Глава четвертая. ПОЛНЫЙ КОМПЛЕКТ

Отъезд полковника привел нас в сильное беспокойство. Он, очевидно, возвратился к прошлому, которое мы считали законченным навсегда. Но что делать? Пуститься по следам сэра Эдварда Мунро? Мы не знали, какое направление выбрал он, какого пункта непальской границы намеревался достигнуть. С другой стороны, мы не могли скрыть от себя, что если он ни о чем не говорил с Банксом, то потому что боялся замечаний своего друга и хотел избавиться от них. Банкс очень сожалел, что пошел с нами в эту экспедицию.

Итак, надо было покориться необходимости и ждать. Полковник Мунро, конечно, вернется до начала августа — это был последний месяц, который мы должны были провести на санитарной станции, прежде чем отправимся к юго-западу, в Бомбей.

Калагани, пользуемый Банксом, оставался только сутки в паровом доме. Рана его должна была скоро исцелиться, и он оставил нас, чтобы заняться своим делом в краале.

Август начался опять проливным дождем. «От такой погоды могли лягушки простудиться», — говорил капитан Год; но, в сущности, август был не так дождлив, как июль, и, следовательно, благоприятнее для наших экскурсий в Тарриани.

Между тем сношения с краалем участились. Матьяс Ван-Гит был не совсем доволен, он также рассчитывал оставить кочевье в первых числах сентября. А одного льва, двух тигров, двух леопардов еще недоставало в его зверинце, и поставщик спрашивал себя, будет ли он в состоянии дополнить свою труппу.

Зато вместо актеров, которых он хотел набрать для своих доверителей, к нему явились другие, которых он не знал куда девать.

Таким образом, 4 августа, в одну из его ловушек попался медведь. Мы были в краале, когда чикари привезли в подвижной клетке пленника большой величины, с черным мехом, острыми ногтями, длинными мохнатыми ушами — особенность этих представителей медвежьей породы в Индии.

— Э! К чему мне этот бесполезный тихоход? — вскричал поставщик, пожимая плечами.

— Брат Баллон! Брат Баллон! — повторяли индусы. Оказывалось, что индусы только племянники тигров, а медведям — братья.

Но Матьяс Ван-Гит, несмотря на эту степень родства, принял брата Баллона с чувством весьма недвусмысленной досады. Он не мог быть доволен, что попадались медведи, когда ему были нужны тигры. Что он сделает с этим докучливым зверем? Ему невыгодно было кормить его без всякой надежды возвратить эти издержки. Индийского медведя мало спрашивают на европейских рынках. Он не имеет торговой ценности американского и даже полярного медведя. Вот почему Матьяс Ван-Гит, хороший торговец, не хотел держать большого зверя, которого ему будет трудно сбыть.

— Хотите взять? — спросил он капитана Года.

— Что я буду с ним делать? — ответил капитан.

— Делайте из него бифштекс, — сказал поставщик, — если только я могу употребить эту катакрезис?

— Мистер ВанГит, — серьезно пояснил Банкс, — катакрезис выражение позволительное, когда, за недостатком другого слова, оно верно передает мысль.

— Я сам так думаю, — заметил поставщик.

— Но Год, — сказал Банкс, — берете вы или нет медведя мистера Ван-Гита?

— Нет! — ответил капитан Год. — Есть медвежий бифштекс, когда медведь убит, это еще можно: но убить нарочно медведя, чтобы есть бифштекс, это не придает мне аппетита!

— Выпустите на свободу этого тихоходного животного, — закричал Матьяс Ван-Гит своим чикарям.

Клетку вывезли из крааля. Один из индусов отворил дверцу.

Брат Баллон, по-видимому стыдившийся своего положения, не заставил просить себя. Он спокойно вышел из клетки, тихо качнул головой, что можно было принять за благодарность, и улепетнул, ворча от удовольствия.

— Вы сделали доброе дело, — сказал Банкс. — Это принесет вам счастье, мистер Ван-Гит.

Банкс не знал, что слова его сбудутся. День 6 августа должен был вознаградить поставщика, доставив ему одного из зверей, недостававших в его зверинце. Вот при каких обстоятельствах.

Матьяс Ван-Гит, капитан Год и я в сопровождении Фокса, машиниста Сторра и Калагани с самого рассвета осматривали густую чащу кактусов и мастиковых деревьев, как послышался тихий рев.

Тотчас с ружьями наготове, хорошо сгруппировавшись, все шестеро, чтобы предохранить себя от нападения на одного, мы направились к подозрительному месту.

Шагов на пятьдесят далее поставщик заставил нас остановиться. По реву он, казалось, узнал, в чем дело, и, обращаясь особенно к капитану Году, сказал:

— Главное, не стреляйте понапрасну.

Он сделал несколько шагов вперед, а мы по его знаку остались позади.

— Лев! — закричал он.

В самом деле, зверь бился на веревке, привязанной к раздвоенной крепкой ветви.

Это действительно был лев, один из тех львов без гривы — отличающихся этой особенностью от африканских, — но настоящий лев, лев, нужный Матьясу Ван-Гиту.

Свирепый зверь, повиснув за переднюю лапу, сжатую петлей, страшно бился, но не мог освободиться.

Первым движением капитана Года, несмотря на просьбу поставщика, было выстрелить.

— Не стреляйте, капитан, — вскричал Матьяс Ван-Гит. — Заклинаю вас, не стреляйте!

— Но…

— Нет, нет, говорю вам! Этот лев попался в мою ловушку и принадлежит мне!

Это действительно была ловушка — ловушка-виселица, и очень простая, и очень замысловатая.

Крепкая веревка привязывается к крепкой и гибкой ветви, которая пригибается к земле, так что нижний конец веревки, кончающийся петлей, мог быть вложен в надрез столба, крепко вбитого в землю. К этому столбу привязывают приманку таким образом, что если зверь хочет коснуться ее, то должен вложить в петлю или голову, или лапу, но только он это сделает, как приманка, как мало ни коснулся бы ее зверь, освобождает веревку из надреза, ветвь приподнимается, вместе с нею и зверь, и в ту же минуту тяжелый деревянный цилиндр, скользя вдоль веревки, падает на петлю, крепко стягивает ее и не допускает развязаться от усилий повешенного.

Ловушка такого рода часто делается в индийских лесах, и звери попадаются в нее чаще, чем можно бы думать.

Обыкновенно случается, что зверь попадает в петлю шеей, отчего тотчас и удавится, между тем как его голову размозжит тяжелый деревянный цилиндр. Но этот лев попался в петлю лапой. Он был жив-живехонек и достоин красоваться между обитателями зверинца поставщика.

Восхищенный Матьяс Ван-Гит отправил Калагани в крааль с приказанием привезти подвижную клетку с извозчиком. В это время мы могли свободно рассмотреть зверя, ярость которого усиливало наше присутствие.

Поставщик не спускал с него глаз. Он вертелся около дерева, заботясь, однако, держаться подальше от ударов лапой, которые лев раздавал направо и налево.

Полчаса спустя прибыла подвижная клетка, запряженная двумя буйволами. Туда не без труда посадили повешенного, а мы пошли обратно в крааль.

— Я просто начал отчаиваться, — сказал нам Матьяс Ван-Гит. — Львы составляют небольшой процент между лесными обитателями Индии, и я рад, что мог захватить этого зверя, который сделает честь моему зверинцу.

Впрочем, Матьяс Ван-Гит с этого дня не мог пожаловаться на неудачу.

Одиннадцатого августа два леопарда попались в ту первую ловушку для тигров, из которой мы спасли поставщика.

Это были такие же звери, как тот, который так смело напал на стального гиганта в равнинах Рохимлькенда и которого мы не могли поймать.

Недоставало только двух тигров, для того чтобы запас Матьяса Ван-Гита был полон.

Настало 15 августа. Полковник Мунро еще не появился. Известий от него не было ни малейших. Банкс тревожился более, чем хотел показать. Он расспрашивал Калагани, знавшего непальскую границу, об опасностях, которым мог подвергнуться сэр Эдвард Мунро на этих независимых территориях. Индус уверил, что не осталось ни одного из партизанов Нана Сахиба на тибетской границе. Однако он, по-видимому, сожалел, что полковник не взял его в проводники. Его услуги были бы очень полезны полковнику в стране, где малейшие тропинки были ему известны. Но теперь нечего было и думать нагонять полковника.

Между тем капитан Год и Фокс продолжали свои экскурсии по Тарриани. С помощью краальских чикарей они успели убить еще трех тигров средней величины не без больших опасностей. Два зверя были записаны на счет капитана, третий на счет денщика.

— Сорок восемь! — сказал Год, которому хотелось бы достигнуть круглой цифры — пятидесяти, прежде чем расстаться с Гималайскими горами.

— Тридцать девять! — сказал Фокс, не считавший страшной пантеры, которая пала от его пули.

Двадцатого августа предпоследний тигр из нужных Матьясу Ван-Гиту попался в одну из тех ям, от которых, по инстинкту или случайности, они спасались до сих пор. Зверь, как часто случается, ушибся при падении, но ушиб не представлял ничего опасного. Нескольких дней отдохновения будет достаточно для выздоровления тигра, и ничего не будет заметно, когда товар выдастся Галенбеку в Гамбурге.

Употребление этих ям знатоки считают варварской методой. Когда дело идет об уничтожении зверей, очевидно, всякое средство хорошо, но когда хочешь взять зверя живьем, смерть часто бывает последствием их падения, особенно когда они падают в эти ямы, в пятнадцать или двадцать футов глубины, которые предназначены к ловле слонов. Из десяти едва найдется один, не получивший смертельного повреждения. Даже в Мизоре, где эта система в особенности превозносилась, сказал нам поставщик, ее бросают.

Словом, недоставало только одного тигра в крааль-ском зверинце, и Матьясу Ван-Гиту очень хотелось посадить его в клетку. Он торопился ехать в Бомбей.

Этим тигром он скоро овладел, но какой ценой! Это следует рассказать с несколькими подробностями, потому что за этого зверя было заплачено дорого — слишком дорого.

Капитан Год устроил экспедицию в ночь 26 августа. Обстоятельства сложились благоприятно для охоты: небо было безоблачно, атмосфера тихая, луна на убыли — когда слишком темно, звери не так охотно выходят из своих логовищ, а полутьма выманивает их оттуда. А именно тогда мениск — выражение Матьяса Ван-Гита, обозначавшее полумесяц, мениск бросал некоторый свет после полуночи.

Капитан Год и я, Фокс и Сторр, находившие в этом удовольствие, составляли центр этой экспедиции, к которой должны были присоединиться Калагани и некоторые из индусов.

Итак, по окончании обеда, простившись с Банксом, отказавшимся от приглашения сопровождать нас, мы вышли из парового дома около семи часов вечера и в восемь пришли в крааль, не сделав никакой неприятной встречи.

Матьяс Ван-Гит кончал ужин. Он принял нас со своими обычными демонстрациями. Держали совет, и план охоты был тотчас решен.

Засада устраивалась на берегу потока, в глубине одного из тех оврагов, которые называются «нулла», в двух милях от крааля, в таком месте, куда довольно постоянно приходили два тигра по ночам. Приманки туда не клали. По словам индусов, это было бесполезно. Осмотр, недавно произведенный в этой части Тарриани, доказывал, что потребности утолить жажду было достаточно для привлечения тигров к этому нулла. Знали также, что там легко было удобно разместиться.

Мы не должны были оставлять крааля до полуночи, а шел только седьмой час, следовательно, пришлось устроиться так, чтобы без большой скуки ждать назначенного времени.

— Господа, — сказал нам Матьяс Ван-Гит, — все мое жилище к вашим услугам. Я советую вам последовать моему примеру и лечь спать. Ведь придется встать далеко до рассвета, и несколько часов сна могут лучше приготовить нас к борьбе.

— Вам хочется спать, Моклер? — спросил меня капитан Год.

— Нет, — ответил я. — Предпочитаю прогуляться в ожидании назначенного часа, чем просыпаться от глубокого сна.

— Кам вам угодно, господа, — ответил поставщик, — а я чувствую уже спазматическое мигание век, возбуждаемое позывом ко сну. Видите, у меня уже начинаются подобные движения!

Матьяс Ван-Гит, подняв руки, закинул голову и туловище назад невольным расширением брюшных мускулов и выразительно зевнул.

Покривлявшись вдоволь, он сделал нам последний знак прощания, вошел в свою хижину и, без сомнения, скоро там заснул.

— А мы что будем делать? — спросил я.

— Погуляем, Моклер, — ответил капитан Год. — Погуляем в краале. Ночь прекрасная, и я буду более расположен отправиться на охоту, чем проспать три или четыре часа. Притом, если сон — наш лучший друг, то этот друг часто заставляет себя ждать!

Вот мы ходим по краалю, думая и разговаривая попеременно. Сторр, «которого его лучший друг не имел привычки заставлять себя ждать», лежал под деревом и уже спал. Чикари-извозчик также приютился в углу, и в ограде не было ни одного неспящего человека.

Впрочем, это было бесполезно, потому что крааль, окруженный крепким частоколом, был прекрасно огражден. Калагани сам удостоверился, что дверь крепко заперта, потом, простившись с нами мимоходом, вернулся в то отделение, которое занимал со своими товарищами.

Капитан Год и я были одни. Не только люди Ван-Гита, но и домашние животные и хищные звери также спали, одни в клетках, другие под большими деревьями на конце крааля. Тишина стояла полная и снаружи, и внутри.

Наша прогулка привела нас сначала к месту, занимаемому буйволами. Эти великолепные жвачники, кроткие и послушные, не были даже в путах. Они привыкли отдыхать под листвой гигантских кленов, и мы видели, как спокойно лежали они, касаясь рогами друг друга, подогнув под себя ноги, и слышали медленное и громкое дыхание, вырывавшееся из этих громадных масс.

Они не проснулись даже при нашем приближении. Только один поднял на минуту свою большую голову, бросил на нас беглый взгляд, свойственный животным этой породы, потом снова как бы слился со всеми.

— Вот до какого состояния довело их приручение, — сказал я капитану.

— Да, — ответил мне Год, — однако эти буйволы — животные страшные в диком состоянии. Но, имея силу, они не имеют гибкости, и что могут сделать их рога против зубов льва и когтей тигра! Решительно преимущество на стороне зверей красных.

Разговаривая, мы вернулись к клеткам. Там также была полная тишина. Тигры, львы, пантеры, леопарды спали в своих отделениях. Матьяс Ван-Гит сажал зверей вместе только тогда, когда их усмиряли несколько недель плена, и был прав. Эти свирепые звери в первые дни заточения непременно растерзали бы друг друга.

Три льва неподвижно лежали полукругом, как большие коты. Голов их, запрятанных в густую черную шерсть, видно не было, они спали сном праведников.

Сон был не так глубок в отделении тигров. Пылающие глаза сверкали в темноте. Время от времени протягивалась лапа и царапала железную решетку. Это был сон плотоядных, едва сдерживавших свою ярость.

— Им снятся дурные сны, я понимаю это! — сказал сострадательный капитан.

Трех пантер, без сомнения, также волновали угрызения или по крайней мере сожаления. В этот час, будь они свободны, они рыскали бы по лесу! Они бродили бы около пастбищ, отыскивая живое мясо!

Сон четырех леопардов никто не нарушал. Они спали спокойно. Двое, самец и самка, занимали одну спальню, и им тут так было хорошо, как в их логовище.

Одно отделение пустовало, и его должен был занимать шестой, и недоступный тигр, которого ждал Матьяс Ван-Гит, чтобы оставить Тарриани.

Прогулка наша длилась около часа. Обойдя ограду внутри крааля, мы вернулись к подножию громадной мимозы.

Полная тишина царствовала во всем лесу. Ветер, еще шумевший в листве, при наступлении вечера стих. Ни один из листков не шевелился на деревьях. Пространство на поверхности земли было так же спокойно, как и в высотах безвоздушного пространства, где вращался полускрытый круг луны.

Мы с капитаном Годом, сидя друг возле друга, не разговаривали более. Однако сон нас не одолевал. Это было скорее изучение в себе своих ощущений нравственного происхождения. Думаешь, но не выражаешь своих мыслей. Мечтаешь, как мечтал бы спящий человек, и взор, еще не закрытый веками, теряется в каком-то призрачном видении. Одна особенность удивляла капитана, и он сказал мне тихим голосом, как говоришь почти бессознательно, когда все молчит вокруг.

— Моклер, эта тишина удивляет меня! Лютые звери ревут обыкновенно в темноте, и ночью в лесу шумно. Если нет тигров и пантер, то шакалы никогда не умолкают. Этот крааль, наполненный живыми существами, должен бы привлекать сотни шакалов, а мы, однако, не слышим ничего, ни малейшего треска сухих ветвей, ни малейшего воя. Если бы Матьяс Ван-Гит не спал, он был бы удивлен не менее меня и каким-нибудь удивительным словом выразил бы свое удивление!

— Ваше замечание справедливо, любезный Год, — ответил я. — И я не знаю, чему приписать отсутствие этих ночных бродяг, но будем остерегаться. Или среди этой тишины мы наконец сами заснем.

— Будем сопротивляться сну, — ответил капитан Год, потягиваясь. — Приближается час, когда надо отправляться.

Мы опять начали перекидываться вялыми фразами, прерываемыми продолжительным молчанием.

Сколько времени продолжалась эта мечтательность, я не мог бы сказать, но вдруг начался глухой шум, который внезапно вывел меня из сонливости.

Капитан Год также очнулся от своего оцепенения и встал в одно время со мной.

Нечего было сомневаться, этот шум происходил в клетках хищных зверей.

Львы, тигры, пантеры, леопарды, недавно только спокойные, теперь глухо ворчали. Они стояли в своих отделениях, ходили взад и вперед маленькими шажками, вдыхали в себя какие-то испарения, фыркали, поднимались на дыбы и упирались лапами в железные решетки своих отделений.

— Что с ними? — спросил я.

— Не знаю, — ответил капитан Год, — но я боюсь, что они чувствуют приближение…

Вдруг страшный рев раздался около ограды крааля.

— Тигры! — воскликнул капитан Год, бросившись к хижине Матьяса Ван-Гита.

Но рев был так силен, что вся прислуга крааля стояла уже на ногах, и поставщик в сопровождении всех своих людей явился в дверях.

— На нас напали! — вскричал он.

— Кажется, — ответил капитан Год.

— Подождите! Надо посмотреть!..

Не дав себе времени кончить фразу, Матьяс Ван-Гит схватил лестницу и приставил ее к частоколу. В одно мгновение он уже был на верхней ступени.

— Десять тигров и целая дюжина пантер! — вскричал он.

— Дело серьезное, — ответил капитан Год. — Мы хотели охотиться за ними, а они сами пришли охотиться на нас.

— Берите ружья! Берите! — закричал поставщик.

Все мы повиновались его приказаниямм и в двадцать секунд готовы были стрелять. Подобные нападения хищных зверей нередки в Индии. Сколько раз жители территорий, в которых водятся тигры, были осаждаемы в своих жилищах! Это обстоятельство страшное, и часто преимущество остается за осаждающими.

Между тем к реву снаружи присоединился вой внутри. Крааль отвечал лесу. В ограде нельзя было расслышать друг друга.

— К частоколу! — вскричал Матьяс Ван-Гит, которого понимали скорее по знакам, чем по голосу.

Все мы бросились к ограде.

В эту минуту буйволы в испуге рвались из того места, где были огорожены. Погонщики напрасно старались удержать их.

Вдруг дверь, запор которой, вероятно, был дурно задвинут, сильно распахнулась, и куча лютых зверей ворвалась в крааль.

Однако Калагани запер эту дверь очень старательно, как делал каждый вечер.

— В дом! В дом! — крикнул Матьяс Ван-Гит, бросаясь к дому, который один мог дать убежище.

Но успеем ли мы добежать до него!

Уже два чикаря, на которых напали тигры, повалились наземь. Другие, не имея возможности добежать до дома, бежали по краалю, ища какого-нибудь убежища.

Поставщик, Скорр и шесть индусов были уже в доме, дверь которого захлопнули в ту минуту, как две пантеры хотели ворваться туда.

Калагани, Фокс и другие уцепились за деревья и вскарабкались на первые ветви.

Капитан Год и я не имели ни времени, ни возможности присоединиться к Матьясу Ван-Гиту.

— Моклер! Моклер! — вскричал капитан Год, правая рука которого была разодрана когтями.

Громадный тигр бросил меня наземь ударом хвоста. Я вскочил в ту минуту, как зверь накидывался на меня, и побежал помочь капитану Году.

Нам оставалось только одно убежище: пустое отделение шестой клетки. В одно мгновение мы с Годом спрятались там, и запертая дверь защищала нас на время от зверей, с ревом бросившихся на железные решетки.

Ожесточение разъярившихся зверей и бешенство тигров, заключенных в соседних отделениях, было такое, что клетка, качаясь на колесах, чуть не опрокинулась.

Но тигры скоро ее бросили, чтобы напасть на более верную добычу.

Какая сцена! Мы не потеряли ни малейшей подробности, смотря сквозь решетку нашей клетки!

— Свет перевернулся вверх дном, — вскричал взбешенный капитан Год. — Они снаружи, мы внутри!

— А ваша рана? — спросил я.

— Ничего!

Пять или шесть ружейных выстрелов раздалось в эту минуту из хижины, занятой Матьясом Ван-Гитом, на которого накинулись два тигра и три пантеры.

Один из этих зверей упал, убитый разрывной пулей, должно быть, из карабина Сторра.

Другие звери сперва бросились на группу буйволов, и несчастные жвачные оставались беззащитны против таких врагов.

Фокс, Калагани и индус, которые должны были бросить оружие, чтобы влезть на дерево, не могли помочь им.

Но капитан Год, просунув ружье сквозь перекладины, выстрелил. Хотя его правая рука, парализованная раной, не позволяла ему стрелять с его обычной меткостью, ему, однако, удалось убить сорок девятого тигра.

В эту минуту обезумевшие буйволы, мыча, помчались по ограде. Напрасно старались они сопротивляться тиграм, которые громадными прыжками избегали их рогов. Один из буйволов, на которого вскочила пантера, раздирая ему когтями загривок, добежал наконец до двери крааля и выбежал оттуда.

Пять или шесть других, преследуемые тиграми, убежали и исчезли.

Несколько тигров погнались за ними, но те буйволы, которые не могли убежать из крааля, растерзанные, загрызанные, валялись уже на земле.

Между тем из окон дома все раздавались выстрелы. Со своей стороны мы с капитаном Годом делали что могли. Новая опасность угрожала нам.

Звери в клетках, подстрекаемые ожесточенной борьбой, запахом крови, ревом своих собратьев, бились с неописуемой силой. Удастся ли им разломать решетки? Мы должны были опасаться этого.

В самом деле, одна из клеток с тиграми опрокинулась. Я думал, что она сломалась и что тигры вырвались…

К счастью, этого не случилось, и пленники не могли даже видеть, что происходило, потому что решетчатая сторона лежала на земле.

— Решительно их слишком много, — пробормотал капитан Год, заряжая свой карабин.

В эту минуту один тигр сделал громадный прыжок и с помощью своих когтей успел уцепиться за ветвь того дерева, на котором укрылись два или три чикаря.

Один из этих несчастных, схваченный за горло, бесполезно сопротивлялся и был сброшен наземь.

Пантера явилась оспаривать у тигра это тело, уже лишенное жизни, кости которого трещали в луже крови.

— Стреляйте! Стреляйте же! — кричал капитан Год, как будто Матьяс Ван-Гит и его товарищи могли его слышать.

Мы же действовать теперь не могли. Наши заряды вышли, и мы могли оставаться только безмолвными зрителями этой борьбы.

Но вот в отделении, смежном с нашим, тигр, старавшийся сломать решетку, успел сильным толчком нарушить равновесие клетки. Она зашаталась и опрокинулась.

Слегка ушибленные при падении, мы привстали на коленях.

Стены устояли, но мы не могли видеть того, что происходило.

Но если нельзя было видеть, то можно было слышать. Какой рев раздавался в ограде крааля. Какой запах крови пропитывал атмосферу. Казалось, борьба приняла более ожесточенный характер. Что же случилось! Не вырвались ли пленники из клеток? Не напали ли на дом Матьяса Ван-Гита? Не кинулись ли тигры и пантеры на деревья, чтобы стащить оттуда индусов?

— И не иметь возможности выйти из этого ящика? — кричал капитан Год в ярости.

Около четверти часа, которые казались нам бесконечными, провели мы в таком состоянии.

Потом шум борьбы мало-помалу затих. Рев уменьшился. Прыжки тигров, занимавших отделение нашей клетки, сделались реже. Стало быть, побоище кончилось?

Вдруг я услыхал, что дверь крааля с шумом захлопнулась. Потом Калагани стал нас звать громкими криками. К его голосу присоединился голос Фокса, повторявший:

— Капитан! Капитан!

— Сюда, — ответил Год.

Его услышали, и почти тотчас я почувствовал, что клетку поднимают. Через минуту мы были свободны.

— Фокс! Сторр! — вскричал капитан, прежде всего вспомнивший о своих товарищах.

— Здесь! — ответили машинист и денщик.

Они не были даже ранены. Матьяс Ван-Гит и Калагани также остались здравы и невредимы. Два тигра и одна пантера лежали мертвые на земле. Мы все были в безопасности.

Ни один из зверей не успел вырваться из зверинца во время борьбы, и даже у поставщика оказался еще один пленник. Это был молодой тигр, попавший в подвижную клетку, опрокинувшуюся на него, и в которую он попал как в ловушку.

Зверинец Матьяса Ван-Гита был в полном комплекте, но как дорого это обошлось ему! Пять буйволов были загрызены, другие убежали, а три индуса, страшно изувеченные, плавали в своей крови на земле крааля.

Глава пятая. ПРОЩАНИЕ С МАТЪЯСОМ ВАН-ГИТОМ

Во весь остаток ночи не случилось ничего ни вне, ни внутри ограды. Дверь на этот раз была заперта крепко. Каким образом могла она отвориться в ту минуту, когда стая лютых зверей окружила частокол? Это было непонятно, потому что сам Калагани задвинул тяжелые запоры.

Капитан Год порядочно страдал от своей раны, хотя расцарапана была только кожа. Но он чуть было не лишился правой руки.

Я со своей стороны не чувствовал никакой боли от сильного удара хвостом, бросившим меня наземь.

Поэтому мы решили вернуться в паровой дом, как только начнет рассветать.

Матьяс Ван-Гит, несмотря на сожаление, что лишился троих людей, не приходил в отчаяние, хотя потеря буйволов должна была поставить его в некоторое затруднение в минуту отъезда.

— Это случайность нашего ремесла, — сказал он, — и я как будто предчувствовал, что со мною будет какое-нибудь приключение в этом роде.

Потом он велел похоронить трех индусов, останки которых были зарыты в углу крааля так глубоко, чтобы звери не могли их отрыть.

Когда пришли в нижнюю часть Таррианского леса, рассвело, и, пожав руку Матьясу Ван-Гиту, мы простились с ним.

Поставщик хотел дать нам в провожатые по лесу Калагани и двух индусов. Его предложение было принято, и в шесть часов мы вышли из крааля.

Наше возвращение не ознаменовалось никакой дурной встречей. От тигров и пантер не осталось и следов. Лютые звери, плотно насытившись, без сомнения, вернулись в свои логовища, и теперь было не время выгонять их оттуда.

Что касается буйволов, убежавших из крааля, то они или были загрызены и валялись в высокой траве, или заблудились в глубинах Тарриани, и нечего рассчитывать, что инстинкт приведет их в крааль. Поставщик должен был считать животных потерянными для себя.

На рубеже леса Калагани и два индуса оставили нас. Час спустя Фан и Блан возвестили своим лаем наше возвращение в паровой дом.

Я рассказал Банксу о наших приключениях. Разумеется, он нас поздравлял с тем, что мы так дешево отделались! Слишком часто в нападениях такого рода ни один из атакованных не мог вернуться и рассказать о подвигах нападающих.

Капитан Год волей-неволей должен был носить руку на перевязи; но инженер, медик экспедиции, не нашел ничего опасного в его ране и уверял, что через несколько дней все пройдет.

Но хотя капитан Год и прибавил тигра к сорока восьми красовавшимся в его списке, ему было очень досадно, что он получил рану и не мог отплатить за нее.

На другой день, 27 августа, после полудня раздался громкий радостный лай собак. Он возвестил о возвращении полковника Мунро, Мак-Нейля и Гуми на станцию. Их прибытие доставило нам истинное облегчение. Благополучно ли совершил свою экспедицию сэр Эдвард Мунро, мы еще не знали. Он возвратился здрав и невредим, это было главное.

Банкс сейчас подбежал к нему и, пожимая полковнику руку, спрашивал его глазами.

— Ничего! — кратко ответил полковник Мунро.

Это слово означало не только то, что поиски, предпринятые на непальской границе, не привели ни к какому результату, но что и всякий разговор об этом становился бесполезен. Он как будто говорил нам, что об этом нечего говорить.

Мак-Нейль и Гуми, которых Банкс расспрашивал вечером, были откровеннее. Они рассказали, что полковник Мунро действительно хотел взглянуть на ту часть Индостана, где Нана Сахиб укрылся до своего появления в Бомбейской провинции. Удостовериться, куда девались товарищи набоба, узнать, не осталось ли следов на индо-китайской границе, постараться узнать, не скрывается ли Нана Сахиб или его брат Балао-Рао в этом крае, не находящемся под владычеством англичан, такова была цель сэра Эдварда Мунро. После этих розысков стало несомненным, что мятежники оставили этот край. От лагеря, где происходили ложные похороны, имевшие целью распространить слух о смерти Нана Сахиба, не осталось и следа.

О Балао-Рао тоже не было никаких известий. О его товарищах не слышно было ничего такого, что позволило бы пуститься по их следам. Набоб был убит в Сатпурских горах, сподвижники его, вероятно, скрылись за границей полуострова, так что правосудие нельзя уже было совершить. Оставить гималайскую границу, докончить наш маршрут от Калькутты до Бомбея, вот о чем должны были думать.