Глава двенадцатая. НЕСКОЛЬКО НАБЛЮДЕНИЙ ГЕРМАНА ПАТЕРНА

Отправление трех пирог состоялось на следующий день при первых лучах солнца. Накануне, после обеда, было приступлено к погрузке багажа, а так как никаких аварий во время переправы через пороги не произошло, то путешествие не задержалось.

Однако между Атуром и Сан-Фернандо путешествие все же могло замедлиться.

Стихавший ветер не был достаточен для лодок, которые должны были идти против течения. Тем не менее были поставлены паруса в помощь шестам.

Бесполезно прибавлять, что каждая группа пассажиров заняла свои лодки: сержант Мартьяль и Жан Кермор — «Галлинетту», Мигуэль, Варинас и Фелипе — «Марипар», Жак Хелло и Герман Патерн — «Моришу».

По возможности лодки держались на одной линии, и сержант Мартьяль с неудовольствием замечал, что чаще всего «Мориша» шла рядом с «Галлинеттой». Это позволяло пассажирам разговаривать, чем они и пользовались.

За утро лодки прошли против течения всего 5 километров. Приходилось лавировать среди островов и рифов, которыми Ориноко загроможден выше Атура.

Когда флотилия дошла до Горы Мертвецов, русло реки сделалось шире. Приблизившись к правому берегу, где течение слабее, лодки смогли воспользоваться отчасти и парусами.

На противоположном берегу возвышалась гора Пинтадо, которую посещали Мигуэль и его товарищи; ее своеобразная громада высилась над обширной равниной, по которой бродят индейцы гуахибосы.

Одновременно с закатом стал стихать и ветер, переходя в норд-ост; к пяти часам вечера он совершенно упал.

Пироги находились в это время у порогов Гарсита. По совету Вальдеса, пассажиры приготовились к остановке в этом месте, которое представляло хорошее убежище на ночь.

За день прошли на этот раз всего 15 километров. В дальнейший путь пустились на другой день с рассветом.

Переправа через пороги Гарсита не представляла никаких затруднений. Они вообще проходимы круглый год. К тому же переправа облегчалась тем, что в этом месте Ориноко было достаточно глубоко для плоскодонных судов.

Впрочем, убыль воды уже началась, так как приближалась половина сентября и период засухи был близок.

Правда, дожди были еще часты и обильны. Они не прекращались с самого начала путешествия, и пассажиры должны были терпеть ливни до самого прибытия в Сан-Фернандо, В этот день бесконечный дождь заставил пассажиров просидеть в каютах. Начал также свежеть и ветер, но на это жаловаться не приходилось.

Вечером на повороте реки, устремившей свои воды к востоку, между правым берегом и островом Рабо-Пеладо пироги остановились в довольно закрытом месте.

С шести до семи часов вечера охотники обошли опушку почти непроходимого леса, которым зарос этот остров; им удалось застрелить с полдюжины габиот, величиной с голубей, которые были поданы к ужину.

Кроме того, возвращаясь, Жак Хелло убил из ружья молодого каймана, мясо которого считается чрезвычайно вкусным.

Однако это кушанье было отклонено пассажирами.

Один только Герман Патерн захотел попробовать его, так как натуралист не должен быть разборчив и обязан жертвовать собой в интересах науки.

— Ну что?.. — спросил его Жак Хелло.

— Ничего, — ответил Герман Патерн. — Первый кусок невкусен… Но, может быть, второй…

— Ну как?

— Отвратителен!..

Кайман был осужден без пощады.

На другой день лодки оставили остров Рабо-Пеладо и вновь поплыли к юго-западу — в направлении, в котором течет Ориноко до порогов Гуахибосов. Весь день шел дождь и дул перемежающийся северо-восточный ветер. Паруса пирог то безжизненно висели вдоль мачт, то надувались, как оболочка воздушного шара.

Вечером Вальдес сделал остановку у низовья острова Гуахобо, пройдя всего 12 километров, так как действие ветра часто оказывалось слабее течения.

На другой день после утомительного перехода пироги достигли порогов Гуахибосов и остановились у устья рукава Карестии, который при впадении своем в Ориноко огибает длинный остров.

После ужина, за которым ели убитых на берегу гуккосов, легли спать, и ночь прошла спокойно.

В этом месте река широка и глубока, но загромождена массой островов и островков; кроме того, она пересекается каменной грядой, с которой вода падает оглушительным каскадом. Вид этого места великолепен; он, может быть, один из самых прекрасных на всем протяжении среднего Ориноко.

Путешественники имели время налюбоваться им, так как на переправу через пороги Гуахибосов потребовалось несколько часов.

Около трех часов пополудни, пройдя левым рукавом реки, лодки достигли деревни Карестии, где должна была состояться выгрузка, чтобы облегчить пирогам переправу через порог Мэпюр. Здесь повторился маневр, уже сделанный в Пуэрто-Реале. Индейцы взялись перенести багаж и сопровождать путешественников до Мэпюра, куда они и прибыли около пяти часов вечера.

Расстояние между Карестией и Мэпюром незначительно, и идущая вдоль берега тропинка удобна для пешеходов.

Здесь надо было ждать «Галлинетту», «Марипар» и «Моришу», которым требовалось для переправы через порог шесть-семь дней.

Действительно, хотя порог Мэпюр и короче порога Атур, зато он представляет больше препятствий. Во всяком случае, понижение уровня воды от одного его конца к другому больше, а именно 12 метров на протяжении 6 километров. Но можно было рассчитывать на расторопность и ловкость экипажа. Чтобы выиграть время, он сделал бы все, что только в человеческих силах.

К тому же расстояние в 60 километров, которое отделяет эти главные два порога, было пройдено меньше чем в пять дней.

От когда-то составлявших целое племя индейцев мэпюров, от которых получило свое название селение, теперь осталось всего несколько семейств сильно изменившегося типа. Расположенная у подножия гранитных глыб деревня имела всего с десяток хижин.

Вот здесь-то маленький отряд должен был расположиться на несколько дней в условиях почти одинаковых с теми, которые имелись в Атуре.

До Сан-Фернандо приходилось оставлять пироги в последний раз. Отсюда до этого города река свободна от порогов. Таким образом, надо было терпеливо переносить эту обстановку, чтобы ни говорил против этого сержант Мартьяль, который сгорал от нетерпения достигнуть скорее Сан-Фернандо.

В Мэпюре не пришлось делать экскурсий, как это довелось в окрестностях горы Пинтадо. Надо было удовольствоваться охотой и гербаризацией. Юноша, сопровождаемый сержантом Мартьялем, живо интересовался научными прогулками Германа Патерна, тогда как охотники доставляли дневную провизию; это было необходимо, так как запасы, сделанные в Урбане и во время предыдущих охот, были бы недостаточны в случае задержки, а пополнить провизию раньше конца путешествия было невозможно.

От Мэпюра до Сан-Фернандо, принимая во внимание извилины Ориноко, надо считать от 130 до 140 километров.

Наконец, 18 сентября после полудня фальки, поднявшиеь вдоль левого берега реки, на котором расположена деревня, соединились с пассажирами. По своему положению Мэпюр принадлежит Колумбии береговая полоса его признавалась нейтральной до 1911 года, а с этого года сделалась колумбийской.

Вальдес и его товарищи, очевидно, постарались, так как переправились через порог в пять дней.

Не теряя времени, пироги были нагружены, и 19 сентября утром снова пустились в путь.

В продолжение этого дождливого дня флотилии пришлось бесконечно лавировать между островками и скалами, которыми покрыта поверхность реки.

Ветер дул с запада и не был благоприятен для движения лодок. Но если бы даже он дул с севера, им все-таки нельзя было бы воспользоваться, так как постоянно приходилось менять направление лодок в узких проходах.

Пройдя устье Сипано, лодки встретили порог Сигвауми, переправа через который отняла всего несколько часов, причем разгружаться не пришлось.

Тем не менее вследствие всех этих задержек пироги достигли за день лишь устья Рио-Вишады, где и остановились на ночь.

Оба берега реки в этом месте представляют разительный контраст. К востоку местность изображена холмами и возвышенностями, сливающимися с горами, отдаленные очертания которых были освещены заходящим солнцем. К западу, напротив, расстилались обширные равнины, орошаемые темными водами Вишады, текущей из колумбийских льяносов и доставляющей большое количество воды в русло Ориноко.

Может быть, Жак Хелло ожидал, что между Фелипе и Варинасом разгорится спор относительно Вишады, так как ее можно было считать за главное русло реки с таким же правом, как Гуавьяре и Атабапо. Однако никакого спора не возникло. Оба противника были уже недалеко от места, где сливались излюбленные ими реки. Там они могли иметь достаточно времени для споров на месте и при полном знании всех деталей.

Следующий день приблизил их к этому пункту на 20 километров. В этой части реки, свободной от рифов, движение лодок сделалось легче. Рулевые смогли в течение нескольких часов воспользоваться парусами и достигнуть таким образом деревни Матавени, расположенной на левом берегу, около реки того же названия.

Здесь находилась всего дюжина хижин, принадлежащих гуахибосам, которые занимают прибрежные территории Ориноко, главным образом правый берег. Если бы путешественники имели время подняться по Вишаде, они встретили бы несколько таких селений, обитаемых этими индейцами, мягкими по характеру, трудолюбивыми и смышлеными, ведущими торговлю маниокой с купцами Сан-Фернандо.

Если бы Жак Хелло и Герман Патери были одни, они, вероятно, остановились бы у этого притока, как они это сделали в Урбане несколько недель назад. Правда, их экскурсия в Сьерра-Матапей могла окончиться плохо. Тем не менее Герман Патерн счел своим долгом сделать Жаку Хелло это предложение, когда «Мориша» остановилась у Матавени рядом с «Галлинеттой».

— Дорогой Жак, — сказал он, — нам поручено министром народного просвещения, если я не ошибаюсь, сделать научную экскурсию по Ориноко…

— Что ты хочешь этим сказать? — спросил Жак Хелло, удивленный этим замечанием.

— Вот что, Жак… Разве это поручение касается исключительно только Ориноко?

— Ориноко и его притоков…

— Так вот, если говорить правду, мне кажется, что мы несколько пренебрегаем притоками этой прекрасной реки с тех пор, как мы оставили Урбану…

— Ты полагаешь…

— Посуди сам, дорогой друг! Поднимались ли мы по Суапуру, Параруме и по Парагуаце, впадающим с правой стороны?..

— Я не думаю этого.

— Поднимались ли мы на нашей пироге по Мете, самому крупному левому притоку большой венесуэльской реки?

— Нет, мы проехали устье Меты, не проникнув в него.

— А Рио-Сипапо?..

— Мы пренебрегли Рио-Сипапо.

— А Рио-Вишада?

— Мы не исполнили также наших обязанностей и по отношению к Рио-Вишаде.

— И ты шутишь этим, Жак?..

— Да, Герман, ты должен был бы сказать себе, что то, чего мы не сделали на этом пути, никогда не будет поздно сделать на обратном. Ведь они не исчезнут, твои притоки, они даже не высохнут в период засухи, так что мы найдем их на том же самом месте, когда будем спускаться по этой великолепной реке…

— Жак!.. Жак!.. Когда мы будем приняты министром народного просвещения.

— …тогда, простота-натуралист ты этакий, мы скажем ему, этому чиновнику: если бы мы были одни, господин министр, то мы, конечно, сделали бы эти исследования, поднимаясь по Ориноко. Но мы были в компании… в хорошей компании, и мы предпочли сделать путешествие до Сан-Фернандо вместе…

— Мы пробудем там некоторое время, я полагаю? — спросил Герман Патерн.

— Столько, сколько это нужно будет для разрешения вопроса о Гуавьяре и Атабапо, — ответил Жак Хелло, — хотя он и кажется мне разрешенным уже в пользу Мигуэля. Во всяком случае, это отличный повод изучить эти два притока в компании Фелипе и Варинаса. Ты можешь быть уверен, что наша миссия только выиграет от этого и министр народного просвещения поздравит нас по этому поводу самым официальным образом!

Нужно сказать, что этот разговор обоих друзей слышал один только Жан, который находился в это время на «Галлинетте».

Вопреки всем усилиям сержанта Мартьяля, со времени встречи с Жаном Жак Хелло не пренебрегал ни одним случаем, чтобы проявить самую живую симпатию к юноше. Что последний заметил это, в этом не могло быть сомнения. Как же отвечал он на нее?.. Поддавался ли он ей, как можно было ожидать от юноши его лет по отношению к соотечественнику, который проявлял к нему такой интерес, так горячо желал успеха его планам, готов был помочь ему сколько возможно?..

Нет, и это могло даже казаться странным. Как ни был тронут Жан, как ни благодарен он был Жаку Хелло, он держал себя с ним крайне сдержанно, — не потому, что его разбранил бы сержант Мартьяль, если бы было иначе, а вследствие своей скромности и застенчивости.

Когда настал бы час разлуки, когда Жан должен был бы для продолжения своих поисков покинуть Сан-Фернандо, а Жак Хелло — вернуться из своего путешествия обратно, Жан сильно огорчился бы этим… Может быть, он даже сказал себе, что, если бы Жак Хелло был его проводником, он верней достиг бы своей цели…

Поэтому он был очень тронут, когда услыхал, как Жак Хелло говорил своему другу:

— И потом, Герман, этот юноша, которого случай заставил нас встретить и которым я так интересуюсь… Разве он не внушает тебе чрезвычайной симпатии?..

— Да, Жак!

— Потому что, чем больше я думаю о нем, Герман, тем больше боюсь, что если он хорошо сделал, подчинившись сыновнему чувству и предприняв это путешествие, то, с другой стороны, перед ним встанут скоро такие препятствия, которых он не сможет победить! Если он получит новые указания в Сан-Фернандо, разве не бросится он в область верхнего Ориноко или он захочет идти туда… В этом детском теле сильная душа!.. Достаточно немного понаблюдать его, достаточно видеть его, чтобы понять, что чувство долга доведено в нем до героизма!.. Не правда ли, это и твое мнение, Герман?

— Я разделяю, Жак, твое мнение о молодом Керморе, и ты прав, опасаясь за него…

— Кого он имеет в качестве руководителя, в качестве защитника? — продолжал Жак Хелло. — Старого солдата, который, конечно, позволит убить себя за него… Но разве ему нужен такой спутник?.. Нет, Герман, если хочешь знать мою мысль до конца, по-моему, лучше, чтобы этот несчастный ребенок не нашел никаких указаний, касающихся его отца…

Если бы Жак Хелло мог видеть Жана в тот момент, когда он говорил это, он заметил бы, что тот встал с поднятой головой, блестящими глазами, потом опустился, подавленный мыслью, что ему, может быть, не удастся достигнуть своей цели, что ему суждено вернуться, потерпев неудачу…

Однако после этой минуты слабости надежда вернулась к Жану, когда он услышал, как Жак Хелло говорил дальше:

— Нет! Нет!.. Это было бы слишком жестоко по отношению к Жану. Я хочу верить, что его поиски увенчаются успехом!.. Четырнадцать лет назад полковник Кермор был в Сан-Фернандо… в этом нет никакого сомнения… Там Жан узнает, что сталось с его отцом… Ах! Я хотел бы иметь возможность сопровождать его!

— Я понимаю тебя, Жак… Ему нужен был бы такой проводник, как ты, а не как этот старый служака, который не столько его дядюшка, сколько его тетка!.. Но чего ты хочешь?.. Наш путь не может быть его путем. Кроме того, эти притоки, которые мы должны исследовать на обратном пути…

— Разве за Сан-Фернандо нет притоков? — заметил Жак Хелло.

— Если хочешь, да… Я тебе назову даже замечательные: Кунукунума, Кассиквиар, Мавака… Но в этом направлении наша экспедиция завела бы нас к истокам Ориноко.

— А почему бы нет, Герман?.. Исследование было бы полнее, вот и все… И, конечно, министр народного просвещения не был бы недоволен этим…

— Министр… министр, Жак! Ты вертишь его так и сяк под всякими соусами!.. Ну а если Жан Кермор должен будет продолжать свои поиски не в сторону Ориноко… если ему придется углубиться в колумбийские льяносы… если, наконец, он должен будет спуститься к бассейну Рио-Негро и Амазонки…

Жак Хелло ничего не ответил, так как это было невозможно. В крайнем случае — он хорошо понимал это — можно было продолжать путешествие до истоков Ориноко, это все-таки было бы в пределах порученной ему области… Но оставить бассейн реки и даже территорию Венесуэлы, чтобы следовать за юношей в Колумбию или Бразилию… Нет, это было невозможно.

В соседней пироге Жан, стоявший на коленях в своей каюте, слышал все… Он знал, какую симпатию он внушал своим спутникам… Он знал также, что ни Жак Хелло, ни Герман Патерн не верили в родство, которое соединяло будто бы его с сержантом Мартьялем. На чем основывали они это свое неверие и что подумал бы его старый друг, если бы он узнал об этом?..

Не спрашивая себя о том, что готовит ему будущее, придет ли ему когда-нибудь на помощь храбрый, преданный ему Жак Хелло, он радовался, что встретил в пути этого самоотверженного соотечественника.

Глава тринадцатая. ПОКЛОНЕНИЕ ТАПИРУ

На другой день утром, 21 сентября, когда путешественники оставили маленький порт Матавени, они находились всего в трех с половиной днях пути от Сан-Фернандо. Не окажись какой-нибудь случайной задержки — даже если бы им не благоприятствовала погода, — они должны были достигнуть цели своего путешествия через 80 часов.

Плавание началось при обыкновенных условиях — под парусами, когда это позволял ветер, под шестами, когда пирогам можно было пользоваться затишьем за многочисленными поворотами реки, и при помощи бечевы, когда шесты не могли преодолеть силы течения.

Температура стояла высокая. По небу плыли тяжелые облака, разражавшиеся иногда крупным теплым дождем. Затем показывалось жаркое солнце и приходилось прятаться в каюты. В общем, ветер был слабый, прерывистый и недостаточный для освежения раскаленной атмосферы.

В реку, в особенности с левой стороны, впадало множество безымянных притоков, русла которых должны были высохнуть в период засухи.

Не раз путешественники встречали лодки с пиароанцами, занимающими правый берег этой части Ориноко.

Эти индейцы доверчиво подходили к пирогам и предлагали свои услуги тянуть бечеву. Их охотно нанимали, платя за это кусками материи, бусами и сигаретами. Индейцы эти — хорошие гребцы, и их охотно берут для переправы через пороги.

Таким образом, флотилия пристала к деревне Августино с целым конвоем лодок. Расположена эта деревня на правом берегу реки. Шаффаньон ничего не говорит о ней потому, что во время его путешествия ее не существовало.

К тому же индейцы мало оседлы. Как они бросают сделанную из коры лодку, переправившись через реку, так же оставляют они и хижину, выстроенную ими на несколько дней вместо палатки.

В деревне было около 40 хижин цилиндрической или цилиндро-конической формы, а число ее жителей достигало 200 человек.

Высадившись на берег, Мигуэль и его товарищи могли бы подумать, что в Августино нет ни детей, ни женщин.

Произошло это потому, что женщины и дети, как обыкновенно при приближении иностранцев, убежали в лес.

На берегу показался один из пиароанцев, высокого роста, лет сорока, крепкого сложения, с длинными волосами, выжженными на лбу, с веревочными браслетами на ногах, под коленями и у щиколоток. Этот туземец разгуливал вдоль берега, окруженный десятком других индейцев, которые оказывали ему известные знаки почтения.

Это был кептэн — начальник деревни, построивший ее.

Мигуэль, сопровождаемый другими пассажирами, приблизился к кептэну, который говорил по-венесуэльски.

— Будьте гостями, — сказал тот, протягивая путешественникам руку.

— Мы прибыли всего на несколько часов, — ответил Мигуэль, — и рассчитываем отправиться в дальнейший путь завтра с рассветом.

— На это время, — сказал пиароанец, — ты можешь отдохнуть в наших хижинах… Они к твоим услугам.

— Спасибо, кептэн, — ответил Мигуэль, — мы посетим тебя. Но из-за одной ночи не стоит сходить с лодок.

— Как тебе будет угодно.

— Твоя деревня очень красива, — продолжал Мигуэль, поднимаясь на берег.

— Да… она только недавно построена и будет процветать, если ей окажет поддержку губернатор Сан-Фернандо. Я думаю, что иметь лишнюю деревню по течению Ориноко будет полезно президенту республики…

— Мы сообщим ему после нашего возвращения, — ответил Мигуэль, — что кептэн…

— Карибаль, — сказал индеец.

— …кептэн Карибаль, — продолжал Мигуэль, — может рассчитывать, что мы поддержим его интересы как перед губернатором Сан-Фернандо, так и в Каракасе, у президента.

Мигуэль и его товарищи последовали за индейцами в деревню, находившуюся на расстоянии ружейного выстрела от берега.

Жак Хелло и его друг Жан шли рядом впереди сержанта Мартьяля.

— Ваш путеводитель, книга нашего соотечественника, дорогой Жан, — сказал Жак Хелло, — дает, вероятно, о пиароанцах точные сведения, и вы должны знать о них больше нас…

— Там говорится, — ответил юноша, — что эти индейцы невоинственны. Большую часть времени они проводят в глубине отдаленных лесов бассейна Ориноко. Нужно думать, что они захотели попробовать новой жизни, на берегу реки…

— Судя по всему, дорогой Жан, их начальник уговорил их построить в этом месте деревню. Венесуэльское правительство хорошо сделает, поддержав это начинание. И если несколько миссионеров поселятся в Августино, эти пиароанцы станут более цивилизованными.

— Миссионеры!.. Да… эти люди могли бы, может быть, чего-нибудь достигнуть среди индейских племен… если бы они действовали иначе.

Жак Хелло заметил:

— Но, дорогой Жан, об этих вещах люди не думают, когда они молоды…

— О!.. Я стар… — ответил Жан, лицо которого слегка покраснело.

— Стары… в семнадцать лет?..

— Семнадцать лет без двух месяцев и девяти дней, — подтвердил сержант Мартьяль, который вмешался в разговор. — Я нахожу, что стариться тебе нечего, племянник…

— Извините, дядюшка, я себя не буду больше старить, — ответил Жан, который не мог удержаться от улыбки.

Хижина начальника была выстроена под великолепной купой деревьев. Крышей служили ей пальмовые ветви, поднимавшиеся кверху цилиндрической кроной, над которой красовался букет цветов. Единственная дверь вела в единственную комнату диаметром пять метров. Обстановка сводилась к самому необходимому: корзинам, одеялам, столу, нескольким грубо сделанным сиденьям и к самым простым принадлежностям хозяйства индейцев: лукам, стрелам и различным инструментам.

Эта хижина была только законченной постройкой; еще накануне совершалась церемония освещения ее — церемония изгнания злого духа.

Когда путешественники вышли из хижины кептэна Карибаля, население Августино собралось уже поголовно. Женщины и дети, успокоенные и созванные отцами, братьями и мужьями, вернулись в деревню. Они ходили от одной хижины к другой, отдыхали под деревьями, спускались к реке, где стояли фальки.

Герман Патерн заметил, что женщины обладали правильными чертами лица, были небольшого роста, хорошо сложены.

Пиароанцы приступили к обычной меновой торговле, практикуемой ими с путешественниками и торговцами, которые едут вверх или вниз по Ориноко. Они предлагали свежие овощи, сахарный тростник, платаносы из породы бананов, которыми индейцы питаются обыкновенно в сушеном или консервированном виде во время своих путешествий.

Вместо этого пиароанцы получили пачки сигар, которые они очень любят, кожи, ожерелья и, казалось, остались очень довольны «щедростью» иностранцев.

Все это, однако, заняло не больше часа. До заката оставалось еще достаточно времени для охотников, чтобы попытать счастья в соседних с Августино лесах.

Предложение поохотиться было сделано Жаком Хелло и Мигуэлем, но воспользовались им только они сами.

Варинас и Фелипе, Жан Кермор и сержант Мартьяль остались, кто в лодках, кто на берегу или в деревне, предоставив охотникам возможность настрелять пекари, оленей, голубей и уток, которым всегда были рады на лодках. Итак, Жак Хелло, Мигуэль и Герман Патерн, с его гербарием, углубились в чащу пальм, тыквенных деревьев и моришалей, расположенную за полями сахарного тростника и маниоки.

Бояться заблудиться было нечего, так как охота предполагалась вблизи Августино. Разве только охотничья страсть увлекла бы охотников вглубь леса.