Хроника составляется из происшествий, сведений о прибытии пароходов, морских новостей, отчетов о состоянии рынка, которые могут интересовать торговый квартал, ежедневных данных о широте и долготе, сообщений о постановлениях совета именитых граждан, распоряжений губернатора, сведений о регистрации рождений, бракосочетаний и даже кончин, хотя последние здесь весьма редки. Впрочем, никаких сообщений о грабежах и убийствах не бывает, — единственный на острове трибунал разбирает только гражданские дела, недоразумения между частными лицами. Никогда не печатаются и заметки о столетних юбилеях, ибо долголетие не является здесь привилегией отдельных счастливцев.

Что касается новостей из области международной политики, то все они — самые свежие благодаря телефонной связи с бухтой Магдалены, куда сходятся кабели, погруженные в воды Тихого океана. Таким образом миллиардцы осведомлены обо всем, что происходит в мире, обо всем, что представляет какой бы то ни было интерес. Добавим, что «Старборд-кроникл» и «Нью-геральд» не слишком резко полемизируют друг с другом; они живут даже довольно дружно, но нельзя ручаться, что дело всегда будет ограничиваться вежливой дискуссией. Протестантство и католичество, проявляя большую терпимость и уступчивость в области религии, подают пример доброго согласия, но вряд ли они уживутся друг с другом, если в дело вмешается гнусная политика, если кто-либо возжаждет деловой активности, если задеты будут чьи-либо личные интересы или самолюбие.

Кроме этих двух газет, выходят еженедельные и ежемесячные журналы, перепечатывающие из иностранных органов печати статьи преемников Сарсея, статьи Леметра, Шарма, Фурнеля, Дешана, Фукье, Франса и других видных публицистов; издаются иллюстрированные журналы и, кроме того, дюжина бульварных листков, посвященных текущим светским новостям. Их единственная цель — развлечь на мгновение и дать пищу не только уму… но и желудку. Да! Некоторые из них напечатаны на съедобной бумаге шоколадной краской. После прочтения их съедают за утренним завтраком. Некоторые из них имеют вяжущие свойства, а другие — слегка послабляющие, и организм их отлично усваивает. Члены квартета находили это изобретение и приятным и практичным.

— Вот это действительно удобоваримое чтение! — справедливо замечает Ивернес.

— И какая питательная литература! — отвечает Пэншина. — Кондитерское искусство и литература, как это прекрасно сочетается с гигиенической музыкой!

Теперь, естественно, возникает вопрос, откуда берутся средства, на которые населению плавучего острова предоставляется такое невиданное благоденствие, о каком не может даже и мечтать ни один другой город в Старом или Новом Свете. Надо думать, что доходы острова выражаются в совершенно невероятной сумме, судя по тому, какие кредиты отпускаются на самые различные нужды, какое жалованье выплачивается даже самым скромным служащим.

И когда парижане расспрашивают директора управления искусств обо всем этом, он отвечает им так:

— Здесь о делах не говорят. У нас нет ни торгового департамента, ни биржи, ни промышленности. Торговля ведется лишь в таких размерах, какие необходимы для удовлетворения потребностей острова, и пусть иностранцы не думают, что мы — нечто вроде Чикагской Всемирной ярмарки тысяча восемьсот девяносто третьего года или Парижской выставки тысяча девятисотого! Нет! Могущественная религия бизнеса над нами не властвует, и если у нас слышится крик «go ahead!» note 10, то лишь как призыв плыть вперед, обращенный к «жемчужине Тихого океана». Поэтому не деловая жизнь приносит нам средства, необходимые для содержания острова, а таможенные доходы… Да! Таможенные сборы дают нам возможность покрывать все расходные статьи бюджета…

— А каков бюджет?.. — спрашивает Фрасколен.

— Он определяется суммой в тридцать миллионов долларов, дорогие мои друзья!

— Сто пятьдесят миллионов франков для острова с населением в десять тысяч человек!..

— Совершенно верно, дорогой мой Фрасколен, и эту сумму дают одни лишь таможенные сборы. Налогов у нас нет, так как местное производство совершенно незначительно. Да, да, у нас взимаются только ввозные пошлины. Ими и объясняется дороговизна продуктов, — дороговизна, разумеется, относительная, ибо цены, какими бы высокими они вам ни казались, находятся в соответствии со средствами, которыми здесь каждый располагает.

И вот Калистус Мэнбар снова закусывает удила и пускается восхвалять свой город, восхвалять свой остров — осколок какой-то более совершенной планеты, упавшей с неба на воды Тихого океана, настоящий плавучий Эдем. Здесь — рай, куда укрылись мудрецы, и если истинное счастье не на Стандарт-Айленде, значит его нет нигде. Калистус Мэнбар не стесняется, рекламируя свой остров. Так и кажется, что он вот-вот начнет зазывать:

«Входите, милостивые государи, входите милостивые государыни! Покупайте билеты!.. Мест осталось очень мало!.. Сейчас начинаем… Кому билет?..» И т.д.

И правда — места редки, а билеты стоят дорого! Тем лучше! Директор управления искусств жонглирует миллионами, которые в городе миллиардеров превращаются в простые единицы!

Но именно из этой трескучей речи, в которой фразы пенятся водопадами, а жесты сменяются с быстротой световых сигналов, квартет узнает о работе различных отраслей управления и прежде всего о школах, где обучение обязательное и бесплатное, а преподаватели оплачиваются, как министры. Там, если поверить Калистусу Мэнбару, мертвые и живые языки, географию и историю, физические и математические науки, изящные искусства изучают основательней, чем в любом университете, в любой академии Старого Света. Но дело в том, что учащиеся этих школ не слишком гонятся за познаниями, и если старшее поколение еще сохраняет какие-то обрывки знаний, подхваченные в колледжах Соединенных Штатов, то у молодежи образованности уже куда меньше, чем дохода. Это, конечно, плохо. Может быть, люди только теряют, изолируя себя до такой степени от остального человечества?

Но разве обитатели этого искусственного острова не бывают за границей? Разве они никогда не посещают заморских краев, великих столиц Европы? Разве они не знакомятся со странами, которым минувшие века завещали столько великих произведений искусства? Да, есть на острове и такие жители, которых чувство любопытства заставляет стремиться в дальние страны! Но там они скоро устают и большей частью скучают; они не находят там упорядоченного существования, какое обеспечивает им плавучий остров; они страдают от холода, от жары; наконец они простуживаются, а в Миллиард-Сити простуда неизвестна. Поэтому те неосторожные, которым пришла в голову несчастная мысль покинуть остров, спешат вернуться обратно. Какую выгоду приносят им такие путешествия? Да никакой. «Пустились они в путь, как дорожные мешки, и вернулись, как дорожные мешки», — говорит одно древнегреческое изречение, а мы добавим: дорожными мешками они и останутся.

Иностранцев, конечно, должна была бы привлечь молва о плавучем острове, этом девятом чуде света (восьмым чудом, как утверждают, является Эйфелева башня), но Калистус Мэнбар полагает, что туристов здесь никогда не будет слишком много. Никто в них и не нуждается, хотя билетные кассы в обоих портах могли бы стать еще одним источником дохода. В прошлом году большинство посетителей было из американцев. Представители других наций почти не появлялись. Бывают, конечно, англичане: их легко узнать по брюкам, которые они обычно подворачивают, под тем предлогом, что в Лондоне идет дождь. Но, в общем, Великобритания очень неодобрительно отнеслась к постройке этого острова, который, по ее мнению, только мешает мореплаванию, и она охотно уничтожила бы его. Немцы не встречают на острове особенно теплого приема, потому что, позволь им только здесь обосноваться, они живо превратили бы Миллиард-Сити в новый Чикаго. Из всех иностранцев Компания с наибольшей охотой и предупредительностью принимает французов, поскольку они не относятся к числу захватнически настроенных народов Европы. Но разве хоть один француз появлялся до сих пор на плавучем острове?

— Это маловероятно, — замечает Пэншина.

— Мы недостаточно богаты… — добавляет Фрасколен.

— Чтобы жить здесь в качестве рантье — пожалуй, — отвечает директор управления искусств, — но ведь здесь можно и работать…

— Неужели в Миллиард-Сити живет хоть один наш соотечественник?.. — спрашивает Ивернес.

— Живет.

— Кто же этот счастливец?

— Господин Атаназ Доремюс.

— А что он здесь делает, этот Атаназ Доремюс?.. — восклицает Пэншина.

— Он учитель танцев, грации и хороших манер, он получает от Компании прекрасное жалованье а, кроме того, дает частные уроки…

— Которые способен давать только француз! — подхватывает «Его высочество».

Так квартет ознакомился с административным устройством острова. Теперь остается только отдаться очарованию плавания, которое увлекает артистов все дальше на запад по просторам Тихого океана. И если бы солнце не восходило то над левой стороной острова, то над правой, в зависимости от положения Стандарт-Айленда, которое придавал ему коммодор Симкоо, то Себастьен Цорн и его товарищи могли бы думать, что они находятся на твердой земле. В течение последовавших двух недель дважды разражались грозы с сильными ветрами и шквалами, ибо подчас они случаются и в Тихом океане, вопреки его названию. Бурные морские волны разбивались о металлический корпус, покрывая его бесчисленными брызгами, словно это были скалы настоящего берега. Но Стандарт-Айленд ни разу не дрогнул под ударами разъяренной стихии. Разбушевавшийся океан был перед ним бессилен. Гений человека победил природу.

Спустя две недели, 11 июня, состоялся первый концерт камерной музыки, о котором оповещали световые рекламы; сверкавшие на больших авеню. Само собой разумеется, исполнители были предварительно представлены губернатору и городскому управлению. Сайрес Бикерстаф оказал им самый сердечный прием. Газеты упоминали об успехе, которым сопровождалось турне Концертного квартета в Соединенных Штатах Америки, и в восторженных выражениях восхваляли директора управления искусств за то, что тот сумел заручиться согласием квартета на гастроли, применив для этого, как мы знаем, несколько своеобразный способ, Какое удовольствие слушать музыку великих мастеров и в то же время видеть артистов, исполняющих их произведения. Какое наслаждение для знатоков музыки!

Из того, что четырех парижан пригласили выступать в казино Миллиард-Сити за сказочное вознаграждение, не следует делать вывода, что на их концерты публику будут пускать даром. Отнюдь нет. Администрация намерена извлечь из концертов хорошую прибыль, совсем как американские импресарио, которым их певицы обходятся по доллару за такт или даже за ноту. Если обычно платят за театрофонические и фонографические концерты, что ж, будут платить и за этот концерт, только неизмеримо дороже. Все места расценены одинаково — по двести долларов, то есть тысяча франков на французские деньги за кресло, и Калистус Мэнбар уверяет, что зал будет полон.

Он не ошибся. Все билеты были распроданы. Правда, в комфортабельном, изящно отделанном зале казино всего-навсего около сотни мест, и если бы их стали продавать с аукциона, неизвестно, какой суммы достигла бы выручка. Но это было бы противно обычаям острова. На все, что имеет коммерческую ценность, и на предметы первой необходимости и на предметы роскоши, заранее установлена твердая расценка по прейскуранту. Без такой предосторожности, принимая во внимание сказочные состояния некоторых лиц, можно было бы опасаться появления барышничества. А этого не следовало допускать. Правда, если богатые жители правого борта идут на концерт из любви к музыке, то, возможно, богачи левого пойдут только для приличия.

Когда Себастьен Цорн, Пэншина, Ивернес и Фрасколен появлялись перед своими слушателями в Нью-Йорке, Чикаго, Филадельфии, Балтиморе, они без всякого преувеличения могли сказать: вот публика, стоящая миллионы. Но сегодня вечером они погрешили бы против истины, если бы не вели счет на миллиарды. Подумать только! Джем Танкердон, Нэт Коверли и их семьи блистают в первом ряду кресел, а на других местах множество любителей музыки, у которых, хотя они еще и не совсем миллиардеры, по справедливому замечанию Пэншина, все же, хорошо набитый кошель!

— Ну, идем! — говорит глава квартета, когда наступает час выходить на эстраду.

И они идут, не более (пожалуй даже, менее) взволнованные, чем бывало, когда им приходилось выступать перед парижской публикой, у которой, правда, карманы не так набиты, но зато куда больше художественного чутья.

Надо сказать, что, хотя Себастьен Цорн, Ивернес, Фрасколен и Пэншина еще не брали уроков у своего соотечественника Доремюса, все четверо держатся безукоризненно корректно. На них белые галстуки по двадцать пять франков, светло-серые перчатки по пятьдесят, крахмальные рубашки по семьдесят, ботинки по сто восемьдесят, жилеты по двести, черные брюки по пятьсот и фраки по тысячи пятьсот франков, — разумеется, все за счет администрации. Их приветствуют, им горячо аплодируют жители правого борта и более сдержанно — жители левого: здесь уже сказывается различие темпераментов.

Программа концерта состоит из четырех произведений, которые им легко было выбрать в библиотеке казино, богато укомплектованной благодаря стараниям директора управления искусств:

Первый квартет Мендельсона ми-бемоль, соч. 12.

Второй квартет Гайдна фа-мажор, соч. 16.

Десятый квартет Бетховена ми-бемоль, соч. 74.

Пятый квартет Моцарта ля-мажор, соч. 10.

Исполнители просто творят чудеса в зале, полном миллиардеров, на борту острова, плывущего над морской пучиной, глубина которой в этой части Тихого океана превышает пять тысяч метров. На их долю выпадает большой и заслуженный успех, особенно у меломанов правого борта. Надо видеть директора управления искусств в этот памятный вечер: он просто ликует. Можно подумать, что это он сам только что играл сразу на обеих скрипках, альте и виолончели. Какое удачное начало для энтузиастов камерной музыки и для их импресарио!

Заметим, что не только зал набит, ко и подступы к казино тоже полны народом. И правда, ведь очень многим не удалось раздобыть ни откидного стула, ни приставного кресла, а для других просто недоступны высокие цены. Слушатели, оставшиеся за пределами зала, получают свою порцию музыки несколько урезанной. Она доносится до них издалека, словно исходит из ящика фонографа или из телефонной трубки. Но рукоплескания не становятся от этого слабее.

И они разражаются настоящим громом, когда по окончании концерта Себастьен Цорн, Ивернес, Фрасколен и Пэншина появляются на верхней террасе левого крыла казино. Первая авеню залита ярким светом. Электрические луны льют с высоты свои лучи, которым может позавидовать бледноликая Селена.

Внимание Ивернеса привлекают двое слушателей, занявших место на тротуаре прямо против казино, но немного в стороне от прочей публики. Это мужчина и женщина, они стоят рука об руку. Мужчина выше среднего роста, с благородными чертами строгого, даже грустного лица; лет ему около пятидесяти. Женщина несколькими годами моложе, высокая, с горделивой осанкой; из-под шляпы видны ее седеющие волосы.

Достоинство, с которым держится эта пара, производит впечатление на Ивернеса, и он указывает на нее Калистусу Мэнбару.

— Кто эти люди? — спрашивает он.

— Эти люди… — отвечает г-н директор, причем губы его складываются в довольно пренебрежительную гримасу. — О, это отчаянные меломаны.

— Почему в таком случае они не купили себе билетов в казино?

— Наверно, это для них слишком дорого.

— Какое у них состояние?

— Едва-едва двести тысяч франков годового дохода.

— Пфф! — фыркает Пэншина. — А кто же эти бедняки?

— Король и королева Малекарлии.