Профессора официально читают по-русски и по-украински, но некоторые de facto по-польски.
      Сейчас лучше, не так давно во Львове был совсем голод. Масса войск. Я думаю, что помимо плохой и бездарной организации главная причина нарушения питания - в известной степени голод и затруднения с получением припасов связаны не с Германией, а с необходимостью содержать мильоны войск на всех границах.
      Вчера у меня ясно сложилось представление о свободе мысли как основной геологической силе. Под влиянием чтения Hengam'a "Ленин". Развить в "Ноосфере". Ярко сказывается в строении нашей страны. Интересно, насколько в этом виновата ранняя смерть Ленина?
      Как-то в Академии Ярославский сказал, что старые партийные <деятели> в партии 1941 года <составляют> один с небольшим процента. Поразительно пала умственная их сила и удивительно количество в партии "хозяйственников" (теперь это слово даже не употребляется, как несколько лет тому назад). Аппарат партийный даже в Академии очень низкого уровня.
      Вчера для меня стало ясно, что в структуре ноосферы <на первое место> выходит человеческая мысль, то есть в реальной жизни человека свобода мысли должна стоять наравне с теми экономическими "свободами", которые лежат в основе всякого социализма. Без внимания в этой <...>{108}.
      15 июня. Узкое.
      В "Правде" от 13.VI.1941 года помещена статья Д. П. Малюги{109} "Об успехах биогеохимии". Статья, как и надо ждать от Малюги, не всегда фактически верная - но все же знамение времени. Статья, говорят, сокращена чуть не вдвое. Д. П. Малюга - долгое время единственный коммунист в моей Лаборатории (сперва кандидат партии). Как все средние коммунисты, стремится достигнуть довольства, материальные блага. Он родом из Черниговщины, человек средних способностей, но в работе не фальшивит. Кандидатскую диссертацию он защитил давно. Докторскую я его заставил (да еще раньше А. П. Виноградов) переделывать раза 3-4. Он с ленцой и недостаточно общего образования. Одно время, перед войной, его отставили от Лаборатории и собирались послать в Бельгийское полпредство. Он знает французский язык и т. д. Это разрушилось, и он вернулся к нам. Так как все места были заняты - нам прибавили единицу. А. П. Виноградову пришлось много с ним считаться - это было "око" в нашей Лаборатории. Но среди других его коллег он, пожалуй, лучше среднего коммуниста. Я думаю, что его "пролетарское" происхождение подозрительное.
      Сегодня кончил и завтра посылаю О. Ю. Шмидту мое заявление в Президиум в связи с моим выступлением 30.V о научной работе Академии Наук. Мне кажется, мне удалось изложить главное все довольно ясно. Это мое выступление, несомненно, произвело впечатление. Еще сегодня мне об этом говорил Х. Коштоянц{110}. Мне несколько раз звонили из Президиума о присылке им изложения. Должно быть, заинтересовались в партийных кругах, следящих за академической жизнью. <Вопрос> должен рассматриваться в Президиуме 17 июня по состоянию здоровья решил не ехать. А. П. Виноградов отвезет 16 июня мою записку Шмидту.
      16 июня. Понедельник. Узкое.
      Невольно мысль направляется к необходимости свободы мысли как основной <составляющей>, равноценной основной структуре социального строя, в котором личность не является распорядителем орудий производства. Равенство всех без этого невозможно. Но оно и невозможно без свободы мысли.
      Наш строй это ярко показывает, когда мильоны людей превращены - "на время" - в заключенных: своего рода рабство.
      В конце концов великие идеи, <выросшие> в науке, искажаются.
      Надо пересмотреть с этой точки зрения Маркса: он ясно видел, что мысль человека создает производительную силу.
      Еще больше и глубже это проявляется в ноосфере. Но для этого необходимое условие - свобода мысли.
      18 июня. Узкое.
      17 июня 1941 года В. Г. Хлопин, как председатель Урановой Комиссии{111}, по согласовании со мной - подал в Президиум от имени своего, моего, как заместителя председателя, и А. Е. Ферсмана, как председателя бригады, ездившей на Табошарский рудник весной, <заявление> об обращении в Правительство от Урановой Комиссии об изменении решения начальника Главметалла Егошина и наркома цветных металлов Ломова и об изъятии (со сметой) Табошарского уранового рудника на доразведку в трест Среднеазиатских цветных металлов. Егошин и Ломов, по-видимому, никуда не годные "дельцы", предлагали, истратив больше 20 мильонов в течение 7 лет, направить Табошарское месторождение на "консервацию". История с Табошарским месторождением урана - типична для бессмысленной траты денег и бессознательного вредительства. Надеюсь, что мы пробьем рутину и невежество советских бюрократов. - Посмотрим.
      17 июня 1941 года в Президиуме Академии прошло создание на Биологическом Отделении Лаборатории по физиологии микроэлементов при Институте биохимии. Во главе поставлен Д. Н. Прянишников. Наша с ним работа останется нетронутой. Надо ее расширить радиоактивными элементами. В "Известиях" 12.VI упомянуто мое имя, вместе с Прянишниковым, <как> обративших внимание на значение "микроэлементов". Это название вошло, мне кажется, через нашу Лабораторию, но не я <один> был его автором - и А. П. Виноградов <также>.
      Смерть Горького 18 июня 1936 года. Об убийстве его тогда никто не подозревал. Это "открылось" позже, и жертвами явились Левин и Плетнев которые "сознались" во время процесса{112}.
      Уже во время процесса мне показалась подозрительной роль Ежова помощника Ягоды - грубо-глупым рассказом об обоях его помещения. В 1941 году, в пятилетие смерти Горького, ни в "Правде", ни в "Известиях", ни в "Литературной газете" об этом "убийстве" никто не говорил.
      19 июня. Четверг. Узкое.
      Вчера <исполнилось> пятилетие со времени смерти Горького. Поразительно, что никто не говорит - и не верит? - в его убийство врагами. В "печати" ("Правда" и "Известия") только Ярославский, между прочим, об этом упомянул.
      Бедные Д. Д. Плетнев и Левин - пострадали напрасно; а Левин уже убит. Друг Я. В. Самойлова{113}, мягкий человек и хороший врач, - он был у нас в начале нашей московской жизни: в 1890-х годах он был <нашим> домашним врачом. Потом <были> Филатов, Аргутинский - главным образом детские <врачи>. А. Я. Самойлова рассказывала, что так как Левин был кремлевским врачом и лечил <сотрудников> НКВД, - то он, когда его пришли арестовать, позвонил Ежову; тот его успокоил и сказал, что все это выяснится.
      Среда, окружавшая Горького (один Ягода чего стоит), явно была подозрительна. По-видимому, и Луппол, тихо арестованный и исключенный из академиков, связан <был> с гешефтами этой семьи?
      Интересно, сколько правды в том, как объясняют <...>{114} ТАСС о Германии, бывшие на днях в связи с отъездом Криппса и публикацией об этом в связи с нашими отношениями с Германией{115}.
      Говорят, что Германии <нами> был предъявлен ультиматум - в 40 часов вывести ее войска из Финляндии - на севере у наших границ. Немцы согласились, но просили об отсрочке - 70 часов, что и было дано.
      22 июня, утро. Воскресенье. Узкое.
      По-видимому, действительно произошло улучшение - вернее, временное успокоение с Германией. Ультиматум был представлен. Немцы уступили. Финляндия должна была уничтожить укрепления вблизи наших границ (на севере), построенные немцами. По-видимому, в связи с этим - отъезд английского посла и финляндского?
      Грабарь{116} рассказывал, что он видел одного из генералов, которого сейчас и в партийной, и в бюрократической среде осведомляют о политическом положении, который говорил ему, что на несколько месяцев опасность столкновения с Германией отпала.
      И. К. Луппол пострадал в связи с Горьким. Говорят, он расстрелян. Он был мужем вдовы сына Горького, которая служила в Институте Горького. Арестованы были и Луппол, и вдова сына Горького в связи с тем, что в Дерпте при обыске у какой-то баронессы, старой знакомой Горького, нашли дневники Горького, содержащие критику деятельности Советского правительства из тех лет, когда Горький <был на границе разрыва> с Советской властью. Горький взял обещание от вдовы сына, что она эти дневники перешлет от баронессы <ему>. Ее выпустили, а Луппола арестовали и, говорят, расстреляли. Луппол был образованным человеком, не симпатичным - но одним из немногих культурных правительственных деятелей. Из румын.
      ...1872 год. Помню <себя> в большой комнате (спальня) моей матери в Харькове, разделенной на две части большой перегородкой из материи. Большая покрытая низкая тахта стояла в ней, и я любил на ней лежать и читать. Отец с Каченовским{117} ходили по большой комнате и говорили о гарибальдийцах и франко-немецкой войне{118}, которой я интересовался. Вдруг отец меня позвал и сказал Каченовскому: "Мой отец{119} думал, что я доживу до конституции, но я этого не думаю, но уверен, что Володя будет жить в свободной стране".
      22 июня, вечер. Воскресенье. Узкое.
      В 4 часа утра - без предупреждения и объявления войны - в воскресенье 22 июня германские войска двинулись на нашу страну, застав ее врасплох.
      Мы узнали об этом в Узком в санатории через радио из речи В. М. Молотова.
      Он сообщил, что в этот час немецкие аэропланы бомбардировали Киев, Житомир, Каунас и <нас атаковали> с румынской границы. Больше 200 убитых и раненых. Одновременно произошло нападение на наши пограничные войска на западной границе - и в Финляндии.
      Из речи как будто выходит, что хотя немцы и были отбиты, не застали <нас> врасплох - но находятся на нашей территории. Граф Шуленбург в 51/2 утра сообщил, что это вызвано сосредоточением наших войск на немецкой границе.
      Речь Молотова была не очень удачной. Он объявил, что это вторая отечественная война и Гитлера постигнет судьба Наполеона. Призывал сплотиться вокруг большевистской партии.
      Ясно, что <нас> застали врасплох. Скрыли все, что многие, по-видимому, знали из немецкого и английского радио.
      Они говорят, что Германия предложила Англии заключить мир (Гесс? - я не верил). Говорили, Рузвельт это предложение отверг. Мне кажется маловероятным, чтобы Англия могла пойти на заключение мира с Германией в этой обстановке - за счет нас.
      23 июня. Понедельник.
      Только в понедельник выяснилось несколько положение. Ясно, что опять, как <в войне> c Финляндией, власть прозевала. Очень многие думали, что Англия за наш счет сговорится с Германией (и Наташа <так думала>). Я считал это невозможным. Речь Черчилля стала известна.
      Бездарный ТАСС со своей информацией сообщает чепуху и совершенно не удовлетворяет. Еще никогда это не было так ярко, как теперь.
      Читал - но настоящим образом не работал.
      Интересный разговор с П. П. Масловым{120} об Институте Экономики. Работа Института "коммунистическая" - дорого стоит и плохого качества. Много сотрудников, которые ничего не делают. Но сейчас и невозможно научно работать в этой области, так как нет свободы искания.
      3 июля. Узкое.
      Только утром 23.VI - была передана по радио речь Черчилля, и получилось более правильное представление.
      29.VI.1941 появилось в газетах воззвание Академии Наук "К ученым всех стран", которое и я подписал. Это - первое воззвание, которое не содержит раболепных официальных восхвалений: "Вокруг своего правительства, вокруг И. В. Сталина"; говорится о фашизме: "Фашистский солдатский сапог угрожает задавить (?){121} во всем мире яркий свет человечества - свободу человеческой мысли, право народов самостоятельно развивать свою культуру". Выдержано <так> до конца. Я думаю, что такое воззвание может сейчас иметь значение. Подчеркнуто то, что отличает нашу диктатуру идеологически от немецкой и итальянской.
      4 июля. Узкое.
      1 июля 1941 года образован Государственный Комитет Обороны из Сталина, Молотова, Ворошилова, Маленкова, Берия. В общем, ясно, что это идейная диктатура Сталина.
      3 июля 1941 года - выступление по радио Сталина. Речь очень хорошая и умная. Дня за два или за день перед этим были всюду <сняты> радио, и поэтому прошло ознакомление с большой заминкой. Это снятие радио - одно из очень немногих признаков путаницы. В общем, мобилизация и т. п. идет хорошо. Говорят, <радио> будет восстановлено в другом виде.
      12 июля, утро. Суббота. Москва.
      Произошли события - может быть, исторический перелом в истории человечества, пока я не заносил свои записи в эту тетрадку.
      9 июля мы приехали из Узкого, а накануне нам дали знать, что Академия переезжает в Томск, и мы должны были решить - едем ли мы.
      Сомнений для меня не было, если только условия поездки были <бы> благоприятны и приемлемы. Мы узнали об этом решении 8 июля - и 9-го утром выехали; так как у меня не было моей машины, то была прислана машина <...>{122}. Мы подвезли проф. Андреева, который был в Узком - больной.
      Здесь выяснилось, что - в связи с ходом событий - правительство решило перевести подальше от театра военных действий Академию Наук в Томск со всеми академиками и учреждениями. Несколько дней перед 8 июля состоялось заседание - по поручению "правительства" (то есть Комитета по обороне?), под председательством Шверника. Он заявил, что правительство озабочено сохранением основного и главного умственного коллектива ученых и непрерывностью его научной работы, а потому решило перевести Академию и ее научные учреждения в Томск. Кроме Шмидта, Борисяка, Капицы и других было несколько академиков.
      13 июля. Воскресенье. Москва.
      Становится все яснее и яснее, что переезд Академии в Томск может кончиться развалом большой научной работы и патологическим проявлением реального состава ее - и правительственного - аппарата.
      Люди начинают отходить <от первых волнений>.
      Переезд откладывается, и сейчас и у меня, и у других является сомнение, все растущее, <в> правильности решения.
      Мне кажется, что при теперешнем состоянии Академии и реального правительства это может кончиться ее разгромом, что отразится на всей научной работе.
      Основное - слабость Президиума. Головные больны - Комаров, Шмидт, Чудаков.
      Надо вновь обсуждать <этот> вопрос.
      Вчера у меня был Якушкин. Он рассказывал, что в Академии Сельского Хозяйства{123} произошел такой комически-трагический казус. Академики вдруг узнали, что вся канцелярия президента <Академии> (Лысенко) переехала в Омск и что президент Лысенко собирается туда же. Он <этого> не отрицал - говорил, что вообще до сих пор не может понять, что такое "академия". Обратились к наркому. <Решение> изменили.
      Хаос государственной структуры - в области, которая является второстепенной в понимании людей, стоящих у кормила власти. Может быть, это и правильно в настоящий момент, но неправильно то, что они распоряжаются, не имея времени обдумать.
      Что происходит на фронте? - Начало развала гитлеровской силы? Или остановка перед применением последнего отчаянного средства - газов или урановой энергии?
      Три дня на фронте относительно спокойно. Подходят с нашей стороны все новые войска. Это кажется верно, и верно то, что здесь нет ни паники, ни растерянности.
      Моя мысль все время пытается охватить происходящее. По-видимому, неожиданно для всех проявилось огромного значения мировое явление: победа красного интернационала - нашей коммунистической партии - как исторического проявления евразийского государства.
      Сейчас возможно остановить фашистское движение в его нападении на нашу страну. Создана впервые "Красная" армия (любопытно, отброшено название "крестьянски-рабочая"). Гитлер фактически уничтожил все европейские правительства (кроме Швейцарии, Испании, Португалии, Швеции, Турции). В Европе Англия - остров. На континенте - мы и Гитлер. Мы в союзе с США и Английской империей.
      Кто будет решать? Очевидно, и для Германии, Бельгии, Голландии, Франции, Польши, Чехословакии, Румынии, Греции, Болгарии, Югославии, Италии явится вопрос - с кем сговариваться? Плебисцитные правительства - под контролем нашим, США и Англии? Все граждане - женщины и мужчины?
      Это та революция, которой, может быть, Гитлер думал убедить английских государственных деятелей соединиться с ним против нас?
      Я думаю, что тот новый <мирный> конгресс, который соберется где-нибудь в Лондоне или Женеве (может быть - Москва?), будет резко иной, чем Версальский.
      Новая - Красная Армия - военная сила, остановившая германскую армию, если это действительно произошло.
      Вот тут нужно то спокойствие и государственный ум, который проявили Сталин - Молотов - Берия. Два грузина, один русский - но <грузины> русские по исторической культуре.
      Реакция против отъезда в Томск все увеличивается среди академиков и академического персонала. Но, в сущности, мы мало знаем о положении на фронтах. Мы исходили из сознания огромных потерь немецких <войск>, остановки их.
      Сегодня день начинается со все большего укрепления <веры в возможность> нашего оставления в Москве.
      В этот исторический момент резко проявилась вероятная разная сущность "тоталитарных организаций": нашей - коммунистической и германской национал-социалистической. В обоих случаях - диктатура, и в обоих случаях жестокий полицейский режим. В обоих случаях мильоны людей неравноправных но в случае национал-социалистической <организации> это истекает из принципа неравенства людей, и без этого национал-социалистическая <организация> (Германия, Италия) <...>{124}.
      14 июля. Понедельник. Москва.
      Вчера резко изменилось настроение.
      Физико-математическое Отделение и его учреждения не уезжают - в том числе и Метеоритный Комитет.
      Целый день с часу дня у нас пробыли Ферсман и Виноградовы - обсуждали положение наше личное и Академии - до 6-7 вечера.
      Сильная безоблачная жара уже более недели - пожалуй, две недели. Сейчас 8 утра и <температура> 18° C, быстро подымающаяся.
      Резко меняются планы. Я приехал из Узкого, думал через день-два выехать в Томск. Решил взять много книг и работать над "Проблемами биогеохимии" и хронологией моей жизни - матерьялами для автобиографии. Поэтому забрал часть архива - неразобранного, но, как я вижу теперь, драгоценного.
      Теперь все это придется вновь вынимать из ящиков - <а их> 22! Их поставили было на лестницу, но вчера надо было спешно перенести в кабинет, так как в связи с правилами защиты от бомбардировок лестницы должны быть свободны.
      Из обсуждения выяснилось, что Химическое Отделение должно выехать в Томск - но в то же время оборонная ("секретная"?) работа не должна прерываться. Это все не так легко согласовать, так как вся наша работа экспериментальная тесно связана с рядом других учреждений - наши работы по спектроскопии, радио, масс-спектроскопии, электронографии, рентгенографии и т. п. переплетаются с другими лабораториями и институтами.
      Пока такой временный план. Мне (и другим академикам-химикам) ехать куда-нибудь в санаторий в район Поволжья - лаборатории пока не трогать, так как оборонная работа идет и должна продолжаться.
      Москва все-таки эвакуируется - особенно дети. Эвакуация идет, в общем, более чем сносно, а в значительном числе случаев хорошо.
      Опасаются, что немцы остановились, подготовляя новое нападение на Москву (газы!) и бомбардировку типа лондонской. Думаю, что возможно, что произойдет что-нибудь вроде 1918 года <на Украине>, когда рухнули сопротивление и их <немцев> сила - сразу и неожиданно для людей, находившихся в нашем положении. Тогда в Киеве я лично был к этому подготовлен, так как в Германии побывал Франкфурт{125} и привез нам мрачный прогноз их силы - неожиданный для всех. Ему даже не все верили.
      Сейчас положение немцев еще более безнадежное. Газы и урановая энергия - все эти возможности есть и у нас. И это очень обоюдоострое средство.
      Сегодня буду стараться с А. П. <Виноградовым> свидеться с Вольфковичем{126} и Шмидтом.
      Вчера еще много времени заняло - обращение от ВОКС{127} об организации выступления советских ученых для Англии. Мое личное <обращение> я переделал{128}. Обращение советских ученых к английским связано с подписанием Молотовым и Криппсом военного договора между Англией и Советским Союзом{129}.
      16 июля, утро. Среда.
      Вчера все решительно изменилось, и мы сегодня едем в Боровое Акмолинской области в санаторий. Об этом мелькала у меня <в> эти дни мысль как о возможном.
      Утром вчера в радиоцентре <состоялось> мое обращение к английским ученым в связи с заключением военного договора с Англией. Очень порядочная, культурная публика и симпатичная старая ирландка-диктор. Их сильно сократили транспортом - <осталось> две машины.
      Оттуда <направился> в Академию в Химическое Отделение <на встречу с> Вольфковичем. Выяснилась полная неразбериха - такая картина, что о всяком решении, даже в пределах разрешенного, требуется одобрение Совнаркома. Шверник стоит во главе эвакуации <во время> войны. Решения основные например, переезд в Томск Химического Отделения - считаются не подлежащими изменению. Жизнь возьмет свое, так как в такой абстрактной форме оно <решение> нереально - но масса всяких затруднений. Должна быть нетронута оборонная работа и тому подобное.
      Выяснилось, что 16-го идет детский поезд в Боровое - говорят, чудный санаторий, - и прикрепили <к поезду> мягкий вагон для академиков - старых и т. п. Решил ехать, так как это ближе <Томска> и, может быть, - как я думаю осенью выяснится несколько положение, <так> что вернусь в Москву, а не в Томск.
      Были Т. Е. Каминская с С. Г. Цейтлин - последняя <рассказывала> о бомбардировке Минска и бегстве <населения> оттуда. Об этом ничего и нигде не говорится в печати.
      Очень большое недовольство осведомлением по радио <о ходе> военных действий. По-видимому, армия на высоте: русский солдат теперь и раньше был <на высоте>, были и офицеры на высоте. Командование исчезает.
      Общее удовольствие, что отошли от Германии, и очень популярен союз с Англией и демократиями.
      Идут аресты - по-видимому, в связи с нападением <Германии> и фашизмом. Между прочим, <арестован> геолог Мирчинк - хороший геолог, но морально не высокий человек.
      17 июля. Станция Буй.
      Вчера выехали{130}. Едем в совершенно исключительных условиях - в купе мягком (Наташа и я внизу, Аня и Прасковья Кирилловна наверху). Катя в среднем отделении в другом вагоне. Поезд для детей академических служащих около 500-600 <детей>. О положении на фронте <ничего> не знаем.
      18 июля. Пятница. Станция Свеча.
      Всю ночь стояли на разъезде после Шарьи - пропускали ряд военных поездов с людьми и оборудованием, военным. Идут с огромной скоростью на фронт; как критерии неразберихи - отвод техники и т. п. с Урала.
      Свеча <в> 817 километрах от Москвы и <в> 138 - от Вятки (Киров). Ужасно неприятное впечатление у меня от замены исторических названий городов: Горький - Нижний Новгород, Молотов - Пермь, Калинин - Тверь. Из них Пермь наиболее древняя? Связанная с нерусской старой культурой.
      Едем в детском поезде. С нами на станции стоят еще два таких поезда один из Ленинграда.
      В общем, организовано хорошо.
      Из академиков и членов-корреспондентов едут с семьями - Зелинский, Борисяк, Мандельштам, Струмилин, Лейбензон, кажется, дочь Деборина.
      Поражает полное отсутствие сведений о войне - с Москвы; даже в городах не знают. Наши последние сведения из газет <относятся к> 16.VII. Здесь меняются паровозы - простояли еще несколько часов.
      18 июля. На пути от Свечи.
      Наконец в Свече достали вчерашнюю "Кировскую Правду" от 17 июля первое <известие> после Москвы. Плохая - бездарная - информация; с этим приходится мириться. То же и в Наркомате иностранных дел. Серые люди. <Все одно и> то же, что видишь кругом. Партия-диктатор - вследствие внутренних раздоров - умственно ослабела: ниже среднего уровня интеллигенции страны. В ней все растет число перестраховщиков, боящихся взять на себя малейшую ответственность.
      Выехавши из разъезда после Свечи, мы обогнали поезд с детьми, <вышедший> из Ленинграда 5 июля с направлением на Киров. Очень вероятно, доберутся сегодня.
      Обогнали на станции Свеча поезд с детьми - беженцами из окрестностей Витебска: выехали "без всего"; собирали <деньги> на покупку еды для них; пищу - провизию - купить было возможно.
      Помимо эшелонов войск везут автомобили, которые всюду берутся на войну; по-видимому, <везут> танки, аэропланы и т. д. Северная дорога состоит из одного пути; нас объезжают. Множество разъездов. Очевидно, это сделано загодя?
      19 июля. Разъезд № 2 Коса.
      Вчера стало известно - по радио (<слышал> Струмилин), что не действует московская станция Коминтерн. Это единственное мощное радио в Москве.
      Очень интересный разговор с Ник. Фед. Гамалеем{131}. Приятно было видеть чисто украинский благородный тип. Гамалея считает вирусы живыми. Он считает испанку (инфлюэнцу) за вирус.
      19 июля. Разъезд № 11 Лаваны.
      Чудный солнечный день. Видны отроги Урала. Никогда не думал, что еще раз увижу Россию вне Москвы и ее окрестностей.
      20 июля, утро. Станция Георгиевская и дальше.
      Начался эрозионный ландшафт - холмистые увалы.
      В 10 часов 10 <минут> приехали в Пермь (Молотов). Переправились через Каму. Я был здесь последний раз до революции - мне кажется, но сомневаюсь, в 1916 году; не останавливался. Когда я сделал поездку по Каме до Нижнего выехал из сольвийских заводов? Кама тогда - цвела, липовые леса; я понял впервые <тогда>, что Кама - есть Волга. Южнее Саратова я не был.
      Сегодня мы на станции Чехривль (Струмилин прочел объявление) узнали сводку от 18.VII утреннюю. Поразительно бездарно это дело организовано.
      И в Перми нет известий позже 18-го утра. Газет нет.
      С продуктами на станции скудно. Киоски бедны. Купили "Прикамье" за 20.VII.1941. Медленно растет - но растет - разгромленное живое течение, <существовавшее> до диктатуры печальной ГПУ.
      Провинция, такая далекая, как Пермь (название "Молотов" туго <прививается>, по-видимому), живет совсем в ином темпе в связи с войной, чем Москва и Ленинград. Это понятно. Но такое спокойствие для меня неожиданно.
      "Кунгурская Правда", купленная в Кунгуре, дала нам сведения для вечера 18.VII. Газета довольно жалкая. Из статьи А. И. Яковлева, но все-таки два дня назад, мы знаем, что делается на фронте.
      23 июля, утро. Среда. Станция Боровое-Курорт.
      Ночевали в поезде. Утро. Дождь.
      Вчера уже на станции узнали о бомбардировке Москвы - в ночь с 21 на 22-е, - <прошел> месяц войны. Говорят, 200 самолетов немецких прорвались, из них 20 прорвались к Москве - бомбы брошены в окрестностях Москвы, есть жертвы. Впечатление здесь среди нас, москвичей, огромное. Теперь стал вопрос: случайный <это> прорыв или начало бомбардировок сериями вроде <бомбардировок> Лондона?
      24 июля. Четверг.
      Боровое. Государственный санаторий.
      25 июля. Пятница.
      Здесь есть радио, и мы больше в курсе событий.
      До сих пор (10 часов утра) мы на бивуаке. Спим втроем - Наталья Егоровна, я и Прасковья Кирилловна в одной комнате.
      Вчера прилетел из Караганды начальник курортов Казахской республики (центр Алма-Ата) - Сергей Иванович Замятин. Молодой, энергичный, умный человек, русский. Очень осведомленный и, мне кажется, образованный, энергичный. Хорошее впечатление производит и директор курорта Орлова.
      Мы до 27 июля останемся на бивуачном положении. Часть багажа осталась на станции Боровое-Курорт.
      Зима была здесь холодная, и теперь погода плохая. Сегодня сырость, туман.
      Вчера утром образовали Казахскую группу академиков, по инициативе А. А. Борисяка. По моему предложению председателем выбрали Н. Ф. Гамалею, а секретарем С. Г. Струмилина. Последний должен был послать телеграмму Шмидту об утверждении группы.
      Нас хотят поместить в отдельном здании, где помещаются сейчас женщины (старухи главным образом?). Их переведут в другое помещение.
      Мы, конечно, причинили большие неудобства для местных жителей. Приехало более 750 детей. Местное население голодает - пуд муки <стоит> 130 рублей. Хлеба не хватает. Курорт переполнен туберкулезными хрониками.
      Я чувствую себя на границе <здоровья> и ничего еще не видел.
      Но интересные разговоры имел с Л. И. Мандельштамом{132} о Гёте. Он верно указал на значение идеи Гёте в его оптических работах. Я думаю, методологически Мандельштам прав - сложный опыт может исказить явление, и далеко не всегда можно от него перейти к научной реальности. Примером являются Фрауэнгоферовы линии, конечно, в реальном процессе не существующие и к свету как таковому отношения не имеющие. Как раз Фрауэнгоферовы линии занимали и мысль Гёте. Я из его "Zur Farbenlehre" прочел только историческую часть, которая с точки зрения истории науки или истории оптики является самостоятельной исследовательской работой: много внесла нового. Но Гёте <был> близорукий и, может быть, даже близорукий ненормально - как, например, я. Его красочные и темные оттенки этим во многом объясняются. К сожалению, я не смог достать специальной литературы о близорукости Гёте.
      С Мандельштамом - о Мысовском (он видел у меня его книжку об атомном ядре){133}. Его отзыв о Мысовском, как всех физиков, явно неверный. Многое он приписывает Курчатову, что в действительности принадлежит Мысовскому, который необычно безразлично относился к защите своих достижений.
      Я все-таки думаю, что нейтрон, проходящий материю насквозь, - загадка. Мандельштам считает, что атом позволяет вполне объяснить все. Но может ли двигаться атом, не несущий заряда? Мне кажется, Резерфорд ясно это сознавал.