Гроза собиралась ещё с вечера. Непрошеная гостья по какой-то неведомой причине забрела в Москву из будущего мая. Тёмная брюхастая туча наплыла на красное закатное солнце, всё зримое пространство сделалось свинцово-серым, и пролился дождь.
      Когда же стемнело, померкло, и всё погрузилось в отчаянную тьму, ударил гром и засверкали молнии.
      В домашней студии, устроенной в квартире одного московского продюсера, сидел его приятель, малоизвестный композитор Игорёк и выводил на синтезаторе мрачные средневековые гимны. По телевизору в прямом эфире показывали бомбардировку Багдада, древнего и славного города. На экране были лишь вспышки зарева на зелёном фоне, который возникает при съёмках камерой ночного видения. А в самом Багдаде шёпотом небесным или негромким вздохом ветра спускались к земле бомбы высокоточного наведения, неяркие огоньки плыли в небе, клонясь вниз – крылатые ракеты шли на цель. Каркали очередями автоматические зенитные пушки, тщетно посылая трассеры в непроглядное мёртвое небо. Беспрерывные вспышки над бомбардируемыми казармами национальной гвардии и зданиями комплекса президентского дворца, над жилыми домами, под которыми, по предположениям противника, находились секретные бункеры, нисколько не рассеивали окружающую тьму. Словно гроб – покойника, обступила она гибнущий город.
      Сегодня, первого апреля закончилась стратегическая пауза, взятая американской армией для передислокации войск на багдадском направлении, и ближе к полуночи командующий Центральным командованием ВС США Томми Фрэнкс получил от Пентагона разрешение начать наступление на Багдад по своему усмотрению, в зависимости от обстановки на поле боя.
      Время от времени Игорёк прерывал игру, чтобы приложиться к стакану мартини. Глоток – и мрачная, вязкая григорианская мелодия вновь гремит в стенах квартиры. В неё вплетаются разрывы тяжёлых американских бомб: звук телевизора выведен на полную мощность.
      Окно открыто, холодный ветер и дождевые капли врываются в комнату. Вдруг всё смолкает, свет гаснет. Вспыхивает молния, гремит гром, затем тишина и – гулкие удары в дверь.
      – Кто там? – спросил Игорёк.
      – Откройте, очень надо! – послышалось из-за двери.
      Приговаривая «надо так надо», Игорёк открыл.
      В тёмном, совершенно тёмном дверном проёме стоял человек в плаще и подсвечивал своё лицо карманным фонариком, тонким, как карандаш.
      – Здравствуйте, – сказал человек. – Меня зовут Теодорих Второй. Второй, потому что Первый – это совсем другой Теодорих. Вы не бойтесь, он к вам не придёт. Он только к грудным младенцам и беременным женщинам ходит. Так надо, понимаете?
      – Ну? – непонимающе произнёс Игорёк.
      – Так мне можно войти?
      – Валяй.
      Электричества по-прежнему не было, поэтому Игорёк зажег в комнате две свечи. Одна – сувенирная, в виде зайчика, вторая обыкновенная, витая.
      Теодорих, не снимая, к слову сказать, совершенно сухого плаща, уже расположился на диване.
      – Скажите, Игорь, вы верите в бессмертие души? – спросил он.
      – О, – поморщился Игорёк. – Опять…
      – Разве к вам уже обращались с этим вопросом? – удивился Теодорих.
      – На улице, бывает, пристают сектанты всякие.
      – Я вас понял. Тогда такой вопрос: вы отдаете себе отчёт, что человек есть микрокосм, а его душа гостья в этом мире?
      – Ну.
      – Очень хорошо. Я так и думал. Идём дальше. Вы, само собой, понимаете, что вы, Игорь Святополкович, являетесь уникальной сущностью, частью мироздания?
      – Короче… – хотел было прервать Теодориха Игорёк. Но, не найдя предлога остановить разговор, смешался. – Выпить хочешь?
      – Нет, вы прямо мне скажите – понимаете или нет?
      – Упорный ты какой-то. Ну, пускай понимаю. Дальше что?
      – А вот что.
      Совсем рядом блеснула молния и громыхнул пушечный раскат грома.
      – А вот что, – повторил Теодорих. – Дело в том, что вот вы часть Вселенной, а я в ней – завхоз. Завхоз по телам. Вот что. А пришел я по следующему делу. Срок аренды вашего тела истекает сегодня в полночь. Так что попрошу освободить занимаемый вами организм по истечению вышеуказанного срока, чтобы не случилось накладки. Вот.
      – Ну и как мне его освобождать? – спросил Игорёк.
      – Как обычно все это делают. Ничего такого особенного здесь нет. Дело, как говорится, нехитрое.
      – Ну а если не освобожу?
      – Будут приняты санкции. Аренда – дело нешуточное. Арендуя тело, вы берёте на себя большие обязательства. Очень большие.
      – Так ты это, по душу?
      – Не совсем. С душой я дел не имею. Повторяю: я – завхоз по телам. Я за порядком с телами слежу. В вашем арендном договоре обозначено – до полуночи. Извольте исполнять. Сами ведь подписывали.
      – Когда же это я успел?
      – Что значит «когда»? Да вы решили шутить надо мной? Обидно. В своё время, неважно кем тогда вы были и где были, вознамерились посетить этот подлунный мир. А без договора кто же вас сюда пустит? У нас, знаете ли, порядок. Каждый живой организм на учёте. Каждое тело.
      – Тело?
      – Тело – это инвентарь. И его надлежит сдать завхозу, то есть мне. Посудите сами. Вы не сдаёте в обозначенные сроки. А кто-то, уже подписавший договор на ваше тело, не может им воспользоваться. А вдруг как раз он рассчитывает существовать именно в текущую эпоху, а не когда-нибудь? Вы представляете себе, какой возникнет скандал? Я уже не говорю о собственных неприятностях. Нет, молодой человек, так себя вести не годится.
      – Не, ну это наглость. Требует, блин… Я ещё пожить, может быть, хочу, – проворчал Игорёк.
      – Все хотят. Почему-то мало кто из арендаторов следует букве договора. Но на то я и завхоз, чтобы пресекать.
      Теодорих извлёк из нагрудного кармана флакончик, откупорил, и по комнате, мешаясь с запахом грозы, поплыл приторный аромат.
      Игорёк вдохнул пару раз, в голове зашумело. Теодорих удовлетворённо цокнул языком.
      – Ну всё. Побежал дальше. Дел невпроворот. Вы за мной там закройте.
      Игорёк проводил гостя до дверей, а когда вернулся в комнату, там уже сидел новый субъект. Длинный, худой, циркулем сложился в кресле. Лицо вытянутое, с маленькими усиками, голубые, как и у Игорька, глаза, сросшиеся брови и крупный горбатый нос. Одет в точности как Теодорих, только цвет плаща у того был зелёный, а у этого – белый.
      Гость взглянул на Игорька и широко, без сомнения – притворно, улыбнулся.
      – Ушёл? – спросил он.
      – Какого лешего?
      – Давал нюхнуть? – делово поинтересовался гость. – Ну, это всё давно устарело. Дремучие методы у хозчасти, дремучие.
      Гость рассмеялся. Игорьку подумалось, что этот гость совершенно не любит того.
      – Ты вор, – сказал Игорёк как можно более развязно.
      – Ну-у, чушь собачья.
      – Через лоджию забрался.
      – Предположим.
      Тут Игорёк сообразил, что уже горит свет, и вспомнил, что электричество появилось, когда он провожал Теодориха.
      Игорёк включил телевизор и сел за синтезатор. По телевизору Си-Эн-Эн транслировало пресс-конференцию четырехзвёздочного генерала Кларка, командующего оккупационной американской группировкой в Ираке. Игорёк взял первый аккорд, прислушался. Начало ему пон-равилось, он облизал губы и стал наигрывать очередную тоскливую мелодию.
      – О! Мусия! Мусическое искусство! – оживился гость. – Я представлюсь. Хомоед. Не первый, не второй. Просто Хомоед. Второе мое имя – Джафар. Весёлый Джафар, если угодно. Но у вас такого стиля именования не понимают. Здесь я Хомоед. Очень хороший аккорд, впечатляет. Композитор, значит? Служитель муз? Чудные звуки извлекает твоя гармошка. Ты прервись, мил человек. А то завхоз тебе срок дал, а время-то убегает.
      Слова Хомоеда Игорёк пропустил мимо ушей. Прерывать сочинение, вдохновляемое плаксивым героизмом американца, не хотелось, синтезатор пел, как азиатская виолончель «ачаркын».
      – Этот прохвост тебе о Вселенной говорил и на твоё тело покушался? – спросил Хомоед, нимало не смущённый показным равнодушием Игорька. – Ну конечно говорил, о чем ему ещё говорить. У него в голове лишь отчётная документация. Вот что я тебе скажу – ты оставлять тело не спеши. Не так страшен завхоз, как его малюют. Дело в том, что Вселенная и в самом деле необозрима. Ну очень обширная Вселенная. Чего в ней только нет. Конечно, любому мыслящему существу хочется много знать и много видеть. Но только не человеку. Людей бесконечность пугает. Понимаешь, о чём я, человек?
      Хомоед сделал паузу, покивал в такт игорьковой мелодии и продолжал:
      – Поэтому все спешат сюда, в тесный и угрюмый мир. Торопятся обзавестись телом. Даже не смотрят, как оно поведёт себя во время использования. Особенно женщины потом возмущаются. А чего возмущаться? Женщины – самые торопливые из человеков. Так что не спеши оставлять тело. Оно у тебя, вижу, крепкое. Завхоз тебе, само собой, не поведал, что тело можно не только в аренду брать, но и насовсем? Об этом говорить как-то не принято, словно это прыщик на носу. Ты всё же прервись, разговор-то серьёзный.
      Игорёк прервался. Не потому, что этого хотелось гостью, а потому что в комнату вошли Артемий со своей шалавистой Зимулей. Квартира на проспекте Вернадского, в которой творил Игорёк, принадлежала именно Артемию, продюсеру нескольких успешных ФМ-каналов. Квартиру Игорьку, своему студенческому приятелю и заодно главному музреду его самого успешного канала – «Гип-Гоп-радио» он предоставил в практически полное пользование. Сегодня они договорились вместе, втроём завалиться в ночной клуб «Золотой Сверчок». Их пригласил Масюля, тоже фм-продюсер, мнящий себя конкурентом Артемия. Масюля устраивал в «Сверчке» презентацию и же-лал упиться завистью конкурента, выведя на сцену толпу звёзд отечественного шоу-бизнеса.
      Хомоед кивнул Артемию, как старому знакомому, поклонился рыжей бестии Зимуле и представился:
      – Весёлый Джафар.
      – Чечен? – равнодушно спросил Артемий.
      – Нет, Хомоед. На Земле я всюду работаю. И в Африке, и в Гренландии. В Антарктиду заглядываю.
      Артемий дыхнул на брильянт в перстне и потер его о рубашку. Оттопырил мизинец, полюбовался блеском камня.
      – Пошли дерябнем, охламоны, – предложила Зимуля. И потянула Артемия в столовую.
      В столовой, столь же обширной, что и, так сказать, творческая лаборатория, Зимуля скаканула за стойку бара и принялась делать коктейль. Следом зашёл Хомоед, осмотрелся и поместил себя на диван. Колени задрались чуть ли не выше головы: низковат диван, но другого не было, разве что такие же пришибленные круглые кресла.
      – Понимаете, Артемий Ефимович… – начал Хомоед.
      Артемий недовольно глянул в его сторону и отвернулся. Конечно, этот долбаный Игорёша уже успел выболтать тайну его еврейского происхождения. В их среде отчествами не бросались, да и в паспорте у него стояло – Емельянович.
      В столовую вплыл Игорёк, и Артемий, кивнув на Хомоеда, спросил:
      – Это кто?
      – Ворюга, наверное. Залез, надо думать, через лоджию, – равнодушно поведал Игорёк.
      – Не трындишь?
      – Зачем? У меня газовый пистолет. Я ему в любое время могу глаз отстрелить.
      Лахудра Зимуля оживилась:
      – У тебя, милый, помповое ружьё где-то валяется. Ты ему яйца отстрели. Никогда не видела мужика с отстреленными яйцами.
      – А я не мужик, голубушка, – ласково сообщил Хомоед.
      – Да? – обескуражилась Зимуля и даже поставила на место бутылку с текилой, из которой собиралась плеснуть в коктейль. – А как это?
      – Да как у голубей. Птицы мира. Я нашему Игорю Святополковичу бессмертие предлагаю. А он весь в музыке, Моцарт прямо. Творит, не выключая телевизора! Вы в «Сверчок» на двенадцать собрались? А Игорю вашему как раз к двенадцати тело сдавать. Никак не обернётся. Вы ему посоветуйте, как друзья. Хорошее тело, жалко, если другой воспользуется. Какой-нибудь шалапут бесталанный. Пьяньчужка или бомж. Он его, тело, то есть, по помойкам затаскает. Обидно.
      – Да уж, – со значением произнесла Зимуля, – Тело у него что надо.
      – Ты откуда знаешь? – нахмурился Артемий.
      – Ну что ты, кисуля, – проворковала та. – Мне Лиляна об его достоинствах все уши прожужжала.
      – Ты кто, урод? – решил определиться со всей конкретностью продюсер. – Чего тут нам по ушам заезжаешь?
      – Читай, – Хомоед сунул под нос Артемию бумажку с фотокарточкой и печатью.
      Артемий взял её и повертел в пальцах. Тупо прочитал: «Служба Абсолюта. Отдел Абсолютных Сущностей. Уполномоченный агент Хомоед Джафар Кроу».
      – Вот ё-моё, – заключил Артемий. – Я же говорил – клоун. Может, в самом деле, ворюга?
      – Может, – согласился Хомоед. – В определённом смысле, если взглянуть на вещи глазами того же завхоза. Но вернёмся к телу Игоря Святополковича. Сейчас знаете, как это делается? Хлоп, и тело откорректировано. Изменено на генетическом уровне. И уже как бы это другое тело и завхозу более не подотчётно. Вы не задавались вопросом, Моисей Ефимович, отчего так расцвели биологические технологии?
      Артемий скривился. Последний раз настоящим именем его называли лет десять назад, родители. Он взял со стойки фужер с «Маргаритой» и зло потянул содержимое через соломинку.
      – Водки дай, – отставив коктейль, потребовал он у Зимули.
      – А потому, что кое-кто решил, что умирать вовсе не следует, – продолжал как ни в чём не бывало Хомоед. – Для этого надо исказить генную матрицу, чтобы тело перестало быть доступным инфернальным службам. Но если тело сделается уродом с изменённой генной матрицей, человечеству настанет каюк. Потомство такое тело не даст. Потому что в генной матрице заложен доступ ко всем готовым к реализации телам. Стоит эту связь поколений разорвать, и телу никогда не дать потомства, то есть не получить из хранилища завхоза новых тел. Представляете, какая проблема назревает у нашего завхоза? А тут как на заказ ещё головная боль – ваш случай, Игорь Святополкович. Вот Теодорих и нервничает. Согласитесь, его можно понять. Гляжу я на Игорька – дурак будет, если с таким солидным, на века вечные сработанным телом расстанется. А потом, всё одно – подопрёт очередь на воплощение, извольте новое тело получать. Всучат третий сорт. В отделе снабжения ловкач на ловкаче. Им человеческие комплексы неинтересны. А между тем, стоящие в очереди на воплощение привередливы до крайности. Вот религия раньше позволяла как следует тело подобрать, телом воспользоваться, а затем спокойно, солидно с ним расстаться. Потому что позволяла людям не к завхозам всяким апеллировать, и уж тем более к их замам, а к структурам куда как выше! Ныне – свинство одно. Мир гибнет. Относительный, полный иллюзорных форм, катится к своему концу. – Хомоед скорбно закатил глаза к потолку.
      «По-моему, он нас за идиотов держит», – подумал Игорёк.
      – Псих ненормальный, – фыркнула Зимуля.
      Она уже допивала второй фужер и пребывала в некотором отупении.
      – Ну и что ты предлагаешь? – спросил Артемий. – Давай определяться, и ауфвидерзейн.
      – Это пускай он определяется. Я всё сказал, – ответил Хомоед.
      – Давай, Игорёша, определяйся. Терпеть этого дегенерата я больше не могу.
      – Ну, я не знаю… – пробормотал Игорёк. – А как его выпроводишь?
      – Просто по башке настучим и выкинем.
      – Я пас. Я того, не знаю, может, он и в самом деле того? До него ещё один был. Завхоз. Тоже про тело разные истории рассказывал.
      – Ну, брат, всё ясно – разводят тебя по-умному. Это у них шайка. Им наше бабло нужно.
      – И вовсе никакие не деньги, – искренне обиделся Хомоед и достал из кармана плаща пачку стодолларовых купюр. – У меня их что тех огурцов в бочке. Могу поделиться.
      И достал вторую пачку, такую же аппетитную.
      – Если не гордые – пользуйтесь. Дар!
      Вслед за первыми двумя на журнальный столик шмякнулась и третья пачка. У лахудры Зимули отвисла челюсть. Она испытывала постоянное стеснение в финансах, оттого что Артемий был прижимистым бойфрендом. Зимуля со всей ясностью видела, что если сейчас же не возьмёт эти пачки, то будет круглой дурой. Ясно же – в каждой десять тысяч «зелёных». У неё, Зимули, глаз – алмаз.
      – Кукла, небось? – с плохо скрываемой ненавистью спросил Артемий.
      – У тебя, хозяин, в кабинете машинка стоит. Пойди, проверь, – с прежней непосредственностью посоветовал Весёлый Джафар.
      В кабинете, закрытом от всех на ключ, кроме тайного сейфа с документами и сбережениями, стоял самый современный аппарат для выявления фальшивой валюты.
      Зимуля сгребла со стола все три пачки и потребовала:
      – Папочка, дай кисуле золотой ключик.
      – На, воспользуйся.
      Артемия не на шутку заколбасило, что за фраер такой пачками сорит у него дома и не боится разоблачения? И откуда он знает про аппарат в кабинете? Неужели Игорёк, козлина, подобрал ключ и сейчас с этим придуром работает в паре? «Сделают они меня. Дела хреновые. Этот весельчак-клоун гипнотизирует. А у Игорька газовый пистолет при себе, он уже намекал насчёт глаза». Одним словом, картина событий представлялась Артемию всё более пугающей. «Чего ему не хватает? Я ему мало бабла, что ли, сгружаю? – думал он, пока Зимуля, уединившись в кабинете, проверяла деньги. – А может, всё это – первоапрельская шутка? Ну-ну».
      Наконец рыжая шалава появилась в столовой; ни на кого не глядя, вернулась за стойку бара и принялась как ни в чём не бывало потягивать коктейль. Пачек при ней уже не было.
      – Ну что? – нетерпеливо спросил Артемий.
      – Все фальшивые, – фальшивым голосом ответила Зимуля.
      – Ну и чё? – с напряжением в голосе обратился Артемий к Хомоеду.
      – Если они, голубушка, фальшивые, – осуждающе покачал головой Весёлый Джафар, – зачем же вы спрятали их в сумочку, что висит в прихожей?
      – Ой, ну я не знаю, – обиделась Зимуля. – Ну в самом деле. Ты их выбросил – я подобрала. Какие ещё разговоры?
      – Так они настоящие! – дошло до Артемия. Вариант с бандой грабителей-гипнотизёров терял доказательную базу.
      – Ну настоящие, – ещё больше обиделась Зимуля. – Ты мне когда-нибудь на десять штук хоть что-нибудь дарил?
      – Перебьёшься, – вырвалось у Артемия.
      – Ну и иди, гуляй. Мои они. Понял?
      – Ребята, ребята, не ссорьтесь, – подал голос Игорёк. Нового поворота темы, озадачившего друзей, он не понимал. Он всё больше и больше думал о полуночи и обещании завхоза. Ведь духи, которыми навонял завхоз, побуждали реципиента, в нашем случае – Игорька, поверить в аренду тела и безбрежную, полную интригующих загадок жизнь во Вселенной. С приближением полуночи действие духов делалось всё сильнее и необоримее.
      Игорьку уже было интересно: что там, за гранью мира? Наверное, ещё бо€льший мир? Наверное, и в самом деле – Вселенная. Только почему завхоз? Зачем Вселенной такой мелкий, невзрачный завхоз? Что за должность такая невнятная? А расстаться с телом – это больно, наверное? Или нет?
      Игорёк очень боялся боли. Игорёк всего боялся. Оттого посещал спортклуб, качался на тренажерах. И полагал, что это помогает, придаёт уверенности в себе. Он пил и витамины, и родниковую воду, и биоактивные добавки в пищу. А выходит, что плодами его усилий воспользуется, как говорил Хомоед, какой-нибудь бомж. При мысли об этом неведомом бомже Игорёк скривился. Он был крайне брезглив и чистоплотен, и боялся упасть на дно общества. А тело – это как ни крути, часть его, Игорька, личности. И если подумать, не такая уж немаловажная часть. Очень даже немаловажная. Цены этому телу нет.
      Милые друзья, между тем, уже вовсю орали друг на друга. В ход пошли выкрикиваемые с дегенеративными интонациями и подвизгиваниями «старый козёл», «старая шлюха», «пердун, импотент, дурак», не говоря уже о разнообразных матюгах. Между тем, и «старому козлу», и «старой шлюхе» было не многим более тридцатника.
      Игорёк поморщился, его тонкая нервная организация отказывалась выносить подобные семейные сцены. Он вскочил с кресла и убежал в студийную комнату.
      Хомоед ещё послушал немного и щёлкнул пальцами. Друзья-любовники вмиг утихли. Артемий тяжело дышал, взгляд его был мутный, как у быка после корриды. Зимуля плеснула в фужер водки и залпом выпила. Джафар удовлетворённо кивнул и пошёл к Игорьку.
      – Ну что, Игорёк, что надумал? – поинтересовался он.
      – А что тут думать? Откуда у завхоза такая власть?
      – Ага, дело сдвинулось. Это его парфюмерия на тебя действует, чтобы ты ни в чём не сомневался. Завхоз – пустое место, космическое ничто. Плюнуть и растереть.
      – Так это что, серьёзно? – спросил Игорёк. – Мне предстоит… умереть?
      – Ну и что? Всем вам предстоит, а потом обратно. Я же тебе, человек, говорю – не спеши расставаться с телом.
      – А как не спешить?
      – Ну наконец-то, – обрадовался Джафар.
      – Душу продать? – испуганным шёпотом спросил Игорёк.
      – Зачем нам душа твоя, человек? Служба Абсолюта не торговая площадка, чтобы душами торговать.
      – А-а… – протянул Игорёк, будто бы что-то поняв.
      – Вечная жизнь – вещь абсолютная. Какая может быть плата за абсолютную вещь в относительном мире? Так что волноваться незачем, ничего платить не надо. И потом, вечная жизнь в относительном мире – счастье призрачное. За такое и цены не дашь.
      – Хм, – чтобы слышать себя, издал звук Игорёк. – А сам ты откуда?
      – Из отдела абсолютных сущностей, откуда ещё? Ты же через плечо заглядывал, когда твой приятель моё удостоверение изучал.
      – А-абсолютные?… Это как-то непонятно.
      – И хватит об этом, – отрезал Хомоед. – Остаётся час. Даже меньше. Трансформация начнётся минут за двадцать до полночи. Внезапно занеможешь и позабудешь про мои слова.
      – А я заболею?
      – Натурально заболеешь, смертельно. Ты же дал завхозу согласие на выполнение арендных обязательств.
      – Когда? Ничего я не давал!
      – Ну я там не был. Что-то, конечно, дал, иначе бы он так просто с тобой не расстался. Завхоз – малый упорный. Рабочая лошадка, цепной пес! Без таких тоже нельзя. Всё прахом пойдёт, знаешь ли.
      – Что – всё?
      – Да всё. Порядка не будет.
      – Что мне делать? – совсем уже плаксиво промямлил Игорёк.
      – В зависимости от выбора. Ты что надумал?
      – Жить хочу.
      – Видишь, нормальный человек. Вот тебе бумага. Подпиши. И все дела.
      Хомоед протянул небольшую бумажку, похоже, вырванную из блокнота. В линеечку.
      На одной строке была надпись шариковой ручкой: «Игорь Святополкович Хромов согласен на вечную жизнь (телесную)» На другой строке стояла дата, ещё ниже – фраза: «подпись разборчиво».
      – Держи ручку. Фиолетовые чернила, чтобы не спутать с ксероксной копией.
      Игорёк бездумно взял ручку и чиркнул подпись.
      – Вот теперь можно в ночной клуб. Мне тоже, знаешь, любопытно. Будешь смеяться, но я там никогда не бывал.
      Из коридора в обнимку выплыли Артемий и Зимуля. Ни малейших следов скандала уже не читалось на их лицах. Сплошное удовольствие от взаимного лицезрения.
      – Ну что, Игорюнчик, ты готов? – проворковала Зимуля.
      – Кисонька, наш Игорёк всегда готов, – улыбнулся Артемий.
      Сладкая парочка, не дожидаясь ответа, удалилась в прихожую одеваться.
      Хомоед дружески хлопнул Игорька по спине.
      – Поехали. Пора уже.
      Ни Артемий, ни его рыжая шалава больше не возражали против присутствия Хомоеда, легко смирившись с его существованием в их мире.
      Артемию машиной для рядовых поездок служил чёрный триста двадцатый «мерседес». Удобный, как автомат Калашникова: подвеска на пневмоцилиндрах, отчего машина даже по самой разбитой дороге словно по морю плывёт; откидные передние сиденья с подогревом, в любой момент превращающие машину в сплошной диван; кондиционер, дающий нужный микроклимат; и гнездо для мобильника, чтобы разговаривать по «громкой» связи, не беря трубку в руки. Прозвище у «мерса» было «Косой», за косо поставленный взгляд противотуманных фар.
      Игорёк молчал всю дорогу, терзаемый одной упорной мыслью. Он думал, до чего же он ничтожен с этой бумажкой в линейку, с этой своей подписью. Он смотрел в бритый, надушенный затылок Артемия, затылок человека счастливого, умеющего быть одновременно и солидным, и развязным до крайней степени хамства, человека, по правде сказать, ничтожного и совершенно бесполезного, но умеющего заставить других быть полезными ему. А он, Игорёк, вечно второй, или даже десятый. Никто не воспринимает его всерьёз. С ним можно вот так, как этот Хомоед, сразу на «ты». Его можно поучать, словно пацана. Им можно крутитить-вертеть, а на каком, скажите, основании? Почему он должен быть кем-то направляем? Это его жизнь, и ему самому, по своей охоте, ломать в ней дрова. Ну с какой такой стати подписал он эту бумажку? Поступил, словно в плохо разыгранной пьесе, словно мужик из села Кундуева сыграл с напёрсточником на вокзале. И ведь так у него будет всегда, ничего ему не переменить. Разве что…
      Игорьку захотелось открыть дверцу и вывалиться под колеса сверкающих фарами, несущихся навстречу машин. Он даже положил руку на поручень возле хромированного рычажка. Одно движение пальца – дверца с чавканьем откроется и… даже никаких усилий – наклон корпуса и готово. И сладкий сон небытия.
      – Без четверти двенадцать, – сообщил Хомоед. – Самое время сводить счёты с жизнью. Согласно арендному договору. Но теперь со смертью у тебя ничего не выйдет.
      Игорёк, разоблачённый в своих глупых и смешных намерениях, деланно рассмеялся.
      – Театр какой-то. При чем здесь…
      Он хотел добавить «бессмертие», но подумал, что прозвучит это полным идиотизмом. Зачем этот дикий Хомоед в машине? Почему он, Игорёк, вынужден его терпеть?
      Шалава Зимуля трепалась с Артемием. Перебрав подружек, их мужей, хомячков и собачек, перешла на магазины и теперь рассказывала о каком-то новом бутике, где всё страшно дорого, зато шикарно. Артемий снисходительно возражал, что всё это барахло лежит на каждом городском толчке. Но, оказывается, в этот бутик уже раза два заходила сама Пугачёва. И оба раза осталась довольна. Покончив с бутиком, Зимуля принялась рассказывать, с кем теперь спит примадонна российской эстрады.
      На входе в «Золотой сверчок» бдели два негра в гусарских мундирах с меховой опушкой, при аксельбантах и эполетах. Троих друзей они узнали. А на Хомоеда зверски сверкнули глазами и потребовали пригласительный. Тот непринуждённо полез в карман.
      – Держите, братцы.
      И протянул им обандероленную пачку десятидолларовых купюр, то есть тысячу долларов. Зверское выражение на лицах «гусар» сменилось растерянностью. Гусары переглянулись, один из них быстро принял деньги и сунул под китель мундира.
      Хомоед кивнул и прошёл в дверь – большую трёхстворчатую вертушку.
      Ни Игорька, ни Весёлого Джафара презентация не интересовала, поэтому они заняли столик подальше от сцены. Игорьку быстро стало хорошо: царила электризующая атмосфера бестолковой московской ночи, гремела, заглушая его невесёлые мысли, музыка. Тех, кто гудел в микрофон со сцены, видно за спинами толпы не было. А там джазировала Лариса Долина, надрывал связки Иосиф Кобзон, потешали грубыми шутками Олейников со Стояновым. Одним словом – тоска смертная.
      В своё время Игорёк подкатывался со своей музыкой ко многим звёздным величинам. Музыку тогда он писал и в самом деле неплохую. Но одна величина высокомерно отмахнулась, как от мухи, другая не удостоила приёмом, прочие были не лучше. «Ну и хрен с вами, блейте свою «погоду в доме», – решил, в конце концов, Игорёк и подался к Артемию в музыкальные редакторы.
      Потягивая энергетический напиток, Игорёк скучающе разглядывал веселящийся «брильянтовый планктон» и вдруг уснул. И увидел перед собой большого грузного дядьку. Дядька пребывал в крайнем раздражении. Его волосы топорщились ёжиком, он сжимал кулаки, но, сколько ни кричал на Игорька, тот его не слышал. Наконец, что-то прорвало, и он услыхал десятиэтажный мат. Оказалось, дядька напрягался из-за тела Игорька. Оказывается, дядька уже полчаса как должен был этим телом владеть, ведь он подписал договор на очень серьёзных условиях. Дядька вдруг размахнулся и что есть силы заехал Игорьку кулаком в лицо, отчего тот проснулся.
      За столиком уже сидел завхоз Теодорих Второй. Укоризненно смотрел на Игорька и грустно качал головой. Сделалось тихо, словно музыка больше не звучала, а многоголосая тусовка враз онемела.
      – Ну что же вы наделали? – печально спросил завхоз. – У меня из-за вас возникли большие неприятности. Я ведь предупреждал. Я чувствовал, что добром дело не кончится.
      Завхоз глянул на Хомоеда. Тот смотрел в сторону с нарочитым безразличием.
      – Вы уже видели его? – спросил Игорька завзох.
      – Кого?
      – Его, того, чьё тело вы сейчас носите. У кого вы это тело украли.
      – Ничего я не крал. Достали вы меня с этим телом.
      – И ничего не достали. На меня из-за вас каждую микросекунду капает огромная неустойка. Растёт ком обид. А вы, как я понимаю, тело присвоили навсегда.
      – Практически навсегда, – подтвердил Хомоед и продемонстрировал Теодориху всё тот же блокнотный листочек.
      – Так я и думал. Всё из-за вас, – укорил завхоз.
      – Служба, – небрежно пожал плечами Весёлый Джафар.
      – Ну конечно, что же ещё? А вам, молодой человек, ведь говорили, объясняли…
      – Ничего мне не говорили. Я специально спрашивал насчёт души.
      – Так и что? Никакой такой особой души нет, чтобы по своей воле себя бессмертить, – ответил Теодорих. – Душа – сущность не абсолютная и должна знать своё место.
      – Ничего не знаю. Души своей в глаза не видел и ничего вам обоим не должен.
      – Само собой, – поддакнул Хомоед.
      – Ну вот. Так что вам от меня ещё надо?
      – Я вам объясняю ситуацию, – ответил завхоз. – Вы здесь гуляете, веселитесь, а у меня проблемы. И не только у меня. Ваше тело человек выбрал из нескольких миллионов предложенных. В этом теле музыкальные спо-собности, человек хотел стать великим музыкантом. Где теперь я найду такое? Все тела со способностями расписаны на три поколения вперед. Под ваше тело уже и родители подобраны. Свинья вы после всего этого, вот что я вам скажу!
      – Какое мне дело до его способностей? Пускай будет престидижитатором. Или менеджером по продажам каких-нибудь шампуней, – угрюмо ответил Игорёк.
      – Он за тело великого музыканта очень хлопотал, в самых разных инстанциях. Как он нам надоел, вы бы только знали, Игорь Святополкович.