвращаются верхом, - кто голый, кто - натягивая на ходу рубаху. И как будто не было перед этим утомительного сорокакилометрового марша; ожила, загомонила партизанскими песнями кременецкая лесная тишь.
      Утром следующего дня к нам прибыли связные партизанского отряда имени доктора Михайлова. Командовал этим отрядом народный учитель Одуха. Мы продвинулись настолько на юг, что уже не предполагали встретить здесь крупных отрядов советских партизан.
      С Одухой я встречался еще в феврале у Медведева. Это был подпольщик, пришедший из-под Шепетовки и Кременца на север. Он пришел к Медведеву, сохранив в своей цепкой учительской памяти десятки адресов и фамилий подпольщиков Каменец-Подольской и Житомирской областей. Одуха порядком походил по немецким тылам. Со многими подпольщиками был он крепко связан и пробрался поближе к партизанскому краю за помощью. Помню, я записал себе в книжечку с десяток его адресов. Там были и учителя, и колхозники, и попы - фамилии, клички, пароли. Удивительно, как это все вмещалось в памяти Одухи.
      Еще тогда Одуха говорил нам, что в концлагере под Шепетовкой есть у него знакомый врач, который ведет подпольную работу среди пленных бойцов. Врач Михайлов очень умело пользовался своим положением. Заслужив доверие врага, он под всякими предлогами выпускал на волю военнопленных, предварительно вербуя их в партизанский отряд. Он знал, что рано или поздно его деятельность должна открыться. Так и случилось.
      Фашисты повесили Михайлова. Выпущенные им на волю бойцы и командиры организовали отряд, назвав его именем своего освободителя.
      Во главе отряда, а затем и нескольких отрядов, сформированных благодаря подвигу врача Михайлова, стоял учитель Одуха.
      Мы обрадовались присутствию здесь постоянно действующих советских партизан. Совершив по лесу небольшой, полусуточный марш, разбили лагерь вблизи отряда.
      Командование отряда имени Михайлова пригласило нас к себе в штаб. Расположен он был в густом орешнике. Одуха отсутствовал. Его замещал комиссар, историк по образованию.
      Через лес проходила одна из самых важных магистралей врага Шепетовская. Ее-то основательно и тревожили михайловцы. Для того чтобы наносить по ней удары, надо было большую часть отрядов держать на железной дороге. Следовательно, штаб, санчасть и "тылы" - жены, дети все это оставалось незащищенным.
      Вот почему и табор их резко отличался от обжитых землянок партизан, действовавших на севере. Основным оружием самозащиты были у них осторожность, хитрость, маскировка и надежда на собственные ноги.
      Оружие у товарищей было сборное, то, какое им удалось захватить у врага. Подрывным делом занимались они хотя и примитивно, но с немалым эффектом: подрывали поезда на немецких противотанковых минах, закладывали фугасы из неразорвавшихся немецких авиабомб.
      Мы совершили еще два лесных перехода и остановились на южной кромке Кременецких лесов.
      15
      Простояв несколько дней в Кременецких лесах, мы приготовились к дальнейшему маршу. Впереди снова степь. Ночью Ковпак бросится в нее, как пловец в холодную воду. Подтянулись к южной кромке леса еще с утра.
      Весь этот день разведчики и заставы, расположившиеся на опушке леса, наблюдали уже знакомое нам явление. День был ясный, безветренный, жаркий. На протяжении нескольких десятков километров в небо медленно поднимались черные столбы дыма.
      Руднев велел оседлать коней. Мы выехали на заставу. Лес сразу кончился, как каравай черного хлеба, отрезанный огромным ножом. Позолота зреющих хлебов рябит зеленью садов и белизной хат. Далеко внизу степь опутана паутиной дорог. Узелками сел, хуторов, экономий, усадеб она образует замысловатую сеть.
      В каждом селе - тонкая ножка вздымается ввысь, чертит и растушевывает угольным карандашом голубизну неба. Так бывает лишь зимой в морозные дни. Только сейчас дым чернее да тишина зловещей.
      Разведки, высланные на пожары, принесли точные сведения: все это следы работы лжепартизанского отряда. Разведчики Одухи назвали имя его атамана - Черный Ворон. Не имея достаточно сил, чтобы напасть на нас в открытую, он демонстрировал свое бессилие бесцельной жестокостью: жег во всех селах хаты поляков и советских активистов.
      Кое-где разведчики разогнали отдельные группки поджигателей. В других местах наши появлялись слишком поздно. Там они заставали лишь трупы мирных жителей - женщин и детей.
      А Федор Мычко привел из разведки двух подростков. Это были почти дети: шестнадцатилетний парнишка и девочка лет четырнадцати. Оба худые и бледные. Брат и сестра. Мычко, как бы оправдываясь, сказал комиссару:
      - Вот пристали по дороге. Никак не мог от них отвязаться. "Пойдем с тобой", - говорят.
      Ребята эти, видимо, показались суровому разведчику такими беззащитными, такими непричастными ко всей подлой заварухе, поднятой гитлеровцами и их агентами, что у него не хватило духу оставить их. Понимая, что никакой пользы от них отряду не будет, а командованию одна морока, Мычко виновато стоял в стороне. А дети с мольбой заглядывали в глаза партизанам.
      - Возьмите нас с собой, - сказала девочка.
      Комиссар спросил мальчугана:
      - Как зовут тебя?
      - Франек.
      - Кто хаты жег? Знаешь?
      Франек хмуро, ломким мальчишеским голосом отвечал:
      - Черный Ворон. Он немецкий эсэс... А теперь прикинулся партизаном. Брешет он все! Вы ему не верьте, он всех евреев перебил. Теперь за наших взялся.
      От Франека мы узнали некоторые подробности о Черном Вороне. Сброшенный гитлеровцами в первые дни войны как парашютист-диверсант, Черный Ворон действовал в районе Славуты, Кременца и Шепетовки по тылам Красной Армии в момент ее отступления. Затем стал начальником щуцполиции в Кременце. Потом ушел в леса. С фашистами и сейчас поддерживает связь. Вылавливает по лесам бежавших из лагерей советских военнопленных и расстреливает их на месте. В последние месяцы, тоже, вероятно, по фашистскому приказу, истребляет польское население.
      - А тебя как звать? - обратился Руднев к девочке.
      - Зося-а... - склонив набок голову, ответила она.
      Зося совсем еще ребенок. Тонкая талия делает ее похожей на стебелек цветка. В руках - небольшой узел. Кокетливые глазки доверчиво оглядывают нас всех. Мы думаем: что делать с детворой? Комиссар показывает на узелок:
      - Это что у тебя?
      Зося молчит. Франек смотрит на сестру исподлобья.
      - Ай... дурненька... Это ее посаг [приданое (польск.)]. Какая она кобета [женщина (польск.)] без посагу? Мувил тобе - кинь его до дьябла!
      Зося ударяет маленькой лапкой брата по плечу:
      - Цихо, Франек, цо ты панам мувишь?
      Она краснеет и закрывается узелком. Но через секунду из-под рукава на нас глядят ее хитрые, смышленые глазки. Удивительно, как напоминала она в тот миг белку с еловой шишкой в лапках, прирученную нашей радисткой.
      - Ладно. Найдем жениха тебе, - засмеялся Руднев.
      Франека послали в роту, а Зосю отдали на попечение Карповны, командовавшей в этом рейде особым - девичьим отделением разведки. Долго грозные командиры смотрели вслед уходящим ребятам.
      - Радуются, словно папу с мамой встретили, - усмехнулся Базыма.
      Видимо, горькая судьбина крепко посолила утро жизни этих детей, если наш лесной лагерь показался им раем...
      На закате колонна уже вытянулась из леса. Предвечерний ветерок рассеял дымы по всему горизонту и превратил их в сплошную тучу. На фоне потемневшего неба она уже не казалась такой зловещей, а серела, как крыло огромной подстреленной птицы, безжизненно свисавшее с неба. На нем кое-где поблескивали красные блики заходящего солнца. Чем дальше мы уходили в степь, чем больше чернело небо, тем ярче багровела туча, остававшаяся позади. Уже не солнце, а огонь пожарищ отражала она.
      Мы вышли из Шепетовских лесов. Дальше, до самого Днестра, тянется степь. Впереди лишь небольшие рощицы в Тернопольщине да узкие полоски леса по краям Збруча зеленеют на карте.
      Где-то сбоку черной нитью извивается железнодорожная ветка, ведущая из Тернополя на Шепетовку через Лановцы. Изредка ночью летний ветерок доносил свист паровоза. Ковпак на ходу послал в сторону от колонны диверсионные группы. Взрывами мин и фугасов они должны прекратить существование железной дороги.
      Еще от михайловцев мы узнали, что на юге проходит некая граница. Знали, что немцы объявили ее границей государства. Порылись с Васей Войцеховичем в нашем штабном сундуке: там на всякий случай хранились самые разнообразные административные и топографические карты. Наконец мы поняли, в чем дело. Именно здесь недалеко проходила старая граница русской империи с Австро-Венгрией. По реке Збручу, отделяя Каменец-Подольскую губернию от Тернопольского "Подилля", а затем по сухопутью заворачивая на северо-запад, извиваясь змеей, она тянулась к Берестечку-Бродам и дальше на Владимир - Волынск.
      "Неужели немцы восстановили ее? Зачем?" - недоумевали штабисты.
      Разведка, высланная вперед, и опрос жителей села, в котором на второй день остановился отряд, подтвердили это. Конечно, не присутствие немецких пограничников, парами ходивших по условно отчужденной полосе, остановило Ковпака. И не колючая проволока в один кол.
      Нет, не граница остановила нас! Проходили мы границы и поважнее и пострашнее: границы, ощетинившиеся огнем пулеметов; выбирались из мокрого мешка; форсировали под минометами Припять; брали Лоев на Днепре; рвали мосты на Тетереве. А уж сколько этих речушек, Случей да Горыней, было пройдено нами!
      В селе, в котором, по приказу Ковпака, стали размещаться мы на рассвете, люди отвечали одно:
      - За тем кордоном - "дистрикт"!
      - Чего, чего? - прищурился Руднев. - Какой такой "дистрикт"?
      - Галычина, - отвечали дядьки. - Дистрикт - по-немецкому.
      - Это что такое? - спросил меня комиссар.
      Но ни я, ни учитель Базыма, ни инженер Войцехович, ни архитектор Тутученко никогда в жизни не слыхали подобной премудрости. Я стал расспрашивать мужиков о значении этого слова.
      - Ну что там, за той проволокой? Там что, порядки другие?
      - Ага ж, ага ж! - отвечали мужики. - Други порядки, други гроши, друга власть.
      - Как другая власть? Тоже ведь немцы?
      - Та немцы ж. Только власть друга. Там хорватов от Павелича и полицаев нема и в помине.
      - Это уже интересно! - сказал Руднев.
      Он особенно не любил эту пакость. Порядочно надоели они нам на Ровенщине и Волыни.
      - А какие деньги?
      Из толпы выдвинулся усатый крестьянин, видимо бывший солдат. Откашлявшись, он стал вежливо и толково объяснять:
      - Там, проше пана товарища комиссара, польски злоты ходят. У нас, к примеру, украинские карбованцы, а там польски злоты. У нас за одну марку десять карбованцев надо платить. А злотых всего два на одну марку. Там цукер, газ-карасина. Значит - и одежа есть. Туда за контрабандой ходят.
      - Вот как? А ну, давай контрабандистов!
      Ко мне привели вскоре женщину и двух мужиков. Один из контрабандистов был заика, говорил нараспев, помогая себе протяжными звуками "а-а-а-а", затем, как бы соскочив на какую-то вторую скорость речи, говорил: "да-а". И только тогда уже залпом выпаливал нужные слова. Присутствовавшие при этом разведчики так и назвали его сразу "Ада". Скользкий и трусливый парень из обозников, он был контужен в первые дни войны и долгое время валялся по концлагерям для военнопленных. Потом сбежал. "Пристал" в этом селе к одной вдове. Через нее, снюхавшись с немецкими пограничниками, занимался контрабандой. Ходил в галицийский "дистрикт", тащил оттуда соль, керосин, сахар, спички. Выменивал этот товар на хлеб. С хлебом ездил под Шепетовку. Менял карбованцы на злоты и снова ходил за границу.
      Я слышал хохот кавэскадронцев, которых почему-то очень забавляли рассказы "Ады", но мысли мои были далеко.
      "...А все же, почему многоопытный дед застопорил ход отряда перед этими колышками?" Была здесь какая-то необъяснимая причина. Спроси сейчас об этом Ковпака, он и сам, пожалуй, не ответит. Но я видел на рассвете тревожный блеск его умных глаз. Опыт старого солдата подсказал ему: "не трожь". А дед предусмотрительно отдал приказ на дневку.
      А сейчас, когда пригрело солнце и пощупали мы дядьков, когда вовсю брехал "Ада", дед сказал: "Эка невидаль граница! Чихал я на нее... Просто впереди була степь. Брезжил рассвет..."
      Но я-то видел на рассвете его хитрые, умные, любопытно удивленные и немного растерянные глаза.
      16
      В селе много пустых домов с выбитыми окнами и поросшими чертополохом дворами. Часть хат сожжена. Это все следы Черного Ворона. Банда уничтожила все польские семьи.
      Закончив отрядные дела, после полудня я вышел в поле. Хотелось уйти от запаха пожарищ, человеческих голосов, возни, шума. Ночи на марше, бессонные дни растревожили меня. Хотелось разобраться. Я перешел дорогу, опустился в пологую лощину и врезался в волны желтеющей пшеницы. Пересекаю две-три межи с огромными будяками и глажу рукой живые колосья.
      Поля перерезаны убранными полосами жита. Копны рассыпным строем ползут на меня. Волнуется желтеющая пшеница, бежит она по ветру, только солнце поблескивает на ее волнистых хребтах. Нигде ни души, а страдная пора. Народ не идет в поле, исхоженное вооруженными людьми. Только на бугре маячит фигурка женщины. Блеснул бы серп на солнце, взметнулся бы тяжелый пучок колосьев! Я иду по направлению к ней. Ах, это Зося - наша партизанка... Но не серп на солнце... и не сноп в руках, а букет васильков держит она. И такой же голубой венок на маленькой головке.
      Кончилась пшеница, и нива переспелой ржи между нами. Узкая, сухая... Она перерезает зелень овсов и золото пшеницы своей пепельно-желтой полосой.
      - Зося!
      - Цо пан хце?
      Хотел спросить, кому собирает она букет, а сказал:
      - Почему не жнут жито?
      - Нема кому. То польске, - просто ответила Зося.
      - Осыпается... - Подхожу к ней по мертвеющей ржи.
      - Сыплется... Людей поубивали... Другие в город утекли. Нема кому. Люди и свое не соберут, а наше - нельзя... боятся...
      Зося наклонила набок головку и провела лапкой по колосьям. Они мертво затрещали...
      - Так и наше житочко там... И татко и мамуся... - махнула рукой назад, и слеза блеснула, сбегая по бледной щеке.
      Зося уходит межой. Я стою среди колосьев. Ветер замер. Затих и шелест сухих стеблей.
      Прислушиваюсь. Только один звук улавливает ухо: ржаные зерна с тихим стоном осыпаются на сухую, потрескавшуюся землю. Я прилег на меже. Гляжу в вышину. А между мной и небом зерна шуршат, шуршат, осыпаясь: "Гину, гину! Ратуйте, люди добрые..."
      Всплыл в памяти случай, еще свежий...