ГЛАВА ПЕРВАЯ,

В доме номер семь на Сэвиль-роу, Берлингтон Гарденс, — в том самом доме, где в 1814 году умер Шеридан, — в 1872 году проживал Филеас Фогг, эсквайр; хотя этот человек всячески старался не привлекать к себе внимания, он слыл одним из наиболее оригинальных и примечательных членов лондонского Реформ-клуба.

Таким образом, одного из самых знаменитых ораторов, украшавших Англию своим талантом, сменил упомянутый Филеас Фогг, человек загадочный, о котором было известно лишь то, что он принадлежал к высшему английскому обществу, был прекрасно воспитан и необычайно красив.

Говорили, что он походил на Байрона (однако только лицом; обе ноги у него были здоровы), но то был Байрон, носивший усы и бакенбарды, Байрон бесстрастный, который мог бы прожить, не старея, целую тысячу лет.

Филеас Фогг, несомненно, был англичанином, но, по всей вероятности, не был уроженцем Лондона. Его никогда не видели ни на бирже, ни в банке, ни в одной из контор Сити. Ни причалы, ни доки Лондона никогда не принимали корабля, который принадлежал бы судовладельцу Филеасу Фоггу. Имя этого джентльмена не числилось в списках членов какого-либо правительственного комитета. Не значилось оно также ни в коллегии адвокатов, ни в корпорациях юристов — одном из «иннов» — Темпля, Линкольна или Грея. Никогда не выступал он ни в Канцлерском суде, ни в Суде королевской скамьи, ни в Шахматной палате, ни в Церковном суде. Он не был ни промышленником, ни негоциантом, ни купцом, ни землевладельцем. Он не имел отношения ни к «Британскому королевскому обществу», ни к «Лондонскому институту», ни к «Институту прикладного искусства», ни к «Институту Рассела», ни к «Институту западных литератур», ни к «Институту права», ни, наконец, к «Институту наук и искусств», состоящему под высоким покровительством её величества королевы. Не принадлежал он также ни к одному из тех многочисленных обществ, которые так распространены в столице Англии, — начиная от «Музыкального» и кончая «Энтомологическим обществом», основанным, главным образом, в целях истребления вредных насекомых.

Филеас Фогг был членом Реформ-клуба, и только.

Тому, кто удивится, каким образом этот столь таинственный джентльмен оказался членом такой почтенной ассоциации, надлежит ответить: «Он избран по рекомендации братьев Бэринг, у которых ему открыт текущий счёт». Это обстоятельство и тот факт, что его чеки исправно и незамедлительно оплачивались, придавали ему в обществе вес.

Был ли Филеас Фогг богат? Несомненно. Но как он нажил своё состояние? На этот вопрос не могли ответить даже самые осведомлённые люди, а мистер Фогг был последним, к кому уместно было бы обратиться за подобными сведениями. Он не отличался расточительностью, но во всяком случае не был скуп, ибо, когда требовались деньги для осуществления какого-либо благородного, великодушного или полезного дела, он, молча и обычно скрывая своё имя, приходил на помощь.

Словом, трудно было себе представить менее общительного человека. Он говорил ровно столько, сколько было необходимо, и чем молчаливее он был, тем таинственнее казался. А между тем жизнь его проходила у всех на виду; но он с такой математической точностью делал изо дня в день одно и то же, что неудовлетворённое воображение поневоле искало себе пищи за пределами этой видимой жизни.

Путешествовал ли он? Весьма возможно, ибо никто лучше его не знал карты земного шара. Не было такого пункта, даже весьма отдалённого, о котором он не имел бы самых точных сведений. Не раз удавалось ему с помощью нескольких кратких, но ясных замечаний разрешать бесконечные споры, которые велись в клубе по поводу пропавших или заблудившихся путешественников. Он указывал наиболее вероятный исход дела, и развитие последующих событий неизменно подтверждало его предположения, словно Филеас Фогг был одарён способностью ясновидения. Казалось, этот человек успел побывать всюду, во всяком случае — мысленно.

А между тем было достоверно известно, что Филеас Фогг уже много лет не покидал Лондона. Те, кто имел честь знать его несколько ближе, утверждали, что его можно встретить только по дороге из дома в клуб или обратно, и нигде больше. Времяпрепровождение Филеаса Фогга в клубе сводилось к чтению газет и игре в вист. Он часто выигрывал в этой молчаливой, столь подходившей к его натуре игре, но выигрыш никогда не оставался у него в кошельке, а составлял значительную долю в его пожертвованиях на благотворительные цели. Уместно заметить, что мистер Фогг вообще играл не ради выигрыша. Игра для него была состязанием, борьбой с затруднениями, но борьбой, не требующей ни движения, ни перемены места, а потому не утомительной. А это соответствовало его характеру.

Насколько известно, Филеас Фогг был холост и бездетен, — что случается даже с самыми почтенными людьми, — и не имел ни родных, ни друзей, — что уже случается поистине редко. Он жил одиноко в своём доме на Сэвиль-роу, куда никто не был вхож. Его личная жизнь никогда не являлась предметом обсуждения. Ему прислуживал лишь один человек. Завтракал и обедал он в клубе в точно установленные часы, всегда в одном и том же зале и за одним и тем же столиком, не угощая своих партнёров по игре и не приглашая никого из посторонних. Ровно в полночь он возвращался домой, никогда не оставаясь ночевать в прекрасных комфортабельных комнатах, которые Реформ-клуб предоставляет для этой цели своим членам. Из двадцати четырех часов десять он проводил дома — либо в постели, либо за туалетом. Если уж Филеас Фогг прогуливался, то неизменно мерил своими ровными шагами приёмный зал клуба, выстланный мозаичным паркетом, или расхаживал по круглой галерее, увенчанной куполом из голубого стекла, покоившимся на двадцати ионических колоннах красного порфира. Кухни, кладовые, буфеты, рыбные садки и молочные клуба снабжали его к завтраку и обеду самой лучшей провизией; клубные лакеи — безмолвные, торжественные фигуры в чёрных фраках и башмаках на войлочной подошве — прислуживали ему, подавая кушанья в особой фарфоровой посуде; стол был покрыт восхитительным саксонским полотном, сервирован старинным хрусталём, предназначенным для шерри, портвейна или кларета, настоенного на корице и гвоздике; и, наконец, к столу подавали лёд — гордость клуба, — придававший приятную свежесть этим напиткам: он с большими затратами доставлялся в Лондон прямо с американских озёр.

Если человека, ведущего подобную жизнь, именуют чудаком, то следует признать, что чудачество вещь весьма приятная!

Дом на Сэвиль-роу не блистал роскошью, но отличался полным комфортом. К тому же при неизменных привычках хозяина обязанности прислуги были несложны. Однако Филеас Фогг требовал от своего единственного слуги исключительной точности и аккуратности. Как раз в тот день, 2 октября, Филеас Фогг рассчитал своего слугу Джемса Форстера, который провинился в том, что принёс своему хозяину воду для бритья, нагретую до восьмидесяти четырех градусов по Фаренгейту вместо восьмидесяти шести; и теперь он ждал нового слугу, который должен был явиться между одиннадцатью часами и половиной двенадцатого утра.

Филеас Фогг плотно сидел в кресле, сдвинув пятки, как солдат на параде; опершись руками на колени, выпрямившись и подняв голову, он следил за движением стрелки стоявших на камине часов, которые одновременно показывали часы, минуты, секунды, дни недели, числа месяца и год. Ровно в половине двенадцатого мистер Фогг, следуя своей ежедневной привычке, должен был выйти из дому и отправиться в Реформ-клуб.

В эту минуту раздался стук в дверь маленькой гостиной, где находился Филеас Фогг.

Появился уволенный Джемс Форстер.

— Новый слуга, — доложил он.

В комнату с поклоном вошёл малый лет тридцати.

— Вы француз и вас зовут Джон? — спросил Филеас Фогг.

— Жан, с вашего позволения, — ответил вошедший, — Жан Паспарту[1]. Прозвище это мне дали давно, и оно доказывает, что я способен выпутаться из любого затруднения. Я считаю себя честным человеком, сударь, но, говоря по правде, перепробовал немало профессий. Я был бродячим певцом, наездником в цирке, вольтижировал, как Леотар, и танцевал на проволоке, как Блонден; затем, чтобы лучше использовать свои способности, сделался преподавателем гимнастики и, наконец, был в Париже старшим пожарным. В моём послужном списке числится несколько недурных пожаров. Но вот уж пять лет, как я покинул Францию и, чтобы вкусить прелести домашней жизни, служу в Англии лакеем. Оставшись без места и узнав, что мистер Филеас Фогг самый аккуратный человек и самый большой домосед в Соединённом королевстве, я прихожу сюда в надежде зажить спокойно и позабыть о том, что меня зовут Паспарту…

— Вы мне подходите. Паспарту, — ответил джентльмен. — Мне вас рекомендовали, и у меня о вас хорошие сведения. Вам известны мои условия?

— Да, сударь.

— Хорошо. Сколько времени на ваших часах?

— Одиннадцать часов двадцать две минуты, — ответил Паспарту, извлекая из недр жилетного кармана громадные серебряные часы.

— Ваши отстают, — заметил мистер Фогг.

— Простите, сударь, это невозможно.

— Они отстают на четыре минуты. Но это несущественно. Достаточно установить расхождение. Итак, начиная с этого мгновения — то есть с одиннадцати часов двадцати девяти минут утра среды, второго октября, тысяча восемьсот семьдесят второго года — вы у меня на службе.

Сказав это, Филеас Фогг поднялся, взял левой рукой шляпу, привычным движением надел её на голову и вышел из комнаты, не прибавив ни слова.

Паспарту слышал, как хлопнула наружная дверь: это вышел его новый хозяин; затем она хлопнула второй раз: это ушёл его предшественник Джемс Форстер.

Паспарту остался один в доме на Сэвиль-роу.

ГЛАВА ВТОРАЯ,

— Честное слово, — промолвил несколько опешивший Паспарту, — таких живых молодцов, как мой новый хозяин, я встречал только у мадам Тюссо!

Здесь уместно пояснить, что «молодцы» мадам Тюссо — это восковые фигуры, весьма популярные в Лондоне, которым, право же, недостаёт лишь дара речи, чтобы быть живыми.

За несколько минут разговора с Филеасом Фоггом Паспарту успел хотя и бегло, но внимательно разглядеть своего будущего хозяина. То был мужчина лет сорока, высокого роста, с красивым и благородным лицом, украшенным белокурыми усами и бакенбардами; на лбу — ни одной морщины, цвет лица матовый, зубы безукоризненные. Его внешность даже не портила некоторая дородность; казалось, он в высшей степени обладал тем, что физиономисты называют «спокойствием в движении» — свойством, присущим людям, которые больше делают, чем говорят. Невозмутимый, флегматичный, с ясным, бесстрастным взглядом, он представлял собою совершенный тип хладнокровного англичанина: такие люди нередко встречаются в Соединённом королевстве, и Анжелика Кауфман чудесно, хотя и несколько академично, воспроизводит их в своих рисунках. Во всех жизненных обстоятельствах такой человек остаётся тем же уравновешенным существом, все части тела которого правильно пригнаны, столь же точно выверенным, как хронометр фирмы «Лерой» или «Эрншоу». И действительно, Филеас Фогг олицетворял собою точность, что было ясно по «выражению его рук и ног», ибо у человека, как и у животного, конечности являются лучшими выразителями его страстей.

Филеас Фогг принадлежал к числу тех математически-точных людей, которые никогда не спешат и всегда поспевают вовремя, экономя при этом каждое движение. Он никогда не делал лишнего шага и шёл всегда кратчайшим путём. Не позволяя себе глядеть по сторонам, он не допускал ни одного лишнего жеста. Его никогда не видели ни возбуждённым, ни подавленным. То был самый неторопливый и одновременно самый аккуратный человек на свете. Само собою понятно, что такой человек жил одиноко и, если так можно выразиться, вне всяких общественных связей. Он знал, что в жизни поневоле приходится, как говорят, тереться между людей, а так как трение замедляет движение, то он держался в стороне от всех.

Что касается Жана, по прозвищу Паспарту, истого парижанина, парижанина до мозга костей, то он уже пять лет жил в Англии в должности слуги и тщетно искал себе в Лондоне хозяина, к которому мог бы привязаться.

Паспарту не походил ни на одного из тех Фронтенов или Маскарилей с самоуверенным и холодным взором, которые ходят, задрав нос и подняв плечи, и ведут себя, как бесстыжие наглецы. Нет! Паспарту был честный малый, с приветливым лицом и пухлыми губами, всегда готовыми что-нибудь отведать или кого-нибудь поцеловать, кроткий, услужливый, со славной круглой головой, которую хотелось бы видеть на плечах друга. У него были голубые глаза, румяные щёки, такие толстые, что он мог любоваться собственными скулами; обладая высоким ростом, широкой грудью и мощной мускулатурой, он отличался геркулесовой силой, которую развил ещё в молодости постоянными упражнениями. Его тёмные волосы всегда были всклокочены. Если скульпторы античной древности знали восемнадцать способов укладывать волосы Минервы, то Паспарту знал лишь один способ управляться со своей шевелюрой: два-три взмаха гребешком — и причёска готова.

Сказать заранее, уживётся ли этот порывистый малый с Филеасом Фоггом, не позволяло простое благоразумие. Станет ли Паспарту тем безупречно аккуратным слугой, какой требовался его хозяину? Это можно было бы проверить только на опыте. Проведя, как известно, довольно бурную молодость, Паспарту жаждал теперь покоя. Наслышавшись об английской методичности и о вошедшем в поговорку бесстрастии английских джентльменов, он отправился искать счастья в Англию. Но до сих пор судьба ему не благоприятствовала. Он нигде не мог прочно обосноваться, хотя сменил уже десяток мест. Всюду хозяева были своенравны, неровны в обращении, искали приключений или часто переезжали с места на место. Это не могло удовлетворить Паспарту. Его последний хозяин, член парламента, молодой лорд Лонгсферри, после ночей, проведённых в «устричных залах» Гай-Маркета, весьма часто возвращался домой на плечах полисменов. Паспарту, желая прежде всего сохранить уважение к своему хозяину, рискнул сделать ему несколько почтительных замечаний, которые были приняты неодобрительно, и Паспарту покинул его. Тем временем он узнал, что Филеас Фогг, эсквайр, ищет слугу. Он навёл справки об этом джентльмене. Человек, который ведёт столь размеренный образ жизни, всегда ночует у себя, не путешествует, никогда не отлучается из дому даже на сутки, весьма устраивал Паспарту. Он отправился к Филеасу Фоггу и поступил на службу при уже известных читателю обстоятельствах.

Итак, часы пробили половину двенадцатого. Паспарту находился один в доме на Сэвиль-роу. Он тотчас же начал осмотр своего нового жилища и обозрел его полностью — от чердака до подвала. Ему понравился этот чистый, хорошо устроенный, добропорядочный, строгий, пуританский дом. Он походил на раковину улитки, но на раковину, освещаемую и отапливаемую газом: углеводород служил здесь для всех нужд отопления и освещения. Паспарту без труда нашёл на третьем этаже предназначенную ему комнату. Она ему понравилась. С помощью электрических звонков и переговорных трубок она сообщалась с комнатами второго и первого этажей. На камине стояли электрические часы, соединённые с часами в спальне Филеаса Фогга, и оба маятника ударяли одновременно — в одну и ту же секунду. «Это как раз по мне, это как раз по мне», — повторял про себя Паспарту.

В своей комнате, над часами, он заметил приколотый к стене листок бумаги. Это было расписание его ежедневных обязанностей. Паспарту прочёл его. Здесь было подробно указано всё, что требовалось от слуги с восьми часов утра, когда Филеас Фогг вставал, и до половины двенадцатого, когда он выходил из дому и отправлялся завтракать в Реформ-клуб: чай с поджаренным хлебом — в восемь часов двадцать три минуты, вода для бритья — в девять часов тридцать семь минут, без двадцати десять — причёска и т.п. И далее, с половины двенадцатого утра до полуночи — времени, когда пунктуальный джентльмен ложился, — все было расписано, предусмотрено, упорядочено. Паспарту с удовольствием перечитал это расписание и стал заучивать его наизусть.

Что касается гардероба джентльмена, то он был прекрасно подобран и содержался в превосходном состоянии. Каждая пара брюк, фрак или жилет имели порядковый номер, отмеченный во входящем или исходящем реестре, с указанием даты, когда, в зависимости от сезона, их следовало надевать. Так же образцово содержалась и обувь.

Словом, этот дом на Сэвиль-роу — храм беспорядка во времена знаменитого, но беспутного Шеридана — был теперь комфортабельно обставлен и свидетельствовал о полном достатке. В доме не было ни библиотеки, ни книг, ибо мистер Фогг в них не нуждался: Реформ-клуб предоставлял в распоряжение своих членов две библиотеки, в одной находились книги по изящной словесности, в другой — по вопросам права и политики. В спальне Филеаса Фогга стоял несгораемый шкаф средней величины, который прекрасно защищал хранившиеся в нём ценности и от пожара и от воров. В доме не было никакого оружия — ни охотничьих, ни военных принадлежностей. Всё указывало на самый мирный образ жизни хозяина.

Рассмотрев в мельчайших подробностях своё новое жилище, Паспарту потёр руки, улыбнулся во всю ширь своего лица и радостно произнёс:

— Это мне нравится! Это как раз по мне! Мы отлично сговоримся с мистером Фоггом. Какой домосед! Настоящее воплощение точности! Не человек, а машина! Ну что ж, я ничего не имею против того, чтоб служить машине.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

Филеас Фогг вышел из своего дома на Сэвиль-роу в половине двенадцатого и, сделав пятьсот семьдесят пять шагов правой ногой и пятьсот семьдесят шесть левой, достиг Реформ-клуба; постройка этого величественного здания в Пэл-Мэл стоила не менее трех миллионов.

Филеас Фогг направился прямо в столовую, все девять окон которой выходили в прекрасный сад; осень уже позолотила в нём деревья. Он занял своё обычное место за столиком, на котором уже стоял его прибор. Завтрак состоял из закусок, отварной рыбы, приправленной отменным соусом «ридинг», кровавого ростбифа с грибной подливкой, пирога с ревенем и крыжовником и куска честерского сыра; всё это было залито несколькими чашками превосходного чая, выращенного специально по заказу Реформ-клуба.

В двенадцать сорок семь наш джентльмен поднялся и прошёл в большой салон — роскошную комнату, увешанную картинами в дорогих рамах. Там слуга подал ему свежий номер газеты «Таймс», и Филеас Фогг старательно разрезал его листы, выказав при этом сноровку, свидетельствующую о давней привычке к подобной весьма сложной операции. Чтение этой газеты заняло Филеаса Фогга до трех часов сорока пяти минут; последовавшее за этим изучение «Стандарда» продолжалось до обеда. Обед этот походил на завтрак и отличался от него лишь прибавлением «королевского британского соуса».

Без двадцати шесть наш джентльмен возвратился в большой салон и погрузился в чтение «Морнинг кроникл».

Получасом позднее несколько членов Реформ-клуба появились в зале и подошли к камину, в котором пылал огонь. Это были обычные партнёры мистера Филеаса Фогга, такие же, как он, заядлые игроки в вист: инженер Эндрю Стюарт, банкиры Джон Сэлливан и Сэмюэль Фаллентин, пивовар Томас Флэнаган и Готье Ральф, один из администраторов Английского банка, — все люди богатые и пользовавшиеся почётом даже в этом клубе, среди членов которого встречаются промышленные и финансовые тузы.

— Ну, Ральф, как обстоят дела с кражей? — спросил Томас Флэнаган.

— Что ж, банку, видимо, придётся проститься со своими деньгами, — заметил Эндрю Стюарт.

— А я, наоборот, надеюсь, что мы всё же задержим вора, — возразил Готье Ральф. — Мы послали ловких полицейских агентов и в Америку и в Европу — во все главнейшие портовые города, так что этому господину трудно будет ускользнуть.

— Так, значит, приметы вора известны? — спросил Эндрю Стюарт.

— Прежде всего это не вор, — серьёзно ответил Готье Ральф.

— Как! Молодчик, стащивший пятьдесят пять тысяч фунтов стерлингов банковыми билетами, не вор?!

— Нет, — повторил Готье Ральф.

— Значит, это делец? — спросил Джон Сэлливан.

— «Морнинг кроникл» уверяет, что это — джентльмен.

Слова эти принадлежали Филеасу Фоггу, голова которого поднялась над ворохом наваленных вокруг него газет. Он поздоровался со своими партнёрами, те в свою очередь приветствовали его.

Событие, о котором шла речь и о котором с таким увлечением писали все газеты Соединённого королевства, произошло три дня назад — 29 сентября. Пачка банковых билетов на огромную сумму — пятьдесят пять тысяч фунтов стерлингов — была похищена с конторки главного кассира Английского банка.

В ответ на удивлённые вопросы, как могла произойти подобная кража, помощник управляющего банком Готье Ральф ограничивался следующим ответом: «В эту минуту кассир вписывал в приход поступление в три шиллинга и шесть пенсов, а за всем ведь не уследишь».

Чтобы обстоятельства этого дела стали более понятными, уместно заметить, что замечательное учреждение, именуемое «Английским банком», самым ревностным образом оберегает достоинство своих клиентов и поэтому не имеет ни охраны, ни даже решёток. Золото, серебро, банковые билеты открыто лежат повсюду и предоставлены, так сказать, «на милость» первого встречного. Разве допустимо подвергать сомнению честность своих посетителей? Один из самых внимательных наблюдателей английских нравов рассказывал даже о таком случае. Как-то раз в одном из залов банка его заинтересовал лежавший на конторке золотой слиток весом в семь или восемь фунтов; он взял этот слиток, осмотрел его и передал соседу, тот — другому, так что слиток, переходя из рук в руки, исчез в глубине тёмного коридора и вернулся на своё место лишь через полчаса, причём кассир не поднял даже головы.

Но 29 сентября дело происходило несколько иначе. Пачка банковых билетов не вернулась на своё место, и когда великолепные часы, висевшие в отделе чековых операций, пробили пять часов — время окончания работы, — Английскому банку ничего не оставалось, как внести эти пятьдесят пять тысяч фунтов стерлингов в графу убытков.

Когда факт кражи был должным образом установлен, сыщики, отобранные из числа наиболее ловких агентов сыскного отделения, были разосланы в крупнейшие порты — Ливерпуль, Глазго, Гавр, Суэц, Бриндизи, Нью-Йорк и другие; в случае удачи им была обещана премия в две тысячи фунтов стерлингов и сверх того пять процентов с найденной суммы. В ожидании сведений, которые полиция надеялась получить в результате начавшегося следствия, сыщикам было поручено тщательно наблюдать за всеми прибывающими и отъезжающими путешественниками.

Как утверждала газета «Морнинг кроникл», можно было предположить, что лицо, совершившее кражу, не входило ни в одну из воровских шаек Англии. В тот самый день, 29 сентября, многие видели, как некий хорошо одетый джентльмен почтенного вида и с прекрасными манерами расхаживал в зале выплат, где произошла кража. Следствие позволило довольно точно установить приметы этого джентльмена, и они тотчас же были разосланы всем сыщикам Соединённого королевства и континента. Некоторые проницательные умы — и в числе их Готье Ральф — были твёрдо уверены, что вору не ускользнуть.

Легко себе представить, что это происшествие находилось в центре внимания Лондона и всей Англии. О нём горячо спорили, обсуждали возможный успех или неудачу действий столичной полиции. Не удивительно поэтому, что и среди членов Реформ-клуба велись подобные разговоры, тем более что один из собеседников был помощником управляющего банком.

Достопочтенный Готье Ральф нисколько не сомневался в результатах поисков, считая, что назначенная премия должна изрядно подстегнуть рвение и сообразительность агентов. Но его коллега Эндрю Стюарт далеко не разделял этой уверенности. Спор продолжался и за карточным столом; Стюарт сидел против Флэнагана, Фаллентин — против Филеаса Фогга. Во время игры партнёры не разговаривали, но между робберами прерванная беседа возобновлялась с ещё большим жаром.

— Я утверждаю, — сказал Эндрю Стюарт, — что все шансы на стороне вора; это, без сомнения, ловкий малый.

— Ну, нет! — ответил Ральф. — Нет ни одной страны, где бы он мог укрыться.

— Как это так?

— Куда ж ему, по-вашему, поехать?

— Не знаю, — ответил Эндрю Стюарт, — но во всяком случае мир велик.

— Когда-то был велик, — вполголоса заметил Филеас Фогг. — Снимите! — добавил он, протягивая колоду Томасу Флэнагану.

На время роббера спор затих. Но вскоре Эндрю Стюарт возобновил его.

— Что значит: «Когда-то»? — спросил он. — Или земля, ненароком, уменьшилась?

— Без сомнения, — ответил Готье Ральф. — Я согласен с мистером Фоггом. Земля уменьшилась, раз её можно теперь объехать в десять раз быстрее, чем сто лет назад. А это в данном случае ускорит поиски.

— И облегчит вору бегство!

— Мистер Стюарт, ваш ход! — произнёс Филеас Фогг.

Но недоверчивый Стюарт не успокоился и после окончания партии снова возобновил разговор.

— Надо признать, мистер Ральф, — сказал он, — вы избрали действительно забавный способ доказательства того, что земля уменьшилась! Итак, раз её теперь можно объехать в три месяца…

— Всего в восемьдесят дней, — заметил Филеас Фогг.

— Действительно, господа, — подхватил Джон Сэлливан, — в восемьдесят дней, с тех пор как открыто движение по линии между Роталем и Аллахабадом, по Великой индийской железной дороге; вот расчёт, составленный «Морнинг кроникл»:

Из Лондона в Суэц, через Мон-Сенис и Бриндизи… поездом и пакетботом… 7 дней

Из Суэца в Бомбей пакетботом… 13 дней

Из Бомбея в Калькутту поездом… 3 дня

Из Калькутты в Гонконг (Китай) пакетботом… 13 дней

Из Гонконга в Иокогаму (Япония) пакетботом… 6 дней

Из Иокогамы в Сан-Франциско пакетботом… 22 дня

Из Сан-Франциско в Нью-Йорк поездом… 7 дней

Из Нью-Йорка в Лондон пакетботом и поездом… 9 дней

… Итого — 80 дней

— Да, восемьдесят дней! — воскликнул Эндрю Стюарт, в рассеянности сбрасывая козырь. — Но здесь не учитывается ни дурная погода, ни встречные ветры, ни кораблекрушения, ни железнодорожные катастрофы и тому подобное.

— Всё это учтено, — ответил Филеас Фогг, делая ход, ибо на сей раз спор продолжался уже во время игры.

— Даже если индусы или индейцы разберут рельсы? — горячился Эндрю Стюарт. — Если они остановят поезд, разграбят вагоны, скальпируют пассажиров?

— Всё это учтено, — повторил Филеас Фогг и объявил, бросая карты на стол: — Два старших козыря!

Эндрю Стюарт, чья очередь была сдавать, собрал карты, говоря:

— Теоретически вы правы, мистер Фогг, но на практике…

— И на практике тоже, мистер Стюарт.

— Хотел бы я посмотреть, как это у вас получится!

— Это от вас зависит. Поедемте вместе.

— Сохрани меня небо! — вскричал Стюарт. — Но бьюсь об заклад на четыре тысячи фунтов, что такое путешествие при существующих условиях невозможно.

— Напротив, вполне возможно, — возразил мистер Фогг.

— Ну что ж, совершите его!

— Вокруг света в восемьдесят дней?

— Да!

— Охотно.

— Когда?

— Немедленно.

— Это безумие! — воскликнул Эндрю Стюарт, которого начало раздражать упрямство партнёра. — Давайте лучше продолжать игру!

— В таком случае пересдайте, — заметил Филеас Фогг, — в вашей сдаче ошибка.

Эндрю Стюарт лихорадочно собрал карты; затем вдруг бросил их на стол:

— Хорошо, мистер Фогг, я ставлю четыре тысячи фунтов!

— Дорогой Стюарт, — сказал Фаллентин, — успокойтесь. Ведь это не всерьёз!

— Когда я держу пари, то это всегда всерьёз, — ответил Эндрю Стюарт.

— Идёт! — сказал мистер Фогг. Затем, обернувшись к своим партнёрам, добавил: — У меня лежит двадцать тысяч фунтов стерлингов в банке братьев Бэринг. Я охотно рискну этой суммой…

— Двадцать тысяч фунтов! — воскликнул Джон Сэлливан. — Двадцать тысяч фунтов, которые вы можете потерять из-за непредвиденной задержки!

— Непредвиденного не существует, — спокойно ответил Филеас Фогг.

— Мистер Фогг, но ведь срок в восемьдесят дней — срок минимальный.

— Хорошо использованный минимум вполне достаточен.

— Но, чтобы не опоздать, вам придётся с математической точностью перескакивать с поезда на пакетбот и с пакетбота на поезд!

— Я и сделаю это с математической точностью.

— Это просто шутка!

— Настоящий англичанин никогда не шутит, когда дело идёт о столь серьёзной вещи, как пари, — ответил Филеас Фогг. — Бьюсь об заклад на двадцать тысяч фунтов против всякого желающего, что объеду вокруг земного шара не больше чем в восемьдесят дней, то есть в тысячу девятьсот двадцать часов, или в сто пятнадцать тысяч двести минут. Принимаете пари?

— Принимаем, — ответили Стюарт, Фаллентин, Сэлливан, Флэнаган и Ральф, посовещавшись между собой.

— Хорошо, — заметил мистер Фогг. — Поезд в Дувр отходит в восемь сорок пять. Я поеду этим поездом.

— Сегодня вечером? — переспросил Стюарт.

— Да, сегодня вечером, — ответил Филеас Фогг. — Итак, — добавил он, взглянув на карманный календарь, — сегодня у нас среда, второе октября. Я должен вернуться в Лондон, в этот самый зал Реформ-клуба, в субботу, двадцать первого декабря в восемь часов сорок пять минут вечера; в противном случае двадцать тысяч фунтов стерлингов, которые лежат в настоящее время на моём текущем счёте в банке братьев Бэринг, будут по праву и справедливости принадлежать вам, господа. Вот чек на эту сумму.

Протокол пари был составлен и тут же подписан шестью заинтересованными лицами. Филеас Фогг оставался невозмутимым. Разумеется, он заключал пари не для того, чтобы выиграть деньги: он поставил двадцать тысяч фунтов — половину своего состояния, ибо предвидел, что вторую половину ему, быть может, придётся израсходовать, чтобы благополучно довести до конца своё трудное, чтобы не сказать невыполнимое, намерение. Что касается его противников, то их смущал не размер ставки, а сомнение в том, порядочно ли принимать пари на подобных условиях.

Пробило семь часов. Партнёры предложили мистеру Фоггу прекратить игру, чтобы приготовиться к путешествию.

— Я всегда готов! — отвечал невозмутимый джентльмен, сдавая карты. — Бубны козыри, — сказал он. — Ваш ход, мистер Стюарт!

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ,

В семь часов двадцать пять минут Филеас Фогг, выиграв в вист около двадцати гиней, распрощался со своими почтенными партнёрами и покинул Реформ-клуб. В семь часов пятьдесят минут он отпер двери и вошёл к себе в дом.

Паспарту, уже успевший старательно изучить распорядок дня, был несколько удивлён, что мистер Фогг погрешил против точности и явился в неурочное время. Согласно расписанию обитатель дома на Сэвиль-роу должен был возвратиться только в полночь.

Филеас Фогг сразу же прошёл в свою комнату и оттуда позвал:

— Паспарту!

Паспарту не ответил. Этот зов не мог относиться к нему: сейчас было не его время.

— Паспарту! — повторил мистер Фогг, не повышая голоса.

Паспарту вошёл.

— Я вас зову второй раз, — заметил мистер Фогг.

— Да, но сейчас не полночь, — ответил Паспарту, указывая на часы.

— Я это знаю, — сказал мистер Фогг, — и не упрекаю вас. Через десять минут мы отправляемся в Дувр и Кале.

Что-то вроде гримасы показалось на круглой физиономии француза. Было очевидно, что он плохо расслышал.

— Вы переезжаете, сударь? — спросил он.

— Да, — ответил мистер Фогг. — Мы отправляемся в кругосветное путешествие.

Паспарту вытаращил глаза, поднял брови и развёл руками; он весь как-то обмяк, и вид его выражал изумление, граничащее с остолбенением.

— Кругосветное путешествие… — пробормотал он.

— В восемьдесят дней, — пояснил мистер Фогг. — Поэтому нам нельзя терять ни минуты.

— А как же багаж? — спросил Паспарту, растерянно оглядываясь вокруг.

— Никакого багажа. Только ручной саквояж с двумя шерстяными рубашками и тремя парами носок. То же самое — для вас. Остальное купим в дороге. Захватите мой плащ и дорожное одеяло. Наденьте прочную обувь. Впрочем, нам совсем или почти совсем не придётся ходить пешком. Ступайте.

Паспарту хотел что-то ответить, но не мог. Он вышел из комнаты мистера Фогга, поднялся к себе и, упав на стул, от души выругался.

— Вот так штука, чёрт возьми! А я-то думал пожить спокойно!… — проворчал он.

Затем машинально он занялся приготовлениями к отъезду. Вокруг света в восемьдесят дней! Уж не имеет ли он дело с сумасшедшим? Как будто нет… Может быть, это шутка? Они едут в Дувр — ладно. В Кале — куда ни шло. В конце концов это не могло особенно огорчить честного малого: вот уж пять лет, как он не ступал на землю своей родины. Быть может, они доберутся и до Парижа? Ну что ж, честное слово, он с удовольствием увидит вновь великую столицу! Уж, конечно, такой солидный джентльмен непременно там остановится… Пусть так, однако он снимается с места, он переезжает, этот джентльмен, такой домосед!

В восемь часов Паспарту уложил в скромный саквояж дорожные вещи — свои и мистера Фогга; затем, всё ещё пребывая в смятении, он покинул свою комнату, тщательно запер её на ключ и вошёл к мистеру Фоггу.

Мистер Фогг был готов. В руках он держал знаменитый железнодорожный и пароходный справочник и путеводитель Бредшоу, который должен был ему служить во время путешествия. Он взял из рук Паспарту саквояж, открыл его и вложил туда объёмистую пачку хрустящих банковых билетов, которые имеют хождение во всех странах.

— Вы ничего не забыли? — спросил он.

— Ничего, сударь.

— Мой плащ и одеяло?

— Вот они.

— Отлично, берите саквояж.

Мистер Фогг передал саквояж Паспарту.

— Берегите его, — добавил он. — Здесь двадцать тысяч фунтов.

Саквояж чуть не выскользнул из рук Паспарту, словно эти двадцать тысяч фунтов были в золотых монетах и обладали изрядным весом.

Господин и слуга вышли из дому; входная дверь была заперта двойным поворотом ключа.

Стоянка экипажей находилась в конце Сэвиль-роу. Филеас Фогг и его слуга сели в кэб, который быстро повёз их к вокзалу Чэринг-Кросс, откуда начинается ветка Юго-Восточной железной дороги.

В восемь часов двадцать минут кэб остановился перед решёткой вокзала. Паспарту спрыгнул на землю. Его господин последовал за ним и расплатился с кучером.

В эту минуту какая-то нищенка, босая, в рваной шали на плечах, в помятой шляпке с изломанным пером, держа за руку ребёнка, приблизилась к мистеру Фоггу и попросила милостыню.

Мистер Фогг вынул из кармана двадцать гиней, которые только что выиграл в вист, и протянул их женщине со словами:

— Возьмите, моя милая, я рад, что встретил вас.

Затем он прошёл дальше.

Паспарту почувствовал, что глаза его увлажнились. Новый господин расположил к себе его сердце.

Мистер Фогг в сопровождении слуги вошёл в большой зал вокзала. Здесь он приказал Паспарту взять два билета первого класса до Парижа. Затем, обернувшись, он заметил пятерых своих коллег по Реформ-клубу.

— Господа, я уезжаю, — сказал он, — и различные визы, поставленные на моём паспорте, который я беру для этой цели, помогут вам, по моём возвращении, проверить маршрут.

— О мистер Фогг, — учтиво ответил Готье Ральф, — это совершенно излишне. Мы вполне доверяем вашему слову джентльмена!

— Так всё же будет лучше, — заметил мистер Фогг.

— Вы не забыли, что должны вернуться… — начал Эндрю Стюарт.

— Через восемьдесят дней, — прервал его мистер Фогг, — в субботу, двадцать первого декабря тысяча восемьсот семьдесят второго года, в восемь часов сорок пять минут вечера. До свиданья, господа!

В восемь сорок Филеас Фогг и его слуга заняли места в купе. В восемь сорок пять раздался свисток, и поезд тронулся.

Ночь была тёмная. Моросил мелкий дождь. Филеас Фогг молчал, откинувшись на спинку дивана. Паспарту, всё ещё ошеломлённый, машинально прижимал к себе саквояж с банковыми билетами.

Но не успел поезд пройти Сайденхем, как Паспарту испустил вопль отчаяния.

— Что с вами? — осведомился мистер Фогг.

— Дело в том… что… в спешке… от волнения… я забыл…

— Что именно?

— Погасить газовый рожок в своей комнате.

— Что ж, мой милый, — невозмутимо ответил мистер Фогг, — он будет гореть за ваш счёт!

ГЛАВА ПЯТАЯ,

Покидая Лондон, Филеас Фогг, без сомнения, не подозревал, что его отъезд вызовет такой большой шум. Известие о пари сперва распространилось в Реформ-клубе и породило сильное возбуждение среди членов этой почтенной корпорации. Затем по милости репортёров это возбуждение перекинулось в газеты, а через газеты оно передалось населению Лондона и всего Соединённого королевства.

«Вопрос о кругосветном путешествии» комментировался, обсуждался, разбирался с такой горячностью и страстью, словно речь шла о новом Алабамском деле. Одни приняли сторону Филеаса Фогга, другие — и они вскоре составили значительное большинство — выступили против него. Совершить кругосветное путешествие при помощи современных средств передвижения не в теории, не на бумаге, а на деле, и в такой короткий срок! Это не только немыслимо, — это безумие!

«Таймс», «Стандард», «Ивнинг стар», «Морнинг кроникл» и двадцать других крупных газет высказались против мистера Фогга. Одна лишь «Дейли телеграф» до некоторой степени поддерживала его. Почти все называли Филеаса Фогга маньяком, сумасшедшим, а его коллег из Реформ-клуба порицали за то, что те заключили пари с человеком, умственные способности которого были явно не в порядке.

В печати по этому поводу появился ряд весьма страстных, но строго логических статей. Всем известно, какой интерес возбуждает в Англии всё, что касается географии. Поэтому не было ни одного читателя, к какому бы сословию он ни принадлежал, который бы не проглатывал столбцы газет, посвящённые путешествию Филеаса Фогга.

В первые дни несколько смелых умов — главным образом женщины — были за него, особенно после того, как «Иллюстрейтед Лондон ньюс» поместила его портрет, воспроизведённый с фотографии, хранившейся в архивах Реформ-клуба. Некоторые джентльмены отваживались даже говорить: «Эге! А почему бы и нет? Случались ведь вещи и более необычные!» В большинстве своём то были читатели «Дейли телеграф». Но вскоре стало заметно, что и эта газета начинает сдавать.

Но вот 7 октября появилась длинная статья в «Известиях Королевского географического общества». Она рассматривала вопрос со всех точек зрения и убедительно доказывала всю абсурдность затеянного предприятия. Из этой статьи следовало, что всё окажется против путешественника: и люди и стихия. Успешно преодолеть все преграды можно лишь при том условии, если будет иметь место совершенно чудесная согласованность часов прибытия и отправления поездов и пароходов, которой не существует и не может существовать. Пожалуй, в Европе, где расстояния не так уж велики, можно ещё рассчитывать на точное отправление и прибытие поездов; но разве можно основывать выполнение подобного предприятия на точном соблюдении расписания, разве можно надеяться пересечь в три дня Индию и в семь дней Соединённые Штаты? Поломки машин, крушения, столкновения, ненастье, снежные заносы — не окажется ли всё это против Филеаса Фогга? А путешествуя зимою на пакетботе, не будет ли он во власти ветров и туманов? И разве редки случаи, когда даже самые быстроходные суда океанских линий опаздывают на два-три дня? А ведь достаточно одного опоздания, только одного, — и вся последовательность маршрута будет непоправимо нарушена. Если Филеас Фогг опоздает к отплытию пакетбота хотя бы на несколько часов, он будет вынужден дожидаться следующего, и его дальнейшее путешествие потеряет всякий смысл.

Статья наделала много шума. Почти все газеты перепечатали её, и акции Филеаса Фогга сильно упали.

В первые дни после отъезда нашего джентльмена возможный исход его предприятия стал предметом крупных пари. Всем известно, что представляют собою в Англии любители пари — люди, куда более умные и возвышенные, чем обыкновенные игроки. Держать пари — это черта английского характера. Вот почему не только члены Реформ-клуба ставили крупные ставки «за» и «против» Филеаса Фогга, но и рядовая публика приняла участие в этой игре. Словно беговая лошадь, Филеас Фогг был внесён в своеобразный список чистокровных рысаков. Он оказался ценностью, которая тотчас же стала котироваться на лондонской бирже. «Филеаса Фогга» покупали и продавали за наличные или в кредит; он был объектом крупных сделок. Но спустя пять дней после его отъезда, когда появилась статья в «Известиях Королевского географического общества», началось усиленное предложение «Филеаса Фогга». Он падал в цене. Его предлагали просто пачками. Сначала против него ставили по пять или по десять, но затем уже по двадцать, по пятьдесят или по сто против одного!

Но один верный сторонник у него остался. То был разбитый параличом старый лорд Олбермейль. Достопочтенный джентльмен, прикованный к креслу, отдал бы всё своё состояние, чтобы объехать вокруг света хоть в десять лет! Он поставил за Филеаса Фогга пять тысяч фунтов стерлингов. И когда ему указывали не только на вздорность, но и на бесполезность этой затеи, он неизменно отвечал: «Если такое путешествие осуществимо, то пусть англичанин первым и совершит его!»

Итак, число сторонников Филеаса Фогга всё больше и больше таяло; все не без основания ставили против него; теперь пари против Фогга заключались из расчёта полтораста или двести против одного. А через семь дней после отъезда нашего джентльмена одно совершенно неожиданное событие привело к тому, что он и вовсе перестал котироваться.

В тот день в девять часов вечера директор лондонской полиции получил по телеграфу следующую депешу:

Депеша эта произвела немедленный эффект. Почтенный джентльмен исчез, уступив место жулику, похитившему банковые билеты. Его фотография, хранившаяся в Реформ-клубе вместе с портретами всех его коллег, была тщательно изучена. Она в точности воспроизводила человека, приметы которого были установлены следствием. Всем припомнился таинственный образ жизни Филеаса Фогга, его склонность к уединению, его внезапный отъезд, и тогда стало очевидным, что этот человек, под предлогом кругосветного путешествия, прикрываясь сумасбродным пари, стремился к одному: сбить с толку агентов английской полиции.

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

Депеша, касающаяся Филеаса Фогга, была послана при следующих обстоятельствах.

В среду, 9 октября, к одиннадцати часам утра в Суэце ожидался пакетбот «Монголия» компании «Пенинсюлер-энд-Ориенталь». Это был железный винтовой пароход со спардеком, валовой вместимостью в две тысячи восемьсот тонн и номинальной мощностью в пятьсот лошадиных сил. «Монголия» совершала регулярные рейсы между Бриндизи и Бомбеем через Суэцкий канал. Это было одно из наиболее быстроходных судов компании, и оно всегда превышало свою официальную часовую скорость, которая была установлена в десять миль на отрезке пути между Бриндизи и Суэцем и в 9,53 мили между Суэцем и Бомбеем.

В ожидании прибытия «Монголии» по набережной прогуливались два человека. Они расхаживали в толпе среди местных жителей и иностранцев, нахлынувших в этот город — ещё недавно небольшое местечко, которому великое творение г-на Лессепса обеспечило большую будущность.

Один из них был консулом Соединённого королевства в Суэце; несмотря на мрачные предположения британского правительства и зловещие предсказания инженера Стефенсона, он каждый день мог видеть на канале английские суда, вдвое сокращавшие таким образом путь из Англии в Индию, который прежде шёл мимо мыса Доброй Надежды.

Другой был человек небольшого роста, худощавый, с нервным, довольно умным лицом и сурово нахмуренными бровями. Сквозь его длинные ресницы блестели живые глаза, которым он умел по желанию придавать безразличное выражение. В эту минуту он проявлял заметное нетерпение и беспокойно расхаживал взад и вперёд по набережной.

Человека этого звали Фикс; он был одним из тех «детективов», или агентов английской полиции, которые были разосланы в различные порты после кражи в Английском банке. Фикс должен был тщательно наблюдать за путешественниками, проезжающими через Суэц, и, если бы какой-нибудь из них показался ему подозрительным, следовать за ним в ожидании получения ордера на арест.

И вот два дня назад Фикс получил от директора лондонской полиции приметы предполагаемого вора — того почтенного, хорошо одетого джентльмена, который был замечен в платёжном зале банка в день кражи.

Вполне понятно, что прельщённый большой наградой, обещанной за поимку вора, сыщик с нетерпением ожидал прибытия «Монголии».

— Вы утверждаете, господин консул, что этот пароход не может опоздать? — в десятый раз спрашивал он.

— Не может, господин Фикс, — отвечал консул. — Он вчера находился вблизи Порт-Саида, а оставшиеся сто шестьдесят километров по каналу — для такого судна сущие пустяки. Говорю вам, «Монголия» всегда получает премию в двадцать пять фунтов, которые правительство выдаёт за каждые выигранные против расписания сутки.

— Этот пакетбот следует прямо из Бриндизи? — спросил Фикс.

— Из самого Бриндизи, где он забирает почту для Индии; оттуда он вышел в субботу в пять часов дня. Так что вооружитесь терпением, он не может запоздать. Но я, право, не понимаю, как вам удастся на основании полученных примет узнать вора, если он находится на борту «Монголии»?

— Господин консул, — отвечал Фикс, — этих людей не узнаёшь, а чуешь. Надо иметь особый нюх, чутьё, которому помогают слух, зрение и обоняние. За свою жизнь я арестовал немало подобных джентльменов, и если только наш вор сейчас на борту парохода, он, ручаюсь вам, не ускользнёт из моих рук.

— Я был бы очень рад, мистер Фикс, так как дело касается крупной кражи.

— Кражи великолепной, — с восторгом ответил агент. — Пятьдесят пять тысяч фунтов! Нам не часто попадаются такие случаи! Вор нынче мельчает! Порода Шепардов хиреет! Теперь идут на виселицу из-за нескольких шиллингов!

— Мистер Фикс, — ответил консул, — вы говорите так убедительно, что я от всего сердца желаю вам удачи; но повторяю снова: боюсь, что при создавшихся условиях это трудное дело. Знаете ли, ведь согласно полученным вами приметам вор этот вполне походит на честного человека?

— Господин консул, — наставительно произнёс полицейский инспектор, — крупные воры всегда походят на честных людей. Вы отлично понимаете, что тому, кто похож на мошенника, не остаётся ничего другого, как быть честным человеком; иначе его тотчас же арестуют. За честными-то физиономиями и надо следить в первую очередь. Работа трудная, я согласен, и это скорее искусство, чем ремесло.

Отсюда ясно, что вышеупомянутый Фикс не был лишён известной доли самомнения.

Между тем набережная понемногу оживала. Моряки разных национальностей, коммерсанты, маклеры, носильщики, феллахи толпились у пристани. Чувствовалось, что пакетбот вот-вот прибудет.

Погода стояла довольно хорошая, но холодная, дул восточный ветер. Несколько минаретов вырисовывалось над городом в бледных лучах солнца. Мол длиною в две тысячи метров, словно рука, тянулся на юг вдоль рейда Суэца. По поверхности Красного моря скользило несколько рыбачьих и каботажных судов; некоторые из них сохраняли в своих очертаниях изящные пропорции античной галеры.

Бродя в толпе, Фикс, следуя профессиональной привычке, быстрым взглядом окидывал каждого прохожего.

Было половина одиннадцатого.

— Однако этот пакетбот не придёт! — воскликнул он, услышав бой портовых часов.

— Он уже близко, — ответил консул.

— Сколько времени простоит он в Суэце? — спросил Фикс.

— Четыре часа. Время, необходимое для погрузки угля. От Суэца до Адена, находящегося на другом конце Красного моря, одна тысяча триста десять миль, так что ему следует запастись топливом.

— А из Суэца судно направляется прямо в Бомбей? — спросил Фикс.

— Да, прямым рейсом.

— В таком случае, если вор избрал этот путь и это судно, то, несомненно, он должен рассчитывать высадиться в Суэце, чтобы достичь голландских или французских владений в Азии. Он должен хорошо понимать, что Индия — британская колония и там он не будет находиться в безопасности.

— Да, конечно, если только он не мастер своего дела, — заметил консул. — Как вы сами знаете, английскому преступнику куда легче укрыться в Лондоне, чем за границей.

После этих слов, заставивших сыщика серьёзно задуматься, консул вернулся к себе; британское консульство находилось неподалёку от набережной. Оставшись один, полицейский инспектор окончательно поддался нервному возбуждению; у него было странное предчувствие, что вор должен находиться именно на борту «Монголии»; и действительно, если бы этот мошенник покинул Англию с намерением добраться до Нового Света, то путь через Индию, менее охраняемый и труднее поддающийся наблюдению, чем путь через Атлантический океан, должен был привлечь его внимание.

Но Фикс не долго предавался размышлениям. Громкие гудки возвестили о прибытии пакетбота. Ватага носильщиков и феллахов, грозя неприкосновенности боков и одежды публики, ринулась к пристани. Несколько лодок отчалили от пристани и направились навстречу «Монголии».

Вскоре меж берегов канала показался гигантский корпус «Монголии»; и когда часы пробили одиннадцать, пароход, с шумом и свистом выпуская пары, стал на рейд.

На борту парохода находилось довольно много пассажиров. Некоторые из них остались на палубе, чтобы полюбоваться живописной панорамой города; но большинство спустилось в шлюпки, окружившие «Монголию» со всех сторон.

Фикс самым тщательным образом изучал каждого пассажира, сходившего на берег.

В эту минуту один из пассажиров, решительно расталкивая феллахов, пристававших к нему с предложением услуг, приблизился к сыщику и вежливо попросил указать местонахождение британского консульства. При этом он показал паспорт, на котором, без сомнения, хотел поставить британскую визу.

Фикс безотчётно взял паспорт и бросил быстрый взгляд на приметы владельца. Он с трудом удержал невольное движение радости. Листок задрожал в его руке. Приметы, указанные в паспорте, совпадали с теми, которые он получил от начальника лондонской полиции.

— Это не ваш паспорт? — спросил он пассажира.

— Нет, — ответил тот, — это паспорт моего господина.

— А где ваш господин?

— Остался на пароходе.

— Но он должен сам явиться в консульство, — заявил агент, — чтобы его личность можно было удостоверить.

— Как, разве это необходимо?

— Совершенно необходимо.

— А где помещается консульство?

— Вон там, на углу площади, — ответил сыщик, показывая на дом, отстоявший не дальше двухсот шагов.

— Тогда мне придётся пойти за моим господином, хотя он и не любит, чтобы его беспокоили.

Пассажир раскланялся с Фиксом и вернулся на пароход.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

Инспектор полиции покинул набережную и быстрым шагом направился к консульству. Там он потребовал, чтобы его немедленно провели к консулу.

— Господин консул, — начал он без всяких предисловий, — я сильно подозреваю, что наш вор — на борту «Монголии».

И Фикс передал свой разговор со слугой по поводу паспорта.

— Очень хорошо, мистер Фикс, — ответил консул, — я не прочь увидеть физиономию этого мошенника. Но он, может быть, и не придёт ко мне, если он действительно тот, за кого вы его принимаете. Воры не любят оставлять за собою следы, да к тому же формальность с паспортами теперь не обязательна.

— Господин консул, — ответил агент, — если это человек умный, как и следует предполагать, он придёт!

— Визировать свой паспорт?

— Да. Паспорта для того и устроены, чтобы мешать честным людям и помогать мошенникам. Я уверен, что его паспорт в порядке, но, надеюсь, вы откажете ему в визе…

— Но почему? Если паспорт в порядке, — ответил консул, — я не вправе отказать в визе.

— А между тем, господин консул, было бы очень хорошо задержать здесь этого человека, пока я не получу из Лондона ордер на его арест.

— Ну это, мистер Фикс, уж ваше дело, — ответил консул, — но я не могу…

Консул не успел закончить фразы. В дверь постучали, и клерк ввёл в кабинет двух иностранцев, один из которых был тем самым слугой, что разговаривал с сыщиком.

Это действительно были господин и слуга…

Господин предъявил свой паспорт и немногословно попросил консула завизировать его.

Тот взял паспорт и стал внимательно изучать его, в то время как Фикс из угла кабинета рассматривал, или, вернее, пожирал, глазами незнакомца.

Кончив читать, консул спросил:

— Вы Филеас Фогг, эсквайр?

— Да, сударь, — ответил джентльмен.

— А этот человек ваш слуга?

— Да, француз, по имени Паспарту.

— Вы прибыли из Лондона?

— Да.

— И направляетесь?..

— В Бомбей.

— Прекрасно, сударь. Вам известно, что формальность с визой необязательна и мы не требуем больше предъявления паспорта?

— Я это знаю, сударь, — ответил Филеас Фогг, — но хочу на основании вашей визы засвидетельствовать свой проезд через Суэц.

— Извольте, сударь.

Консул поставил в паспорте свою подпись и дату, затем приложил печать. Мистер Фогг оплатил положенный сбор и, холодно раскланявшись, вышел в сопровождении слуги.

— Ну как? — спросил Фикс.

— Что ж, у него наружность вполне порядочного человека!

— Возможно, — ответил Фикс, — но не в этом дело. Не кажется ли вам, господин консул, что этот флегматичный джентльмен точь-в-точь походит на вора, приметы которого я получил?

— Согласен, но ведь вы знаете — приметы…

— Ну, в этом я разберусь. Мне кажется, что слуга не так непроницаем, как его господин, — ответил Фикс. — К тому же он француз и не сумеет удержаться, чтобы не поговорить. До свидания, господин консул.

Сказав это, агент вышел и пустился на поиски Паспарту.

Тем временем мистер Фогг, покинув здание консульства, направился на набережную. Там он отдал несколько приказаний своему слуге, затем сел в лодку, вернулся на «Монголию» и прошёл к себе в каюту. Здесь он вынул записную книжку, в которой уже было записано следующее:

Мистер Фогг внёс все эти даты в маршрут, разграфлённый на колонки, в которых, начиная со 2 октября по 21 декабря, были вписаны название месяца, число и день недели предполагаемого прибытия и оставлено место для указания даты действительного прибытия во все главнейшие пункты: Париж, Бриндизи, Суэц, Бомбей, Калькутту, Сингапур, Гонконг, Иокогаму, Сан-Франциско, Нью-Йорк, Ливерпуль, Лондон. Это позволяло вычислить выигрыш или потерю во времени на каждом участке пути.

Методически размеченный маршрут давал возможность мистеру Фоггу в любое время проверить, опаздывает ли он, или опережает расписание.

В этот день, в среду, 9 октября, он записал своё прибытие в Суэц, куда приехал точно по расписанию: до сих пор у него не было ни потери, ни выигрыша во времени.

Затем он приказал подать себе завтрак в каюту. Что касается осмотра города, то об этом он даже не подумал, ибо принадлежал к породе англичан, предоставляющих своим слугам осматривать страны, через которые они проезжают.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

В скором времени Фикс нашёл Паспарту, который прохаживался по набережной, глазея в своё удовольствие по сторонам и удивляясь всему виденному.

— Ну как, дружище, — спросил его Фикс, — ваше дело с паспортом улажено?

— Ах, это вы, сударь! — ответил француз. — Очень благодарен, у нас всё в порядке.

— И теперь вы осматриваете местность?

— Да, но мы едем так быстро, что кажется, будто путешествуешь во сне. Значит, мы сейчас в Суэце?

— В Суэце.

— В Египте?

— В Египте, разумеется.

— То есть в Африке?

— В Африке.

— В Африке! — повторил Паспарту. — Вот ни за что бы не поверил. Вы только подумайте, я и не помышлял ехать дальше Парижа, этой знаменитой столицы, которую мне удалось на сей раз повидать только между семью часами двадцатью минутами и восемью часами сорока минутами утра — по пути с Северного вокзала на Лионский, — да и то сквозь мокрые от дождя стёкла кареты! А жаль! Мне так бы хотелось ещё раз побывать на кладбище Пер-Лашез и в цирке на Елисейских полях.

— Так, значит, вы сильно спешили? — спросил полицейский инспектор.

— Я-то нет. Это всё мой господин. Кстати, мне нужно ещё купить сорочки и носки! Ведь мы выехали без вещей, с одним лишь ручным саквояжем.

— Я могу вас проводить на базар, где вы найдёте всё, что нужно.

— Право, вы очень любезны, сударь, — ответил Паспарту.

Оба отправились в путь. Паспарту продолжал болтать.

— Только бы мне не опоздать на пароход! — беспокоился он.

— У вас ещё много времени, — ответил Фикс, — сейчас только полдень.

Паспарту извлёк свои громадные часы.

— Как полдень! — воскликнул он. — Сейчас только девять часов пятьдесят две минуты!

— Ваши часы отстают, — заметил Фикс.

— Мои часы! Наши фамильные часы, которые мне достались от прадедушки! Да они не ошибаются и на пять минут в год! Это настоящий хронометр!

— Я понимаю, в чём дело, — сказал Фикс. — У вас всё ещё лондонское время, а оно отстаёт от здешнего приблизительно на два часа. Вам следует в каждой стране переводить часы на местное время.

— Мне! Переводить часы! — воскликнул Паспарту. — Никогда!

— Но тогда они не будут соответствовать солнцу.

— Тем хуже для солнца! Значит, оно ошибается!

И честный малый с гордым видом опустил часы в карман.

Помолчав немного, Фикс снова спросил:

— Значит, вы покинули Лондон весьма поспешно?

— Ещё бы! В прошлую среду мистер Фогг вопреки своим привычкам вернулся из клуба в восемь часов вечера, и три четверти часа спустя мы уже двинулись в путь.

— Куда же направляется ваш господин?

— Всё вперёд и вперёд! Он едет вокруг света!

— Вокруг света? — вскричал Фикс.

— Да, в восемьдесят дней! Он говорит, что это — пари, но, между нами говоря, я не верю. Ведь это сущая бессмыслица! Здесь кроется что-то другое.

— Он, верно, оригинал, ваш мистер Фогг?

— Я тоже так думаю.

— И, вероятно, богат?

— Очевидно. Ведь мы везём с собой кругленькую сумму новёхонькими банковыми билетами! В расходах не стесняемся. Судите сами! Он обещал славную премию механику «Монголии», если мы придём в Бомбей раньше срока.

— А вы давно знаете своего господина?

— Я-то? — переспросил Паспарту. — Да я поступил к нему в самый день отъезда.

Легко понять, какое впечатление произвели эти ответы на и без того уже возбуждённое воображение инспектора полиции.

Этот поспешный отъезд из Лондона вскоре после кражи, крупная сумма, которую человек везёт с собою, стремление достичь отдалённых стран под предлогом необыкновенного пари — всё это должно было утвердить и утверждало Фикса в его предположениях. Из дальнейшего разговора с французом он убедился, что слуга совершенно не знает своего господина, что тот жил в Лондоне уединённо и, как говорят, был богат, хотя источник его богатства никому не известен, что это человек непроницаемый и т.д. С другой стороны, Фикс убедился, что Филеас Фогг не высадился в Суэце и действительно направляется в Бомбей.

— Далеко отсюда Бомбей? — спросил Паспарту.

— Порядочно, — ответил агент. — Вам придётся ещё дней десять ехать морем.

— А где он, этот Бомбей?

— В Индии.

— В Азии?

— Конечно.

— Чёрт возьми! Знаете… меня мучит одна вещь… мой рожок!

— Какой рожок?

— Да газовый рожок, который я позабыл завернуть я который горит теперь за мой счёт. Вот я подсчитал, что газу сгорает в сутки на два шиллинга, то есть как раз на шесть пенсов больше того, что я получаю в день. И если путешествие затянется, то, вы сами понимаете…

Понял ли Фикс все обстоятельства, связанные с газовым рожком? Вряд ли. Он больше не слушал, он обдумывал план. Француз и он пришли на базар. Фикс оставил своего спутника делать покупки, порекомендовав ему не опоздать к отплытию «Монголии», сам же поспешно вернулся в консульство.

Придя к определённому решению, Фикс вновь обрёл всё своё хладнокровие.

— Господин консул, — сказал он, — у меня больше нет сомнений. Молодчик у нас в руках. Он хочет сойти за чудака, который намерен объехать вокруг света в восемьдесят дней.

— В таком случае это ловкий пройдоха, — заметил консул, — он рассчитывает вернуться в Лондон, сбив с толку полицию двух континентов!

— Ну, это мы ещё посмотрим, — ответил Фикс.

— Но не ошибаетесь ли вы? — переспросил консул.

— Нет, не ошибаюсь.

— Тогда зачем этот вор вздумал зарегистрировать свой проезд через Суэц?

— Зачем?… Я и сам не знаю, — ответил сыщик, — но вот послушайте…

И в нескольких словах он передал консулу свой разговор со слугой пресловутого мистера Фогга.

— В самом деле, — заметил консул, — всё говорит против этого человека. Что же вы собираетесь делать?

— Отправить депешу в Лондон, чтобы незамедлительно прислали ордер на его арест в Бомбей, а самому сесть на «Монголию» и следовать за вором до Индии; и там, на британской территории, вежливо подойти с ордером в руках и взять его за плечо.

Хладнокровно высказав всё это, агент распрощался с консулом и отправился на телеграф. Отсюда он и послал начальнику полиции уже известную нам депешу.

Четверть часа спустя Фикс с лёгким чемоданом в руках, но с солидным запасом денег ступил на палубу «Монголии», и вскоре быстрый пакетбот уже нёсся по водам Красного моря.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

Расстояние между Суэцем и Аденом составляет ровно тысячу триста десять миль; по условиям договора с компанией пароходы должны проходить этот путь за сто тридцать восемь часов. «Монголия», котлы которой работали с полной нагрузкой, шла, рассчитывая прибыть в Аден раньше установленного срока.

Большинство пассажиров, севших в Бриндизи, ехало в Индию. Одни направлялись в Бомбей, другие — в Калькутту, но также через Бомбей, ибо с тех пор, как железная дорога пересекла во всю ширину полуостров Индостан, не было больше необходимости огибать Цейлон.

Среди пассажиров «Монголии» находилось много гражданских чиновников и офицеров всех рангов. Одни из них служили в собственно британской армии, другие командовали туземными войсками сипаев; те и другие продолжали получать громадные оклады даже в описываемое время, когда права и обязанности Ост-Индской компании перешли к государству. Младшие лейтенанты получали 7 тысяч франков, бригадиры — 60 тысяч, генералы — 100 тысяч.

В общем, на борту «Монголии» жилось неплохо; к обществу чиновников присоединилось несколько обладателей миллионных состояний — молодых англичан, вздумавших вдали от родины основать новые торговые предприятия. Казначей, доверенное лицо компании, по должности занимавший положение, почти равное капитану, устроил всё на славу. За утренним завтраком, за ленчем, за обедом и ужином столы ломились от мясных блюд и закусок, приготовляемых на судовой кухне. Пассажирки — их было несколько — по два раза в день меняли туалеты, слушали музыку и, когда позволяло море, даже танцевали.

Но Красное море, как все длинные и узкие заливы, было капризно и часто неспокойно. Когда ветер дул со стороны Азии или от берегов Африки, «Монголию», напоминавшую длинное веретено, снабжённое винтом, отчаянно качало. Тогда дамы укрывались в каютах, музыка замолкала, пение и танцы прекращались. Между тем, несмотря на качку, несмотря на шквал, пакетбот, движимый своей мощной машиной, не замедляя хода нёсся к Баб-эль-Мандебскому проливу.

Что же делал в это время Филеас Фогг? Быть может, взволнованный и беспокойный, он следил за сменой ветров, мешавших движению судна, или за бурными волнами, грозившими поломать машину, или, наконец, представлял себе всевозможные аварии, которые могли заставить «Монголию» зайти в какой-нибудь порт и нанести этим непоправимый ущерб его путешествию?

Ничуть не бывало! Во всяком случае, если этот джентльмен и помышлял о подобных неожиданностях, он никак этого не выказывал. Он неизменно оставался всё тем же бесстрастным человеком, всё тем же невозмутимым членом Реформ-клуба, которого не могли застать врасплох никакие происшествия или несчастные случаи. Он казался не более возбуждённым, чем судовой хронометр. Он редко показывался на палубе. Он мало интересовался Красным морем, столь прославленным событиями первых веков истории человечества. Он не выходил полюбоваться городами, разбросанными по берегам моря, живописные силуэты которых порою вырисовывались на горизонте. Он даже и не думал об опасностях этого Арабского залива, о котором историки древности — Страбон, Арриан, Артемидор, Эдриси — упоминают не иначе как с ужасом и в который мореплаватели отваживались некогда проникать, лишь обезопасив себя искупительными жертвоприношениями.

Что же делал этот оригинал во время своего пребывания на «Монголии»? Прежде всего он четыре раза на дню принимал пищу, причём ни боковая, ни килевая качка не могла помешать работе его организма — этой превосходно налаженной машины. Затем он играл в вист.

Да! Он нашёл партнёров, таких же азартных, как и он сам. То были: сборщик податей, возвращавшийся к себе в Гоа, священник, преподобный Децимус Смит, направлявшийся в Бомбей, и бригадный генерал британской армии, спешивший к своему корпусу, расквартированному в Бенаресе. Три этих пассажира питали к висту такую же страсть, как и мистер Фогг, и, подобно ему, молчаливые и сосредоточенные, они проводили целые часы за картами.

Что касается Паспарту, то он ничуть не страдал от морской болезни. Он занимал отдельную каюту в носовой части судна и так же, как и его господин, питался на славу. Нельзя сказать, чтобы путешествие в подобных условиях ему не нравилось. Он начал находить вкус в этой жизни: «Хорошая пища, удобное помещение, новые страны!» К тому же он был совершенно уверен, что вся эта затея кончится в Бомбее.

На другой день после отплытия из Суэца, 10 октября утром, он не без удовольствия увидел на палубе того самого обходительного человека, к которому обратился на набережной по прибытии в Египет.

— Если я не ошибаюсь, — обратился к нему Паспарту с самой любезной улыбкой, — это вы, сударь, с такой готовностью служили мне гидом в Суэце?

— А ведь правда! — ответил сыщик. — Теперь и я вас узнал! Вы слуга того самого чудака-англичанина…

— Вот именно, мистер…

— Фикс.

— Мистер Фикс, рад вас встретить на корабле. Далеко едете?

— Так же, как и вы, — в Бомбей.

— Тем лучше! Скажите, вам уже случалось когда-нибудь проделывать этот путь?

— Несколько раз, — ответил Фикс. — Я агент компании «Пенинсюлер».

— В таком случае вы знаете Индию?

— Н-да… — процедил сыщик, который не хотел слишком много говорить.

— Что ж, любопытная страна эта Индия?

— Чрезвычайно любопытная! Мечети, минареты, храмы, факиры, пагоды, тигры, змеи, баядерки! Надо надеяться, у вас будет достаточно времени, чтобы ознакомиться с этой страной?

— Надеюсь, мистер Фикс. Судите сами: не станет же человек в здравом уме всю жизнь перескакивать с парохода на поезд и с поезда на пароход под тем предлогом, что он совершает кругосветное путешествие в восемьдесят дней! Нет. Можете не сомневаться: вся эта сумасшедшая гонка окончится в Бомбее.

— А как себя чувствует мистер Фогг? — самым естественным тоном спросил Фикс.

— Великолепно. Как и я, впрочем. Ем, как проголодавшийся людоед. Вот что значит морской воздух!

— Я что-то ни разу не видел вашего господина на палубе.

— Он никогда не выходит. Он не любознателен.

— А не кажется ли вам, господин Паспарту, что за этим пресловутым кругосветным путешествием скрывается какое-нибудь секретное поручение… ну, скажем, дипломатическое?

— Право же, мистер Фикс, я ничего об этом не знаю и, откровенно говоря, не дал бы и полкроны, чтобы узнать.

После этой встречи Паспарту и Фикс часто беседовали друг с другом. Полицейский инспектор всячески стремился сблизиться со слугою мистера Фогга. Это могло ему при случае пригодиться. Поэтому он нередко приглашал Паспарту в бар «Монголии» и угощал его там стаканчиком виски или кружкой эля; наш приятель принимал это без всякой церемонии и, не желая оставаться в долгу, в свою очередь угощал мистера Фикса, которого находил весьма симпатичным джентльменом.

Между тем пакетбот быстро двигался вперёд. 13 октября уже показались окрестности города Мока, окружённого полуразвалившимися стенами, над которыми возвышались зеленеющие финиковые пальмы. А вдалеке, на склонах гор, раскинулись обширные плантации кофейных деревьев. Паспарту с восхищением разглядывал этот знаменитый город: он находил, что кольцо полуразрушенных стен и развалины башни делали его похожим на огромную кофейную чашку.

Следующей ночью «Монголия» пересекла Баб-эль-Мандебский пролив, что по-арабски значит «Врата слёз»; а на другой день, четырнадцатого, судно остановилось в гавани Стимер-Пойнт, в северо-западной части Аденского рейда. Здесь пароход должен был вновь пополнить запасы топлива. Обеспечение топливом пароходных котлов в местах, отдалённых от его добычи, — важная и сложная задача. Одна лишь компания «Пенинсюлер» ежегодно расходует на эти цели восемьсот тысяч фунтов стерлингов (двадцать миллионов франков). Для этого приходится устраивать специальные склады в различных далёких портах; и цена угля возрастает до восьмидесяти франков за тонну.

«Монголии» предстояло пройти до Бомбея ещё тысячу шестьсот пятьдесят миль, и, чтобы набить свои бункеры, ей надо было задержаться на четыре часа в Стимер-Пойнте.

Но эта задержка ни в коей мере не могла отразиться на планах Филеаса Фогга. Она была предусмотрена. К тому же вместо утра 15 октября «Монголия» прибыла в Аден 14-го вечером. Следовательно, уже имелся выигрыш в пятнадцать часов.

Мистер Фогг и его слуга сошли на берег. Джентльмен отправился визировать свой паспорт. Фикс незаметно последовал за ним. Когда формальность с визой была выполнена, Филеас Фогг вернулся на корабль, чтобы продолжить прерванную партию в вист.

Паспарту, по обыкновению, разгуливал среди толпы сомалийцев, банианов, парсов, евреев, арабов и европейцев, из которых состояло двадцатипятитысячное население Адена. Он любовался укреплениями, превращающими этот город в Гибралтар Индийского океана; осматривал великолепные водоёмы, которые обслуживаются английскими инженерами две тысячи лет спустя после инженеров царя Соломона.

«Любопытно, любопытно! — думал Паспарту, возвращаясь на пароход. — Я теперь вижу, что путешествие — вещь небесполезная, если хочешь увидеть что-нибудь новенькое».

В шесть часов вечера «Монголия», рассекая лопастями винта волны Аденского рейда, вышла в Индийский океан. Ей полагалось за сто шестьдесят восемь часов покрыть расстояние между Аденом и Бомбеем. Впрочем, Индийский океан ей благоприятствовал. Дул всё время северо-западный ветер. Паруса пришли на помощь пару.

Приобретя большую устойчивость, судно меньше подвергалось качке. Дамы в свежих туалетах вновь показались на палубе. Опять послышалось пение, начались танцы.

Словом, путешествие проходило в превосходных условиях. Паспарту был в восхищении от любезного попутчика, которого в лице Фикса послал ему случай.

К полудню в воскресенье, 20 октября, показался индийский берег. Два часа спустя на палубу «Монголии» поднялся лоцман. На горизонте, на фоне неба, вырисовывались мягкие очертания далёких холмов. Затем явственнее выступили ряды пальм, в которых утопал город. Пакетбот вошёл на рейд, образованный островами Солсетт, Колаба, Элефанта, Батчер, и в половине пятого причалил к набережной Бомбея.

Филеас Фогг заканчивал в эту минуту свой тридцать третий роббер, во время которого ему и его партнёру благодаря смелому манёвру удалось взять тринадцать взяток и закончить это прекрасное путешествие «большим шлемом».

«Монголия» должна была прийти в Бомбей только 22 октября. В действительности она пришла 20. Следовательно, начиная с момента отъезда из Лондона, накопился выигрыш в два дня, который Филеас Фогг методически записал в свой маршрут, в графу прибылей.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ,

Всем известно, что Индия — этот огромный треугольник, вершина которого обращена на юг, а основание на север, — обладает территорией в один миллион четыреста тысяч квадратных миль, неравномерно заселённой ста восемьюдесятью миллионами жителей. Британское правительство в ту пору фактически владело только частью этой громадной страны. Его представляли генерал-губернатор в Калькутте, губернаторы в Мадрасе, Бомбее, Бенгалии и вице-губернатор в Агре.

Но собственно Британская Индия занимала тогда площадь лишь в семьсот тысяч квадратных миль с населением в сто или сто десять миллионов человек. Значительная часть территории Индии ещё не была подчинена власти английской королевы; в некоторых отдалённых округах дикие и жестокие раджи ещё пользовались полной независимостью.

Начиная с 1756 года, когда первое английское поселение было основано на том месте, где ныне расположен город Мадрас, и до того времени, когда разразилось грандиозное восстание сипаев, знаменитая Ост-Индская компания была в этой стране всемогущей. Мало-помалу она прибирала к рукам различные провинции, покупая их у раджей на условиях ежегодной ренты, которую выплачивала плохо или вовсе не выплачивала. Она сама назначала генерал-губернатора и всех военных и гражданских чиновников; но в настоящее время компании больше не существует, и все английские владения в Индии подчинены непосредственно власти английской короны.

Внешний вид, нравы, этнографические различия полуострова видоизменяются с каждым днём. В прежние времена путешествие по полуострову совершалось с помощью самых древних способов передвижения: пешком, верхом, в тележке, тачке, паланкине, карете, на спине человека и т.д. Теперь же пароходы с большой скоростью пробегают по Инду и Гангу, и железная дорога, пересекающая весь полуостров Индостан и разветвляющаяся в разных направлениях, соединяет Бомбей с Калькуттой: расстояние между ними поезд покрывает за три дня.

Железнодорожная магистраль, пересекающая Индию, не представляет собою прямой линии. От Бомбея до Калькутты — около тысячи ста миль, и поезд, обладающий средней скоростью, прошёл бы это расстояние быстрее, чем в три дня; но на деле это расстояние увеличивается по крайней мере на целую треть вследствие тех отклонений, которые делает железнодорожный путь, подымаясь на север к Аллахабаду.

Вот наиболее значительные пункты Великой индийской железной дороги: покидая остров Бомбей, она проходит через Солсетт, перебрасывается на материк напротив Тхана, пересекает горный хребет Западных Гхат, поворачивает на северо-восток до Бурханпура, проходит по территории полунезависимого княжества Бундельханд, затем поднимается на север до Аллахабада, отклоняясь к востоку, встречается с Гангом у Бенареса, слегка отходит от течения реки, спускается на юго-восток к Бурдвану и французскому городу Шандернагору и заканчивается у Калькутты.

В половине пятого пассажиры «Монголии» высадились в Бомбее; поезд на Калькутту отходил ровно в восемь часов вечера.

Распрощавшись со своими партнёрами, мистер Фогг покинул пакетбот и дал своему слуге подробные распоряжения относительно некоторых покупок, не преминув предупредить его, чтобы он непременно был на вокзале до восьми часов, а сам размеренным шагом, отбивавшим секунды, словно маятник астрономических часов, направился в паспортное бюро.

Что касается достопримечательностей Бомбея — ратуши, прекрасной библиотеки, фортов, доков, хлопкового рынка, базара, мечетей, синагог, армянских церквей, великолепной пагоды Малабар-Хилл, украшенной двумя многоугольными башнями, — то он и не подумал их осмотреть. Не взглянул он ни на чудесные образцы архитектуры в Элефанте, ни на таинственные подземелья в юго-восточной части гавани, ни на пещеры Канхэри на острове Солсетт — эти замечательные останки буддийского зодчества.

Нет, он ничем не интересовался! Выйдя из паспортного бюро, Филеас Фогг спокойно прошёл на вокзал и заказал обед. Среди прочих блюд метрдотель счёл нужным порекомендовать посетителю превосходное, как он выразился, фрикасе из «местного кролика».

Филеас Фогг последовал совету и добросовестно отведал этого блюда; несмотря на пряный соус, оно показалось ему отвратительным.

Он звонком подозвал метрдотеля.

— Сударь, — сказал он, устремив на него пристальный взгляд, — по-вашему, это кролик?

— Да, милорд, — нагло ответил плут, — это кролик джунглей.

— А этот кролик не мяукал, когда его убивали?

— Мяукал! Что вы, милорд! Кролик! Клянусь вам…

— Не клянитесь, — холодно заметил мистер Фогг, — лучше вспомните о тех временах, когда кошки в Индии считались священными животными. Хорошие тогда были времена!

— Для кошек, милорд?

— Пожалуй, и для путешественников.

Сделав это замечание, мистер Фогг продолжал спокойно обедать.

Сыщик Фикс сошёл с «Монголии» следом за мистером Фоггом и поспешил к директору бомбейской полиции. Он предъявил свои документы и рассказал о возложенной на него обязанности, а также о том, что он обнаружил предполагаемого вора. Не получен ли из Лондона ордер на арест?.. Нет, ничего не получено. Впрочем, ордер, отправленный после отъезда Фогга, и не мог ещё прибыть в Бомбей.