9. ПРИКЛЮЧЕНИЯ КАЛЮМАХ

Калюмах здесь, на плавучем острове, в двухстах милях от американского континента! Это было невероятно!

Но прежде всего надо было убедиться, жива ли еще несчастная, можно ли ее спасти? Миссис Барнет, опустившись на колени, расстегнула одежду юной эскимоски, в теле которой, казалось, еще теплилась жизнь, и, приложив ухо к ее груди, стала слушать. Сердце Калюмах билось чуть слышно, но все же билось. У нее оказалась только рана на руке, которая сильно кровоточила, но не была опасна. Мэдж остановила кровь, перевязав рану своим платком.

Между тем миссис Барнет, обняв Калюмах, приподняла ей голову, влила в разжатый рот несколько капель бренди и смочила ей лоб и виски снегом.

Прошло несколько минут. Миссис Барнет и Мэдж не решались произнести ни слова в смертельном страхе, как бы жизнь в этом неподвижном теле окончательно не угасла.

Внезапно из груди Калюмах вырвался едва слышный вздох. Руки ее слабо зашевелились, и, еще не открывая глаз и не видя той, которая спасла ее, она прошептала:

— Госпожа Полина! Госпожа Полина!

Услышав свое имя, путешественница замерла от изумления. Неужели Калюмах по собственному побуждению явилась сюда, на этот блуждающий остров, чтобы разыскать чужестранку, которая была когда-то добра к ней? Но как могла она узнать обо всем и как добралась до острова Виктории, оторванного от всякой земли? Как, наконец, могла она догадаться, что льдина унесла далеко от континента и миссис Барнет и всех остальных обитателей форта Надежды? Все это было и в самом деле непонятно.

— Она жива, она не умрет! — сказала Мэдж, почувствовав под рукой теплоту этого дотоле безжизненного тела.

— Несчастное дитя! — прошептала миссис Барнет, глубоко растроганная. — Почти умирая, она произносила мое имя! Мое имя было на ее устах!

Но вдруг Калюмах приоткрыла глаза; ее взгляд, сперва робкий, испуганный, блуждающий, остановившись на миссис Барнет, внезапно оживился. На мгновение, только на одно мгновение увидела она ее, но этого было достаточно. Юная эскимоска сразу узнала «свою добрую госпожу». Калюмах еще раз повторила имя путешественницы, и рука ее слегка приподнялась и опустилась в ладонь миссис Барнет.

Заботы двух женщин быстро привели Калюмах в чувство. Причиной крайнего ее изнеможения была не только усталость, но и голод. Как потом узнала миссис Барнет, девушка не ела двое суток. Несколько кусочков холодной дичи и глоток бренди восстановил ее силы, и не прошло и часа, как она уже шла со своими друзьями к форту Надежды.

Но в этот час, сидя на песке между миссис Барнет и Мэдж, Калюмах сначала излила им свою благодарность и любовь, а затем начала свой рассказ. Нет! Она не забыла чужестранок из форта Надежды, и образ миссис Барнет всегда жил в ее памяти. Нет, не случай забросил ее, полумертвую, на берег острова Виктории!

Вот что в кратких словах поведала Калюмах Полине Барнет.

Читатель помнит, что в первое свое посещение форта Надежды юная эскимоска обещала друзьям вернуться к ним летом.

Прошла долгая полярная ночь, и наступил май. Исполнить данное обещание Калюмах почитала своим долгом. Она покинула поселок в Новой Джорджии, где провела зиму, и в сопровождении одного из своих родственников направилась к полуострову Виктории.

Шесть недель спустя, в половине июня, она добралась до пределов Новой Британии, лежащей недалеко от мыса Батерст. Она прекрасно узнала вулканы вокруг залива Ливерпул и, пройдя еще миль двадцать, очутилась у Моржовой бухты, где вместе со своими родными не раз охотилась на тюленей. Но по ту сторону бухты, на севере, было пусто! Берег прямой линией уходил к юго-востоку. Ни мыса Эскимосов, ни мыса Батерст!

Калюмах поняла, что случилось: либо вся эта часть материка, ставшая с некоторых пор островом Викторией, поглощена волнами, либо она блуждает по океану!

Не найдя тех, к кому она так стремилась издалека, Калюмах заплакала.

Между тем ее шурина, эскимоса, эта катастрофа нисколько не поразила. Среди кочевых племен Северной Америки существовало весьма распространенное предание, что территория мыса Батерст тысячи веков тому назад не составляла одного целого с материком и что наступит время, когда силами природы она снова отделится от него. Поэтому-то эскимосы и были так удивлены, увидев, что лейтенант Гобсон основал факторию как раз у подножья мыса Батерст. Но то ли из чрезмерной осторожности, свойственной их племени, то ли из чувства неприязни, которую питает всякий туземец к иноплеменнику, завладевшему его землей, эскимосы ничего не сказали лейтенанту Гобсону. К тому же фактория была уже построена. Этого предания, которое ничем не подтверждалось и было всего лишь одной из многочисленных легенд о происхождении полярных стран, Калюмах не знала и потому не предостерегла обитателей форта Надежды об угрожавшей им опасности.

Если бы эскимосы предупредили Джаспера Гобсона, он бы не доверился этой земле, которая к тому же отличалась такими странными свойствами, и стал бы искать для фактории другое, более надежное место.

Когда Калюмах обнаружила исчезновение мыса Батерст, она начала искать своих друзей по ту сторону залива Уошберн, но и там не оказалось никаких следов тех, кого ей так хотелось видеть. Отчаявшись их найти, она вернулась обратно на запад, на рыбные промыслы Русской Америки.

Итак, Калюмах и ее шурин покинули окрестности Моржовой бухты в последних числах июня. Они снова пошли прибрежной дорогой и к концу июля, проделав все это бесполезное путешествие, возвратились в Новую Джорджию.

Калюмах уже не надеялась когда-нибудь увидеть ни миссис Барнет, ни ее товарищей из форта Надежды. Она решила, что все они погибли в пучинах океана.

В этом месте своего рассказа юная эскимоска глазами, полными слез, взглянула на миссис Барнет и нежно пожала ей руку. Потом, шепча молитву, она возблагодарила бога, который спас ее именно этой рукою друга.

Возвратившись домой к своим близким, Калюмах зажила прежней жизнью. Она работала вместе с родными на рыбных промыслах Ледового мыса, расположенного почти на семидесятой параллели, в шестистах милях от мыса Батерст.

Вся первая половина августа прошла без особых событий. Но в конце месяца разразился свирепый шторм, который так встревожил Джаспера Гобсона. Охватив, казалось, весь Северный Ледовитый океан, буря распространилась даже за пределы Берингова пролива. У Ледового мыса она бушевала так же неистово, как и над островом Викторией. В это время блуждающий остров находился всего лишь в двухстах милях от материка, как это установил на основании своих наблюдений Джаспер Гобсон.

Слушая рассказ Калюмах, миссис Барнет, прекрасно осведомленная о положении острова, сопоставляла в уме все происшедшее, стараясь найти разгадку этих необычайных событий, а главное — объяснить себе появление на острове юной туземки.

Первые дни бури эскимосы Ледового мыса провели, забившись в свои хижины, не имея возможности выйти из дома, а тем более на рыбную ловлю. Однако в ночь с 31 августа на 1 сентября Калюмах решила отправиться на берег. Она шла, не страшась ветра и дождя, бушевавших вокруг, и тревожно вглядывалась в разъяренное море, вздымавшееся во мраке подобно горной цепи.

Вдруг вскоре после полуночи ей показалось, что под напором урагана вдоль берега двигается какая-то огромная, бесформенная масса. Ее глаза, зоркие, как у всех туземцев, привыкших к мраку долгих полярных ночей, не могли ее обмануть. Громада плыла в двух милях от берега, но то не был ни кит, ни корабль и, судя по времени года, ни айсберг.

Впрочем, Калюмах даже не размышляла. Ей представилось странное видение. В ее возбужденном мозгу возникли образы друзей. Она снова видела их всех: миссис Барнет, Мэдж, лейтенанта Гобсона и милого ребенка, которого когда-то в форте Надежды она осыпала нежными ласками. Да, это были они, буря уносила их на этой плавучей льдине.

Калюмах ни минуты не сомневалась и не колебалась. Надо было сообщить погибающим то, о чем они, быть может, и не подозревали: что земля близко. Девушка возвратилась к себе в хижину, взяла факел из просмоленной пакли, какими эскимосы пользуются ночью во время рыбной ловли, зажгла его и, взбежав на вершину Ледового мыса, начала им размахивать.

Этот огонь в ночь на 1 сентября и заметили сквозь густой туман находившиеся на мысе Майкл Джаспер Гобсон и сержант Лонг.

С каким радостным волнением увидела тогда Калюмах ответный сигнал — зажженный Джаспером Гобсоном костер из елей, бросавший свой красноватый отблеск на американский берег, о близости которого лейтенант и не подозревал!

Но вскоре все погасло. После недолгого затишья ураган, который налетал теперь с юго-востока, разразился с новой силой.

Калюмах поняла, что плавучий остров, — «ее добыча», как она мысленно назвала его, — ускользает от нее, что к берегу его не прибьет. Она видела его, этот остров, она понимала, что он исчезает во мраке ночи, вновь уходит в открытое море.

Для юной эскимоски это были ужасные минуты. Она твердила себе, что должна во что бы то ни стало предупредить друзей, и тогда, возможно, у них будет еще время действовать, а каждый упущенный час отдаляет их от материка…

Калюмах не колебалась. Ее каяк, этот утлый челн, в котором она не раз бросала вызов бурям океана, был здесь. Она вскочила в него, столкнула его в море, стянула вокруг пояса своей куртки из тюленьей кожи гибкие края каяка, схватила пагай и устремилась в ночную тьму.

В этом месте рассказа юной Калюмах миссис Барнет нежно прижала к груди отважную девушку. Мэдж, слушая, плакала.

Когда Калюмах бросилась в разъяренные волны, бешеные порывы ветра не только не мешали ей, а скорее помогали, унося в открытое море. Они приближали ее к бесформенной массе, которую она еще смутно различала в темноте.

Валы перекатывались через каяк, но они были бессильны причинить вред нетонущей лодке, которая, будто соломинка, неслась по гребням волн. Каяк не раз накренялся, но Калюмах одним движением весла выпрямляла его.

Наконец, после целого часа борьбы она стала яснее различать очертания острова. Сомнений не было: цель была близка, до острова оставалось всего четверть мили.

Тогда во тьме и раздался ее крик, который услышали лейтенант Гобсон и сержант Лонг.

Но тут течение, для которого лодка была более доступна, чем остров Виктория, с непреодолимой силой стало уносить эскимоску на запад. Тщетно пыталась она устоять против него. Легкий каяк летел, как стрела. Калюмах снова закричала, но она была уже далеко и никто ее не услышал. Когда первый луч солнца озарил бушующее море, земля Новой Джорджии, которую она покинула, и блуждающий остров, к которому она стремилась, лишь смутно вырисовывались на горизонте.

Но юная эскимоска не отчаивалась. Вернуться на материк было теперь уже невозможно. Ее отталкивал от него тот бешеный встречный ветер, который уносил остров и в течение тридцати шести часов увлек его с помощью прибрежного течения на двести миль в открытое море.

Оставалось одно: догонять остров, удерживая каяк в том же течении и в тех же водах, которые неудержимо уносили его вперед!

Но увы! Силы изменили мужественной Калюмах. Бедную девушку вскоре стал мучить голод. Усталая и обессиленная, она уже не могла управлять своим челном.

Девушка боролась еще несколько часов, и ей казалось, что остров уже близко, но оттуда никто ее не видел — в этом необъятном океане она была едва заметной точкой. Она боролась, даже когда ее обессиленные, окровавленные руки уже отказывались ей служить. Она не сдавалась, борясь из последних сил, пока не потеряла сознание и ее легкий каяк не стал игрушкой ветра и волн.

Что было потом? Она не могла бы сказать. Сколько времени блуждала она так по воле волн, как обломок крушения? Она не знала. Она пришла в себя, лишь когда от внезапного толчка ее каяк разлетелся вдребезги.

Холодная вода, в которую погрузилась Калюмах, вернула ее к жизни, и несколько минут спустя волны выбросили ее, почти умирающую, на песчаный берег.

Это произошло накануне ночью перед рассветом, то есть часа в два-три утра.

С момента, когда Калюмах вскочила в каяк, и до того, когда волны поглотили его, прошло почти трое суток.

Она не знала, к какому берегу прибила ее буря. Был ли это материк или остров, куда она рвалась с такой отвагой? Она не знала, но надеялась? Да, она надеялась, что это был остров: ведь ветер и течение должны были отнести ее в открытое море, а не отбросить назад к побережью!

Эта мысль поддержала ее. Она поднялась и с трудом побрела вдоль берега.

Девушка и не подозревала, что судьба забросила ее в ту часть острова Виктории, которая прежде составляла северный угол Моржовой бухты. Но теперь она не узнала побережья, разрушенного волнами и изменившего после разрыва перешейка свои очертания.

Калюмах шла, затем, изнемогая, останавливалась и, собрав последние силы, снова двигалась дальше. А дорога, словно наперекор ей, удлинялась. На каждой миле ей приходилось огибать берег в тех местах, которыми уже завладело море. Так, едва передвигая ноги, падая и опять поднимаясь, достигла она березовой рощицы, где в то утро отдыхали миссис Барнет и Мэдж. Читатель помнит, что, направляясь к мысу Эскимосов, недалеко от этого места обе женщины увидели на снегу следы ее шагов. Немного дальше бедная Калюмах упала в последний раз и, изнуренная усталостью и голодом, продвигалась уже только ползком.

Но в сердце юной туземки вернулась надежда — в нескольких шагах от берега она, наконец, узнала мыс Эскимосов, у основания которого ее родичи и она останавливались лагерем год назад. Она знала, что до фактории оставалось не более восьми миль и надо было идти дорогой, по которой она не раз ходила, навещая своих друзей из форта Надежды.

Да! Эта мысль сперва поддерживала ее. Но, достигнув берега, она, совсем обессилев, упала на снег и вновь потеряла сознание. Если б не миссис Барнет, она бы погибла!

— Но, — добавила Калюмах, — дорогая моя госпожа, я знала, что вы придете мне на помощь и бог спасет меня вашими руками!

Остальное уже известно! Известно, что какой-то внутренний голос подсказал миссис Барнет и Мэдж обследовать в тот день эту часть побережья и какое-то предчувствие заставило их после остановки в березовой рощице не сразу возвратиться в факторию, а пройти к мысу Эскимосов. Известно также, как оторвалась льдина и как повел себя при этом медведь.

В заключение миссис Барнет добавила, улыбаясь:

— Не я тебя спасла, дитя мое, тебя спас этот благовоспитанный зверь! Без него ты погибла бы, и если он когда-нибудь к нам вернется, мы отнесемся к нему как к твоему спасителю.

Во время этого рассказа силы Калюмах, которую заботливо накормили и приласкали, постепенно восстановились и миссис Барнет предложила ей не мешкая отправиться в форт, где их отсутствие могло вызвать беспокойство. Юная эскимоска тут же поднялась, готовая продолжать путь.

Миссис Барнет в самом деле спешила сообщить Джасперу Гобсону о событиях этого утра, а также о том, что произошло в ночь, когда бушевал шторм и блуждающий остров приблизился к американскому берегу.

Но прежде всего она просила Калюмах сохранить в полной тайне все эти события и все то, что касалось положения острова. Ее появление на острове должно будет рассматриваться как исполнение данного друзьям обещания вернуться к ним с наступлением теплых дней, и все решат, конечно, что она пришла со стороны побережья. Это обстоятельство может даже укрепить обитателей фактории в мысли, что в окрестностях мыса Батерст не произошло никаких изменений, и рассеять все подозрения по этому поводу, если они у кого-нибудь и возникли.

В три часа дня миссис Барнет, юная туземка, опиравшаяся на ее руку, и верная Мэдж повернули на восток, и не было еще пяти часов, когда все трое уже подходили к воротам форта Надежды.

10. КАМЧАТСКОЕ ТЕЧЕНИЕ

Легко себе представить, как встретили обитатели форта юную Калюмах! С ее появлением как бы восстанавливалась прерванная с остальным миром связь. Жены солдат осыпали ее ласками. А она прежде всего бросилась к ребенку и стала нежно его целовать.

Эскимоска была искренно тронута гостеприимством своих друзей-европейцев. И в самом деле, все были ей рады, как никому другому, и с восторгом приняли известие, что она проведет в фактории всю зиму: наступление холодов якобы лишало ее возможности вернуться в свой поселок в Новой Джорджии.

Но если обитатели форта были приятно удивлены появлением эскимоски, то что должен был подумать Джаспер Гобсон при виде Калюмах под руку с миссис Барнет? Он не верил своим глазам. В его мозгу с быстротой молнии промелькнула мысль, что вопреки данным ежедневных измерений остров Виктория в каком-то пункте незаметно соединился с материком.

Миссис Барнет прочла во взгляде лейтенанта это неправдоподобное предположение и отрицательно покачала головой.

Джаспер Гобсон понял, что ничего не изменилось, и стал ждать, когда миссис Барнет объяснит ему неожиданное появление Калюмах.

Несколько минут спустя Джаспер Гобсон и путешественница уже прогуливались у подножья мыса Батерст, и лейтенант жадно слушал ее рассказ о приключениях Калюмах.

Итак, все предположения лейтенанта Гобсона оправдались! Во время бури северо-восточный ветер вырвал блуждающий остров из течения! В ужасную ночь с 31 августа на 1 сентября льдина была на расстоянии всего лишь мили от американского континента! Огонь, который Джаспер Гобсон увидел, не был огнем с корабля, а крик, долетевший до его слуха, не был воплем потерпевшего кораблекрушение! Земля была совсем близко, она была рядом, и, если бы ветер продержался в этом направлении еще какой-нибудь час, остров прибило бы к берегам Русской Америки!

Но тут произошла роковая, гибельная для судьбы острова перемена. Ветер подул с юга и, оттолкнув остров от берега, снова вынес его в открытое море! Мощное течение опять подхватило его в свои воды, и с этой минуты, подгоняемый порывами юго-восточного ветра, он с неимоверной скоростью, которую ничто не могло уменьшить, доплыл до опасного места между двумя противоположными течениями, из которых каждое могло погубить остров вместе со всеми его несчастными обитателями!

В сотый раз лейтенант и миссис Барнет обсуждали случившееся. Наконец, Джаспер Гобсон спросил, насколько велики разрушения между мысом Батерст и Моржовой бухтой.

Миссис Барнет ответила, что в некоторых местах уровень побережья как будто понизился и волны заходят туда, куда прежде не проникали. Потом она рассказала о том, что произошло у мыса Эскимосов и как большая льдина откололась здесь от острова.

Действительно, положение было чрезвычайно опасным. Ледяная основа острова, омываемая снизу сравнительно теплыми водами, постепенно таяла. То, что произошло с мысом Эскимосов, могло каждую минуту случиться и с мысом Батерст. Постройки фактории в любой час дня и ночи грозили рухнуть на дно океана, и единственной надеждой на спасение была зима, зима с ее лютыми морозами. Но она все еще не наступала.

На следующий день, 4 сентября, новое наблюдение лейтенанта Гобсона показало, что положение острова по сравнению с предыдущим днем мало изменилось. Он по-прежнему оставался неподвижным между двумя противоположными течениями, и в тех условиях это было в сущности наиболее благоприятным обстоятельством.

— Пусть только холода застанут нас здесь, пусть ледовые заторы остановят движение острова, а море вокруг замерзнет, — сказал Джаспер Гобсон — и я буду считать наше спасение обеспеченным. Сейчас до берега меньше двухсот миль; решившись пройти это расстояние по крепкому ледяному полю, мы сможем добраться до Русской Америки или до берегов Азии. Но нам нужна зима, зима — во что бы то ни стало и как можно скорее!

Между тем, по приказанию лейтенанта, заканчивались последние приготовления к зимовке. Заготовлялись все необходимые корма для домашних животных на время долгой полярной ночи. Собаки были здоровы и жирели от безделья, но они заслуживали хорошего ухода: ведь бедным животным предстоял немалый труд, когда обитатели форта Надежды покинут остров и пойдут по льду, направляясь к материку. Надо было поэтому сохранить собак сильными, и для «их не жалели мяса, главным образом мяса оленей, которых удавалось подстрелить в окрестностях фактории.

Домашние олени тоже чувствовали себя превосходно. Для них были устроены удобные стойла и в сараях форта запасено много мха. Оленьи самки давали хорошие удои, и миссис Джолиф все время употребляла молоко для приготовления пищи.

Капрал и его жена снова занялись огородом, который дал летом такой обильный урожай. Они еще до снега подготовили землю для посадки щавеля, ложечника и лабрадорского чая. В этих ценных противоцинготных средствах колония не должна была терпеть недостатка.

Что касается дров, то сараи были наполнены ими до самой кровли. Если бы наступила даже самая суровая, морозная зима, когда ртуть замерзает в чашечке термометра, и то зимовщикам не пришлось бы, как в прошлые холода, жечь обстановку дома. Мак-Нап и его подручные приняли в этом отношении свои меры, и лес, оставшийся от постройки судна, значительно пополнил запасы топлива.

К этому времени охотники поймали немало пушных зверей, уже одевшихся в свой зимний мех. То были куницы, норки, голубые песцы, горностаи. Лейтенант разрешил Марбру и Сэбину поставить несколько ловушек недалеко от ограды форта. Он не счел возможным отказать им в этом, опасаясь, как бы они чего-нибудь не заподозрили, ибо веского довода к тому, чтобы прекращать снабжение фактории мехами, у него не было. Между тем он знал, что это совершенно бесполезный труд, и уничтожение ценных и безобидных зверьков никому не принесет пользы. Впрочем, их мясом кормили собак, экономя таким образом оленину.

Словом, подготовка к зиме шла полным ходом, как будто форт находился на самом надежном месте; солдаты работали с усердием, какого бы они, быть может, и не проявляли, если б им было известно истинное положение фактории.

Самые тщательные наблюдения не показали в последующие дни каких-либо существенных изменений в местонахождении острова. Видя, что их плавучий дом стоит неподвижно, Джаспер Гобсон воспрянул духом. Если в неорганической природе еще не замечалось признаков зимы и температура держалась в среднем на сорока девяти градусах по Фаренгейту (+9oC), то все же наблюдались другие приметы приближения холодов: на юг, в поисках более теплых стран, улетело несколько лебедей, да и другие птицы, которых не пугали длительные перелеты над морем, постепенно покидали берега острова. Они знали, что материки Америки или Азии, с их менее суровым климатом, более гостеприимной землей и со всякого рода жизненными ресурсами, расположены недалеко, а крылья у них достаточно сильны, чтобы перенести их туда. Несколько таких птиц было поймано, и, по совету миссис Барнет, лейтенант прикрепил каждой из них на шею лоскуток прорезиненного холста, на котором обозначил местоположение острова и имена его обитателей. Затем птиц выпустили и не без зависти следили, как они улетали на юг.