Отправились разыскивать Вебера, чтобы поделиться с ним новостью и заручиться его помощью. Без него немыслимо было бы строить новый аэроплан.
      — Куда он девался? — говорил молодой инженер, спускаясь по крутому склону от гнезда Эпиорниса, — Надо не медля приступить к работам!
      — Где он? — сказал Жерар. — Хлопочет над устройством внутренности нашего жилища, изготовляет мебель, утварь и прочее. С тех пор, как капитан Марстон узнал его способности, он не дает ему ни минуть покоя. Наверно, и сейчас он устраивает какую-нибудь печку или сковородку собственного изобретения!
      Жерар угадал: повернув за угол скалы, где под естественным гранитным навесом была устроена кухня, они застали Вебера в оживленных переговорах с поваром по поводу устройства котла высокого давления для выварки жирного мяса пингвинов. В настоящем его виде никто не переносил мяса этой птицы, и повар просто не знал, что делать, чтобы приготовить его более прилично.
      Анри и Жерар попросили Вебера отложить это важное дело и последовать за ними. Они сообщили ему о своей находке. Ученый пришел в восторг при виде этого ископаемого существа давно минувших лет. Даже мысли с возможности личного освобождения он обрадовался меньше. Он почти не замечал опасностей, лишений, бедствий, которыми сопровождалось их предприятие. Он почти не сознавал, где он находится, жил как-то вне времени и пространства, мечтал, делал вычисления или же работал над мелкими изобретениями на пользу окружающих. На этом печальном утесе он чувствовал себя почти так же хорошо, как среди утонченной роскоши.
      — Вот важное открытие, дорогой Жерар! Редкая находка! — сказал он, когда, взобравшись с трудом на вершину утеса, все трое остановились перед скелетом. — Сейчас же напиши заметку для отчетов Академии наук. Это твоя привилегия. Потом ты можешь подарить эту птицу музею, у которого есть только череп Эпиорниса. Было бы несправедливо хранить такой чудный экземпляр, не сделав его общественным достоянием!
      — Для частной коллекции к тому же он немного велик, — засмеялся Жерар. — Но для меня главное достоинство птицы заключается в том, что она может унести нас из этой трущобы!
      — В самом деле, этот скелет удивительно подходит для нашей цели, — сказал ученый, сдвигая очки на лоб и осматривая будущий аэроплан. — Мой аэроплан был очень похож на эту птицу. Но природа искуснее нас. Наш «Эпиорнис» — неуклюжее создание в сравнении с этим великаном. Череп точно создан, чтобы быть вместилищем мотора Анри. Взгляните на эту грудную кость, созданную, чтобы встречать отважно бурю, победоносно разрезать облака, на это могучее крыло, которое может перелететь безбрежное море, не отдыхая. Дивно! Дивно! Слепой случай дал нам совершенный образец экипажа, который был нужен нам, чтобы выбраться отсюда!
      — Напрасно только тот же случай забросил нас сюда! — отвечал Жерар.
      — Ба! Все хорошо, что хорошо кончается! — воскликнул Анри. — Примемся за дело! Прежде всего, надо принести сюда все необходимые для работы материалы, так как не станем же мы перетаскивать этого гиганта к подножию утеса!
      — Ни в каком случае! — решительно сказал Вебер. — Это значило бы рисковать успехом дела. Я препарирую этот скелет и через несколько дней скреплю его кости, связки, сухожилия. Рыбьего клея у нас вдоволь. Немного времени и труда, и я ручаюсь, что сделаю этот скелет прочным, но нужно принять известные предосторожности!
      — Знаете что? — сказал озабоченно Анри. — Мне, право, неприятно, что Веберу придется по нескольку раз в день взбираться на эту вершину. Я видел, как вам трудно было подниматься, когда мы шли сюда!
      — Ну, что еще выдумали! — весело отвечал ученый. — Об этом не беспокойтесь. Я привыкну подниматься в гору. Ко всему можно привыкнуть. Да как же и быть иначе? Ну, вот, значит, все решено!
      — Есть способ, — возразил Жерар. — Вы только что говорили о благодетельном случае, этот случай предоставил в наше распоряжение не только этот скелет, но также и жилье, расположенное поблизости, и тропинку, ведущую сюда. Осмотрите внимательно пещеру, в которой спрятался Эпиорнис, когда почувствовал приближение смерти. Она защищена навесом и стенами с трех сторон. В ней строители могут укрыться от дождя, снега непогоды. Когда аппарат будет готов, его легко будет выдвинуть вот на эту площадку, с которой можно будет подняться в воздух!
      — Право! — согласился Вебер. — Как же мы этого не заметили раньше? — Мы можем принести сюда необходимый материал, матрацы и палатку, расположиться лагерем у ног Эпиорниса и спать под его крылышком.
      — Под крылышком без перьев, на ветру и холоде, рискуя заполучить ревматизм! — закончил Жерар. — Нет, нет! Я придумал лучше. Я вам только что говорил о тропинке и жилье, следуйте за мной!
      Он повел товарищей. Направо от ниши, где гигантская птица спала вековым сном, была маленькая извилистая тропинка, которая очень скоро привела их к грубых очертаний портику, поддерживаемому четырьмя симметрично расставленными колоннами.
      — Это напоминает произведение какого-то неумелого архитектора! — воскликнул Анри. — Вот эта большая каменная плита, поддерживаемая четырьмя колоннами, если бы она была немного ровнее, могла бы служить террасой, на которой обитатели этого дворца могли бы по вечерам пить кофе, как итальянцы. Странно, что в хаосе обвалов и землетрясений могла возникнуть сама собой, без помощи человеческих рук, правильная постройка, так как трудно ведь предположить чтобы над ней действительно трудились люди!
      — Такие ли еще чудеса делают сталактиты! — отвечал Жерар. — Не стану говорить о любопытных причудливых подвесах, образовавшихся из слипшихся каменных частиц во многих гротах, но когда я был в гроте Брандо, я видел там прелестную статую женщины, закутанной в покрывало. Тогда я был еще ребенком, и это удивительное явление природы меня не поразило. Позже я видел статую Полимнии, и она напомнила мне виденную мной известковую статую; тогда я действительно удивился. Но войдем под портик. Вы увидите, что, хотя жилье и не так великолепно, как можно ожидать после этого величественного входа, но оно даст, по крайней мере, верный кров. А что нам еще нужно?
      — Опять пещера! — сказал Анри, входя в отверстие скалы. Пещера, сначала в двадцать метров вышиной, суживалась в узкий коридор, так что приходилось подвигаться ползком.
      — Еще пещера! — повторил Жерар. — На этом острове только это и есть. Когда мы представим свой доклад в Географическое общество, мы можем назвать этот остров Пещерным островом]
      — И эта пещера очень пригодна для жилья, — сказал Вебер. — Пол ее покрыт мелким» сухим песком. Жаль только, что здесь ничего не видно!
      — Это поправимо! — откликнулся Жерар, выбив кремнем искру (спички уже давно были все израсходованы) и зажигая фонарь, лампочка которого была наполнена пингвиньим салом.
      — Мы пришли к цели. Смотрите! — сказал он, поднимая фонарь. — Это ли не гостиница!
      — Прекрасная! — похвалил добряк Вебер.
      — Стены чистые, — подтвердил и Анри, — пещера просторная. Должно быть, зверей здесь никаких нет. Тепло. Мы прекрасно будем спать здесь!
      — Великолепно! — сказал Жерар. — Перетащим сюда сегодня же все, что нужно для ночлега, и примемся поскорее за работу!
      — Ты нам не рассказал еще, — заметил Анри, — благодаря какой счастливой случайности ты открыл эту удобную пещеру?
      — Ах, ты знаешь, я ужасно люблю исследовать местность. Я всюду сую свой нос. Помнишь, в первый день, когда мы с тобой поднялись на эту высоту, я тебе показал вдали нечто вроде грубо сооруженного дворца и предложил тебе поближе посмотреть эту крепость? Было страшно холодно, ты весь дрожал от стужи, и тебя не соблазнило мое предложение. Но меня тянуло сюда, я несколько раз возвращался к этому дворцу, не подозревая даже, что с противоположной стороны дворца, . в нише, дремлет наш освободитель…
      Было три часа дня. Рассчитав, что до наступления ночи они успеют сделать все необходимые приготовления, Жерар пошел за Ле Геном, в то время, как оба механика с удивлением разглядывали Эпиорниса.
      Когда он вернулся час спустя, с Ле Геном, оба гнулись под тяжестью кроватей, инструментов, которые несли. Они застали обоих ученых за делом: те замеряли, чертили планы, продолжали восхищаться остовом будущего летательного аппарата и не замечали холода, который пронизывал их на этой вершине.
      — Они так увлеклись своими учеными разговорами, что даже не замечают, что мерзнут и умирают от голода! — воскликнул Жерар, бросая на землю свою ношу. — Ле Ген, разведи-ка им костер из этих доисторических водорослей, которые висят повсюду. А вы, друзья мои, когда пообогреетесь и подкрепите силы, скажите, что нам еще надо перетащить сюда из вашего багажа. Конечно, вы возьмете с собой только самое необходимое!
      Тут только добрый и вечно рассеянный Вебер оторвался от скелета и перевел внимательный взгляд на молодого человека.
      — Что ты говоришь, Жерар? Ты говоришь, что мы возьмем с собой то или другое. А ты разве не с нами?
      Тогда Жерар, умышленно умалчивавший об этом до сих пор, рассказал об ультиматуме капитана и причинах, по-видимому, оправдывавших его.
      — Прекрасно! — сказал Вебер. — Требование его имеет основания, я согласен подписаться под ним. Но они ошибаются в выборе заложника. Заложником буду я!
      Братья возражали, но он оставался непоколебим.
      — Но ваше присутствие на аэроплане необходимо! — сказал Жерар.
      — Не знаю насколько. Мое дело приготовить остов. Когда я это сделаю, без меня можно будет обойтись!
      — А в случае новой катастрофы?
      — Мы примем все меры предосторожности. Не настаивайте, пожалуйста, Жерар и Анри. Я останусь здесь!
      Вебер редко высказывал свои желания. Спокойный и уступчивый, всем довольный, он обыкновенно был кроток как ягненок, но все знали, что раз он заупрямился, его никак не уговоришь отказаться от своего решения.
      Братья замолчали, им неприятно было думать, что старый друг их останется здесь, когда они вырвутся из плена, но почтенный ученый не хотел слышать никаких возражений.
      Ле Ген возмутился в свою очередь, когда ему рассказали, в чем дело. Он очень обрадовался, узнав об открытии Жерара, и теперь он тоже стал протестовать:
      — Есть над чем задумываться! Очень нужно оставлять заложниками месье Жерара и Вебера! Я останусь. Это само собой понятно. С какими глазами явитесь вы к мадемуазель Лине без ее отца и жениха?
      — А ты думаешь, Мартине приятно будет видеть, что мы возвратились без тебя? — спросил Жерар.
      — Мартина? Да она меня на чем свет изругала бы, если бы я приехал в хорошем экипаже в то время, как мои господа остались на пустынным острове. Да я ей на глаза показаться не посмел бы!
      — В конце концов, никто не хочет ехать со мной! — сказал Анри несколько дней спустя, работая над восстановлением машины, которую на этот раз хотели сделать несокрушимой. — Если вы не перестанете спорить, мне, пожалуй, придется ехать одному!
      — Я думаю, лейтенант Вильсон не отказался бы сопровождать тебя, — заметил Жерар. — Да вот еще Джальди охотно отправился бы с тобой. С тех пор, как мы открыли Эпиорниса, он не дает мне покоя: «Сагиб, возьмите меня с собой! Сагиб! Я ненавижу англичан! Сагиб! Я буду вам верным слугой, я буду слушаться во всем». Я ему доказывал, что он останется не с одними англичанами, что здесь будут и два француза заложника или, по крайней мере, один, он все твердит свое.
      — Бедняжка! — сказал Вебер. — В конце концов, ему немного места надо.

      Через двадцать дней упорного труда начал принимать ясные очертания «Эпиорнис № 3», помесь допотопного гиганта и механической птицы из Пасси.
      Оказалось, что, судя по одному лишь черепу Эпиорниса, выставленному в Jardin des Plantes рядом со скелетом нормандского кита, Вебер верно угадал размеры доисторической птицы. Он точно соразмерил грудную клетку, крылья, позвоночный столб. Благодаря этому сломанные части механической птицы удалось заменить частями скелета настоящей, как то и предвидел Жерар.
      Таким образом были заменены правая плечевая кость, части крыла, ребра, некоторые позвонки.
      То, что в цивилизованных странах могли дать лишь специальные заводы, то дала здесь, на необитаемом острове, сама природа.
      Собрать машину, покрыть ее было легко, потому что в кают-камере разбитого аэроплана нашелся запас листового каучука и крепкого клея. Удалось даже настолько размягчить в кипящем сале морской свиньи правый сустав крыла ископаемой птицы, что он мог сгибаться и действовать. Искусственный череп был заменен настоящим, хотя это уже был просто каприз механика — череп механического Эпиорниса был цел и невредим.
      Погнувшийся винт выпрямили, и он оказался еще годным к делу, хотя не был так хорош, как новый.
      Труднее всего оказалось установить помятую ось машины.
      — Ну, ничего, — шутил Жерар, — хотя горбатый, но все-таки Эпиорнис!
      В самом деле, «Эпиорнис № 3» хотя и уступал в красоте своему живому предку и даже величественному искусственному предшественнику, все-таки мог делать соразмерные, гармоничные движения и оправдывал возлагаемые на него надежды. Анри отрегулировал свой мотор. Оставалось только перенести на аппарат припасы и пуститься в путь.
      Вопрос о пассажирах окончательно выяснился. Анри просил капитана отпустить с ним Джальди, которому так хотелось уехать, и который не представлял собой чрезмерной тяжести для машины, но получил решительный отказ: раз он поставил условие, что на аппарат поднимутся только французы, так и должен взять с собой или Вебера, или Ле Гена. Решили, что поедет Вебер, потому что матрос со своими элементарными понятиями о механике оказался бы мало полезным.
      Вебер неохотно согласился на требование капитана, он долго спорил с ним и доказывал, что Анри должен взять с собой Жерара. Капитан и слушать не хотел. Убежденный, что Анри скорее позаботиться об освобождении англичан, если с ним останется его брат, Марстон решил не отпускать Жерара.
      Он плохо знал Анри, его честность и гуманность. Но в жилах Марстона текла шотландская кровь, и он унаследовал от своих шотландских предков свойственную им осторожность.
      Все готово: припасы, платье, одеяла, все на месте. Присев на стальные лапки, возрожденный «Эпиорнис» ждет только первого сигнала, чтобы подняться в воздух вместе со своими отважными пассажирами. Вебер и Анри готовятся к отъезду. Англичане окружили машину и с изумлением рассматривают это соединение природы и искусства. Они завидуют счастливцам, которые улетят от них, хотя сердце самых отважных из них сжимается от страха при мысли отдаться на волю этой машины, на произвол воздуха и моря.
      Вебер, поправив очки на носу, еще раз обнял Жерара. Ему не хочется расставаться с ним. Ему кажется преступлением оставить его на острове. Жерар нашел ископаемого Эпиорниса, ему, молодому, предприимчивому, полному жизни человеку, надо бежать отсюда. Старым людям, карьера которых окончена, надо оставаться и ждать. Противный капитан. Ненавистная дисциплина! Ах, зачем друзья уговорили Вебера подчиниться требованию! Он охотно возмутился бы! Но они уговорили его.
      — Ну, друг мой, садитесь! Счастливого пути и скорого возвращения! — говорит Жерар, пожимая в своих руках обе руки капитана. — Вас ждут.
      — Ну, уж если так нужно! Прощайте, дитя мое. Прощайте, господа.., где же мои очки? Ах, да, на носу! До свидания, капитан… Вильсон… Дорогой мой Ле Ген, как бы я хотел, чтобы вы были на руле. Впрочем, ничего не поделаешь…
      Старый ученый уже направился к «Эпиорнису», как вдруг что-то мелькнуло перед ним. Это Джальди промчался, как ураган, и бросился к ногам капитана:
      — Капитан! Прошу вас, о! Очень, очень, прошу, пустите меня с добрыми сагибами! Я хочу улететь на большой птице!
      Капитан сердито оттолкнул мальчика, тем более, что Джальди в своей стремительности сшиб с ног Вебера. Ученого поспешили поднять, он ушибся, очки разбились. Падая, он вывихнул, а может быть, даже и сломал себе правую руку и она висит, как плеть.
      Как тут быть? Отложить отъезд до выздоровления Вебера? Но припасы уже истощаются. Надо спешить за помощью. Капитан увидел, что придется отпустить Жерара. Пробовал он было предложить Ле Гена, но тот решительно отказался, говоря, что не умеет управлять машиной. Вильсон, знакомый с хирургией и медициной, обещал оказать Веберу необходимую врачебную помощь. С тяжелым сердцем Анри и Жерар простились со своим старым другом и сели в аэроплан. Между тем капитан громко звал Джальди для заслуженного наказания. Но маленькая обезьянка, воспользовавшись замешательством, забилась куда-то и не отвечала.
      — Готово? — спросил Анри, стоя перед мотором в то время, как Жерар нервным движением схватил колесо. — До свидания, господа, до скорого!
      Он надавил рукоятку, и возрожденный гигант, взмахнув могучими крыльями, величавым прыжком поднялся в воздух с шумом, напоминавшим полет тысячи фазанов.
      Резкий и холодный воздух щиплет лица путешественников. В полминуты они поднялись на восемьсот метров, до них уже не долетают крики, которыми их приветствуют оставшиеся внизу товарищи. Остров обрисовывался с высоты, как географическая карта. «Эпиорнис», быстрый и легкий, как ласточка, полетел на север.
      Через несколько минут остров скрылся уже из глаз. Они одни в беспредельном пространстве. Над ними небесная синева, под ними необъятное, безмолвное синее море.
      Тихо все вокруг. Только шум крыльев «Эпиорниса» нарушает величественное безмолвие.
      Проходит час.
      Устремляя взор то на мотор, то на небо, Анри, погруженный в свое дело, оставался неподвижен как статуя; слегка нажимая рукоятку, он правил машиной, тем временем Жерар сидел на корме и смотрел в пространство.
      Ему наконец надоело молчать, и он стал описывать брату местность, над которой они пролетали.
      — Впрочем, трудно и описать что-либо, — говорил он. — Нигде ничего не видно. Однообразие полное. Всюду только море и море. Хоть бы островок какой попался, вроде нашего. А где-то он теперь? Исчез, давно исчез… Нигде ни клочка земли. Бедный остров! Довольно мы его проклинали, а между тем какое счастье, что мы попали именно на него. Бог знает, есть ли еще где-нибудь на свете другой скелет эпиорниса?
      — Едва ли! — сказал Анри, не отрывая взора от мотора.
      — Этот аппарат — прекрасный экипаж. Он движется так плавно. Ты не находишь?
      — Признаюсь, я на это не обращал внимания. Теперь, когда ты сказал, и я замечаю, но мне все равно, плавно он летит, или с толчками, лишь бы он был прочен и слушался руля!
      — Боже мой! Что это такое? Что-то шевелится под одеялом!.. — воскликнул вдруг Жерар.
      — Под одеялом? — повторил Анри.
      — Да, вот опять! Черт возьми! Кто-то туда забрался!
      Жерар быстрым движением отдернул одеяло… Свернувшись клубочком, смеясь сквозь слезы, там лежал маленький индус. Он сложил с мольбой руки.
      — Джальди! Мартышка ты этакая! Ты как сюда попал? — вскричал удивленный Жерар.
      — Джальди боится капитана. Джальди очень жаль, что он ушиб старого сагиба… Пока все были заняты старым папашей, маленький Джальди спрятался в брюхо большой птицы…
      — Ах, ты хитрец! Тебе хотелось уехать, а так как тебя не брали, ты пустился в дорогу зайцем! Каково!
      — Джальди будет умный! Будет сидеть спокойно! Не станет шуметь. Джальди очень, очень любит французских и ненавидит английских сагибов. Джальди — худенький и ест очень мало…
      — Ах ты, комар этакий! Уж какой в тебе вес, да и ешь ты мало. Но понимаешь ли, что ты дурно поступил, уехав без разрешения капитана? Ты потому вот и спрятался, что сознаешь, что дурно поступил, Джальди. Тебе этого никто не объяснял?
      Мальчик опустил голову.
      — Простит ли великий сагиб Джальди? Не бросит его вниз? — спросил он, боязливо взглянув на Анри, которого боялся.
      — Бросить тебя вниз? Да ты нас за людоедов считаешь, что ли? — воскликнул с ужасом Жерар. — Послушай, конечно, ты останешься с нами, только смотри, не мешай. Сиди себе тихонько в уголке, не шевелись, чтобы не нарушить равновесие большой птицы, за борт не смотри, вообще будь благоразумен, чтобы заставить забыть твое непослушание!
      — Да, сагиб! Джальди будет умником! — покорно отвечал ребенок.
      Забившись, как маленький уистити, в уголок, уставившись на своего любимого Жерара-сагиба, убаюкиваемый ровным и плавным движением летательного аппарата, Джальди скоро уснул.
      Мальчик переживал наяву одну из тех сказок, которую рассказывают детям во всех странах, и в которых могущественный волшебник уносит вас на ковре-самолете с одного конца света в другой. Правда, тут сагибы выстроили птицу, но, в сущности, это одно и то же. Он жил в сказочном мире и ни о чем не заботился, он спокойно дремал, пока не приедет. Куда? Это ему было безразлично, лишь бы сагибы были с ним.
      — Мы, конечно, летим на Цейлон? — спросил после долгого молчания Жерар.
      — Разумеется! Я не счел нужным отдавать отчет капитану, но это, конечно, единственная цель нашего путешествия!
      — Ничего не может быть легче, как послать помощь нашим джентльменам, раз мы будем на британской территории!
      — Вот именно. Достаточно телеграфировать, лишь только мы выберемся в цивилизованные края, чтобы им немедленно выслали помощь. Ах, как мне хочется поскорее спасти Вебера и Ле Гена!
      — Да, ужасно тяжело было расставаться с ними!
      — А ведь это любопытно, что ехать со мной все-таки пришлось тебе!
      — Не правда ли? Это была чистейшая неожиданность. Если бы дело было не так серьезно, я охотно остался бы вместо него.
      — Только бы Вильсон вылечил ему руку!
      — С ним Ле Ген, он живо вылечит его!
      — Я не знал за ним таких талантов!
      — О, он делал чудеса во время наших африканских странствий. Негры считали его колдуном. Он вылечивал такие вывихи, над которыми задумались бы наши медицинские факультеты!
      — Дай Бог, чтобы он помог и Веберу. На меня произвела сильное впечатление его беспомощно висевшая рука!
      — Да, этими руками он делает чудеса, а тут вдруг такой несчастный случай. Однако, Анри, ты стоишь у машины уже скоро два часа. Пора мне сменить тебя. Отдохни, а я пока стану управлять мотором!
      — Нет, Жерар, на это ты не рассчитывай!
      — Не думаешь ли ты до конца путешествия не есть и не спать?
      — Есть я буду. Когда я проголодаюсь, ты мне подашь сюда чего-нибудь!
      — А спать не будешь?
      — До тех пор, пока мы не достигнем какой-нибудь земли. Не спорь и не возражай! С таким хрупким инструментом я не могу не соблюдать всех предосторожностей. Я не хочу рисковать нашей жизнью ради минутного отдыха. Ленив я никогда не был. Успею выспаться. Люди и без того слишком много спят!
      — Что значит слишком много? Час в день?
      — Мне и того много, это роскошь!
      — Хорошо. Умирай на моих глазах. Я не прекословлю. У каждого свой вкус! — сказал Жерар сердито.
      — Не сердись, старина! — засмеялся Анри. — Вздремни-ка сам хоть немного. Ты сам устал, работая, как вол, эти последние дни!
      — Спасибо. Я не сурок. Если ты не спишь, могу не спать и я!
      — Как угодно. Мой принцип ты знаешь: чтобы каждый поступал, как ему хочется, но чтобы и мне не мешали делать, что я хочу. И что за беда, что мы не будем спать хотя бы двое суток?
      — Беда, конечно, поправимая!
      — Мы отдохнем, лишь только завидим землю, даю тебе слово!
      — Буду помнить твое обещание. А теперь пора обедать. Вот тебе сэндвич. Удивительно, как свежий воздух возбуждает аппетит, — сказал Жерар, грызя черствый, как камень, сухарь и закусывая куском жесткого, как подошва, сушеного мяса. — Я голоден, как будто никогда ничего не ел в своей жизни. А мальчика-то я и забыл! Я думаю, он тоже проголодался. Эй! Джальди! — закричал он. — Хочешь есть? Нет?
      Подойдя к углу, где под кучей одеял спал Джальди, он положил около него его порцию, чтобы, проснувшись, он тотчас же нашел ее.
      Сумерки надвигались. Солнце уже село. Но на востоке еще брезжил свет. В полусвете Жерар заметил, что Джальди нет на прежнем месте.
      — Вот чудо, — сказал он вполголоса, перебирая еще теплые одеяла. — Решительно некуда было ему и спрятаться!
      Вдруг он побледнел.
      — Уж не упал ли несчастный ребенок за борт, желая взглянуть вниз?
      Кровь застыла в его жилах при этой мысли. Жерар высунулся из каюты и взглянул на безбрежную морскую пучину. Сердце его сжималось в ожидании увидеть на гладкой поверхности океана точку, жалкое человеческое тельце. Море между тем изменило свой вид в несколько минут. Оно уже не представляет из себя спокойной зеркальной поверхности, это уже взбаламученное, мрачное море, по нему блуждают, сталкиваются, разбиваются ледяные горы айсбергов.
      Если Джальди упал, он разбился насмерть и исчез в бурных волнах.
      Но вот он взглянул поближе, вокруг себя, и волосы стали у него дыбом, сердце замерло в груди.
      Под килем «Эпиорниса», прицепившись ногами, руками, зубами, когтями, вплотную прижался к корпусу Джальди. Жерар боялся движением или возгласом испугать маленького индуса, который мог разжать руки и упасть. Мысль Жерара работала с быстротой молнии, изыскивая средства спасти несчастного. Мальчик откинул голову, взгляд его дико блуждает, личико бледно…
      Вот он встретился взглядом с Жераром, который перегнулся через стальной борт.
      На бледных губах мальчика промелькнула нежная, любящая улыбка. Она перевернула всю душу молодого француза. Губы Джальди шевелятся, он силится произнести: «Добрый сагиб!»
      — Да, да, милый малютка, только держись покрепче! Добрый сагиб сделает все, чтобы спасти тебя! — шепчет он, потом, обращаясь к Анри, говорит:
      — Джальди упал за борт, он держится за «Эпиорнис», — надо спуститься!
      Взглянув еще раз на Джальди, он видит его висящим над бездной, он держится только своими худенькими ручками.
      Анри, хладнокровный и решительный, как всегда, нажал рукоятку. Он хочет опуститься на один из айсбергов, чтобы схватить мальчика и посадить его в корзину аэроплана. Маневр трудный и опасный.