31. СМЕРТЬ СИМПСОНА

Отряд снова тронулся в путь; у каждого в голове роились новые, неожиданные мысли, ведь всякая находка в полярных странах имеет очень важное значение. Гаттерас тревожно хмурил брови.

«Порпойз»? — спрашивал он себя. — Что это за корабль? И чего ему надо так близко к полюсу?"

При этой мысли мурашки пробегали у него по спине. Доктор и Бэлл, размышляя о последствиях, какие может повлечь за собой находка документа, пришли к выводу, что придется или им спасать других, или же другим спасать их самих.

Но трудности, препятствия на пути и усталость вскоре заставили их думать лишь о собственном весьма плачевном положении.

Здоровье Симпсона все ухудшалось, и признаки близкого конца не могли ускользнуть от доктора. Но помочь больному Клоубонни был не в силах; он сам страдал жестокой офталмией, которая могла окончиться слепотой, если бы доктор не принял нужных мер. Полярные сумерки давали достаточно света, но этот отраженный свет жег глаза. Трудно было уберечься от него, ибо стекла очков, покрываясь слоем льда, становились непрозрачными. А между тем необходимо было зорко следить за малейшими преградами на пути и обнаруживать их по возможности еще издали. Волей-неволей приходилось пренебрегать офталмией. Доктор и Бэлл, прикрывая глаза капюшоном, попеременно управляли санями.

Полустертые полозья саней плохо скользили, тянуть их становилось все тяжелее, а между тем дорога была все так же трудна, ибо отряд находился на земле вулканического происхождения, усеянной острыми утесами и пересеченной крутыми хребтами. Приходилось порой подниматься на высоту тысячи пятисот футов, чтобы перевалить через горный хребет. Стояла лютая стужа; свирепствовали бураны и метели. Несчастные путники выбивались из сил.

Путешественники страдали также от окружающей их белизны. Блеск снегов вызывал тошноту, своего рода опьянение, обмороки. Почва, казалось, уходила из-под ног. Ни одного ориентира на беспредельной снежной пелене! Человек испытывал такое же ощущение, как во время сильной качки, когда палуба ускользает из-под ног. Путешественники никак не могли освоиться с этим. Через некоторое время у них начала кружиться голова. Конечности коченели, путниками овладевала сонливость, и нередко они шли, погруженные в дремоту. Внезапный толчок, неожиданный ухаб или падение выводили их из оцепенения. Но через несколько минут они снова начинали дремать.

25 января отряд стал спускаться по крутому обледенелому склону. Приходилось напрягать все силы; один неверный шаг, и путешественники стремглав полетели бы в пропасть, на дно ущелья.

К вечеру яростный буран разразился над снежными горами. Невозможно было устоять на ногах; приходилось ложиться на землю, но мороз был так жесток, что при этом люди рисковали быстро замерзнуть.

Бэлл с помощью Гаттераса не без труда построил снежный домик, где и приютились злополучные путники. Каждый съел по горсти пеммикана и выпил несколько глотков горячего чая. Оставалось всего четыре галлона спирта, на котором приготовляли горячие напитки. Не следует думать, что снег может заменить воду: его на этих широтах необходимо предварительно растопить. В умеренном поясе, где ртуть редко опускается ниже нуля, снег можно без вреда употреблять вместо воды, но за полярным кругом дело обстоит совершенно иначе: снег там до того холодный, что дотронуться до него рукой так же опасно, как схватить кусок раскаленного добела железа, хотя снег и плохой проводник тепла. Разница между его температурой и температурой человеческого тела так велика, что, если проглотить снег, можно сразу задохнуться. Эскимосы предпочитают терпеть самую жестокую жажду, чем утолять ее снегом, который ни в коем случае не может заменить воду, — он скорее усиливает, чем уменьшает жажду. Итак, путешественникам приходилось превращать снег в воду, а для этого необходимо было жечь спирт.

В три часа утра, в самый разгар бури, доктор встал на вахту. Он прикорнул было в уголку хижины, как вдруг стоны Симпсона привлекли его внимание. Он вскочил на ноги, причем сильно стукнулся головой о ледяной свод; не обращая внимания на ушиб, он наклонился над Симпсоном и стал растирать его распухшие и посиневшие ноги. Через четверть часа он хотел было подняться, но снова стукнулся головой о потолок, несмотря на то, что стоял в это время на коленях.

— Странно, — сказал он себе.

Он поднял руку над головой: оказалось, что потолок хижины значительно опустился.

— Боже мой! — воскликнул доктор. — Вставайте, друзья мои!

При этом окрике Бэлл и Гаттерас быстро вскочили и в свою очередь стукнулись головой о потолок. В хижине стояла непроглядная темнота.

— Сейчас нас раздавит! — крикнул доктор. — Наружу! Наружу!

И все трое поспешно вытащили наружу Симпсона. И вовремя, потому что плохо прилаженные глыбы с треском обрушились на землю.

Несчастные путешественники очутились без крова среди бурана, на жестоком морозе. Гаттерас попытался было разбить палатку, но укрепить ее было невозможно: буря разорвала бы ее в клочки. Путешественники приютились под полотнищем, которое вскоре покрылось слоем снега; по крайней мере снег не выпускал наружу тепло и предохранял людей от замерзания.

Буран улегся лишь на следующий день. Запрягая голодных собак, Бэлл заметил, что три из них уже начали глодать свою ременную сбрую. Две собаки, видимо, были совсем больны и еле передвигали ноги.

Несмотря на это, отряд кое-как продолжал свой путь. До цели оставалось еще шестьдесят миль.

26 января Бэлл, шедший впереди, вдруг позвал своих товарищей. Они тотчас же подбежали к нему, и плотник с изумлением указал им на ружье, которое стояло, прислоненное к льдине.

— Ружье! — воскликнул доктор.

Гаттерас взял ружье; оно было заряжено и в полной исправности.

— Экипаж судна «Порпойз», вероятно, где-то недалеко от нас, — сказал доктор.

Осматривая ружье, Гаттерас заметил, что оно американской марки. Руки его дрогнули и судорожно сжали обледенелый ствол.

— Вперед! Вперед! — глухо выдавил он на себя.

Отряд продолжал спускаться по склонам гор. Симпсон, казалось, был без сознания и слишком слаб, чтобы стонать.

Буран не унимался; сани двигались все медленнее. За сутки отряд проходил всего по нескольку миль. Несмотря на строгую экономию, припасы заметно убывали. Их еще хватило бы на обратный путь, но Гаттерас настойчиво шел вперед.

Двадцать седьмого числа под снегом нашли секстант и флягу, которая содержала водку, или, вернее, кусок льда, в центре которого весь спирт собрался в виде снежного шарика. Водка была никуда не годной.

Очевидно, Гаттерас шел по следам какой-то катастрофы, по единственно возможному пути, подбирая обломки крушения. Доктор напрасно старался обнаружить новые туры.

Печальные мысли приходили ему в голову. В самом деле, если бы он повстречал этих несчастных, те какую помощь мог бы им оказать? Он и его товарищи сами во всем нуждались: одежда на них изорвалась, провиант приходила к концу. В случае, если бы потерпевших крушение оказалось много, то все погибли бы от голода. Гаттерас, видимо, набегал роковой встречи. Но не был ля он прав? Он обязан был спасать свой экипаж. Имел ли он право привести на бриг посторонних людей, ведь, чтобы их прокормить, придется урезать питание своим!

Но эти посторонние — все-таки люди, ваши ближние и, быть может, соотечественники! Неужели можно было лишить их последней надежды на спасение, как ни слаба была эта надежда? Доктор захотел узнать мнение Бэлла по этому поводу, но тот ничего не ответил: сердце его ожесточилось от страданий. Не решаясь задать этот вопрос Гаттерасу, Клоубонни предоставил все на волю провидения.

27 января, вечером, Симпсона, казалось, покинули последние силы. Его опухшие, окоченелые конечности, прерывистое дыхание, сгущавшееся вокруг его головы в виде пара, судорожные вздрагивания — все предвещало близкий конец. Лицо его выражало ужас и отчаяние; он с бессильной злобой поглядывал на капитана. В глазах его можно было прочесть немые, но красноречивые и, быть может, справедливые упреки.

Гаттерас не подходил к умирающему, избегал его и был, как никогда, молчалив, сосредоточен и погружен в свои думы.

Следующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; метель заметала несчастных путешественников, залепляла им глаза, леденила их и колола острыми ледяными иглами, подхваченными с окрестных льдин. Собаки жалобно выли. Симпсон лежал на открытом воздухе, страдая от жестокой стужи. Бэллу удалось снова поставить палатку, которая, если и не защищала от холода, то по крайней мере предохраняла от снега. Но яростный порыв ветра в четвертый раз опрокинул палатку и с зловещим свистом умчал ее в снежные поля.

— Ох, какие мучения! — вырвалось у Бэлла.

— Мужайтесь, мужайтесь! — ободрял его доктор, хватаясь за плотника, чтобы не свалиться в расселину.

Симпсон хрипел. Вдруг, собрав остаток сил, он приподнялся, протянул сжатый кулак к Гаттерасу, который пристально смотрел на умирающего, издал страшный вопль и упал мертвый, так и не выговорив своей угрозы.

— Умер! — воскликнул доктор.

— Умер! — повторил Бэлл.

Подошедший к трупу Гаттерас подался назад под напором ветра.

Итак, Симпсон, первый из его экипажа, пал жертвой убийственного климата, первый нашел смерть вдалеке от родины; первый, после невыразимых страданий, поплатился жизнью за непреклонное упорство капитана. Умерший считал Гаттераса своим убийцей, но тот не поник головой под тяжестью этого обвинения. Однако из глаз капитана выкатилась слезинка и застыла на его бледной щеке.

Бэлл и доктор со страхом смотрели на Гаттераса. Он стоял, опершись на длинную палку, на яростном ветру, под снегом, и казался каким-то гением гиперборейских стран, страшным своей неподвижностью.

Не трогаясь с места, он простоял до самого рассвета, отважный, упорный, непреклонный, и, казалось, вызывал на бой ревущую вокруг бурю.

32. ВОЗВРАЩЕНИЕ НА БРИГ

Буран стих к шести часам утра. Ветер внезапно подул с севера и разогнал облака; термометр показывал -33F (-37C). Первые проблески рассвета посеребрили небо над горизонтом; через несколько дней эти отблески должны были принять золотистый оттенок.

Гаттерас подошел к своим печальным товарищам и мягким, грустным голосом сказал:

— Друзья мои, мы находимся еще в шестидесяти милях от места, указанного Эдуардом Бельчером. Припасов у нас хватит только на обратный путь. Двигаться дальше — значит, идти навстречу неминуемой гибели, без всякой пользы для других. Придется вернуться назад.

— Вот это благоразумное решение, Гаттерас, — сказал доктор. — Я готов следовать за вами, куда бы вы нас ни повели, но силы уходят с каждым днем. Мы едва таскаем ноги. Я приветствую ваше намерение вернуться на бриг.

— Вы, конечно, не станете возражать, Бэлл? — спросил Гаттерас.

— Не стану, капитан, — отвечал плотник.

— В таком случае, — сказал Гаттерас, — мы отдохнем здесь два дня. Это не слишком много. Сани требуют основательной починки. Я думаю, нам нужно построить себе домик, чтобы как следует отдохнуть.

Приняв это решение, путешественники усердно взялись за постройку. Бэлл принял все меры, чтобы на этот раз постройка была прочной, и вскоре довольно сносный домик вырос в приютившей их долине.

Только после огромной внутренней борьбы Гаттерас принял решение прервать путешествие. Сколько трудов и лишений — и все напрасно! Этот неудачный поход стоил жизни одному человеку! И вдобавок приходилось возвращаться на бриг без куска угля! Что станется с экипажем? Что еще выкинут матросы по наущению Ричарда Шандона? Но Гаттерас уже не мог продолжать борьбу.

Итак, он со всем усердием занялся приготовлениями к обратному пути. Сани были починены; кладь их, которая значительно уменьшилась, весила всего двести фунтов. Починили также одежду, потрепанную, изодранную и затвердевшую на морозе. Новые мокасины и лыжи заменили старые, пришедшие в негодность. Все эти приготовления заняли целый день 29-го и утро 30-го числа. Впрочем, путешественники не слишком торопились, стараясь собраться с силами для обратного пути.

С тех пор как они прибыли сюда, Дэк был сам не свой, его необычные повадки очень удивляли доктора. Собака то и дело бегала, описывая круги, которые, казалось, имели общий центр; это было возвышение или бугорок, образованный наслоениями льда. Кружась около этого места, Дэк тихонько лаял, нетерпеливо вилял хвостом, посматривал на своего хозяина и, казалось, обращался к нему с каким-то вопросом.

Доктор объяснял тревожное состояние собаки присутствием покойника, которого товарищи еще не успели похоронить.

Итак, он решил в тот же день совершить этот печальный обряд, так как они должны были выступить в поход на рассвете следующего дня.

Бэлл и доктор, захватив кирки, спустились на дно лощины. Бугор, указанный Дэком, был подходящим местом для могилы. Но труп необходимо было зарыть поглубже, чтобы предохранить его от медвежьих когтей.

Доктор и Бэлл быстро счистили верхние слои рыхлого снега и стали разбивать кирками лед. С третьего удара кирки доктор наткнулся на какой-то твердый, разлетевшийся вдребезги предмет. Он подобрал куски. То были осколки стеклянной фляги. Бэлл нашел замерзший мешок, в котором находились остатки еще свежих сухарей.

Что это? — пробормотал доктор.

— Что все это значит? — спросил, в свою очередь, Бэлл, бросая работу.

Доктор позвал Гаттераса, который немедленно явился.

Дэк громко лаял и разгребал лапами толстый слой льда.

— Неужели мы напали на склад провианта? — воскликнул доктор.

— Возможно, — ответил Бэлл.

— Продолжайте, — сказал Гаттерас.

Вскоре они обнаружили кое-какие остатки продуктов и четверть ящика пеммикана.

— Если это кладовая, — сказал Гаттерас, — то до нас в нее наверняка наведались медведи. Как видно, этой провизией уже пользовались!

— Да, — ответил доктор, — и можно опасаться, что…

Он не докончил фразы; его прервал крик Бэлла. Отбросив довольно большую глыбу, тот указал на окоченелую человеческую ногу, торчавшую из-подо льдин.

— Труп! — воскликнул доктор.

— Это не тайник, а могила, — заметил Гаттерас.

То был труп матроса лет тридцати; он прекрасно сохранился. На нем была одежда, какую носят мореплаватели в полярных странах. Доктор не мог определить, давно ли он умер.

Вслед за этим трупом Бэлл нашел второй, человека лет пятидесяти, на лице которого еще видны были следы убивших его страданий.

— Эти трупы не были похоронены! — воскликнул доктор. — Несчастные были застигнуты смертью в том виде, в каком мы их нашли.

— Вы правы, доктор, — ответил Бэлл.

— Продолжайте, продолжайте! — сказал Гаттерас.

Но Бэлл колебался. Кто мог сказать, сколько еще трупов находится под этим ледяным холмиком?

— Эти люди погибли от несчастного случая, который едва не погубил нас самих, — сказал доктор, — на них рухнул снежный домик. Посмотрим, не остался ли в живых кто-нибудь из них.

Быстро расчистили место, и Бэлл нашел еще тело человека лет сорока. Он еще не успел окоченеть, как остальные, и не походил на мертвеца. Доктор наклонился над незнакомцем, и ему показалось, что тот еще подает признаки жизни.

— Он жив! он жив! — воскликнул Клоубонни.

Бэлл и доктор перенесли тело в снежный домик, между тем как неподвижно стоявший Гаттерас смотрел на обломки рухнувшего жилья.

Доктор раздел донага выкопанного из-подо льда человека. На его теле не было ни малейших признаков ушибов. С помощью Бэлла Клоубонни стал растирать несчастного пропитанной спиртом ватой и вскоре заметил, что жизнь начала к нему возвращаться. Он находился в полном изнеможении и не мог говорить; его язык пристал, точно примерз, к небу.

Доктор обыскал его карманы. Они были пусты. Никаких документов! Он попросил Бэлла продолжать растирание, а сам вернулся к Гаттерасу.

Капитан уже успел исследовать развалины домика, тщательно осмотрев его пол, и шел навстречу Клоубонни, держа в руке обгорелый клочок конверта, на котором можно было прочесть следующие слова.

"…тамонт,

…орпойз,

…ью— Йорк".

— Альтамонт! — воскликнул доктор. — С корабля «Порпойз»! Из Нью-Йорка!

Гаттерас невольно вздрогнул:

— Американец!

— Я спасу его! — заявил доктор. — Ручаюсь вам! И мы добудем ключ к этой ужасной загадке.

Он вернулся к неподвижно лежавшему Альтамонту, а Гаттерас, погруженный в раздумье, остался на развалинах снежного домика. Благодаря заботам доктора к злополучному американцу вернулась жизнь, но не сознание; он ничего не видел, ничего не слышал и не говорил, но, во всяком случае, был жив.

На следующий день утром Гаттерас сказал доктору:

— Однако пора в путь!

— Я готов, Гаттерас. В санях много свободного места, мы положим на них этого беднягу и повезем его на бриг.

— Можете это делать, — отвечал Гаттерас. — Но давайте сперва похороним мертвых.

Трупы двух неизвестных матросов положили под развалинами снежного домика; труп Симпсона занял место, на котором нашли Альтамонта. Все трое в краткой молитве помянули своего товарища и в семь часов утра тронулись в путь.

Так как две упряжные собаки околели, то Дэк добровольно впрягся в сани и исполнял новые обязанности с усердием и выносливостью гренландской собаки.

В течение двадцати дней, с 31 января до 19 февраля, обратный путь сопровождался такими же трудностями и препятствиями, как и продвижение вперед. Путешественники невероятно страдали от стужи, но, на счастье, не было ни метелей, ни ветров.

Солнце выглянуло в первый раз 31 января и с каждым днем все дольше задерживалось над горизонтом. Бэлл и доктор окончательно выбились из сил; они почти ослепли-и к тому же охромели; плотник не мог идти без костылей.

Хотя Альтамонт был жив, но по-прежнему без сознания. Приходилось опасаться за его жизнь. Однако разумный уход и крепкая натура одержали победу над смертью. Достойный доктор и сам нуждался в лечении, так как здоровье его пострадало от непомерных трудов.

Гаттерас все думал о «Форварде», о своем бриге. В каком состоянии он его найдет? Что произошло за это время на судне? Справился ли Джонсон с Шандоном и его единомышленниками? Стояли жестокие холода. Неужели уже сожгли злополучное судно? Хоть бы пощадили его корпус и мачты.

Размышляя об этом, Гаттерас шел во главе отряда, словно желая еще издали первым увидеть свой «Форвард».

24 февраля, утром, он вдруг остановился. В трехстах шагах пред ним показался красноватый отблеск, над которым колыхался громадный столб черного дыма, растекавшегося в сером туманном небе.

— Дым! — воскликнул Гаттерас.

Сердце у него забилось с такой силой, что, казалось, готово было разорваться.

— Посмотрите! Вон там! Дым! — сказал он подошедшим товарищам. — Мой корабль горит!

— Но мы находимся еще в трех милях от брига, — ответил Бэлл. — Это горит не «Форвард».

— Нет, «Форвард», — возразил доктор. — Скрадывая расстояния, рефракция приближает к нам судно.

— Бежим! — крикнул Гаттерас, обгоняя своих товарищей.

Его спутники, оставив сани под охраной Дэка, бросились вслед за ним.

Через час они были в виду брига. Ужасное зрелище! Горящий бриг плавал среди растаявших вокруг него льдов. Пламя охватило весь корпус; южный ветер доносил до слуха Гаттераса зловещий треск.

В пятистах шагах от пылавшего судна какой-то человек с отчаянием поднимал к небу руки; он стоял беспомощный перед пожаром, в пламени которого погибал «Форвард».

Этот одинокий человек был старый боцман. Гаттерас подбежал к нему.

— Мой бриг! Мой бриг! — не своим голосом кричал он.

— Это вы, капитан! — отозвался Джонсон. — Остановитесь! Ни шагу дальше!

— Что такое? — спросил Гаттерас с угрозой в голосе.

— Ах, эти мерзавцы! — воскликнул Джонсон. — Они подожгли бриг и ушли два дня назад.

— Проклятье! — вскричал Гаттерас.

Вдруг раздался страшный взрыв; земля содрогнулась; айсберги осели на ледяных полях; столб дыма взвился под облака, и «Форвард», разлетевшись на куски от взрыва пороховых запасов, исчез в огненной пучине.

Доктор и Бэлл подошли к Гаттерасу. Охваченный отчаянием, капитан вдруг встрепенулся.

— Друзья мои, — сказал он твердым голосом, — трусы удрали. Но люди мужественные добьются успеха! Джонсон и Бэлл, вы крепки духом! Доктор, вы сильны знанием! А у меня вера! Вот там северный полюс! За дело! За дело!

Товарищи Гаттераса словно возродились к жизни, услыхав мужественные слова капитана.

Но как ужасно было положение четырех путешественников и их умирающего спутника, брошенных на произвол судьбы, без всякого снаряжения и припасов под восьмидесятым градусом северной широты, в глубине полярной пустыни…