Как читатель помнит, сержант Мартьяль нес Жана на руках. Варинас, Фелипе и Мигуэль шли впереди, а сзади следовали Жак Хелло и Герман Патерн. Последний уверял, что ночь сна вернет юноше все его силы. Он имел предосторожность взять с собой аптечку, а что касается ухода, то, конечно, в нем недостатка быть не могло. С другой стороны, все такой же неприятный и непонятный, сержант Мартьяль не переставал держаться поодаль от Патерна, и когда последний захотел подойти, он проворчал:

— Хорошо, хорошо!.. Мой племянник дышит так же, как вы или я… и нам ничего не надо; как только «Галлинетта» будет в порту…

— Через несколько часов, — заметил Жак Хелло, который знал от Вальдеса и Паршаля, что пироги прибудут в город до ночи.

— Это хорошо, — сказал сержант Мартьяль. — Только бы нам найти хорошую постель в Сан-Фернандо… Кстати… благодарю вас, что спасли ребенка!

Очевидно, он решил, что по крайней мере должен хоть в этой короткой и простой форме выразить свою благодарность. Но каким странным тоном он произнес это и каким подозрительным взглядом посмотрел на Жака Хелло…

Последний ответил лишь поклоном головы и отстал на несколько шагов. Таким образом потерпевшие крушение добрались до города, где, по указанию Мигуэия, сержант Мартьяль смог нанять две комнаты, в одной из которых Жан мог быть устроен удобнее, чем в каюте «Галлинетты».

Герман Патерн несколько раз в течение вечера — но без товарища, который не ходил с ним, — приходил узнавать о здоровье юноши. Единственный ответ, который он получил, заключался в кратком сообщении, что все идет как нельзя лучше и что могут обойтись без его услуг, за которые его благодарят.

Правда, молодой Кермор спал спокойно, а как только пирога остановилась в порту, Вальдес принес чемодан с платьем, которое сержант Мартьяль приготовил на завтра.

На другой день, когда Герман Патерн явился в качестве доктора и друга, его приняли только как друга, не без ворчания дядюшки.

И действительно, во врачебных услугах не было нужды: отдохнув от усталости прошлого дня, Жан чувствовал себя совершенно здоровым.

— Я же вам говорил, что все хорошо! — объявил еще раз Мартьяль.

— Я обязан жизнью Хелло, — сказал Жан, — и когда я его увижу… Я не знаю, как я смогу выразить ему…

— Он только исполнил свой долг, — ответил Герман Патерн.

— Хорошо, хорошо, — пробурчал сержант Мартьяль, — когда мы встретим вашего друга Хелло?

Его не встретили, однако, — по крайней мере в это утро. Не держался ли он в стороне нарочно?.. Или ему казалось неприличным идти выслушивать благодарность, которую он заслужил своим поведением? Достоверно лишь одно: что он оставался на борту «Мориши», очень задумчивый, хмурый. После того как Герман Патерн сообщил ему о здоровье юноши, никто не мог добиться от Хелло и четырех слов.

Однако Жак Хелло и Жан увиделись после обеда. Первый, несколько смущенный, — сержант Мартьяль прикусил себе ус, наблюдая его, — взял протянутую ему руку, но не пожал ее с обычной простотой.

Эта встреча случилась у Мирабаля. Жак Хелло был здесь со своим рекомендательным письмом. Что касается сержанта Мартьяля и Жана, то их привело сюда желание получить указания, касающиеся полковника Кермора.

Мирабаль не скрыл своего удовольствия видеть путешественников. Он заявил, что отдает себя в полное их распоряжение и сделает все возможное, чтобы быть им полезным. Симпатия, которую он проявлял по отношению к путешественникам, сказывалась в его предложениях, в той поспешности, с какой он давал всякие разъяснения. Он видел доктора Крево во время его проезда… Он вспоминал Шаффаньона и был счастлив, что мог оказать ему услугу… Он был готов сделать то же самое для Жака Хелло и Германа Патерна… для сержанта Мартьяля и его племянника, которые могли рассчитывать на него при всяких обстоятельствах.

Юноша объяснил мотивы, которые привели его в Венесуэлу, и это лишь увеличило симпатию к нему Мирабаля.

Помнил ли старик, что полковник Кермор был 14 лет назад в городе Сан-Фернандо?.. Ответ не мог удовлетворить юношу. Мирабаль не помнил ничего о полковнике с таким именем и о его пребывании в Сан-Фернандо.

На лице Жана появилось выражение глубокого горя, и на глазах показались слезы.

— Господин Мирабаль, — спросил тогда Жак Хеллоу — давно ли вы здесь?..

— Больше сорока лет, — ответил старик. — Я оставлял Сан-Фернандо лишь очень редко и на короткие промежутки. Если бы такой путешественник, как полковник Кермор, провел здесь несколько дней, то я, конечно, видел бы его… беседовал бы с ним. Наш город не настолько велик, чтобы иностранец мог в нем остаться незамеченным, и я знал бы о его пребывании.

— Ну а если… он хотел остаться неизвестным?

— На этот счет я ничего не могу вам сказать, — ответил Мирабаль. — Разве у него были основания к этому?..

— Да, — оказал Жан, — мой отец покинул Францию четырнадцать лет назад, и его друзья узнали о его отъезде лишь гораздо позже. Мой дядя… сержант Мартьялъ… и тот не был посвящен в планы своего полковника.

— Конечно, нет! — воскликнул старый солдат. — Потому что я сумел бы помешать ему.

— А вы, мое дорогое дитя? — спросил Мирабаль.

— Я не жил тогда в доме отца, — ответил Жан с некоторым смущением.

— Моя мать и я были в колониях, и когда мы возвращались во Францию, она погибла во время бури… Я… я был спасен, и несколько лет спустя, когда я вернулся в Бретань, мой отец уже покинул Нант… и мы не знаем, что с ним сталось.

Очевидно, в жизни юноши была какая-то тайна, которую уже предчувствовал Жак Хелло. Но так как он не считал себя вправе допрашивать его, то держался крайне сдержанно. Не мог подлежать сомнению лишь тот факт, что полковник Кермор уже оставил страну, когда вернулся его сын, и что сержант Мартьяль — был ли он родственником или нет — не знал, куда он уехал.

— Но вы все-таки имеете, — сказал Мирабаль, — серьезные основания думать, мое дорогое дитя, что ваш отец был в Сан-Фернандо?

— Не только серьезные, сударь, но фактические.

— Какие же?

— Письмо из Сан-Фернандо, написанное моем отцом, им подписанное и полученное одним из его друзей в тысяча восемьсот семьдесят девятом году.

— Да, это действительно серьезный факт. Но, может быть, — прибавил Мирабаль, — существует другой город того же названия в Венесуэле, к востоку от Ориноко? Например, Сан-Фернандо на Апуре?

— Письмо пришло из Сан-Фернандо на Атабапо и имело почтовый штемпель от двенадцатого апреля тысяча восемьсот семьдесят девятого года.

— Почему же, мое дорогое дитя, вы не взялись тотчас же за исполнение вашего плана?

— Потому что мой дядя и я узнали об этом письме всего три месяца назад. Друг, которому оно было адресовано, никому не должен был сообщать в нем, и только после его смерти мы получили это письмо от семьи покойного. А если бы я был вблизи отца, когда он уезжал, он остался бы!..

Мирабаль, глубоко тронутый, привлек к себе Жана и поцеловал его. Что мог он сделать, чтобы прийти ему на помощь? Один только факт был очевиден: что полковником Кермором было написано письмо, помеченное 12 апреля 1879 года, и что письмо было отправлено из Сан-Фернандо на Атабапо.

— И все-таки, — сказал Мирабаль, — я не могу ничего припомнить… ничего… хотя я и был в то время в Сан-Фернандо.

— Как! — воскликнул юноша. — Ведь мой отец проезжал здесь!.. Он должен был пробыть здесь некоторое время… Не мог же он не оставить никаких следов!..

И он зарыдал, потеряв, по-видимому, после этих безотрадных утверждений Мирабаля после днюю надежду.

— Не отчаивайтесь, Жан, — заметил Жак Хелло, тоже еле сдерживавший свое волнение. На этот раз он не сказал: «Мой дорогой Жан». — Конечно, полковник Кермор мог быть в Сан-Фернандо, и Мирабаль мог не знать об этом.

Старик поднял голову.

— Другие лица, может быть, знали его… — продолжал Жак Хелло. — Мы будем искать… мы расспросим. Повторяю вам, Жан, не надо отчаиваться.

Сержант Мартьяль молчал. Он смотрел на юношу. Он, казалось, повторял ему то, что не раз говорил перед отъездом: «Ты увидишь, мое бедное дитя, что мы сделаем лишь бесполезное путешествие!..»

— Наконец, — прибавил Мирабаль в заключение, — так как возможно, что я лишь случайно ничего не знал о полковнике Керморе, я предприму поиски. Я справлюсь у жителей Сан-Фернандо. Я тоже уверяю вас, что не нужно отчаиваться. Что ваш отец был в Сан-Фернандо, это не подлежит сомнению. Но под своим ли именем он путешествовал?

Да! Оставалось еще это предположение, в общем, довольно возможное, хотя трудно было объяснить себе, зачем бы полковник стал скрывать свое имя и свое звание.

— Может быть, — заметил Жак Хелло, — полковник Кермор хотел проехать Сан-Фернандо неузнанным!

— С какой целью? — спросил Мирабаль.

— Мой отец перенес большие несчастья, — ответил юноша, сердце которого сильно билось. — После смерти моей матери он думал, что остался один на свете.

— А вы, мое дорогое дитя?..

— Он думал, что я умер… — ответил Жан.

Сержант Мартьяль не переставал ворчать в своем углу. Очевидно, такого рода допрос не совсем ему нравился. Это касалось таких подробностей, которые он всегда хотел держать в полной тайне.

Ни Мирабаль, ни Жак Хелло не настаивали. В конце концов, было ясно, что полковник Кермор, испытавший много горя, счел нужным уехать тайно, — настолько тайно, что его старый товарищ по оружию ничего об этом не знал. Таким образом, не было ничего невероятного в том, что он переменил имя, не желая, чтобы когда-нибудь открыли место, где он доканчивал свою разбитую столькими испытаниями жизнь.

Сержант Мартьяль и юноша после этого откланялись Мирабалю и ушли, оба глубоко опечаленные. Старик все же обещал им, что он узнает все, что ему удастся, о полковнике Керморе, и не было сомнения, что он сдержит это обещание.

Вернувшись в гостиницу, сержант Мартъяль и Жан не выходили больше в этот день.

На другой день, по совету Мигуэля, Жан имел свидание с губернатором…

Генерал ничего не мог сообщить ему о его отце. Он находился в Сан-Фернандо всего 5 лет. Но если он не мог дать никаких указаний юноше, зато он охотно согласился помочь Мирабалю в его розысках.

В этот второй день дело не продвинулось ни на шаг. Сержант Мартьяль не переставал сердиться!.. Приехать так далеко, испытать столько опасностей — и все напрасно!.. Как мог он быть настолько слабохарактерным, чтобы согласиться на это путешествие? Как мог он быть настолько податливым, чтобы предпринять его?.. Тем не менее он решил не упрекать Жана, так как это значило бы увеличить его горе, а он видел его и без того удрученным и погруженным в отчаяние…

Жак Хелло со своей стороны тоже занимался собиранием сведений. Его поиски были тщетны. Вернувшись на «Моришу», он предался такой скорби, что Герман Патерн начал бояться за него. Его друг, такой словоохотливый, такой общительный, обладавший таким ровным характером, едва отвечал на вопросы.

— Что с тобой?.. — спросил его Герман Патерн.

— Ничего.

— Ничего!.. Иногда это значит: все… Конечно, положение этого бедного юноши очень печально, я согласен с этим. Но ты не должен забывать ради этого своей цели…

— Своей цели!..

— Полагаю, что министр народного просвещения послал тебя на Ориноко не для поисков полковника Кермора…

— Почему бы нет?..

— Послушай, Жак!.. Будем говорить серьезно… Тебе удалось спасти сына полковника Кермора…

— Сына!.. — воскликнул Жак Хелло. — А!.. Сына!.. Нет, Герман, может быть!.. Да!.. Быть может, лучше было бы, чтобы Жан погиб, если ему не суждено отыскать своего отца…

— Я не понимаю, Жак…

— Есть вещи, в которых ты ничего не понимаешь!

— Благодарю!

Герман Патерн решил не расспрашивать больше своего товарища. Он невольно задавал себе вопрос, что бы могло значить это все усиливающееся чувство расположения Жака Хелло к молодому Кермору.

На следующий день, когда Жан с сержантом Мартьялем пришли к Мирабалю, этот последний собирался вместе с Жаком Хелло отдать им визит.

Из опроса жителей Сан-Фернандо вытекало, что, действительно, 12 лет назад какой-то иностранец останавливался в городе. Был ли этот иностранец француз?.. Никто не мог этого сказать, так как он, по-видимому, имел основания сохранять самое строгое инкогнито.

Жану показалось, что это был проблеск света в таинственной истории. Не отдавая себе отчета в причинах, он твердо поверил вдруг в то, что этот иностранец был его отец.

— А когда этот иностранец оставил Сан-Фернандо, Мирабаль, — спросил он,

— было ли известно, куда он направился?..

— Да, мое дитя… Он направился в область верхнего Ориноко.

— И с тех пор… никаких известий?

— Что с ним сталось — это неизвестно.

— Может быть, это можно узнать, — сказал Жак Хелло, — обследовав ту часть реки?

— Это было бы очень опасной экспедицией, — заметил Мирабаль, — и решаться на нес, имея такие шаткие указания…

Сержант Мартьяль подтвердил жестом опасения, выраженные Мирабалем.

Жан помолчал, но по его решительному виду, по блеску его глаз видно было твердое намерение продолжать экспедицию, как опасна она ни была, и, не оставляя своих планов, идти до конца.

Мирабаль хорошо понял это, когда Жан сказал ему:

— Благодарю вас, господин Мирабаль, благодарю также и вас, Хелло, за все, что вы сделали… В то время, когда мой отец был здесь, в городе видели иностранца… Это совпадает с тем временем, когда отец писал свое письмо из Сан-Фернандо.

— Конечно… Но заключать отсюда, что это был полковник Кермор, все-таки рискованно… — заметил старик.

— Почему? — воскликнул Жак Хелло. — Разве нет шансов, что это окажется именно он?

— Ну… так как этот иностранец отправился в область верхнего Ориноко,

— сказал Жан, — то и я отправлюсь туда…

— Жан… Жан!.. — воскликнул сержант Мартьяль, бросившись к юноше.

— Отправлюсь! — повторил Жан тоном, в котором чувствовалась непоколебимая решимость.

Затем, обернувшись к Мирабалю, он спросил:

— Есть ли на верхнем Ориноко какие-нибудь городки, какие-нибудь деревни, куда я мог бы направиться и где мог бы получить сведения о… моем отце?

— Деревни?.. Их имеется несколько: Гуачапана, Эсмеральда… есть и другие… По моему мнению, однако, если возможно напасть на следы вашего отца, мое дорогое дитя, то за истоками Ориноко… в миссии Санта-Жуана.

— Мы уже слышали об этой миссии, — ответил Жак Хелло. — Давно ли она существует?..

— Она основана вот уже несколько лет, — ответил Мирабаль, — и я полагаю, что она находится на пути к процветанию.

— Это испанская миссия?..

— Да, во главе ее стоит испанский миссионер… отец Эсперанте.

— Как только наши приготовления к путешествию будут закончены, — объявил Жан, — мы отправимся в Санта-Жуану…

— Мое дорогое дитя, — сказал старик, — я не могу скрыть от вас, что по течению верхнего Ориноко вас ожидают большие опасности, трудности, лишения, что вы можете попасть в руки индейцев, которые мстят европейцам за их вторжение и отличаются большой жестокостью… или шайки квивасов, которыми командует теперь беглый каторжник из Кайенны…

— Я не задумаюсь идти навстречу этим опасностям, чтобы отыскать моего отца.

Этим ответом юноши окончилось свидание. Мирабаль понял, что ничто не могло бы остановить Жана. Он пойдет до конца, как сказал.

Сержант Мартьяль в отчаянии поплелся за Жаном, который провел весь остальной день на «Галлинетте».

Когда Жак Хелло остался один с Мирабалем, последний указал ему, каким бесчисленным опасностям подвергался сын полковника Кермора, имея лишь старого солдата в качестве проводника.

— Если вы имеете какое-либо влияние на него, господин Хелло, — прибавил он, — отговорите его от этого плана, который основан на таких недостоверных фактах… Помешайте его отправлению.

— Ничто не остановит его, — сказал Жак Хелло. — Я знаю его… ничто!

Жак Хелло вернулся на «Моришу» более озабоченный, чем когда-либо; он не ответил даже на вопросы своего товарища.

Сидя на корме фальки, Жак Хелло следил за Вальдесом и двумя другими матросами, которые приготовляли пирогу к дальнему путешествию. Ее надо было совершенно разгрузить, чтобы осмотреть дно и затем произвести полный ремонт, необходимый после последнего перехода и крушения на берегу Сан-Фернандо.

Жак Хелло наблюдал также и за Жаном, который следил за этой работой. Может быть, юноша ждал, чтобы Жак Хелло заговорил с ним… сказал ему что-нибудь о трудности его планов… попытался отговорить его…

Но Жак Хелло оставался нем и неподвижен. Погруженный в свои размышления, он, казалось, был охвачен какой-то одной мыслью… одной из тех, которые, как гвоздь, сидят в голове… которые жгут мозг.

Наступил вечер.

Около восьми часов вечера Жан собрался уходить в гостиницу.

— Добрый вечер, Хелло!.. — сказал он.

— Добрый вечер… Жан… — ответил Жак Хелло, который поднялся на ноги с таким видом, как будто хотел последовать за юношей.

Жан шел, не поворачивая головы, и на расстоянии ста шагов скрылся за хижинами.

Сержант Мартьяль стоял на берегу, очень взволнованный принятым решением. Наконец он решился и подошел к «Морише».

— Господин Хелло, — пробормотал он, — я хочу сказать вам два слова.

Жак Хелло тотчас вышел на берег и подошел к старому солдату.

— Что вы хотите от меня, сержант? — спросил он.

— Если бы вы были так любезны… уговорить моего племянника, который, может быть, вас послушает… не предпринимать этого путешествия.

Жак Хелло пристально посмотрел на сержанта Мартьяля. Затем после некоторого колебания он ответил:

— Я не буду уговаривать его, потому что это было бы бесполезно, вы сами знаете это… и даже при условии, если вы согласитесь… я принял решение…

— Какое?

— Решение сопровождать Жана…

— Вы?.. Сопровождать моего племянника?..

— Который совсем не ваш племянник, сержант!

— Его?.. Сына полковника?..

— Не сына… а дочь… дочь полковника Кермора!..