Глава вторая. ГОДФРЕЙ

«Брисбен» прошел Бассов пролив вечером. В августе под этими широтами сумерки наступают уже в пять часов. Темнота не позволяла следить за контуром берега.

Переход по проливу был чувствителен вследствие появившейся килевой качки. Течения различных направлений встречаются и бурлят в этом проливе, доступном водам Тихого океана. К рассвету следующего дня, 23 августа, «Брисбен» уже входил в бухту Порт-Филипп.

Для того чтобы попасть в бухту, необходимо лавировать весьма осторожно, в особенности когда приходится огибать длинную песчаную отмель Нипин с одной стороны и такую же отмель Квинсклиф — с другой. Бухта эта, в достаточной мере закрытая, вмещает в себя несколько портов, которые служат превосходными стоянками для глубокосидящих судов; порты эти носят названия Гелонг, Сандриг и Уильям-Таун, причем два последних составляют, собственно говоря, Мельбурнский порт.

Берег этот по внешнему своему виду крайне однообразен и печален. Здесь очень мало зелени; он напоминает высохшее болото, где вместо лагун и прудов глубокие впадины, с затвердевшей и растрескавшейся тиной. В будущем намечено заменить тощие, искривленные деревца, растущие в беспорядке на этой равнине, правильными древесными посадками, которые быстро вырастут в прекрасные, тенистые леса при благодатном австралийском климате.

«Брисбен» пристал к одной из набережных Уиль-ямс-Тауна для высадки части своих пассажиров.

Предстояла полуторадневная остановка в Мельбурне, и миссис Брэникен пожелала перебраться на это время в город. Чем же в таком случае вызвано было ее решение сойти с «Брисбена»? Если она думала, что ей не удастся избавиться от слишком назойливых любопытных, то, очевидно, ей гораздо легче было для этого остаться у себя в каюте, нежели перебираться в гостиницу.

Совершенно озадаченный подобным, непостижимым для него, решением, Зах Френ не мог не заметить, что в ней произошла резкая перемена по сравнению с ее состоянием в Сиднее.

Не обусловлена ли была эта перемена в настроении слишком живым воспоминанием о погибшем ребенке, снова выступившим наружу под влиянием встречи с Годфреем? Предположения Заха Френа соответствовали действительности. Встреча с юнгой настолько сильно повлияла на нее, что она почувствовала потребность уединиться. Не оставила ли она прежнего решения своего расспросить его? Быть может и да, так как она не привела его в исполнение даже на следующий день. Она словно стремилась убежать от этого четырнадцатилетнего мальчика, к которому влекло ее что-то необъяснимое. Что же удерживало ее от разговора с ним и выяснения всего интересующего ее — его национальности, происхождения и семейного положения? Не опасалась ли она разрушения смутных мечтаний, неосуществимых надежд, возродившихся в ее воображении, — надежд, которых она не в состоянии была скрыть от Заха Френа?

Рано утром миссис Брэникен высадилась на берег в сопровождении боцмана. Ступив на мостки, она обернулась.

Годфрей стоял на носу парохода, прислонившись к борту, и на лице его выразилась такая печаль, настолько ясно было его желание удержать ее на пароходе, что Долли едва не сказала ему: «Дитя мое, я вернусь». Но она удержалась, однако, от этих слов, жестом пригласив Заха Френа следовать за ней, и направилась на железнодорожный вокзал, соединяющий город с портом.

Мельбурн расположен вдали от морского берега, на правом берегу реки Яра-Яра, в двух километрах от моря, на расстоянии, которое поезда проходят в^ несколько минут. Там расположена эта столица богатейшей колонии Виктория, насчитывающая около миллиона жителей, из которых 300 тысяч живут в одном лишь Мельбурне. На эту колонию начиная с 1851 года, можно сказать, вылилось все золото, которое было добыто из недр горы Александра.

Мельбурн весьма напоминает Сан-Франциско по внешнему виду, хотя и не столь блестящему и богатому: широкие улицы, пересекающиеся под прямыми углами, скверы, лишенные пока обильной зелени и тенистых деревьев, сотни банков, торговые дома, в которых совершаются крупные сделки, часть города, в которой сосредоточены большие магазины, общественные здания, церкви, храм, университет, музеи, выставки, библиотека, больницы, городское управление, школы, дворцы, памятники, сооруженные в честь двух исследователей — Борка и Уильса, погибших при попытке пересечь Австралийский материк с севера на юг. За исключением деловой части города, на улицах встречалось не много прохожих

— несколько иностранцев, в особенности немецких евреев, занимающихся продажей золота, как другие занимаются продажей скота или шерсти.

Деловые люди, однако, проводят в Мельбурне возможно меньшую часть своего времени. В'Окрестностях города построено множество вилл и коттеджей, и некоторые из них отличаются роскошью княжеских дворцов. Благодаря этому Мельбурн имеет значительные преимущества перед Сан-Франциско; таково мнение Д. Шарнея, одного из наиболее интересных путешественников из тех, которые посетили эту страну. Лесные насаждения самых разнообразных пород успели уже разрастись и образовать обширные тенистые парки. Большое число ручейков обеспечивает благодатную свежесть в продолжение долгих знойных месяцев. Словом, не много городов расположено, подобно Мельбурну, в столь очаровательной рамке живой зелени.

Все это великолепие даже и тогда, когда Зах Френ проводил миссис Брэникен за город, не вызвало у нее никакого восторга. Ничто не указывало на то, чтобы тот или иной дом, как бы прекрасно он ни был устроен, та или иная местность, как бы величественна она ни была, с расстилавшейся далекой перспективой, произвели на нее какое-либо впечатление. Казалось, вот-вот она обратится к Заху Френу с какой-то просьбой под влиянием угнетающей ее мысли.

К ночи они оба вернулись в гостиницу. Долли почти не дотронулась до обеда, который был ей подан. После этого она легла в постель и провела всю ночь в полудремоте, постоянно видя перед собой образы мужа и своего ребенка.

На следующий день миссис Брэникен не покидала гостиницы до двух часов пополудни. Она написала длинное письмо Уильяму Эндру, которым извещала его об отъезде из Сиднея и скором прибытии в столицу Южной Австралии, и снова подтвердила все надежды, которые имела по отношению к исходу экспедиции.

К великому своему удивлению и еще большей тревоге, получив это письмо, Уильям Эндру не мог не усмотреть из него, что если Долли говорила о Джоне с совершенной уверенностью найти его в живых, то вместе с тем она говорила и о своем ребенке, маленьком Уайте, как о живом. Теперь он не в состоянии был отогнать от себя опасения за рассудок женщины, столь тяжело пострадавшей от ударов судьбы.

Все пассажиры «Брисбена» были уже на пароходе, когда миссис Брэникен вернулась из города в сопровождении Заха Френа. Высматривавший ее издали, Годфрей с криком радости бросился к ней навстречу.

Заху Френу это не понравилось, и густые брови его заметно сдвинулись. Он дорого бы дал, лишь бы юнга покинул пароход или по крайней мере не попадался на глаза Долли, раз его присутствие вызывало в ней такие тяжелые воспоминания.

Миссис Брэникен сразу заметила Годфрея. Она на минуту приостановилась, пронизывая его насквозь взглядом, а затем, не сказав ни слова, потупив голову, прошла в свою каюту.

Приняв причалы, «Брисбен» отвалил от набережной и направился к выходному бакену, затем, обогнув стрелку Квинсклиф, взял курс на Аделаиду, держась на расстоянии трех миль от берега Виктории.

Пароход принял в Мельбурне около сотни новых пассажиров, большей частью жителей Южной Австралии, возвращавшихся домой. Между ними были несколько человек иностранцев, один китаец с совершенно заспанным лицом, наподобие крота, желтый, как лимон, круглый, как горшок, жирный, как мандарин с тремя пуговками. Впрочем, это не был мандарин. Это был просто слуга человека, достойного более подробного описания.

Вообразите себе сына Туманного Альбиона, наиболее яркого представителя этого типа, высокого, худого, костлявого, настоящего скелета, состоящего лишь из шеи, торса и ног, в возрасте сорока пяти лет, ростом не менее шести английских футов. Белокурая неподстриженная борода, белокурые же волосы, перемешанные с прядями золотисто-желтого цвета, маленькие, яркие глаза, нос с ущемленными ноздрями, наподобие клюва пеликана или цапли, редко встречающейся длины череп, по которому наименее внимательный френолог не мог не прийти к заключению, что обладатель его отличается чрезвычайной настойчивостью, — все это, вместе взятое, представляло собой внешний облик одной из тех человеческих голов, которые обращают на себя внимание, вызывая улыбку, когда изображены карандашом на бумаге. Этот англичанин имел установленный обычаем костюм: шапку с двойным козырьком, застегнутый до подбородка жилет, куртку с двадцатью карманами, бриджи из клетчатой суконной материи, высокие штиблеты с металлическими светлыми пуговицами, башмаки с подбитыми гвоздями подошвами и легкую накидку от пыли, белого цвета, которая висела складками на его туловище, усиливая скелетообразную худобу.

Никому не было известно, кто был этот оригинал, потому что на австралийских пароходах не принято справляться, откуда прибыли и куда направляются пассажиры. Единственные справки, которые можно было бы получить от капитана парохода относительно этого англичанина, заключались в том, что последний занял одну каюту для себя, Джоза Мерита из Ливерпуля (Соединенное королевство), в сопровождении своего слуги, Джина Ги из Гонконга (Китай).

Тотчас же по отплытии парохода Джоз Мерит занял одно из мест на палубе и удалился оттуда лишь в четыре часа дня, когда раздался колокол, призывающий к завтраку.

В половине пятого он вернулся на прежнее место и покинул его в семь часов вечера для обеда; вернулся снова туда же в восемь часов вечера и сидел с неподвижностью манекена, с распростертыми руками на коленях, не водя глазами ни вправо, ни влево, держа их постоянно устремленными по направлению к берегу, до 10 часов вечера. С наступлением десяти часов он встал и направился в отведенную ему каюту размеренным шагом, который не могла поколебать судовая качка.

Несмотря на наступившую свежесть, миссис Брэникен, поднявшаяся на палубу несколько ранее девяти часов вечера, провела на ней часть ночи.

Рой мыслей, всецело поглощавших ее, не давал заснуть. Она задыхалась в своей каюте, у нее была потребность вдыхать этот бодрящий морской воздух, насыщенный сильным запахом акации, доносившимся с берега, присутствие которого ощущается даже в море, на расстоянии пятидесяти миль от берега. Не думала ли она о встрече с юнгой и вопросах, которые задаст ему, чтобы узнать у него… Что же, в сущности, узнать?..

Окончив вахту в десять часов вечера и обязанный заступить на следующую в два часа ночи, Годфрей не был на палубе во время прогулки Долли, и утомленная женщина вернулась в свою каюту.

«Брисбен» обогнул среди ночи мыс Отуэй, лежащий у оконечности округа Полфарф. Начиная с этого пункта пароходу предстояло взять курс на северо-запад, вплоть до параллели острова Дискавери, куда упирается конец той условной линии, которая проведена по 141 меридиану и которая отделяет провинции Виктория и Новый Южный Уэльс от юга Южной Австралии. Джоз Мерит с утра снова появился на палубе, как будто не покидал ее с предыдущего дня. Что же касается китайца Джина Ги, то тот еще крепко спал. Зах Френ не мог не разглядывать с некоторым удивлением этого чудака. Каково же было его удивление, когда, приблизившись к этому длинному и неподвижному джентльмену, он услышал, что последний обратился к нему лично со следующими словами, произнесенными жидковатым голосом: — Если не ошибаюсь, вы — боцман Зах Френ?

— Собственной персоной, — отвечал Зах Френ.

— Спутник миссис Брэникен?

— Совершенно верно. Я вижу, это вам известно. — Я знаю… Она разыскивает своего мужа… пропавшего уже пятнадцать лет назад. Хорошо. Да! Прекрасно.

— Как? Прекрасно?

— Да… Миссис Брэникен… Прекрасно… И я также разыскиваю.

— Супругу вашу? — Нет!.. Я не женат!.. И это очень хорошо… Если бы жена моя пропала, я бы не стал ее разыскивать.

— Ну, тогда что же вы разыскиваете? — Разыскиваю… шляпу.

— Вашу шляпу?.. Вы потеряли вашу шляпу?

— Мою шляпу?.. Нет!.. Это шляпа… особая… Вы засвидетельствуете мое почтение миссис Брэникен?.. Хорошо!.. Да!.. Очень хорошо!..

После этого, плотно сжав губы, Джоз Мерит не проронил более ни одного слова.

«Он вроде помешанного», — — решил про себя Зах Френ.

И ему показалось пустым делом продолжать заниматься этим джентльменом.

При появлении Долли на палубе боцман подошел к ней, и они оба уселись против англичанина. Последний оставался неподвижным, наподобие каменного бога Терма.

Поручив Заху Френу засвидетельствовать свое почтение миссис Брэникен, он признавал, вероятно, излишним выполнить это лично.

Впрочем, Долли не замечала присутствия этого странного пассажира.

Она вела продолжительную беседу со своим верным спутником по поводу всех приготовлений к предстоящему путешествию, чтобы заняться ими по прибытий в Аделаиду; она обращала его внимание на необходимость не терять ни часа, дабы экспедиция могла достаточно заблаговременно дойти и перейти, если последнее представится возможным, ту область центральной части страны, которая превратится несколько позднее в совершенно выгоревшую пустыню под действием невыносимого зноя тропических лучей.

Помня крепкое сложение Джона, его несокрушимую энергию, Долли выражала уверенность, что ему удалось выдержать все ужасы плена. Так как она в течение этого разговора совсем не упоминала о Годфрее, то Зах Френ начал уже надеяться, что она забыла о мальчике, как вдруг Долли сказала:

— А я еще не видела сегодня этого юнгу. Вы, Зах, видели его?

— Нет, сударыня, — отвечал боцман, которому вопрос этот, видимо, был неприятен.

— Не могу ли я сделать что-нибудь для этого ребенка? — продолжала Долли. Она говорила все это, как бы прикрываясь равнодушием, но Зах Френ не дал себя ввести этим в обман.

— Этого малого? — отвечал он. — Он на хорошем пути. Он выберется на дорогу. Я уверен, он займет место квартирмейстера уже через несколько лет. С усердием и при хорошем поведении…

— Все это так, — продолжала Долли, — но он интересует меня… Он интересует меня до такой степени… Да, притом, Зах, сходство… да!., столь разительное сходство его с моим Джоном… Кроме того, он ровесник моего Уайта…

Долли побледнела при последних словах; ее голос прервался, она глядела так пристально и вопрошающе на Заха Френа, что боцман невольно опустил глаза под ее взглядом.

После этого она добавила:

— Вы приведите его ко мне сегодня после полудня, Зах. Не забудьте этого… Я желаю говорить с ним… Завтра мы прибудем в Аделаиду. Мы никогда более не свидимся, а я желаю знать… прежде чем покинуть «Брисбен». Да, я желаю знать…

Зах Френ вынужден был обещать Долли, что приведет к ней Годфрея, после чего она удалилась к себе.

Вплоть до колокола, призывающего к завтраку, боцман продолжал свою прогулку по палубе, задумчивый и весьма встревоженный. Англичанин, идя в рубку при первых звуках колокола, столкнулся с ним нос к носу.

— Хорошо! Очень хорошо! — сказал Джоз Мерит. — Засвидетельствовали ли вы по моей просьбе мое почтение?.. Ее муж исчез… Хорошо!.. Очень хорошо!..

И он направился в столовую занимать выбранное им за обеденным столом место — само собой разумеется, наиболее удобное, ближе к буфету, что давало ему возможность первым выбирать лучшие куски с обносимых вокруг стола блюд с кушаньями.

К трем часам пополудни «Брисбен» показался у входа в Портленд, главный порт округа Нормандия, в который упирается железная дорога из Мельбурна; обогнув затем мыс Нельсона, пароход прошел мимо бухты Дискавери и почти прямо, поднимаясь к северу, проходил на очень близком расстоянии от берега Южной Австралии.

Как раз в это время Зах Френ предупредил Годфрея о желании миссис Брэникен переговорить с ним.

— Переговорить со мной? — воскликнул юнга. Сердце так сильно забилось у него, что он едва удержался за ванты, чтобы не упасть. Затем в сопровождении боцмана направился в каюту, где его поджидала миссис Брэникен. Долли молча глядела на него в продолжение некоторого времени. Он стоял перед ней, держа шапку в руке. Она сидела на диване. У притолоки двери Зах Френ с волнением наблюдал за ними обоими. Он знал, о чем будет Долли спрашивать Годфрея, но не знал того, что юнга будет отвечать.

— Дитя мое, — сказала миссис Брэникен, — я желала бы иметь сведения о вас и вашем семействе. Если я спрашиваю вас, то исключительно потому, что интересуюсь вашим положением. Желаете ли вы отвечать на мои вопросы?

— Весьма охотно, — отвечал Годфрей дрожащим от волнения голосом.

— Который вам год? — спросила Долли.

— Точно не знаю, но полагаю, что четырнадцать или пятнадцать лет.

— Да… четырнадцать или пятнадцать лет! Когда вы начали плавать?

— Я начал плавать, когда мне было приблизительно восемь лет, в качестве юнги; и вот уже два года, как плаваю на этом корабле.

— Делали ли вы дальние переходы?

— Да, сударыня, по Тихому океану вплоть до Азии, и по Атлантическому океану вплоть до Европы,

— Вы англичанин?

— Нет, сударыня, я американец.

— Но вы на службе на английском пароходе?

— Недавно продано в Сидней то судно, на котором я служил ранее. Тогда я и перешел на «Брисбен» до получения места на американском корабле.

— Хорошо, дитя мое, — отвечала Долли, жестом приглашая Годфрея подойти ближе к ней.

Годфрей повиновался.

— Я желала бы узнать теперь, где вы родились?

— В Сан-Диего.

— Да!.. В Сан-Диего! — повторила за ним Долли, не выказав при этом удивления, как будто предчувствуя подобный ответ.

Что же касается Заха Френа, то последний был весьма взволнован всем тем, что пришлось ему выслушать.

— Да, в Сан-Диего, — продолжал Годфрей. — О, я хорошо знаю вас!… Да, я знаю вас! Мне доставило большое удовольствие, когда я узнал о вашем приезде в Сидней… Если бы вы только знали, насколько я интересуюсь всем, что касается капитана Джона Брэникена!..

Долли взяла юнгу за руку и держала ее несколько минут в своих руках, не говоря ни слова. Потом она продолжила:

— Как вас зовут?

— Годфрей.

— Годфрей? А как ваша фамилия?

— У меня нет другого имени.

— Кто ваши родители?

— У меня нет родных.

— Нет родных! — отвечала миссис Брэникен. — Где же вы воспитывались?

— В Уайт-Хауз, — отвечал Годфрей, — благодаря вашим заботам. Я часто видел вас, когда вы навещали детей в приюте. Вы не замечали меня среди самых маленьких, но я-то хорошо помню вас. Так как я выказывал способности к морскому делу, то, когда подрос, отправился юнгой, так же как и другие сироты Уайт-Хауз, и все мы никогда не забудем того, чем обязаны миссис Брэникен, нашей матери.

— Вашей матери! — воскликнула Долли, которая вздрогнула, как будто слово это потрясло ее до глубины души.

Она притянула к себе Годфрея…

Она целовала его… Он целовал ее, в свою очередь. Он плакал. Между ними сразу установилась душевная связь, которая ничуть не удивляла их, настолько она представлялась им обоим вполне естественной.

Зах Френ между тем, прижавшись в углу, бормотал про себя:

«Бедная женщина!.. Бедная женщина!.. Куда дает она увлечь себя!»

Приподнимаясь со своего места, миссис Брэникен сказала:

— Идите, Годфрей, дитя мое. Я еще увижусь с вами!.. Мне необходимо остаться одной!

Взглянув еще раз на нее, юнга медленно удалился. Зах Френ намеревался последовать за ним, но Долли удержала.

— Постойте, Зах.

Продолжая говорить отрывистыми фразами, что указывало на чрезвычайное ее возбуждение, она сказала:

— Зах, этот ребенок воспитан вместе с найденными детьми в Уайт-Хауз. Он родился в Сан-Диего… Ему четырнадцать или пятнадцать лет… Он живой портрет Джона… Это его открытое лицо, его решительное выражение. Подобно ему, он любит море. Это сын моряка… Это сын Джона… Это мой сын! Предполагали, что малютка погиб в бухте Сан-Диего… Он не погиб, его спасли! Те, которые спасли его, не знали его матери. А мать его — это я, я, безумная… Дитя это — не Годфрей, это Уайт, сын мой. Господу угодно вернуть мне его ранее, чем соединить меня с его отцом!

Зах Френ слушал миссис Брэникен, не решаясь прерывать ее. Он понимал, что несчастная не могла говорить иначе. Все обстоятельства сложились так, что ей представлялись правильными ее заключения. И благородный моряк чувствовал, как сердце его сжималось, потому что считал своим долгом разбить ее мечтания. Необходимо было безотлагательно удержать Долли на покатой плоскости, на которую она ступила и которая неминуемо должна была привести ее в новую бездну. Он исполнил это, не колеблясь и почти грубо.

— Вы ошибаетесь, миссис Брэникен, — сказал он. — Я не желаю и не вправе допускать, чтобы вы думали то, чего не существует в действительности. Сходство это — просто случайность. Ваш маленький Уайт умер, да, он умер, и Годфрей не ваш сын.

— Уайт умер? — воскликнула миссис Брэникен. — Откуда вы знаете это? Кто может это утверждать?

— Я, сударыня!

— Вы?

— Восемь дней спустя после катастрофы у стрелки Лома всплыл труп ребенка и был выброшен на берег. Я нашел его, предупредил Уильяма Эндру. И он признал маленького Уайта, который и покоится на кладбище в Сан-Диего, куда мы часто носили цветы на его могилу.

— Уайт, мой маленький Уайт, там, на кладбище! И никто не говорил мне никогда об этом!

— Нет! — отвечал Зах Френ. — Вы не владели тогда своим рассудком, а четыре года спустя, когда рассудок вернулся к вам, опасались сказать вам это. Уильям Эндру имел основания опасаться снова напоминать вам о ваших горестях, и он предпочел молчать! Сын ваш погиб, и Годфрей не может быть им.

Долли упала на диван. Глаза ее закрылись. Ей показалось, что глубокая тьма окутала ее внезапно и скрыла яркий свет.

Повинуясь жесту, Зах Френ удалился, оставив ее в одиночестве, погруженной в скорбь и поглощенной воспоминаниями о прошлом.

На следующий день, 26 августа, миссис Брэникен не выходила еще из своей каюты, как «Брисбен», пройдя против Бекстерс, между островом Кенгуру и мысом Жервис, вошел в залив Св. Викентия и бросил якорь в порту Аделаиды.

Глава третья. ИСТОРИЧЕСКАЯ ШЛЯПА

Из трех столичных городов Австралии Сидней самый старый, Мельбурн следует за ним, а Аделаида самый молодой. Но хотя последний из этих городов и самый младший, он все же наиболее красивый из всех трех. Город этот появился на свет Божий в 1853 году; родительница его, Южная Австралия, существует политически начиная лишь с 1837 года, а признается официально независимой лишь с 1856 года.

Весьма возможно также, что Аделаида бесконечно долго будет юной благодаря своему несравненному климату, самому здоровому на материке, в местности, где неизвестны ни чахотка, ни лихорадки, ни какие-либо иные заразные, эпидемические болезни. Изредка и там умирают, но последнее, по остроумному замечанию Д. Шарнея, может быть признано исключением.

Почва Южной Австралии отличается от почвы соседней области тем, что в недрах ее нет месторождений золота, зато в ней есть богатые медные рудники. Открытые лет сорок тому назад, медные рудники в Канунда, Бурра, Валлару и Мунта привели в эту местность тысячи иммигрантов и обогатили весь округ.

Аделаида находится не на берегу залива Св. Викен-тия. Город этот, как и Мельбурн, расположен на расстоянии приблизительно двенадцати миль от берега, на материке, и между городом и портом пролегает рельсовый путь. Ботанический сад в Аделаиде может с успехом выдержать сравнение с садом в Мельбурне. В этом саду есть такие оранжереи, подобных которым не найти во всем свете, плантации роз, которые можно сравнить с парками, чудные тенистые места под сенью самых красивых экземпляров растительного царства умеренного пояса вперемежку с разнообразнейшими древесными породами, свойственными полутропическому поясу.

Ни Сидней, ни Мельбурн не могут сравниться с Аделаидой и по внешней красоте. Удачно разбитые, широкие улицы города превосходно содержатся. На некоторых из них возвышаются прекрасные памятники, как, например, на Кинг-Уильям-стрит. С архитектурной стороны замечательны здания почтамта и городского совета.