Кони были, однако, настолько утомлены переходом, что нельзя было передвигаться рысью. Надвигающаяся гроза привела воздух в такое состояние, что стало почти невозможно дышать. Густые и тяжелые облака, которые в состоянии были бы совершенно закрыть солнце, продвигались вперед чрезвычайно медленно, и казалось, что лейтенанту удастся добраться до привала, прежде чем они покроют небо до зенита. Вдали за горизонтом не наступало еще разряжение электричества, которым насыщена была атмосфера, и еще не доносились до слуха отдаленные раскаты грома.

Отряд продвигался вперед, и равнина, обожженная солнцем, представлялась одинаково пустынной и бесконечной.

— Однако, — то и дело обращался к проводнику старший вахмистр, — твоего оазиса все не видать! Он, наверное, там наверху, в облаках, и мы увидим его лишь тогда, когда они прорвутся над нами!

— Туда ли мы едем? — спросил лейтенант Вильетт у Мезаки.

— Туда! — отвечал туземец, — да тут нельзя и ошибиться; надо только подниматься вверх по уэду вплоть до Гизеба.

— Мы должны были бы уже видеть его в настоящее время. Ведь кругом нет ничего, место открытое, — заметил на это офицер.

— Вон он! — коротко ответил Мезаки, протягивая руку по направлению к горизонту.

И действительно, на расстоянии четырех верст вырисовывались несколько отдельных деревьев.

Это были первые деревья оазиса, и, взяв коней в галоп, взвод в состоянии был бы быстро добраться до опушки леса. Но невозможно было требовать подобного усилия от коней, и даже сам Ва-Делаван, невзирая на свою редкую выносливость, в настоящем случае, скорее, заслуживал бы клички Ва-Деларьер note 4 так тяжело переступал он ногами.

Было почти одиннадцать часов утра, когда отряд вступил на опушку оазиса.

Странным казалось, что маленький отряд не был замечен издали на этой равнине ни смотрителем, ни кем-то из его людей, ожидавшими прибывших в Гизебе, как уверял Мезаки. Лейтенант обратил на это внимание, и араб, в свою очередь выражая удивление, отвечал:

— Неужели они ушли отсюда?

— Зачем бы они это сделали? — спросил офицер.

— Не могу понять, — сказал Мезаки. — Вчера еще они были здесь. Быть может, они отошли вглубь оазиса, опасаясь грозы! Во всяком случае, я сумею отыскать их.

— Пока что, лейтенант, — сказал старший вахмистр, — следовало бы людям дать отдохнуть.

На сто шагов далее от места остановки виднелась полянка, окруженная высокими пальмами, где можно было отдохнуть коням. Воды же было достаточно в уэде, протекавшем по одной стороне полянки, откуда, поток, направляясь к северо-востоку, огибал оазис. Устроив прежде всего коней, люди решили сами подкрепиться.

Между тем Мезаки, поднимаясь по правому берегу уэда, отошел на несколько сот шагов в сопровождении старшего вахмистра, перед которым бежала собака. Араб заверял, что артель Пуантара расположилась в ожидании его возвращения в окрестностях.

— И ты именно здесь расстался с ними?

— Именно здесь, — отвечал Мезаки. — Мы провели в Гизебе несколько дней. Может быть, они были вынуждены вернуться в Зерибет?

— Тысяча чертей! — вскричал Николь. — Не хватало, чтобы нам пришлось вернуться туда!

— Нет, — отвечал Мезаки, — я надеюсь, что Пуантар недалеко.

— Во всяком случае, — сказал старший вахмистр, — вернемся к привалу. Лейтенант будет беспокоиться, если нас долго не будет! Да и поесть необходимо. Оазис осмотрим после, и если артель еще здесь, мы сумеем найти ее.

Обращаясь затем к собаке, он спросил:

— Ты ничего не чуешь, Куп-а-Кер?

Животное насторожилось на слова хозяина, повторявшего:

— Ищи!.. Ищи!..

Но пес ограничивался одними лишь прыжками, и ничто не указывало, чтобы он напал на какой-нибудь след. Затем пасть его широко раскрылась в продолжительном зевке, в значении которого не могло быть ни малейшего сомнения у старшего вахмистра.

— Да, понимаю, — сказал он, — ты умираешь от голода и охотно съел бы кусочек, как и я! Желудок у меня — в пятках, и кончится тем, что я буду ходить по нему! Удивляюсь, однако, что Куп-а-Кер не напал на следы Пуантара и его людей, если они стояли здесь.

Спускаясь по берегу уэда, араб и вахмистр возвратились к месту привала. По сообщении лейтенанту Вильетту обо всем, что удалось узнать, последний выразил не меньшее удивление, чем Николь.

— Однако, — сказал он, обращаясь к Мезаки, — уверен ли ты в том, что не ошибаешься?

— Вполне уверен. Я придерживался той же дороги от называемого вами триста сорок седьмого километра — сюда.

— Так здесь именно оазис Гизеб?

— Да, именно здесь, — утверждал араб, — придерживаясь все время уэда, который течет в Мельрире, я никоим образом не мог заблудиться.

— Тогда где же Пуантар и его артель?

— Верно, в другой части леса. Не могу представить себе, чтобы они возвратились обратно в Зерибет.

— Через час мы обследуем оазис, — решил лейтенант Вильетт.

Расположившись несколько в стороне на берегу уэда, выбрав из ручного мешка принесенные с собой съестные припасы, Мезаки приступил к еде.

Устроившись у подножия финиковой пальмы, лейтенант и старший вахмистр вместе пополдничали, а собака ловила куски, бросаемые ей хозяином.

— Странно, однако, — повторял Николь, — что мы не повстречались до сего времени ни с кем, а также не напали на следы расположения лагеря!

— А Куп-а-Кер ничего не учуял? — спросил офицер.

— Ничего!

— Как вы полагаете, Николь, — продолжал лейтенант, глядя в сторону араба, — не подозрителен ли этот Мезаки?

— Как вам сказать, лейтенант? Нам известно лишь с его слов, откуда он пришел и кто он такой. Тотчас же по появлении его, по первому впечатлению у меня мелькнуло подозрение, и я его не скрывал. До настоящего времени, однако, я ничего не заметил подозрительного. Впрочем, ради чего стал бы он обманывать нас? Для чего бы привел он нас сюда, в Гизеб, если смотритель Пуантар и его люди никогда не были здесь? Правда, никогда нельзя быть уверенным в этих дьявольских арабах. Наконец, ведь он сам своей волей пришел к нам, тотчас же по прибытии нашему в Голеа. Неудивительно, что он признал инженера, раз встречался с ним ранее. Все это позволяет верить ему, что он состоял на службе общества.

Лейтенант Вильетт не мешал Николю излагать все эти доводы, в сущности не расходившиеся с вероятностью. И тем не менее все-таки было странно, что оазис был найден совершенно безлюдным, тогда как, по утверждению араба, в нем собралось большое число рабочих. Каким образом это можно было объяснить, если Пуантар с частью артели находился здесь еще накануне, поджидая возвращения Мезаки? Как могло случиться, что он не вышел навстречу спахисам, приближение которых должен был заметить еще издали? И если он отошел в глубь леса, то, несомненно, был к тому вынужден; но кем и чем именно? Возможно ли было предполагать, что он направился в Зерибет? И в случае, если это так, следовало ли лейтенанту двинуться вперед в этом направлении? Скорее всего, ему надлежало тотчас же по выяснении отсутствия Пуантара и его артели поспешить с возвращением и присоединиться к инженеру и капитану Ардигану. Он решил без всяких колебаний, независимо от исхода его поездки в Гизеб, что ему следовало вечером того же дня вернуться в лагерь.

Было половина второго, когда лейтенант Вильетт поднялся с места, отдохнувший и подкрепившийся. Оглядев небо, теперь значительно гуще покрытое облаками, он обратился к арабу.

— Прежде чем выступать в обратный путь, я обследую оазис. Ты поведешь нас!

— Слушаю, — отвечал Мезаки.

— Вахмистр, — добавил офицер, — сопровождайте нас с двумя нижними чинами, остальные должны ожидать нас здесь.

— Слушаю, лейтенант, — отвечал Николь, знаком руки подозвавший к себе двух спахисов.

Что же касается собаки, то, само собой разумеется, она должна была следовать за хозяином, и не требовалось особого на то приказания.

Следуя впереди офицера и его людей, Мезаки направился к северу, удаляясь от уэда, причем решено было при возвращении придерживаться левого берега, с тем чтобы обследовать оазис по всему его протяжению. Площадь всего оазиса была от 25 до 30 гектаров, и он никогда не служил жительством оседлых туземцев. В нем лишь временно останавливались караваны, следующие из Бискры к морскому берегу.

В продолжение получаса лейтенант и проводник его шли в указанном направлении. Листва деревьев не была настолько непроницаема, чтобы нельзя было разглядеть неба, по которому тяжело ползли толстые завитки водяных паров, достигших уже зенита.

Вдали на горизонте слышны были глухие раскаты грома, и несколько раз уже молния бороздила небо на севере.

Дойдя с этой стороны до края оазиса, лейтенант остановился.

Перед ним расстилалась безмолвная и пустынная желтоватая равнина.

Если артель действительно покинула Гизеб, где, по уверению Мезаки, находилась еще накануне, то в настоящее время она должна быть уже далеко, независимо от направления, выбранного Пуантаром, на Зерибет или Нефту. Необходимо было, однако, удостовериться, не расположилась ли она где-нибудь в другой стороне оазиса, что представлялось, впрочем, маловероятным. Поиски, однако, продолжались по направлению к уэду.

В продолжение часа офицер и его спутники постепенно углублялись в лес, не нападая, однако, на следы какого бы то ни было лагеря. Араб выражал крайнее удивление, и на вопрошающие взгляды, бросаемые на него, неизменно отвечал одно и то же:

— Они были здесь… вчера еще… и надзиратель и все остальные. Пуантар послал меня в Голеа… Вероятно, они выступили сегодня на рассвете.

— Куда же, как ты думаешь, они направились? — спросил лейтенант Вильетт.

— Быть может, к верфи.

— Но ведь тогда мы повстречались бы с ними на дороге.

— Могли и не повстречаться, если они не спускались по берегу уэда.

— Для чего бы им избирать иной путь, а не тот, по которому мы шли?

Мезаки не мог дать ответ.

Было уже почти четыре часа пополудни, когда офицер вернулся к месту стоянки. Поиски не увенчались успехом. Собака не отыскала следа. Все указывало на то, что оазис давно уже не был посещаем не только артелью рабочих, но и караванами.

Подчиняясь мысли, давно уже завладевшей им, старший вахмистр подошел к Мезаки и, глядя на него в упор, сказал:

— Слушай, ты, араб, не обманываешь ли ты нас?

Не опуская глаз перед пристальным взором вахмистра, Мезаки ограничился тем, что повел плечами с выражением столь глубокого презрения к сказанному, что Пиколь схватил бы его за горло, не удержи его лейтенант Вильетт.

— Смирно, Пиколь, — сказал он. — Мы возвращаемся в Голеа и Мезаки с нами.

— В таком случае между двумя нижними чинами…

— Я готов, — хладнокровно отвечал араб, взгляд которого, на одну минуту вспыхнувший от злобы, снова принял обычное, спокойное выражение.

Подкрепившиеся на лугу кони, напоенные водой из уэда, в силах были совершить переход от Гизеба до Мельрира. Отряд мог возвратиться к стоянке до наступления ночи.

Было сорок минут пятого на карманных часах лейтенанта, когда он скомандовал выступление. Старший вахмистр ехал рядом с ним, а по обе стороны араба двигались спахи, не спускавшие с него глаз. Следует заметить, что все спутники Николя разделяли теперь его подозрения насчет Мезаки, и хотя офицер не подавал виду, не могло быть сомнения в том, что и он подозревал его. Он спешил к инженеру и капитану Ардигану. Они могли совместно обсудить, что следует предпринять, так как невозможно было поставить артель на работу с наступающего дня.

Кони ускоряли ход, видимо возбужденные наступавшей грозой. Молнии, перекрещиваясь, бороздили небо, и слышны были страшные раскаты грома, как это бывает всегда в пустынных равнинах. Впрочем, пока не чувствовалось ни малейшего дуновения ветра, и не выпало ни одной капли дождя. Дюди и животные почти задыхались в знойной атмосфере, и легкие словно вдыхали в себя огонь, а не воздух.

Тем не менее возможно было еще надеяться, что лейтенанту Вильетту и его спутникам удастся вернуться без особого запоздания, хотя бы и с большим напряжением сил, если только состояние погоды не ухудшится. Более всего следовало опасаться превращения грозы в бурю. Мог подняться сначала ветер, а затем пойти сильный дождь; а где им было тогда укрываться среди бесплодной равнины, без единого дерева?

Поэтому необходимо было добраться до 347-го километра возможно скорее. Кони, однако, выбились из сил. Тщетны были усилия всадников поднять их на более быстрый аллюр; они спотыкались, как будто ноги их были спутаны и бока носили кровавые следы от шпор. Вскоре, впрочем, и люди обессилели и не были в состоянии пройти оставшееся расстояние. Даже выносливый Ва-Делаван выбивался теперь из последних сил, и его хозяин каждую минуту мог опасаться, что он повалится на раскаленный песок.

К шести часам вечера благодаря понуканию лейтенанта пройдено было три четверти всего пути. Не будь заволочено густыми облаками солнце, уже сильно склонившееся к западу, можно было бы разглядеть блестящие отражения шоттов Мельрира, у стрелки которого вырисовывались неясно купы деревьев оазиса. Можно было все-таки надеяться, что отряд успеет добраться до леса, прежде чем наступит ночь.

— Подбодрись, ребята, еще одно последнее усилие! — повторял офицер.

Однако, как ни были закалены эти люди, он предвидел, что скоро в отряде водворится беспорядок. Некоторые всадники отставали, и приходилось поджидать их.

Можно было лишь пожелать, чтобы гроза не ограничивалась непрестанными молниями и раскатами грома. Лучше было бы, если бы начался ветер; он освежил бы воздух, тогда им можно было бы дышать. Хотелось бы, чтобы густые массы водяных паров разрешились дождем. Чувствовался недостаток воздуха, и легкие работали с большими усилиями в удушливой атмосфере.

Ну вот, наконец, начался ветер, и притом чрезвычайно сильный, соответственно крайнему напряжению электричества в атмосфере. Воздушные течения появились одновременно с разных сторон и при столкновении их образовывались смерчи. Громовые раскаты сопровождались оглушительным глумом, раздирающим уши завыванием и свистом. Так как за отсутствием дождя песчаная пыль не прибивалась к почве, то из нее образовался род громадного волчка, вращавшегося на своем острие с невероятной скоростью; под влиянием электрического напряжения в воздухе образовался вихрь, против которого не было возможности устоять. Слышны были отчаянные крики птиц, втянутых в этот смерч, который закружил даже самых крупных и самых сильных из них. Кони захвачены были смерчем, разъединены друг от друга и некоторые из всадников сброшены с седла. Ничего не было видно кругом, ничего не было слышно, и каждый оказывался совершенно бессильным сопротивляться. Смерч окутал все кругом и мчался к равнинам Джерида.

Лейтенант Вильетт не в состоянии был дать себе отчет в направлении, по которому он двигался. Вероятно было, что людей его взвода и самого его гнало по направлению к шотту, но в сторону от расположения лагеря.

К счастью, наконец хлынул ливень. Потоки дождя разбили песочный смерч, наступила глубокая темень. Взвод оказался рассеянным, и с трудом удалось вновь собрать его. При блеске молнии лейтенант рассмотрел, что оазис был не более как на расстоянии одного километра по направлению к северо-востоку.

После неоднократных перекличек, произведенных в продолжение кратковременного затишья в атмосфере, собрались вместе люди и кони, и тогда раздался крик старшего вахмистра:

— А где же араб?

Оба спахиса, которым было поручено наблюдать за Мезаки, оказались не в состоянии устеречь его. Они не знали, что с ним сталось, потому что, в то время как смерч втянул их в свой вихрь, они разъединились.

— Ах, негодяй! Он бежал! — повторял старший вахмистр. — Он бежал на своем, или, правильнее, на нашем коне. Провел нас араб, обманул.

Офицер в раздумье молчал.

В это время раздался страшный лай, и прежде чем Николь мог задержать пса, тот ринулся вперед и в несколько прыжков исчез в шотте.

— Назад, Куп-а-Кер, назад! — кричал старший вахмистр в сильной тревоге.

Но собака исчезла в темноте, либо не расслышав, либо не желая слушаться хозяина.

Быть может, пес ринулся по следам Мезаки? Николь не мог требовать того же от своего коня, совершенно выбившегося из сил, как и все остальные кони. Тогда только лейтенанту Вильетту пришла мысль — не произошло ли какое-нибудь несчастье, не угрожала ли какая-нибудь опасность капитану Ардигану, инженеру и оставшимся в Голеа нижним чинам? Исчезновение араба делало возможным всяческие предположения. Не пришлось ли отряду иметь дело с предателем, как не переставал утверждать это Николь?

— В лагерь, и как можно скорее! — скомандовал лейтенант Вильетт.

Гроза продолжала бушевать, хотя ветер несколько стих. Не перестававший ливень образовывал глубокие и многочисленные рытвины. Хотя солнце только что зашло, темень была как в самую глубокую ночь. В отсутствие огней трудно было распознать направление, где был лагерь. А между тем инженер не преминул бы принять эту меру предосторожности, чтобы указать путь возвращающимся, тем более что в лагере не было недостатка в горючем материале. Невзирая на ветер и дождь, всегда можно было бы поддерживать костер, пламя которого не могло оставаться незамеченным на небольшом расстоянии, а отряд никак не мот быть от лагеря далее чем на полкилометра.

Все это вызвало большие опасения у лейтенанта Вильетта, опасения, которые разделял и старший вахмистр и с которыми он в нескольких словах поделился с офицером.

— Вперед! — ответил последний. — И помоги нам Господь прийти еще вовремя!

Выбранное сначала направление оказалось не совсем правильным. Отряду удалось добраться до шотта, но он слишком взял влево. Пришлось вернуться к востоку по северному берегу. К оконечности Мельрира добрались лишь к половине девятого вечера.

Невзирая не беспрестанные окрики спахисов для предупреждения о возвращении их в лагерь, никто не показывался им навстречу.

Несколько минут спустя лейтенант добрался до прогалины, на которой помещался обоз и были разбиты палатки.

Никого не было там, ни Шаллера, ни капитана, ни унтер-офицера, а также ни одного из оставленных с ними нижних чинов. Звали, стреляли из ружей. Никакого ответа не было получено. Зажгли несколько смолистых веток, и тусклый свет их слегка осветил темень вокруг.

Палатки были все сняты. Что же касается повозок, то пришлось убедиться в том, что они были разграблены и приведены в негодность. Исчезли все мулы с повозок, кони капитана Ардигана и его спутников. Итак, было произведено нападение на лагерь, и несомненно, что Мезаки был подослан для того лишь, чтобы увести лейтенанта Вильетта и спахисов по направлению к Гизебу, и облегчить задачу остальным членам шайки.

Само собой разумеется, чтоб араб уже не вернулся. Что же касается собаки, то тщетно старший вахмистр звал ее. Прошла ночь, а пес так и не возвратился в лагерь.