Глава XVIII

ПУСТЫНЯ

Теперь под ногами путешественников действительно расстилалась пустыня, и когда двадцать пятого декабря, измерив новый градус меридиана и закончив свой сорок восьмой треугольник полковник Эверест и его компаньоны дошли до северной границы «карру», они не обнаружили никакой разницы между районом, который они покинули, и той бесплодной, сожженной солнцем местностью, которую им предстояло пройти.

Животные, рабочая скотина каравана, очень страдала от скудости пастбищ. Воды тоже не хватало. Последняя влага дождя высохла в лужах. Почва представляла собою смесь глины и песка и не способствовала росту растений. Вода, пролившаяся здесь в сезон дождей, впитавшись в песчаные слои, почти тотчас исчезла с поверхности этой земли, покрытой огромным количеством глыб из песчаника.

То был как раз один из тех бесплодных и засушливых районов, которые доктор Ливингстон не раз пересекал во время своих богатых приключениями путешествий. Не только земля, но и воздух оказался здесь таким сухим, что железные предметы, оставленные под открытым небом, не ржавели. Как рассказывал ученый, листья на деревьях были сморщенными и увядшими: цветы мимозы оставались закрытыми и среди бела дня, жуки, оставленные на поверхности почвы, издыхали через несколько секунд: наконец, ртуть термометра, зарытого на три дюйма в землю, в полдень показывала сто тридцать четыре градуса по Фаренгейту![204]

Такими увидел некоторые места Южной Африки знаменитый путешественник, такой предстала перед глазами английских астрономов и земля, расположенная между «карру» и озером Нгами. Путники страдали от усталости и жажды. Нехватка воды еще ощутимее сказывалась на домашних животных, которые кое-как кормились редкой, сухой и пыльной травой. Более того, это широко раскинувшееся пространство называлось пустыней не только из-за своей засушливости, но и еще потому, что сюда не рисковало забрести ни одно живое существо. Птицы улетели к реке Замбези, где можно было найти деревья и цветы. Дикие животные тоже не попадались на этой равнине, не дававшей никаких источников жизни. Лишь в первой половине января охотники каравана видели две или три пары антилоп, которые могут обходиться без питья в течение нескольких недель: среди них были и ориксы, похожие на тех, что явились причиной глубокого разочарования сэра Джона Муррэя, и каамы с добрыми глазами, с пепельно-серой шерстью, отмеченной охряными пятнами, — безобидные животные, очень ценимые за вкусное мясо, которые, казалось, предпочитали бесплодные равнины пастбищам плодородных районов.

Тем временем, продвигаясь под палящими лучами, в атмосфере, лишенной даже атома[205] испарений, продолжая осуществлять геодезические операции как днем, так и ночью, не приносившей с собой ни ветерка, ни прохлады, астрономы сильно уставали. Их запасы воды, хранившиеся в разогретых бочонках, уменьшались. Им уже приходилось экономить воду, но рвение их было столь велико, а мужество — таково, что они превозмогали усталость и лишения и не упускали ни одной мелочи в своей большой и кропотливой работе. Двадцать пятого января с помощью девяти новых треугольников — их общее количество уже доходило до пятидесяти семи — ученые вычислили седьмую часть меридиана, составившую еще один градус.

Астрономам оставалось только пройти часть меридиана, приходившуюся на пустыню, и, по расчетам бушмена, они должны были достичь берегов озера Нгами в последних числах января. Полковник и его компаньоны заявили, что продержатся еще столько, сколько будет необходимо. Но люди каравана, эти бушмены, не увлеченные одной целью, эти наемные люди, интересы которых не совпадали с научными интересами экспедиции, эти туземцы, довольно мало расположенные идти все дальше и дальше вперед, плохо переносили дорожные испытания. Они ощутимо страдали от нехватки воды.

Уже пришлось оставить в пути несколько вьючных животных, истощенных голодом и жаждой, и приходилось опасаться, что число таких случаев будет с каждым днем расти. Ропот и препирательства стали возникать все чаще. Положение Мокума становилось все более трудным, его влияние падало.

Вскоре стало очевидно, что недостаток воды становится непреодолимой преградой на пути ученых, что придется, по-видимому, остановить продвижение на север, повернуть либо назад, либо вправо от меридиана, рискуя встретиться с русской экспедицией. В том и другом случае они смогут достичь селений, расположенных в менее засушливых местах. Пятнадцатого февраля бушмен сообщил полковнику Эвересту о все возрастающих трудностях, с которыми он больше не в состоянии бороться. Погонщики повозок уже отказывались слушаться его. Каждое утро, когда лагерь снимался с места, возникали сцены неповиновения, в которых принимало участие большинство туземцев. Надо признать, что эти несчастные люди, подавленные жарой, мучимые жаждой, представляли плачевное зрелище. Впрочем, и волы с лошадьми, питавшиеся явно недостаточно, — куцей и сухой травой, совсем не утолявшей жажды, не хотели идти дальше.

Полковник Эверест прекрасно понимал положение вещей. Но, будучи строг к себе, он так же относился и к другим. Он никоим образом не хотел приостанавливать операции по созданию тригонометрической сети и заявил, что, даже если останется один, он будет продолжать двигаться вперед. Тем более что оба его коллеги рассуждали так же, как он, и были готовы идти за ним, сколько потребуется.

Бушмен в очередной раз, приложив все свои усилия, снова добился от туземцев, чтобы они следовали за ним еще какое-то время. По его расчетам, караван находился не более чем в пяти-шести днях пути от озера Нгами. Там лошади и быки найдут цветущие пастбища и тенистые леса. Там люди найдут целое море пресной воды и отдохнут. Мокум сумел убедить большинство бушменов. Он доказал им, что в смысле пропитания путь на север — короче. Действительно, ведь податься на запад — означало идти наугад: вернуться назад — снова попасть в опустошенную «карру». В конце концов туземцы поддались на его уговоры, и караван из последних сил возобновил движение к Нгами.

К счастью, на этой обширной равнине геодезические операции легко осуществлялись с помощью столбов и реек. Чтобы выиграть время, астрономы работали днем и ночью. Ориентируясь на свет электрических фонарей, они добивались очень точных измерений углов, отвечавших самым придирчивым требованиям.

Шестнадцатого января участники экспедиции увидели воду. На горизонте появилась лагуна шириною в одну-две мили. Можно себе представить, как была встречена эта новость. Весь караван быстро устремился к довольно обширному водоему, поверхность которого поблескивала в солнечных лучах.

Лагуны достигли в пять часов вечера. Несколько лошадей, оборвав постромки и увернувшись от рук погонщиков, галопом кинулись к столь желанной влаге. Они чуяли ее, они вдыхали ее запах и скоро уже стояли в воде, погрузившись в нее по шею.

Но почти тотчас же животные вернулись на берег. Они почему-то не смогли утолить жажды в живительных струях лагуны, и когда гуда подошли бушмены, оказалось, что вода в ней настолько солона, что пить ее невозможно.

Людей охватило отчаяние. Нет ничего страшнее обманутых надежд! Мокуму показалось, что он никогда не сможет уговорить туземцев идти дальше и увести их от этого соленого озера. К счастью для судьбы экспедиции, караван находился к Нгами и притокам Замбези уже ближе, чем к какой-либо другой точке этого региона, где бы можно было достать годной для питья воды. Так что общее спасение зависело от продвижения вперед. Через четыре дня, если не задержат геодезические работы, экспедиция выйдет к берегам озера Нгами.

Снова двинулись в путь. Полковник Эверест, пользуясь ровным характером местности, стал строить треугольники больших размеров, что требовало менее частых остановок из-за установления визирных реек. Поскольку наблюдения чаще проводились по ночам, а ночи стояли очень ясные, сигнальные огни фиксировались[206] отлично, и измерения, как теодолитом, так и угломером, осуществлялись с превосходным результатом и отличались чрезвычайной точностью. В то же время это была еще и экономия времени и сил. Но следует признать, что и отважным ученым, охваченным научным рвением, и туземцам, мучимым страшной жаждой в этом ужасном климатическом поясе, равно как и животным, уже настало самое время выйти к озеру Нгами. Никто бы не смог вынести двухнедельного похода в подобных условиях.

Двадцать первого января ровная и гладкая поверхность земли начала заметно изменяться. Она сделалась пересеченной и кочковатой. Около десяти часов утра на северо-западе люди заметили небольшую гору высотою от пятисот до шестисот футов, на расстоянии примерно пятнадцати миль. Это была вершина Скорцефа.

Бушмен внимательно осмотрел местность вокруг и после довольно долгого изучения, указав рукой на север, сказал:

— Нгами — там!

— Нгами! Нгами! — закричали туземцы, сопровождая выкрики бурным ликованием.

Бушмены хотели двигаться вперед и были готовы бегом преодолеть те пятнадцать миль, что отделяли их от озера. Но охотник сумел удержать их, заметив, что в этом краю, кишевшем макололами, для них очень важно не отрываться.

Между тем полковник Эверест, желая ускорить прибытие своего небольшого отряда на озеро Нгами, решил связать их стоянку с горой Скорцеф одним треугольником. Вершина горы, заканчивающаяся острым пиком, могла быть завизирована очень точно и тем самым способствовала хорошим наблюдениям. Для этого не понадобилось бы ждать ночи и посылать вперед отряд из матросов и туземцев, чтобы те установили фонарь на вершине Скорцефа. Итак, инструменты были налажены, а угол, образующий вершину последнего треугольника, уже полученный южнее, снова измерен на самой стоянке для большей точности.

Мокум разбил лишь временный лагерь, надеясь еще до ночи достичь столь желанного озера: но он не пренебрег ни одной из обычных предосторожностей и велел нескольким всадникам прочесать окрестности.

Справа и слева поднимались заросли, которые не мешало бы разведать. Тем не менее, со времени охоты на ориксов никаких следов макололов не попадалось, и с выслеживанием, которому подвергался караван, казалось, было покончено. Однако осторожный бушмен старался все время быть начеку, чтобы предотвратить неприятности.

Тем временем астрономы занимались построением своего нового треугольника. Согласно вычислениям Вильяма Эмери, этот треугольник должен подвинуть их очень близко к двадцатой параллели, у которой находилась конечная точка дуги, измеряемой ими в этой части Африки. Еще несколько операций по ту сторону озера Нгами — и вполне вероятно, что восьмой отрезок меридиана будет получен. Потом, после перепроверки расчетов, сделанной с помощью нового базиса, построенного непосредственно на поверхности почвы, это большое предприятие будет завершено. Поэтому неудивительно, что смельчаки-европейцы отличались на редкость боевым духом, ведь они уже видели себя осуществившими свои замыслы.

А как в это время проходила экспедиция русских? Вот уже шесть месяцев как члены международной комиссии расстались и ничего не знали друг о друге. Где находились теперь Матвей Струкс, Николай Паландер, Михаил Цорн? Переносили ли они с той же стойкостью, что и их коллеги из Англии, все тяготы? Страдали ли, испытывая лишения от нехватки воды и удручающей жары? Были ли менее засушливы районы, по которым они проходили, ведь их путь пролегал ближе к маршруту Дэвида Ливингстона? Может, русскому каравану больше повезло с продовольствием, потому что на их направлении, кроме Колобенга, существовали и другие деревни и селения, к примеру, Шокуане или Шошонг, не слишком удаленные от меридиана русских. Но с другой стороны, в этих не столь безлюдных районах нередки и налеты разбойников. Из того факта, что макололы, казалось, оставили преследование англичан, не следовало ли заключить, что они пошли по следам русской экспедиции?

Полковник Эверест, слишком занятый делами, не думал и не хотел думать об этих вещах, но сэр Джон Муррэй и Вильям Эмери часто беседовали между собой о судьбе своих бывших коллег. Суждено ли им увидеть их вновь? Увенчается ли успехом работа русских? Математический результат одного и того же предприятия, а именно определение величины градуса в этой части Африки, будет ли одинаков у обеих экспедиций, осуществлявших одновременно, но раздельно построение тригонометрической сети треугольников? Кроме того, Вильям Эмери много думал о своем товарище, отсутствие которого казалось ему таким невосполнимым, хорошо зная, что и Михаил Цорн тоже никогда его не забудет.

Между тем началось измерение угловых расстояний. Чтобы определить угол, который приходился на место стоянки, следовало наметить два визира, один из которых был образован конической[207] вершиной Скорцефа. В качестве другого визира, слева от меридиана, избрали остроконечный пригорок, расположенный на расстоянии всего лишь четырех миль. Его направление было дано одним из окуляров угломера.

Скорцеф, как уже было сказано, находился довольно далеко от стоянки. Но астрономы не имели иного выбора, поскольку это отдельно стоящая гора была единственной точкой, господствующей над местностью. Действительно, ни на севере, ни на западе, ни на другом берегу озера Нгами, которого еще не было видно, не возвышалось ни одной вершины. Слишком большая удаленность одного из визиров вынуждала исследователей податься значительно правее меридиана; но другого выхода у них не было. Одинокая эта гора была, таким образом, очень тщательно завизирована с помощью второго окуляра угломера, а отклонение друг от друга двух окуляров дало угловое расстояние, отделявшее Скорцеф от пригорка и, следовательно, величину угла, образованного с самой стоянкой. Полковник Эверест, добиваясь возможно большего приближения, сделал подряд двадцать поворотов, меняя положение окуляра по градуированному[208] кругу: таким образом он в двадцать раз уменьшил возможность ошибки и добился такого углового измерения, что точность его являлась абсолютной.

Все эти операции, несмотря на проявляемое туземцами нетерпение, бесстрастный Эверест проделал с той же тщательностью, с какой он осуществлял бы их в своей обсерватории в Кембридже. Весь день двадцать первого февраля прошел за этой работой, и только на исходе дня, примерно в половине шестого, когда снимать показания стало трудно, полковник закончил свои наблюдения.

— Я в вашем распоряжении, Мокум, — сказал он тогда бушмену.

— Несколько поздновато, полковник, — ответил Мокум, — и мне жаль, что вы не смогли завершить ваши работы до наступления темноты, ибо тогда мы могли бы перенести нашу стоянку уже на берег озера!

— А что нам мешает тронуться сейчас в путь? — спросил полковник Эверест. — Пятнадцать миль можно проделать и темной ночью, которая не сможет нас остановить. Дорога тут прямая, это ведь равнина, и мы не должны бояться, что заблудимся!

— Да... действительно... — как будто размышляя, ответил бушмен, — можно попробовать пойти на такую авантюру, хотя в этих местах, пограничных с озером Нгами, а предпочел бы переход при свете дня! Наши люди только и просят идти вперед, чтобы быстрее достичь пресноводного озера. Мы отправляемся, полковник!

— Если вам угодно, Мокум! — ответил полковник Эверест.

Как только все одобрили это решение, быков запрягли в повозки, лошадей оседлали, инструменты погрузили, и в семь часов вечера, когда бушмен отдал сигнал к отправлению, караван, подстегиваемый жаждой, двинулся напрямик к озеру Нгами.

При этом бушмен попросил всех троих европейцев взять с собой оружие и иметь при себе боеприпасы. Сам он поехал с карабином, который подарил ему сэр Джон, и в его патронташе не было недостатка в патронах.

Тронулись в путь. Ночь стояла темная. Толстый слой облаков скрывал созвездия. Однако в воздушных слоях, более близких к земле, тумана не было. Мокум, зрительные способности которого не переставали удивлять европейцев, зорко смотрел по сторонам и вперед по движению каравана. Несколько слов, которыми он обменялся с сэром Джоном, дали понять почтенному англичанину, что бушмен отнюдь не считает эту местность безопасной. А потому сэр Джон, со своей стороны, пребывал в готовности к любым событиям.

Караван уже три часа двигался в северном направлении, но, испытывая усталость, граничившую с изнеможением, шел не быстро. Приходилось часто останавливаться, чтобы подождать отстающих. Продвигались вперед из расчета три мили в час, и к десяти часам вечера маленький отряд от берегов Нгами отделяли еще шесть миль. Животные едва могли дышать в душную ночь, в столь сухом воздухе, что самый чувствительный гидрометр не обнаружил бы в нем и следа влаги.

Вскоре, несмотря на настоятельные просьбы бушмена, караван перестал представлять собой компактную группу. Люди и животные растянулись в очень длинную цепочку. Несколько волов, совсем выбившись из сил, свалились по дороге. Спешившиеся всадники едва волочили ноги, и их легко могла бы схватить даже небольшая кучка туземцев. А потому обеспокоенный Мокум, не жалея ни слов, ни жестов, передвигаясь от одного к другому, старался воссоединить свое войско, но это ему не удавалось, и вот уже, сам того не замечая, он стал терять из виду кое-кого из своих людей.

В одиннадцать часов вечера ехавшие впереди повозки находились уже милях в трех от Скорцефа. Несмотря на темень, эта одинокая гора вырисовывалась довольно отчетливо, возвышаясь в ночи как огромная пирамида. В темноте она казалась больше и в два раза выше, чем на самом деле.

Если Мокум не ошибся, то озеро должно было находиться сразу за Скорцефом, и речь шла о том, чтобы обогнуть гору самым кратчайшим путем, как можно скорее добраться до богатого источника пресной воды. Бушмен встал вместе с тремя европейцами во главе каравана и уже собирался было поворачивать влево, чтобы обойти гору, как вдруг его остановили выстрелы — очень отчетливые, хотя и далекие.

Англичане тотчас взвели курки и стали прислушиваться с вполне понятным напряжением. В местах, где туземцы пользуются только копьями и стрелами, выстрелы из огнестрельного оружия не могли не вызвать у них удивления и тревоги.

— Что это? — спросил полковник.

— Выстрелы! — ответил сэр Джон.

— Выстрелы! — воскликнул полковник. — А в каком направлении?

Вопрос был адресован бушмену, который ответил:

— Выстрелы произведены с вершины Скорцефа. Там сражаются! Несомненно, это макололы нападают на отряд европейцев!

— Европейцев! — повторил за ним Вильям Эмери.

— Да, господин Вильям, — ответил Мокум. — Это громкие выстрелы могут быть произведены лишь оружием европейцев, и, добавлю, очень точным оружием.

— Так, значит, это европейцы?..

Но полковник, прервав его, воскликнул:

— Господа, кто бы ни были эти европейцы, им надо прийти на помощь.

— Да! Да! Идемте! Идемте! — повторил Вильям Эмери, чье сердце тревожно сжалось.

Прежде чем направиться к горе, бушмен пожелал в последний раз собрать свое небольшое войско, которое могло быть неожиданно окружено группой разбойников. Но когда охотник съездил назад, оказалось, что караван рассеян, лошади выпряжены, повозки покинуты, а несколько силуэтов, маячивших на равнине, уже исчезают из виду, убегая в сторону юга.

— Трусы, — закричал Мокум, — они сразу забывают про все — и про жажду, и про усталость, лишь бы дать деру!

Потом, вернувшись к англичанам и их бравым матросам, он сказал:

— А мы двинемся вперед!

Европейцы вместе с охотником тотчас устремились в северном направлении, пришпоривая лошадей, понуждая их отдать оставшуюся у них силу и энергию.

Двадцать минут спустя все отчетливо услышали воинственный клич макололов. Каково их число, сказать еще было трудно. Эти бандиты-туземцы, вероятно, осаждали вершину Скорцефа, на которой можно было разглядеть вспышки огня. Виднелись кучки людей, карабкавшихся наверх по склонам.

Скоро полковник Эверест и его спутники зашли в тыл осаждавшей группы. Здесь они соскочили со своих изможденных коней и, крикнув громкое «ура», которое осажденные должны были услышать, сделали первые выстрелы по нападавшим туземцам. Услыхав частые выстрелы скорострельного оружия, макололы решили, что их осаждает многочисленное войско. Эта внезапная атака застала их врасплох, и они отступили, даже не пустив в ход луков со стрелами.

Не теряя ни секунды, полковник Эверест, сэр Джон Муррэй, Вильям Эмери, бушмен и матросы, непрерывно перезаряжая ружья и стреляя, бросились в самую гущу разбойников. Пятнадцать туземцев замертво пали под огнем их оружия.

Макололы разделились на две части. Европейцы кинулись в образовавшийся проход и, опрокидывая наземь туземцев, находившихся близко, моментально вскарабкались по склону горы наверх.

В десять минут достигли они вершины, окутанной темнотой, так как осажденные прекратили огонь из опасения попасть в тех, кто так неожиданно пришел им на помощь.

И этими осажденными оказались русские! Они все были здесь — Матвей Струкс, Николай Паландер, Михаил Цорн и пятеро их матросов. Но из туземцев, некогда составлявших караван, остался лишь один преданный им «форелопер». Струсившие туземцы, как и туземцы англичан, тоже покинули их в минуту опасности.

Матвей Струкс в тот момент, когда появился полковник Эверест, спрыгнул вниз с невысокой стены, сохранившейся на самой вершине Скорцефа.

— Вы ли это, господа англичане?! — воскликнул астроном из Пулкова.

— Они самые, господа русские, — ответил полковник с достоинством. — Но сейчас здесь нет ни русских, ни англичан! А есть только европейцы. Объединившиеся, чтобы защитить себя!

Глава XIX

ТРИАНГУЛЯЦИЯ ИЛИ СМЕРТЬ

Дружное «ура!» встретило слова полковника Эвереста. Перед лицом угрозы со стороны макололов, перед лицом общей опасности русские и англичане, позабыв о международном конфликте, должны были объединиться ради совместной обороны. Ситуация диктовала свои условия, и англо-русская комиссия снова воссоединилась перед лицом врага, оказавшись даже еще более дружной и сплоченной, чем раньше. Вильям Эмери и Михаил Цорн крепко обнимали друг друга. Остальные европейцы скрепили свой новый союз рукопожатием.

Первой заботой англичан было утолить жажду. В воде, доставляемой из озера, в русском лагере недостатка не было. Затем, укрывшись в каземате[209], составлявшем часть заброшенной крепости, построенной когда-то на вершине Скорцефа, европейцы поведали друг другу о том, что с ними произошло после их расставания в Колобенге. Тем временем матросы наблюдали за макололами.

Прежде всего, почему русские оказались на вершине этой горы, так далеко слева от их меридиана? По той же самой причине, по которой англичане очутились от своего далеко справа. Скорцеф, расположенный почти на полдороге между обеими дугами, являлся единственной возвышенностью в этом регионе, которая могла бы послужить для установления ориентира на берегу Нгами. Так что было совершенно естественно, что обе соперничающие экспедиции, оказавшись на этой равнине, встретились на единственной горе, которая могла послужить им для наблюдений. Действительно, русский и английский меридианы пересекали озеро в двух местах, довольно удаленных друг от друга. Отсюда возникла необходимость у операторов геодезически соединить южный берег Нгами с его северным берегом.

Затем Матвей Струкс изложил некоторые подробности об операциях, которые он только что выполнил. Триангулирование после Колобенга происходило без приключений. Первоначальный меридиан, который волею жребия достался русским, проходил по плодородной местности, слегка волнистой, облегчавшей создание тригонометрической сети. Русские астрономы, так же как и англичане, страдали от чудовищной жары этого пояса, но не от нехватки воды. Речек здесь было полно, и они приносили с собой спасительную свежесть. Лошади и волы вволю паслись на нескончаемом пастбище, на зеленых лугах, там и сям перемежавшихся лесами и чащами. Хищников участники экспедиции держали на почтительном расстоянии от лагеря, зажигая на всю ночь костры. Что до туземцев, то здесь жили оседлые племена, обитавшие в селениях и деревнях, где доктор Дэвид Ливингстон почти всегда находил радушный прием. Во время всего этого путешествия бушменам отнюдь не на что было жаловаться.

Двадцатого февраля русские дошли до Скорцефа и находились здесь уже около полутора суток, когда на равнине появились макололы в количестве трехсот-четырехсот человек. Испугавшись, бушмены тотчас покинули свои посты и оставили русских предоставленными самим себе. Макололы начали с того, что разграбили повозки, сгруппированные у подножия горы; но, к счастью, инструменты были еще раньше перенесены в крепость. Кроме того, они не тронули самоходную барку, ибо русские успели собрать ее до появления разбойников, и в настоящее время она стояла на якоре в небольшой бухте озера Нгами. Северный склон горы был отвесным и выходил прямо на правый берег озера, поэтому здесь крепость являлась неприступной. Но на южной стороне Скорцефа склоны были пологими, и приступ, который предприняли макололы, возможно, имел бы успех, если бы не чудесное появление англичан.

Таков вкратце был рассказ Матвея Струкса. В свою очередь полковник Эверест сообщил ему о происшествиях, случившихся с ними после разделения экспедиции, о тяготах и лишениях, о мятеже бушменов, о трудностях и препятствиях, которые пришлось преодолеть. Из обоих рассказов выходило, что русские все это время находились в более благоприятных условиях, чем англичане.

Ночь с двадцать первого на двадцать второе февраля прошла без приключений. Бушмен и матросы несли караул у подножья крепостной стены. Макололы больше не возобновляли своих атак. Но несколько костров, разожженных ими у подошвы горы, говорили о том, что бандиты стояли биваком на прежнем месте и отнюдь не отказались от своего плана.

На следующий день, двадцать второго февраля, на рассвете, покинув каземат, европейцы вышли осмотреть долину. Первые утренние лучи осветили почти всю обширную территорию до самого края горизонта. С южной стороны простиралась пустыня с ее желтоватой почвой и сгоревшей травой, засушливая и мертвая. У подножия полукругом расположился лагерь, посреди которого копошилось четыре-пять сотен туземцев. Их костры еще горели. На раскаленных угольях жарились куски мяса. Было очевидно, что макололы не хотели покидать этого места, хотя и так все, что у каравана было ценного — снаряжение, повозки, лошади, волы, провизия, — попало к ним в руки; но эта добыча, очевидно, их не удовлетворяла, похоже, они хотели, уничтожив европейцев, завладеть их оружием.

Русские и английские ученые, осмотрев лагерь туземцев, имели долгую и обстоятельную беседу с бушменом, но окончательное решение все же зависело от определенной помощи обстоятельств, и, прежде всего, следовало точно определить положение Скорцефа.

Астрономы уже знали, что эта гора на юге господствует над обширными равнинами, простирающимися вплоть до «карру». На восток и на запад от нее — продолжение этой пустыни, которая здесь сужается. На западном горизонте можно разглядеть расплывчатый силуэт холмов, окаймляющих плодородный край макололов; одна из столиц его, Макето, расположена примерно в ста милях северо-западнее озера Нгами.

На севере же гора Скорцеф возвышается над совершенно другой местностью. Какой контраст с засушливыми степями юга! Вода, деревья, пастбища — все богатство земли, которое может дать постоянная влажность! На пространстве протяженностью, по крайней мере, в сто миль Нгами катит с востока на запад свои прекрасные волны, которые сейчас оживали под лучами восходящего солнца. Наибольшая ширина озера совпадала с направлением земных параллелей. Но с севера на юг она, вероятно, составляла не более тридцати — сорока миль. По ту сторону озера местность вырисовывалась в виде легкого уклона, представляя очень разнообразный ландшафт с лесами, пастбищами, потоками воды, впадавшими в Лиамбию или в Замбези; и совсем на севере, по крайней мере, милях в восьмидесяти, цепь невысоких гор окаймляла ее своей живописной рамкой. Прекрасный край, лежащий, как оазис, посреди пустынь! Его земля, хорошо орошаемая, постоянно оживляемая сетью водных артерий, дышала жизнью. Это величественная Замбези поддерживала своими притоками существование такой пышной растительности! Самая большая река, какая только есть в Южной Африке, — такая же, как Дунай в Европе[210] и Амазонка в Южной Америке!

Такова была панорама, развернувшаяся перед взорами европейцев. Что касалось Скорцефа, то он возвышался над самым берегом озера, круто обрываясь прямо в воды Нгами. И все же склон был не так крут, чтобы матросы не могли лазать по нему туда и обратно; и вот по узкой крутой тропинке, ведущей с уступа на уступ, они спустились до самого озера, до того места, где стояла на якоре самоходная барка. Теперь, обеспечив себя питьевой водой, маленький гарнизон мог держаться, пока хватит провизии, за стенами брошенной крепости.

Но откуда тут эта крепость, в пустыне, на вершине горы? Стали расспрашивать Мокума, который уже бывал в этих краях, когда служил проводником у Дэвида Ливингстона. Он смог рассказать следующее.

Когда-то окрестности озера Нгами часто посещали торговцы слоновой костью и «черным товаром». Слоновую кость им поставляли слоны и носороги. «Черным товаром» была плоть человеческая, живая плоть, которую перевозили торговцы рабами. Земли вдоль Замбези кишели презренными иностранцами, занимавшимися работорговлей. Войны, «реззу»[211], грабежи внутри континента поставляли большое количество пленных, и пленников этих продавали, как рабов.