18. ПУТЬ НА СЕВЕР

Экипаж, казалось, вошел в обычную колею дисциплины и повиновения. Работы было немного, она была неутомительна, и у матросов оставалось достаточно свободного времени. Температура держалась выше нуля, а оттепели должны были устранить главные трудности плавания.

Дэк, который стал очень ласковым и общительным, подружился с доктором, и они зажили душу в душу. Но во всякой дружбе один из друзей жертвует собой для другого, и таким именно другом оказался доктор. Дэк делал с ним все, что хотел. Доктор повиновался собаке, как собака повинуется своему хозяину. Дэк был, видимо, расположен к большинству матросов и помощников, но он инстинктивно избегал Шандона и недолюбливал — да как еще! — Пэна и Фокера; при их приближении он обнаруживал свою ненависть глухим рычаньем. Но Фокер и Пэн не осмеливались затрагивать собаку — «доброго гения Гаттераса», как выражался Клифтон.

Словом, экипаж приободрился и вел себя сносно.

— Мне кажется, — сказал однажды Джемс Уолл Ричарду Шандону, — наши матросы принимают всерьез россказни капитана и верят в успех.

— Они жестоко ошибаются, — заявил Шандон. — Если бы они пораскинули мозгами и трезво взглянули на вещи, то увидали бы, что мы делаем один безумный шаг за другим.

— Однако перед нами почти свободное море, мы идем по уже исследованному пути… Мне думается, вы преувеличиваете, Шандон.

— Ничуть не преувеличиваю, Уолл. Вы скажете, что я испытываю к Гаттерасу ненависть и зависть, — пусть так, но эти чувства не ослепляют меня. Скажите, вы не заглядывали в угольную яму?

— Нет, — ответил Уолл.

— Ну, так загляните. Вы увидите, с какой быстротой тают запасы топлива. По-настоящему следовало бы идти только под парусами, а к помощи винта прибегать лишь в крайних случаях, когда приходится двигаться против течения или против ветра. Топливо надо очень экономить; ведь, может быть, нам придется пробыть в этих краях несколько лет. Но Гаттерас в безумном ослеплении рвется вперед, он хочет во что бы то ни стало добраться до этого недоступного полюса, и ему нет дела до таких мелочей. Будь попутный или противный ветер, «Форвард» все равно идет на всех парах. Если будет так продолжаться, мы окажемся в скверном положении, а то и вовсе погибнем.

— Неужели это правда, Шандон? Неужели наше дело уж так плохо?

— Да, Уолл, очень плохо. Я имею в виду не только машину, которая из-за отсутствия топлива ничуть нам не поможет в критический момент, но главное — зимовку, которая рано или поздно неизбежна. Надо же принимать меры против стужи в странах, где зачастую ртуть замерзает в термометре.

— Но если я не ошибаюсь, Шандон, капитан надеется пополнить запас на острове Бичи. Ведь там должен находиться в большом количестве уголь.

— А разве в этих морях всегда приходишь туда, куда хочешь, Уолл? Разве можно быть уверенным, что тот или другой пролив будет свободен ото льдов? А если мы не доберемся до острова Бичи, если нельзя будет подойти к нему, — что тогда?

— Вы правы, Шандон. В самом деле, Гаттерас поступает безрассудно. Но почему вы не скажете ему обо всем этом?

— Нет, Уолл, — отвечал Шандон с плохо скрываемым раздражением. — Я решил молчать; за бриг я не отвечаю. Я буду выжидать дальнейших событий; мне приказывают, я повинуюсь, а высказывать свое мнение я не обязан.

— Позвольте вам сказать, Шандон, что вы не правы. Дело идет о наших общих интересах, и неосторожность капитана может всем нам дорого обойтись.

— А разве он станет меня слушать, Уолл?

Уолл был вынужден с этим согласиться.

— Но может быть, — продолжал он, — капитан будет считаться с возражениями экипажа?

— Экипажа! — воскликнул Шандон, пожимая плечами. — Да разве вы не видите, дорогой Уолл, что экипаж сейчас вовсе не думает о своей безопасности? Матросы знают, что они продвигаются к семьдесят второй параллели и что за всякий градус, пройденный за этой широтой, они получат по тысяче фунтов.

— Вы правы, Шандон, — согласился Уолл, — капитан нашел самый верный способ держать в повиновении матросов.

— Конечно, — ответил Шандон, — но только до поры до времени.

— Что вы хотите сказать?

— А то, что все будет идти хорошо, пока работа легкая, сравнительно безопасно и море свободно ото льдов. Гаттерас хочет купить матросов, но не прочно то, что построено на одних деньгах. Посмотрим, будут ли они заботиться о получении премии в критических обстоятельствах, когда на нас обрушатся опасности, лишения, болезни, холода и всякие ужасы, которым мы идем навстречу.

— Так вы думаете, что Гаттерас не добьется успеха?

— Нет, Уолл, ничего он не добьется. Если затеваешь такое ответственное предприятие, то необходимо, чтобы все начальники были в дружбе и согласии. А ведь у нас этого и в помине нет. Скажу прямо: Гаттерас сумасшедший. Это доказывает все его прошлое. Может быть, дело так повернется, что придется поручить командование бригом другому человеку, не такому взбалмошному, как наш капитан.

— Но все-таки, — сказал Уолл, недоверчиво покачивая головой, — на его стороне всегда будут…

— Прежде всего, — перебил его Шандон, — доктор Клоубонни, ученый, который только и думает, что о своей науке, затем Джонсон, старый служака, который не любит рассуждать; потом, пожалуй, еще Бэлл и Симпсон. Больше четырех не наберется. А ведь нас на бриге восемнадцать человек! Нет, Уолл, Гаттерас не заручился доверием экипажа, и сам это отлично знает. Он задобрил экипаж деньгами, ловко воспользовался постигшей Франклина катастрофой, чтобы подействовать на воображение матросов, но долго так не может продолжаться, и если ему не удастся высадиться на острове Бичи, то он погиб.

— Если бы только экипаж это подозревал…

— Очень прошу вас, — горячо сказал Шандон, — не передавать мои слова матросам! Они и сами до всего додумаются. Впрочем, в данный момент лучше всего держать курс на север. Но разве можно быть уверенным, что, направляясь к полюсу, Гаттерас на самом деле не пятится назад? Пролив Мак-Клинтока приведет нас к заливу Мелвилла, который соединяется несколькими проливами с Баффиновым заливом. Берегитесь, капитан Гаттерас! На север-не так-то легко пробраться, — как бы вам не оказаться на востоке!

В беседе с Уоллом Шандон выдал свои замыслы, и Гаттерас не без оснований подозревал его в измене.

Впрочем, Шандон был прав, утверждая, что экипаж потому в таком хорошем настроении, что надеется в скором времени пройти семьдесят вторую параллель. Жажда наживы овладела матросами и воодушевляла даже самых робких. Клифтон составил подробный счет для каждого из своих товарищей.

Так как доктора премия не касалась, то на «Форварде» должны были получить ее шестнадцать человек. Размер премии был установлен в тысячу фунтов, что составляло шестьдесят два с половиной фунта на человека за каждый градус. Если бы судно достигло полюса, то восемнадцать градусов, которые оставались до него, дали бы сумму в тысячу сто двадцать пять фунтов на человека, то есть целое состояние. Эта фантазия обошлась бы капитану в восемнадцать тысяч фунтов, но Гаттерас был достаточно богат, чтобы оплатить такого рода прогулку к полюсу.

Разумеется, эти расчеты чрезвычайно разожгли алчность экипажа, и многие матросы, которые две недели назад радовались, что бриг спускается к югу, в настоящее время страстно желали пройти вожделенную «золотоносную широту».

16 июня «Форвард» миновал мыс Аворт. Гора Роулинсона поднимала к небу свои белые зубцы; одетая снегом и застланная туманом, она казалась гораздо дальше, чем на самом деле, и принимала гигантские размеры. Температура держалась на несколько градусов выше нуля. Ручьи и водопады свергались со склонов горы, то и дело рушились снежные лавины с грохотом, похожим на залпы тяжелой артиллерии. Ледники тянулись длинными белыми полотнищами, ослепительно сверкавшими на солнце. Пробуждавшаяся к жизни полярная природа предстала во всей своей красе. Бриг шел вдоль самого берега; защищенные с севера скалы были покрыты чахлым вереском, розовые цветочки которого робко проглядывали из-под снега; кое-где виднелись красноватые пятна лишайника, и по земле стлались кусты карликовой ивы.

Наконец, 19 июня под знаменитым семьдесят вторым градусом широты обогнули мыс Минто, образующий одну из оконечностей залива Омманни. «Форвард» вошел в пролив Мелвилла, который Болтон окрестил «морем Денег». Веселый моряк изощрял свое остроумие, и добродушный доктор от души смеялся.

Несмотря на крепкий северо-восточный ветер, плавание «Форварда» протекало настолько успешно, что 23 июня он достиг 74 широты. Бриг находился теперь в проливе Мелвилла — одном из самых крупных полярных бассейнов. Этот пролив впервые пересек капитан Парри во время экспедиции 1819 года; пройдя его, экипаж заработал премию в пять тысяч фунтов, установленную английским правительством.

Клифтон с удовлетворением заметил, что после семьдесят второй параллели они прошли целых два градуса: значит, ему причитается уже сто двадцать пять фунтов премии! Но ему возразили, что в полярных странах деньги не имеют значения и что матрос только тогда вправе считать себя богатым, когда он может пропить свой капитал. Еще рано радоваться и потирать руки, надо дождаться минуты, когда можно будет свалиться под стол в какой-нибудь ливерпульской таверне.

19. КИТ ПОД ВЕТРОМ

Хотя пролив Мелвилла не был свободен ото льдов, плавание в нем не представляло трудностей. До самого горизонта тянулись огромные ледяные поля; то там, то сям появлялись айсберги, неподвижные, точно стоящие на якоре. «Форвард» на всех парах шел по широким проходам, в которых было легко маневрировать. Ветер то и дело менял свое направление, быстро переходя с одного румба на другой.

Изменчивость ветра в арктических морях — весьма удивительное явление; нередко лишь несколько минут отделяют мертвый штиль от жестокой бури. Это привелось испытать Гаттерасу 23 июня на середине огромного пролива.

Самые устойчивые и холодные ветры обычно дуют от ледяных полей к свободному морю. В этот день потеплело на несколько градусов; ветер перешел к югу, яростные шквалы проносились над ледяными полями, из туч валил хлопьями снег.

Гаттерас велел немедленно же взять на гитовы паруса, которые до сих пор помогали винту. Матросы кинулись выполнять команду, но в этот миг фор-брамсель сорвало порывом ветра и унесло в море.

Гаттерас отдавал приказания с величайшим хладнокровием и не сходил с юта во время бури. Приходилось убегать от непогоды и направляться к западу. Ветер вздымал огромные волны, среди которых колыхались всевозможных форм льдины, оторвавшиеся от берегового припая. Бриг швыряло из стороны в сторону, точно игрушку, и обломки льдин то и дело ударялись о его корпус. По временам «Форвард» вставал дыбом, поднимаясь на вершину водяной горы, причем его стальной форштевень, отражая рассеянный свет, сверкал как раскаленный металлический брус, затем бриг низвергался в бездну, стремглав летел вниз, весь окутанный дымом. Винт, рассекая лопастями воздух, со зловещим свистом вращался над водой. Дождь, смешанный со снегом, лил как из ведра.

Доктор, конечно, не упустил случая промокнуть до костей. Он стоял на палубе, охваченный волнением и восхищением, какие овладевают ученым при виде борьбы стихий. Даже стоящий рядом не расслышал бы доктора. Итак, он молчал, поглощенный созерцанием. Тут ему удалось быть свидетелем странного явления, свойственного только арктическим странам.

Буря охватывала лишь небольшой участок моря, в пределах трех-четырех миль. Проносясь над ледяными просторами, ветер быстро теряет свою силу и не может свирепствовать на большом пространстве. По временам в разрывах тумана доктор видел ясное небо и спокойное море, расстилавшееся за гранью ледяных полей. Идя вдоль свободных проходов, бриг неизбежно должен был добраться до спокойного моря. Правда, при этом он рисковал наткнуться на один из подводных айсбергов, которые плывут по течению. Через несколько часов Гаттерасу удалось войти в спокойные воды. На горизонте вздымались крутые гребни волн, но буря замирала в нескольких кабельтовых от «Форварда».

К этому времени вид пролива Мелвилла сильно изменился. Гонимые течением и ветром, множество айсбергов, отделившись от берегов, неслись к северу, то и дело сталкиваясь друг с другом. Можно было насчитать их несколько сотен; пролив был очень широк, и бриг легко между ними лавировал. Великолепное зрелище представляли эти плавучие горы, плывшие с различной скоростью и, казалось, состязавшиеся в быстроте бега на обширном ристалище.

Доктор был в восторге. Вдруг к нему подошел гарпунщик Симпсон и обратил его внимание на странную, все время меняющуюся окраску моря: тут была вся гамма оттенков от ярко-синего до серовато-оливкового; разноцветные полосы тянулись с севера на юг и так резко обозначались, что их можно было проследить до самого горизонта. Кое-где светлые полосы воды граничили с темными.

— Ну, что вы об этом думаете, доктор? — спросил Симпсон.

— То же самое, — ответил доктор, — что думал китобой Скорсби об этих так странно окрашенных полосах. По его мнению, синяя вода лишена миллиардов тех крошечных простейших животных и медуз, которыми изобилует зеленая. Скорсби в этом направлении произвел множество опытов, и я охотно ему верю.

— Да. Но такая окраска моря говорит еще о чем-то другом.

— А именно?

— Да, доктор! Поверьте слову гарпунщика! Будь «Форвард» китобойным судном, у нас были бы крупные козыри в руках.

— Но я никаких китов здесь не вижу, — возразил доктор.

— Повремените немного, мы скоро их увидим, ручаюсь вам! Повстречать зеленые полосы воды под этой широтой — сущая находка для китобоев!

— А почему? — спросил доктор, всегда интересовавшийся мнением специалистов.

— Потому что в зеленой воде больше всего бьют китов, — ответил Симпсон.

— Почему же это, Симпсон?

— Китам здесь есть чем поживиться.

— Вы уверены в этом?

— Я сто раз это проверил, когда плавал в Баффиновом заливе. Надо думать, что и в проливе Мелвилла будет то же самое.

— Вы правы, Симпсон.

— Да вот, — воскликнул гарпунщик, наклоняясь над поручнями, — посмотрите-ка, доктор!

— Совсем как след, оставленный килем судна! — заметил доктор.

— Это, — сказал Симпсон, — след кита — маслянистая жидкость, которую он выбрасывает. Будьте уверены: кит недалеко отсюда.

И в самом деле, над морем распространился специфический запах.

Доктор внимательно осматривал поверхность моря. Предсказание Симпсона вскоре сбылось. С мачты раздался голос Фокера:

— Кит под ветром!

Все взглянули в указанном направлении; в миле от брига невысокий столб воды резко выделялся на синеве неба.

— Вот он! Вот он! — крикнул Симпсон, опытный глаз которого быстро различил знакомые очертания кита.

— Скрылся! — заметил доктор.

— Что ж, если понадобится, мы его отыщем, — проговорил Симпсон, у которого чесались руки.

Но, к его удивлению, Гаттерас приказал спустить на воду вельбот, хотя никто не осмеливался просить его об этом. Капитан был не прочь доставить развлечение своему экипажу и вместе с тем добыть несколько бочонков китового жира. Все обрадовались случаю поохотиться.

Двое матросов сели за весла, Джонсон взялся за руль, а Симпсон с гарпуном в руке встал на носу. Доктор непременно захотел участвовать в этой экспедиции. Море было довольно спокойное. Шлюпка быстро отвалила и десять минут спустя уже находилась в доброй миле от «Форварда».

Кит, втянув новый запас воздуха, снова нырнул, но вскоре показался над волнами, выбрасывая на высоту пятнадцати футов столб воды, смешанной со слизью.

— Туда, туда! — воскликнул Симпсон, указывая на место в восьмистах ярдах от шлюпки.

Шлюпка быстро направлялась к киту; на бриге это заметили, и он тоже стал приближаться, идя тихим ходом.

Громадный кит, по прихоти волн, то скрывался, то появлялся на поверхности, выставляя наружу темную спину, похожую на подводный утес среди морской зыби. Киты плавают быстро только тогда, когда их преследуют. Не подозревая опасности, гигантское животное лениво и беспечно покачивалось на волнах.

Шлюпка бесшумно шла в полосе зеленой воды, которая была непрозрачна и мешала киту заметить своих врагов. Утлый челнок, дерзающий нападать на морское чудовище, — это волнующее зрелище. Кит был около ста тридцати футов длиной; но между семьдесят вторым и восьмидесятым градусом встречаются киты более ста восьмидесяти футов. Старинные писатели упоминают даже о китах длиной в семьсот футов, но таковых следует отнести к породе «воображаемых».

Между тем шлюпка приблизилась к киту. По знаку Симпсона весла мгновенно замерли. Симпсон размахнулся гарпуном и ловко метнул его в кита. Гарпун глубоко врезался зубцами в спину чудовища. Раненый кит всплеснул хвостом и нырнул. Весла взлетели кверху. Лежавший на носу моток троса, конец которого был привязан к гарпуну, стал разматываться со страшной быстротой, и кит помчал за собой шлюпку; Джонсон искусно ею правил.

Животное удалялось от брига и добрых полчаса шло по направлению к плавучим айсбергам. Приходилось смачивать трос, чтобы он не воспламенился от трения. Когда движение кита замедлилось, трос начали понемногу выбирать и тщательно свертывать. Вскоре кит опять показался на поверхности моря, яростно ударяя по воде своим огромным хвостом; выбрасываемые им фонтаны воды дождем обдавали шлюпку, которая быстро приближалась к киту. Симпсон схватил длинный гарпун, готовясь вступить в единоборство с морским гигантом.

Но вдруг кит устремился в проход между двумя ледяными горами. Преследование его становилось чрезвычайно опасным.

— Черт побери! — вырвалось у Джонсона.

— Вперед, вперед! Смелей, ребята! — кричал Симпсон, который вошел в раж. — Кит наш!

— Да разве можно соваться между айсбергами? — воскликнул Джонсон, задерживая ход шлюпки.

— Можно! Можно! — кричал Симпсон.

— Нет! Нет! — восклицали одни.

— Можно! — кричали другие.

Пока они спорили, кит вошел в проход между двумя плавучими ледяными горами, которые сближались, подталкиваемые ветром и волнами.

Кит тащил за собой шлюпку в опасный проход. Вдруг Джонсон ринулся вперед и одним ударом топора перерубил трос.

И вовремя, потому что горы, внезапно столкнувшись, раздавили злополучного кита.

— Кит погиб! — вскричал Симпсон.

— Зато мы спасены! — ответил Джонсон.

— Честное слово, стоило посмотреть на такую охоту! — заметил доктор, который и глазом не сморгнул.

Ледяные горы сталкиваются с огромной силой. Кит сделался жертвой случайности, нередко повторяющейся в полярных морях. Скорсби говорит, что в течение одного только лета таким образом погибло тридцать китов в Баффиновом заливе. Он видел, как трехмачтовое судно в один миг было раздавлено двумя огромными ледяными стенами, которые столкнулись с ужасной быстротой и пустили ко дну корабль со всем экипажем. Два других корабля на его глазах были насквозь пронзены, словно копьями, острыми льдинами длиной в сто футов; пропоров насквозь корпус судна, их острия соединились.

Через несколько минут шлюпка подошла к бригу и была поднята на свое обычное место.

— Вот хороший урок для смельчаков, которые отваживаются входить в проходы между ледяными горами, — наставительно заметил Джонсон.

20. ОСТРОВ БИЧИ

25 июня «Форвард» находился в виду мыса Дандаса, выступающего на северо-западной оконечности острова Принца Уэльского. Здесь среди множества льдов плавание стало более затруднительным. В этом месте море суживается, и ряд островов: Крозье, Юнга, Дэ, Лаутера и Гаррета, расположенных в одну линию, словно форты у входа в гавань, способствуют скоплению льдов. За время с 25 по 30 июня бриг прошел путь, который при других обстоятельствах мог бы сделать в один день. «Форвард» то останавливался, то возвращался назад, то выжидал удобного случая подойти к острову Бичи; уголь жгли вовсю и только на время остановок несколько уменьшали топку; и днем и ночью корабль оставался под парами.

Гаттерасу не хуже Шандона было известно, что уголь приходит к концу; однако, надеясь найти достаточное количество топлива на острове Бичи, он не жалел угля. Отступление на юг сильно его задержало; он отплыл из Англии еще в апреле, но к концу июня продвинулся не дальше своих предшественников.

30 июня заметили мыс Уокера на северо-восточной оконечности острова Принца Уэльского. Это крайний пункт, который видели Кеннеди и Белло 3 мая 1852 года, возвращаясь из похода через остров Сомерсет. В 1851 году капитану Омманни, участнику экспедиции Остина, посчастливилось запастись здесь продовольствием для своего отряда.

Этот очень высокий мыс замечателен своим темно-красным цветом; в ясную погоду оттуда виден вход в пролив Веллингтона. К вечеру заметили мыс Белло, отделяющийся от мыса Уокера бухтою Мак-Леона. Мыс Белло назван так в честь французского офицера. Услыхав это имя, экипаж приветствовал мыс троекратным «ура».

В этом месте почва состоит из желтоватых известняковых пород; скалы эти сильно выщерблены. Северный ветер нагромоздил у берегов ледяные громады. Вскоре берег скрылся из виду, и «Форвард», идя по проливу Барроу, стал прокладывать себе путь к острову Бичи среди слабо сплоченных льдов.

Решив держаться прямого направления, чтобы бриг как-нибудь не прошел мимо острова, Гаттерас все последующие дни ни на минуту не покидал своего поста. Он часто поднимался в «воронье гнездо» и старался отыскать удобные проходы. Во время этого плавания он сделал все, чего только могут добиться искусство, хладнокровие, отвага и талант моряка. Правда, обстоятельства не благоприятствовали ему, море было покрыто льдами, хотя в это время года оно обычно бывает почти свободно. Но, не жалея угля, не щадя ни матросов, ни самого себя, Гаттерас достиг наконец своей цели.

3 июля в одиннадцать часов утра лоцман сообщил, что на севере показалась земля. Произведя наблюдение, Гаттерас узнал остров Бичи — опорный пункт всех исследователей арктических стран. К этому острову приставали почти все корабли, отправлявшиеся в полярные моря. Там Франклин провел первую зиму, прежде чем войти в пролив Веллингтона. Там Кресуэл, помощник Мак-Клура, пройдя по льдам четыреста семьдесят миль, встретил бриг «Феникс», на котором и вернулся в Англию. Последним из кораблей, посетивших остров Бичи, был бриг «Фокс». 11 августа 1858 года Мак-Клинток запасся там провиантом и привел в порядок жилища и склады. Это было всего года два назад. Гаттерасу были известны все эти подробности.

Сильно забилось сердце у Джонсона, когда он увидал остров, который посетил, будучи боцманом на корабле «Феникс». Гаттерас стал расспрашивать Джонсона о характере берегов, якорной стоянке и возможности подойти к острову. Погода установилась великолепная; температура держалась на +57F (+14С).

— Ну, что, Джонсон, узнаете вы это место? — спросил капитан.

— Да, капитан, это остров Бичи! Только нам нужно продвинуться немного севернее, потому что там берега более отлогие.

— А где же дома и склады? — спросил Гаттерас.

— О! Вы увидите их только, когда высадитесь на берег. Их заслоняют вон те высокие холмы.

— А вы выгрузили там много припасов?

— Порядочно, капитан. Адмиралтейство отправило нас сюда на пароходе «Феникс» в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, под командою капитана Инглфилда, а также транспортное судно «Брэдалбан», нагруженное провизией. Припасов, которые мы привезли, хватило бы на целую экспедицию.

— Но в тысяча восемьсот пятьдесят пятом году командир судна «Фокс» широко пользовался этими запасами, — сказал Гаттерас.

— Не беспокойтесь, капитан, — ответил Джонсон. — Тут хватит и на вашу долю. Продукты замечательно сохраняются на холоду, и мы найдем их такими же свежими, как и в день, когда их выгружали на берег.

— Главное для меня не продовольствие, — его нам хватит на несколько лет, — а уголь, — заметил Гаттерас.

— На острове мы оставили больше тысячи тонн угля, капитан. На этот счет вы можете быть спокойны.

— Подойдем к острову, — сказал Гаттерас, внимательно разглядывавший берега в подзорную трубу.

— Видите этот мыс? — спросил Джонсон. — Обогнув его, мы окажемся совсем близко от якорной стоянки. Именно отсюда мы отправились в Англию с лейтенантом Кресуэлом и двенадцатью больными с корабля «Инвестигейтор». Нам посчастливилось доставить в Англию помощника Мак-Клура, но французский офицер Белло, который сопровождал нас на «Фениксе», так и не увидел своей родины! Да, грустно вспомнить об этом… Я полагаю, капитан, нам следует встать на якорь вот здесь.

— Хорошо, — ответил Гаттерас.

И он отдал соответствующее приказание.

«Форвард» находился в кабельтове от берега, в небольшой бухте, защищенной от северного, восточного и южного ветров.

— Мистер Уолл, — сказал Гаттерас, — приготовьте шлюпку и отправьте ее на берег с шестью гребцами для перевозки угля на бриг.

— Слушаю, капитан, — ответил Уолл.

— Я отправляюсь на берег на гичке с доктором и боцманом. Мистер Шандон, угодно вам сопровождать нас?

— Как прикажете, — ответил Шандон.

Несколько минут спустя доктор, захватив с собой ружье и научные приборы, занял место в шлюпке со своими товарищами. Через десять минут они уже высадились на-довольно низкий скалистый берег.

— Ведите нас, Джонсон, — сказал Гаттерас. — Вы узнаете местность?

— Как нельзя лучше, капитан. Только вот этого памятника я не видел здесь.

— Я знаю, что это такое! — воскликнул доктор. — Подойдем к нему! Камень этот сам скажет нам, как он здесь очутился.

Путешественники приблизились к памятнику, и доктор сказал, снимая шапку:

— Это, друзья мои, памятник, поставленный в честь Франклина и его товарищей.

Действительно, в 1855 году леди Франклин передала плиту черного мрамора доктору Кейну, а в 1858 году — другую плиту — Мак-Клинтоку, с тем чтобы эти предметы были доставлены на остров Бичи. Мак-Клинток свято исполнил возложенное на него поручение и водрузил плиту невдалеке от надгробного камня, поставленного Джоном Барроу в память лейтенанта Белло.