— Что же ты узнал?
      — Узнал, о чем говорят в порту.
      — Говорили о корабле, который прибудет сюда для того… который увезет отсюда Хаджара?
      — Да, в Тунис, а там его будут судить.
      — И приговорят к смерти?
      — Да, приговорят.
      — Аллах не допустит этого, Сохар! Нет! Не допустит он этого!
      — Тише, — быстро проговорил Сохар, насторожившись, как будто до слуха его долетел шум шагов по песку.
      Не поднимаясь с земли, он пополз к выходу из старинного марабута *, в котором происходил этот разговор. Сумерки еще не наступали, но близилось время захода солнца за дюны, окаймляющие эту сторону берега Малого Сырта. Сумерки в начале марта на 34-х градусах Южного полушария тянутся недолго. Лучезарное светило закатывается не постепенно, спускаясь по косой линии, а как будто падает по отвесной, наподобие тела, подчиненного закону всемирного тяготения.
      Сохар остановился, потом прополз немного вперед за порог часовенки, обожженной солнечными лучами. Внимательно оглядел он всю расстилавшуюся перед ним равнину.
      На севере на расстоянии полутора километров выступали полукругом зеленеющие вершины оазиса. На юге — бесконечная площадь желтоватых песков.
      Марабут у магометан Африки — монах, отшельник, святоша. Такое же название носят и небольшие мечети, где служат эти отшельники. обложенных как бы белой бахромой прибоя. На западе громада дюн, профиль которых читался на фоне неба. На востоке — море, образующее залив Габес и омывающее берега Туниса, поворачивающие отсюда в направлении к Триполи.
      К вечеру совершенно стих легкий ветерок, дующий с моря, с запада, и освежающий воздух в продолжение дня. Сначала Сохар не уловил ни малейшего шума. Потом ему показалось, что он слышит звуки шагов вокруг этой старой каменной постройки, стоящей под сенью старой пальмы, но скоро понял, что ошибся.
      Не видно было никого ни со стороны дюн, ни со стороны берега. Он обошел вокруг небольшого здания. Не было видно никаких следов на песке, кроме следов ног его и матери у входа в часовенку.
      Не прошло и минуты с момента выхода Сохара, как на пороге появилась Джемма, встревоженная отсутствием сына. Он успокоил ее жестом.
      Джемма была уроженкой Африки, из племени туарегов. В то время ей было уже больше шестидесяти лет. Она была высокого роста, крепкого и сильного сложения, держалась прямо и имела весьма энергичный вид. Голубые глаза ее, свойственные женщинам этого племени, имели живое и гордое выражение. Цвет ее кожи был белый, но казался желтым, так как лоб и щеки ее были выкрашены охрой. На ней надет был темного цвета хаик, сотканный из шерсти, в изобилии доставляемой стадами Хаммама, пасущимися в окрестностях «себха», то есть шоттов нижнего Туниса. Широкий капюшон покрывал ее голову, на которой густые волосы только начинали седеть.
      Джемма стояла неподвижно, поджидая возвращения сына. Последний не приметил ничего подозрительного в окрестностях. Тишина кругом нарушалась лишь жалобным пением бухабиби, этого воробья Джерида, несколько пар которых порхали в стороне дюн.
      Джемма и Сохар вернулись в часовенку, чтобы дождаться там наступления ночи, под покровом которой они могли бы добраться до Габеса, не обращая на себя внимания.
      Начатый между ними разговор продолжался:
      — Вышло ли судно из Гулетты?
      — Да, матушка, и сегодня утром оно обогнуло мыс Бон. Это крейсер «Шанзи».
      — Оно придет сегодня ночью?
      — Да, его ожидают сегодня ночью, если только оно не будет останавливаться в Сфаксе. Вернее, однако, оно бросит якорь в Габесе, где на него и будут взяты твой сын и мой брат.
      — Хаджар! Хаджар! — пробормотала старуха.
      И, вздрагивая от злобы и скорби, она воскликнула:
      — Сын мой! Сын мой! Эти руми убьют его, я больше не увижу его, и не будет никого, чтобы поднять туарегов на священную войну! Нет!.. Аллах не допустит этого!
      Излив свое горе, Джемма опустилась на колени в углу маленькой часовни и погрузилась в молчание.
      Сохар вновь занял место на пороге, прислонившись к дверной притолоке, наподобие одной из тех статуй, которые украшают иногда входы в марабуты. Тень от дюн постепенно отдалялась к востоку, по мере того как солнце опускалось на противоположном горизонте. Из-за тумана, затянувшего вечернее небо, показался узкий серп луны в первой ее четверти. Все предвещало тихую, но темную ночь, ибо звезды должны были оставаться скрытыми под завесой легкого тумана.
      В начале восьмого вечера Сохар повернулся к матери и сказал ей:
      — Пора…
      — Да, — отвечала Джемма, — пора вырвать Хаджара из рук этих руми. Необходимо освободить его из тюрьмы Габеса до восхода солнца. Завтра уже будет поздно.
      — Все готово, матушка, — подтвердил Сохар. — Нас поджидают товарищи. Те из них, которые живут в Га-бесе, подготовили побег. Те, которые живут в Джериде, будут служить Хаджару конвоем. Прежде чем настанет день, они будут уже далеко в пустыне.
      — И я вместе с ними, — объявила Джемма. — Я не покину сына.
      — И я вместе с вами обоими, — добавил Сохар. Я не покину ни брата, ни матери.
      Джемма привлекла его к себе и обняла. Поправив затем капюшон хаика, она переступила порог. Сохар следовал за ней на расстоянии нескольких шагов. Они пошли к Габесу. Вместо того чтобы следовать по самому берегу, вдоль полосы морской травы, выброшенной на песок последним приливом, они держались у дюн в надежде быть менее заметными во время перехода, который им предстояло сделать. Никакой луч света не прорезал окутывающей все кругом темени. Дневной свет в арабские жилища, не имеющие снаружи окон, попадает лишь с внутренних двориков; с наступлением же ночи никакой свет не проникает из них наружу. Впрочем, над неясными контурами города вскоре показалась одна светящаяся точка. Довольно сильный луч света исходил, вероятно, с минарета какой-нибудь мечети или с расположенного на возвышенности замка.
      Сохар узнал место, откуда распространялся свет, и, указывая на него, сказал:
      — Борджи…
      — Это там Хаджар?
      — Там именно он содержится, матушка. Пожилая женщина остановилась. Казалось, этот луч света установил сообщение между ней и сыном. Даже если свет этот и не исходил непосредственно из того самого помещения, в котором Хаджар был заключен, то по крайней мере шел из тюрьмы, в которой был заперт ее сын. Джемма не видела сына с того самого времени, как он попал в руки французских солдат, и могла никогда не увидеть его больше, если только не удастся ему этой ночью спастись бегством от участи, какой ему грозил военный суд. Она не двигалась с места, и потребовалось двукратное обращение Сохара к ней, чтобы она нашла в себе силы выйти из охватившего ее оцепенения.
      Дальнейший путь их пролегал у подошвы дюн, закругляясь постепенно по мере приближения к оазису Габеса, представляющему наиболее значительную группу селений, расположенных на участке, омываемом Малым Сыртом. Сохар направлялся к группе строений, прозванных солдатами «Воровским городком» (Coquiville), которые представляли скопление деревянных избушек, служащих притонами для мелочных торговцев, что и вызвало присвоение этому поселку указанного выше названия. Поселение было расположено у начала уэда — ручейка, капризно извивающегося через весь оазис под сенью пальм. Там возвышался борджи (иначе — новый форт), откуда Хаджару предстояло выйти лишь для того, чтобы быть переведенным в тюрьму Туниса. Из этого-то борджи и надеялись похитить его в эту ночь товарищи, приняв предварительно все меры предосторожности и подготовив все для осуществления этой попытки. Все они, собравшись в одной из избушек «Воровского городка», поджидали там Джемму и ее сына. Необходимо было соблюдать особую осторожность и предпочтительнее избегать всяких встреч на подходе к селению.
      С беспокойством смотрели они по направлению моря! Предметом тревог их был возможный приход крейсера еще этим вечером и перевод на него арестанта прежде, чем удалось бы приступить к спасению его. Они пытались разглядеть, не появился ли белый огонь в заливе Малого Сырта, пытались услышать шум вырывающегося из машины пара, а также рев сирены, что указывало бы на приближение судна, намеревающегося бросить якорь. Но на поверхности залива по-прежнему отражались лишь сигнальные огни рыбачьих лодок.
      Не было еще восьми часов, когда Джемма с сыном дошли до берега уэда, и оставалось еще не более десяти минут ходьбы, чтобы дойти до условленного места встречи.
      В то время как они уже вступали на правый берег речки, какой-то человек, притаившийся позади росшего на берегу дерева, произнес:
      — Сохар?
      — Это ты, Ахмет?
      — Да. А твоя мать?
      — Мы следуем за тобой, — сказала Джемма.
      — Есть вести? — спросил Сохар.
      — Нет, — отвечал Ахмет.
      — Товарищи наши там?
      — Они поджидают вас.
      — Никто ничего не подозревает в борджи?
      — Никто.
      — Хаджар готов? — Да.
      — Каким образом удалось видеть его?
      — Через посредство Гаррига, освобожденного сегодня утром, и который теперь вместе с остальными товарищами.
      Все трое начали подниматься по берегу вверх по течению ручья. Придерживаясь этого направления, они не имели более перед глазами темной громады борджи, скрываемой густой зарослью. Оазис Габес представлял собой обширный пальмовый лес.
      Ахмет уверенно шел вперед. Необходимо было прежде всего пройти через Джару, раскинувшуюся на обоих берегах уэда. В этом селении, хорошо укрепленном, последовательно принадлежавшем карфагенянам, римлянам, грекам, арабам, находился главный рынок Габеса. Опасались, что представится некоторое затруднение для Джеммы и ее сына пройти незамеченными, так как в этот час еще не все обыватели обыкновенно возвращаются по своим домам. Надежда была лишь на глубокую темноту улиц, освещаемых одинокими фонарями редких кофеен.
      Тем не менее чрезвычайно осторожный и постоянно оглядывающийся вокруг Ахмет не переставал предупреждать Сохара о том, что никакие меры предосторожности не могли быть признаны излишними. Не представлялось невероятным, что личность матери заключенного известна была в Габесе, и это могло вызвать усиление надзора за фортом. Побег заключенного и без того представлял весьма много затруднений, и существенно необходимо было не возбуждать подозрения у стражи. Поэтому Ахмет и выбирал по преимуществу дороги, которые проходили в окрестностях борджи.
      Впрочем, центральная часть оазиса в этот вечер была довольно-таки оживлена. Воскресный день был на исходе. Этот день обыкновенно празднуется во всех городах, где стоят войска, а в особенности там, где стоят войска французские. Солдаты проводят свободное время в кофейнях и поздно возвращаются в свои казармы. Туземцы принимают со своей стороны участие в общем оживлении, в особенности в той части селения, которое занято мелочными торговцами, в числе которых немало итальянцев и евреев. Шум и гомон продолжаются вплоть до поздней ночи.
      Возможно, как уже было сказано выше, личность Джеммы была известна властям Габеса. И действительно, со времени поимки ее сына она не один раз отваживалась бродить около борджи. Это было сопряжено для нее с немалой опасностью. Известно было влияние, какое она оказывала на Хаджара, это могучее среди туарегов влияние матери. Никто не сомневался в том, что, побудив его к восстанию, она способна будет поднять новый бунт, чтобы либо освободить его из тюрьмы, либо отомстить за него, если военный суд приговорит его к смерти. Этой женщины опасались, так как все племена могли восстать по ее призыву и принять участие в провозглашенной ею священной войне. Но все усилия захватить ее оказывались тщетными. Безрезультатно закончились все экспедиции, отправленные с этой целью в страну шоттов. Охраняемая народной преданностью, Джемма благополучно избегала всяческих попыток захватить ее, после того как удалось захватить сына.
      И тем не менее она появилась-таки в самом сердце этого оазиса, где ее ждало столько опасностей! Она пожелала присоединиться к своим друзьям, привлеченным в Габес приготовлениями к побегу ее сына. Если Хаджару удалось бы обмануть бдительность стражи, если бы ему удалось выбраться за стены борджи, мать его направилась бы вместе с ним в марабут, а на расстоянии одного километра от него, в густой чаще пальмового леса, беглец нашел бы приготовленных для побега коней. Свобода оказалась бы завоеванной, а затем, кто знает, не началась ли бы снова попытка восстания против французского владычества.
      Весь путь был пройден при условии строжайшей осторожности. Никто среди попадавшихся на пути французов и арабов не мог бы распознать матери Хаджара под покрывавшим ее хаиком. Впрочем, Ахмет умудрялся вовремя предупреждать их, и тогда они все трое укрывались в каком-нибудь темном углу, позади какой-либо заброшенной хижины или под сенью деревьев, и вновь пускались в путь лишь после того, как прохожие удалялись. Наконец, они очутились в трех или четырех шагах от места, назначенного для общей встречи, когда перед ними неожиданно выскочил какой-то тарги, видимо поджидавший их прихода.
      Улица или, скорее, дорога, ведущая к борджи, была в то время совершенно пустынна, и, следуя по ней в продолжение нескольких минут, можно было, поднявшись по узкому боковому переулку, добраться до гурби, куда направлялись Джемма и ее спутники.
      Направившись прямо к Ахмету, человек, выскочивший из засады, жестом остановил его и сказал:
      — Стой, нельзя дальше идти…
      — Что случилось, Хореб? — спросил Ахмет, узнавший в этом человеке своего земляка.
      — Наших нет уже более в гурби.
      Джемма остановилась и голосом, в котором слышались одновременно и беспокойство, и гнев, спросила:
      — Разве эти собаки руми подозревают что-нибудь?
      — Нет, Джемма, — отвечал на это Хореб, — и стража в борджи также ничего не подозревает.
      — Тогда почему же наши друзья покинули гурби? — продолжала Джемма.
      — Потому что туда пришли солдаты, отпущенные на вечер в город. С ними был унтер-офицер спахисов Николь, который знает тебя лично, Джемма.
      — Это верно, — пробормотала Джемма. — Он видел меня тогда в дуаре, когда мой сын попал в руки его капитана. Ах, этот капитан, если он когда-нибудь…
      И из груди этой женщины, матери узника Хаджара, вырвался крик, напоминающий рев хищного зверя.
      — Где же нам теперь искать наших? — спросил Ахмет.
      — Идите за мной, — отвечал Хореб.
      Он повел их в небольшой пальмовый лесок, лежавший по дороге к форту. Лесок этот, обыкновенно безлюдный, оживлялся лишь в то время, когда народ съезжался в Габес в базарные дни. Весьма вероятно было, что в случае удачи можно добраться, не повстречавшись ни с кем, до самого борджи, проникнуть в который, однако, представлялось совершенно невозможным. Ошибочно было бы предполагать, основываясь лишь на том, что части гарнизона дано было разрешение отлучиться в город на воскресный вечер, что это ослабит сторожевую службу. Самая бдительная охрана несла службу, пока мятежник Хаджар не будет перевезен на крейсер для передачи его в распоряжение военного суда.
      Укрываясь под сенью деревьев, путники добрались до опушки пальмового леса.
      В этом месте стояло около двадцати хижин, из узких отверстий которых проскальзывал кое-где свет. Оставалось пройти до места условленной встречи расстояние, не превышающее ружейного выстрела.
      Но едва Хореб вошел в извилистый переулок, как шум шагов и голосов заставил его остановиться. Навстречу им шли около дюжины спахисов, громко кричавших и певших, под влиянием, быть может, продолжительных возлияний в кабачках по соседству.
      Признав более благоразумным избежать встречи с ними и желая пропустить их, не будучи замеченными, Ахмет и его спутники укрылись в темном углублении неподалеку от франко-арабской школы.
      В этом углублении помещался колодец, за которым все они спрятались.
      Шедшие навстречу им солдаты, поравнявшись с колодцем, внезапно остановились, и один из них крикнул:
      — Черт возьми! Как пить хочется!
      — Ну что же, пей! Вот как раз и колодец, — ответил ему унтер-офицер Николь.
      — Как! Пить воду! — запротестовал унтерофицер Писташ.
      — Обратись с воззванием к Магомету, быть может, он превратит эту воду в вино?
      — Ах, если бы только я мог быть в этом уверен!
      — Ты бы тогда сделался магометанином?
      — Нет, тем более что Аллах воспрещает правоверным пить вино, а потому, несомненно, не пожелает сделать этого чуда ради неверного.
      — Правильное рассуждение, Писташ, — ответил на это Николь и прибавил: — Ну, марш на пост!
      Но в тот момент, когда солдаты готовы были уже исполнить команду, он остановил их. На улице показались два офицера, и Николь узнал в них капитана и поручика одного с ним полка.
      — Смирно! — скомандовал он солдатам, которые приложили руки к головному убору.
      — А, — сказал капитан, — это молодец Николь!
      — Капитан Ардиган? — воскликнул Николь, выражая некоторое удивление.
      — Да, я!
      — Мы только что прибыли из Туниса, — добавил лейтенант Вильет.
      — В ожидании дальнейшего отъезда в одну экспедицию, участвовать в которой придется и тебе, Николь.
      — Рад стараться, капитан, — ответил унтерофицер, — готов следовать за вами всюду.
      — Прекрасно, прекрасно! — сказал капитан Ардиган. — Ну а «братец» твой как поживает?
      — Превосходно, держится крепко на четырех ногах, и я стараюсь, чтобы они у него не ржавели!
      — Прекрасно, Николь! А Куп-а-Кер все попрежнему в дружбе со старшим братом?
      — По-прежнему, капитан, и я не удивился бы, узнав, что они близнецы.
      — Это было бы несколько странно… собака и лошадь! — отвечал на это, смеясь, офицер. — Будь спокоен, Николь, мы не разлучим их, когда придется выступать.
      — Они не пережили бы этого, капитан.
      В это время послышался пушечный выстрел с моря.
      — Что это такое? — спросил лейтенант Вильет.
      — Вероятно, пушечный выстрел с крейсера, который стоит на якоре в заливе.
      — Крейсер пришел за этим негодяем Хаджаром, — добавил Николь. — Важную поимку вы изволили сделать, капитан!
      — Ты можешь сказать про эту поимку, что мы с тобой ее сделали вместе, — поправил его капитан Ардиган.
      — Так точно, вместе со старшим братом и Куп-а-Кером, — подтвердил унтер-офицер.
      После этого оба офицера возобновили свой путь, направляясь к борджи, тогда как Николь и его люди направились к низменным кварталам Габеса.

      Туареги, племя берберской расы, обитают в Иксгаме, стране, ограничивающейся на севере Туатом, этим обширным оазисом Сахары, расположенным на расстоянии пятисот километров на юго-восток от Марокко, на юге Тимбукту, на западе Нигером и на востоке Феццаном. Но к тому времени, к которому относится наше повествование, туареги были вынуждены перебраться в более восточные области Сахары. К началу XX века многочисленные племена их — некоторые почти оседлые, другие еще кочевники, — можно было повстречать на плоских песчаных равнинах, называемых на арабском языке «утта», а также в Судане и даже в местностях, расположенных на границах пустынь Алжирской и Тунисской.
      Уже несколько лет тому назад, после того как заброшены были работы по строительству внутреннего моря в стране Арад, расположенной на западе от Габеса, производившиеся под началом капитана Рудера, главный представитель Франции в этом крае, а также и тунисский бей приняли все меры к тому, чтобы организовать поселение туарегов в оазисах вокруг шоттов. Надеялись, основываясь на воинственности этого племени, со временем образовать из него как бы стражу пустыни. Но вряд ли этому суждено было исполниться, ибо имохаги по-прежнему продолжали образом своей жизни заслуживать присвоенное им ругательное название «туарегов», то есть ночных разбойников. Под этим названием они и были известны, вызывая трепет и страх во всем Судане.
      В довершение всего, не могло быть ни малейшего сомнения в том, что если работы по строительству внутреннего моря в Сахаре будут возобновлены, то туареги станут во главе тех племен, которые относились враждебно к обводнению шоттов.
      Впрочем, хотя тарги для отвода глаз и занимался тем, что предлагал свои услуги караванам в качестве проводника и даже охраны, тем не менее грабитель по инстинкту, прирожденный разбойник, он так упрочил за собой эту репутацию, что не мог не вызывать против себя подозрения.
      Свежо было еще в памяти — хотя это и произошло много лет тому назад, — как майор Пейн во время путешествия по этим опасным странам едва не погиб во время нападения на него этих туземцев. А разве храбрый майор Флаттерс и спутники его не погибли все в Бир-эль-Гарама во время экспедиции, отправившейся из Уарглы? Все это обусловливало необходимость для военных властей в Алжире и Тунисе вечно оставаться да осадном положении и неустанно отбивать натиск этих довольно многочисленных племен.
      Среди всех племен туарегов племя ахагаров по справедливости имело репутацию наиболее воинственного. Из этого племени вышли предводители всех восстаний против французов, столь затрудняющих прочное установление французского владычества в этих обширных местностях. Губернатору в Алжире и французскому резиденту в Тунисе приходилось быть постоянно настороже, а в особенности необходимо было иметь неослабное наблюдение за местностями шоттов или «себха». А посему вполне понятным представляется то значение, которое заключал в себе проект строительства внутреннего моря, осуществление которого близилось уже к концу и который послужил темой для настоящего повествования. Осуществлением этого проекта главным образом затрагивались интересы племен туарегов, лишая их большей части заработка вследствие значительного сокращения караванного движения, а что самое важное, предоставляя возможность гораздо действеннее подавлять все нападения, из-за которых постоянно увеличивался список многочисленных жертв этих африканских пустынь.
      Семья Хаджара принадлежала именно к племени ахаггар и признавалась там наиболее влиятельной. Предприимчивый, смелый и безжалостный, сын Джеммы был давно известен как один из наиболее опасных предводителей шаек, бродящих по всей местности, расположенной к югу от горной цепи Аурес. В последние годы под его предводительством было совершено много нападений как на отдельные караваны, так и на одиночные военные отряды, и слава о нем распространилась среди племен, постепенно продвигаемых к восточной части Сахары, громадной, лишенной растительности равнины этой части Африканского материка. Быстрота его передвижений приводила в смущение, и хотя властям строжайше вменено было в обязанность всем военным начальникам во что бы то ни стало захватить его, ему все-таки удавалось каким-то образом счастливо избегать поимки, и он не попал в руки ни одной из экспедиций, которые высылали против него. Лазутчики доносили о появлении его в окрестностях одного оазиса, а он между тем совершенно неожиданно появлялся в окрестностях другого. Во главе шайки туарегов, не менее свирепых, чем их вождь, он носился по всей местности, заключающейся между алжирскими шоттами и заливом Малый Сырт. Караваны не решались пускаться в путь по пустыне или же шли только под усиленной охраной. Подобный порядок вещей весьма вредно отзывался на интересах торговли всех рынков Триполи.
      А между тем нельзя было признавать недостаточным число военных постов, существовавших в Нефте, Гафзе и Тозере, из которых последний пункт является политическим центром этой области. Тем не менее, однако, все экспедиции, организованные против Хаджара и его шайки, неизменно заканчивались неудачей, и воинственному бродяге всегда удавалось ускользать от них до того дня — несколько недель тому назад, — когда, он, наконец, попал в руки французского отряда.
      Эта часть северной Африки послужила театром для одной из тех катастроф, которые, к сожалению, довольно-таки часты на Африканском материке. Известно всем, с каким увлечением, с какой отвагой и самоотверженностью ведены были в продолжение многих лет исследования в этой обширной и неведомой стране разными лицами, следовавшими по следам Буртона, Спика, Ливингстона, Стенли. Число их в настоящее время превышает сотню и, несомненно, должно значительно увеличиться в последующем, когда наконец эта третья часть Старого Света раскроет человечеству свои последние тайны. Но сколько этих экспедиций, полных всевозможных опасностей, закончилось трагически!
      Одна из последних экспедиций была предпринята мужественным бельгийцем, дерзнувшим углубиться в наименее посещаемые и известные области Туата. Снарядив в Константине караван, Карл Стейнкс отправился из этого города на юг. Караван, правда, был немногочислен, в состав его входил всего лишь десяток туземцев, набранных в той же местности. Экспедиция располагала лошадьми для передвижения личного состава и лошаками — для двух повозок, в которых сложен был багаж.
      Прежде всего Карл Стейнкс направился к Уаргле через Бискру, Туггурт и Негуссию, где представлялась возможность возобновить запасы провизии. Во всех указанных населенных пунктах существовали французские резиденты, поспешившие оказать всяческое содействие исследователю. Достигнув Уарглы, Стейнкс оказался в самом сердце Сахары, на широте тридцать второй параллели. Экспедиция пока не испытывала больших лишений: ей пришлось, правда, преодолеть значительные затруднения, не подвергаясь, однако, серьезным опасностям. Обусловлено было это тем, что в этих отдаленных странах уже чувствовалось французское влияние. Туареги, по крайней мере внешне, вели себя смирно, и караваны имели возможность без особого риска удовлетворять всем потребностям местной торговли. Во время своего пребывания в Уаргле Карлу Стейнксу пришлось произвести некоторые перемены в личном составе экспедиции. Несколько арабов, из числа сопровождавших его, отказались следовать с ним далее. Пришлось произвести с ними расчет, что закончено было не без затруднении ввиду наглых требований и недобросовестных придирок с их стороны. Предпочтительнее было избавиться от подобных людей, проявляющих явное недоброжелательство, и дальнейшее присутствие которых в составе экспедиции могло быть весьма опасным.
      Однако Стейнксу не представлялось возможным выступить снова в путь, не пополнив число участников экспедиции, и естественно, что при подобных условиях он не располагал свободой выбора. Он предполагал, однако, что ему удалось выйти из затруднительного положения, после того как между ним и несколькими туарегами последовало соглашение, в силу которого последние обязывались за крупное денежное вознаграждение сопровождать его до конечного пункта экспедиции, безразлично к западному или восточному берегам Африканского материка.
      Не переставая питать известное недоверие ко всем представителям племени туарегов, Карл Стейнкс тем не менее не подозревал, что, принимая их к себе в услужение, он тем самым вводил в состав экспедиции изменников, а также что за экспедицией неусыпно следила шайка Хаджара и причем грозный вождь выжидал лишь удобного случая напасть на него. Вновь набранные люди, будучи приверженцами Хаджара, могли завлечь исследователя именно в то место, где поджидал его разбойник. Все так и было устроено. Выступив из Уарглы, караван спустился к югу, пересек тропик, затем, достигнув страны ахаггаров и повернув на юго-восток, он намеревался далее двинуться к озеру Чад. Но по прошествии двух недель со времени выступления, не поступало уже более никаких известий ни от Карла Стейнкса, ни от его спутников. Что могло произойти? Быть может, экспедиции удалось добраться до Чада и следовать на обратном пути по иному маршруту, на восток или на запад?..
      Между тем экспедиция Карла Стейнкса вызвала самый живой интерес к себе в среде географических Обществ, занимающихся исследованиями Африканского континента. Общества эти получали известия об экспедиции, вплоть до прибытия последней в Уарглу. Несколько известий о ней последовало и после того, как экспедиция углубилась в пустыню, на протяжении около ста километров от Уарглы. Известия доставлены были французскими властями через посредство кочевников. Все это давало основание предполагать, что Карлу Стейнксу удастся по прошествии нескольких недель добраться до окрестностей озера Чад, при вполне благоприятных условиях. Прошли, однако, не только недели, но и месяцы, а между тем не представилось ей малейшей возможности получить какие-либо известия от смелого бельгийского исследователя. В крайние южные местности отправлены были разведчики. Предприняты были исследования даже в очень отдаленные области, в различных направлениях, при деятельном содействии французских военных постов. Однако все эти попытки не дали никаких результатов, и можно было опасаться, что караван погиб при нападении на него кочевников Туата либо от усталости и болезней в беспредельных пустынях Сахары.
      Географические Общества недоумевали и начинали уже терять всякую надежду не только когда-либо снова увидеть Карла Стейнкса, но даже и получить какие-либо вести о нем. Но через три месяца появление в Уарглу одного араба сняло завесу с тайны, окутывавшей судьбу злополучной экспедиции. Стало известно, что туареги, поступившие на службу в экспедицию, встали на путь предательства. Завлеченный ими Карл Стейнкс подвергся нападению со стороны шайки туарегов под предводительством Хаджара, уже известного по прежним своим нападениям на несколько караванов. Карл Стейнкс и некоторые из оставшихся ему верными проводников мужественно оборонялись. Укрываясь в заброшенной кубе, они в продолжение сорока восьми часов отбивались от нападавших. Численное превосходство последних сломило наконец сопротивление, и Стейнкс попал в руки туарегов, которые убили и его, и спутников. Одному из арабов удалось спастись, и он добрался до Уарглы. Понятно, какое волнение вызвала эта весть. Все были полны решимости отомстить за смерть смелого исследователя, захватив безжалостного вождя туарегов, имя которого предано было всеобщей анафеме!
      Кроме этого последнего злодеяния, сколько еще нападений на караваны были не без причины приписываемы ему же! Исходя из всего этого французские власти решили организовать отдельную экспедицию как для поимки разбойника, так и для прекращения пагубного влияния его на остальные племена. Известно было, что племена эти последовательно продвигались на восток Африканского материка; они проявляли желание основаться в южных местностях Туниса и Триполи.