4. В ВОДАХ МАЛЬТЫ

Пока развёртывались эти события, так близко затрагивавшие Петера Батори, здоровье его со дня на день улучшалось. Рана почти совсем зажила и уже не внушала никаких опасений.

Но с какой душевной болью думал Петер о матери, о Саве, которую он считал навек утраченной!

А мать? Ведь нельзя же, чтобы она продолжала считать его умершим! Поэтому было решено, что ей осторожно скажут всю правду, чтобы она могла приехать к нему на Антекирту. Одному из агентов доктора, жителю Рагузы, было предписано не терять её из виду в ожидании полного выздоровления Петера, а оно было не за горами.

Петер решил никогда не упоминать о Саве в разговорах с доктором Антекиртом. Но хотя он и думал, что теперь она жена Саркани, – как ему было забыть её? Разве он разлюбил её, хотя и знал теперь, что она дочь Силаса Торонталя? Нет! Разве Сава отвечает за преступление, совершённое её отцом? Но как бы то ни было, именно это преступление привело к гибели Иштвана Батори. Итак, Петер переживал мучительную душевную борьбу.

Доктор это понимал; он старался отвлечь мысли юноши от Савы, то и дело напоминая ему о возмездии, которое они должны совместно осуществить. Надо во что бы то ни стало наказать предателей, и они будут наказаны! Как до них добраться – покажет будущее, но не может быть сомнения, что рано или поздно до них доберутся!

– Дорог – тысячи, цель – одна! – твердил доктор.

И, если понадобится, он изведает тысячи дорог!

Наконец Петер настолько окреп, что мог совершать прогулки – то пешком, то в экипаже. Знакомясь с островом, он невольно дивился, какого расцвета достигла маленькая колония под управлением доктора Антекирта.

Безостановочно шли работы по сооружению укреплений, которые должны были защищать от нападений город, расположенный у подножья горы, гавань и весь остров. По окончании этих работ предполагалось расставить в соответствующих местах дальнобойные орудия, огонь которых закроет доступ к острову любому вражескому судну.

В системе обороны весьма важная роль принадлежала электричеству: при помощи электрического тока должны были взрываться мины, поставленные на фарватере, ведущем к гавани; стрельба из пушек также должна была производиться посредством электричества. В области использования электричества, которому принадлежит будущее, доктору удалось добиться замечательных результатов. Центральная станция, оборудованная котлами и паровыми двигателями, состояла из двадцати динамомашин усовершенствованной конструкции. Там вырабатывался ток, которым заряжались специальные мощные аккумуляторы. Электричества применялось для освещения и водоснабжения, с помощью тока работали телеграф и телефон; электричеством приводились в движение и поезда, ибо остров был охвачен сетью железных дорог. Словом, доктор сумел с успехом применить научные познания, приобретённые им в молодости, и разрешил одну из проблем современной науки, а именно проблему передачи электрической энергии на расстояние. Электричество приводило в движение и построенные доктором катера, о которых уже говорилось выше, а также быстроходные "электро", позволявшие ему со скоростью экспресса переноситься из одной части Средиземного моря в другую.

Для паровых машин, вырабатывавших электрическую энергию, необходимо было топливо; поэтому на складах Антекирты всегда имелись большие запасы угля, который постоянно подвозился из Англии.

Городок был расположен амфитеатром вокруг бухты, которая была превращена в превосходный порт. Благодаря двум дамбам, молу и волнолому порт был прекрасно защищён от штормов. Итак, при любой погоде флот Антекирты находился в полной безопасности. Флот этот состоял их яхты "Саварены", грузового парохода, предназначенного для перевозки угля из Суонси и Кардиффа, паровой яхты «Феррато» водоизмещением тонн в восемьсот и трёх "электро", из которых два, переоборудованные в миноносцы, могли весьма пригодиться для защиты острова.

Итак, благодаря энергии доктора остров быстро укреплялся. Это прекрасно знали пираты Триполитании и Киренаики. Тем не менее они зарились на этот остров, подстрекаемые тогдашним главой секты сенуситов, Сиди-Мохамедом эль Махди, задумавшим овладеть Антекиртой. Но, понимая всю трудность такого предприятия, пираты терпеливо выжидали удобного случая, а терпение – одна из основных черт арабов. Доктору были известны их планы, и он торопился завершить работы по обороне острова. Когда они будут закончены, достаточно будет пустить в ход современные разрушительные орудия, чтобы рассеять нападающих, у которых не имелось такой артиллерии. К тому же все мужчины от восемнадцати до сорока лет несли военную службу; образуя отряды милиции, они были вооружены скорострельными ружьями и обучены стрельбе из орудий; командовали этими отрядами начальники, избранные из числа лучших людей острова. Всего в народной милиции было около шестисот человек, и она являлась надёжной охраной.

Правда, некоторые колонисты жили на фермах, разбросанных по острову, но большинство обитало в городке, получившем название Артенак в память поместья, которым граф Шандор некогда владел в Карпатах. Артенак отличался живописностью. Там насчитывалось всего несколько сот домов. Они не были построены в шахматном порядке, на американский лад, и улицы не были вытянуты по линейке; дома разместились где придётся, преимущественно на возвышенностях; они стояли в тенистых садиках, под раскидистыми деревьями; там и сям вперемежку попадались домики и европейской и арабской архитектуры; они расположились вдоль искусственных ручьёв, где текла вода, которую направляли сюда водонапорные машины. Всё кругом было приветливо, свежо, мило, привлекательно; то был скромный городок, обитатели которого, члены одной семьи, принимали большое участие в общественной жизни и чувствовали себя на острове как дома.

Да, жители Антекирты были счастливы. Ubi bene, ibi patria[8] – это, конечно, не слишком патриотичный девиз; но да простится он славным людям, которым плохо жилось на родине и которые, съехавшись сюда на призыв доктора, нашли на гостеприимном острове счастье и достаток.

Дом доктора Антекирта колонисты называли Ратушей. Здесь жил не властелин, но первый среди равных. Это было прелестное здание в мавританском стиле с бельведерами и деревянными решётками на окнах, с внутренним двором, галереями, портиками, фонтанами, гостиными и комнатами, стены которых были расписаны талантливыми художниками, приглашёнными из арабских провинций. Дом был построен из ценного материала, из различных сортов мрамора и оникса, добытых в горе Филфила, у Нумидийского залива, в нескольких километрах от Филиппвиля, где карьерами руководил инженер, обладавший не только большими знаниями, но и художественным вкусом. Этот мрамор прекрасно передавал все тонкости замысла архитектора и постепенно приобрёл тот золотистый оттенок, который накладывает знойное африканское солнце, поводя по земле своими лучами, словно кисточкой.

Невдалеке от Артенака возвышалась изящная колоколенка небольшого храма; для его сооружения из тех же карьеров был привезён чёрный и белый мрамор, широко используемый и для построек и для ваяния, а также синий мрамор и жёлтый халцедон, который сродни древнему каррарскому и паросскому мрамору.

За пределами города, по окрестным холмам, были разбросаны домики, в том числе несколько вилл, а повыше виднелась небольшая больница, куда доктор, единственный врач на острове, намеревался помещать больных, если таковые окажутся. По склонам холмов, спускавшимся к морю, тоже расположились красивые домики; это был своего рода курорт. Один из самых благоустроенных домиков, хоть и низенький, как блокгауз, можно бы назвать виллой Пескада и Матифу. Именно здесь поселились неразлучные друзья, причём им прислуживал араб-саис. Никогда в жизни они и мечтать не смели о таком счастье!

– До чего здесь хорошо! – то и дело твердил Матифу.

– Даже слишком хорошо. Это не для нас, – отвечал Пескад. – Теперь, Матифу, нам надо бы подучиться, поступить в школу, загребать пятёрки, получить аттестат.

– Но ведь ты и так образованный, – возражал Геркулес. – Умеешь читать, писать, считать…

И правда, по сравнению со своим товарищем Пескад мог сойти прямо-таки за учёного! Но бедный малый отлично сознавал, как много пробелов в его образовании. Где и как было ему учиться? Ведь, по его собственным словам, единственной школой, которую он посещал, был "Лицей для карпов в Фонтенбло". Поэтому он теперь часами просиживал в библиотеке Артенака, стараясь пополнить свои знания, читал, учился, в то время как Матифу с разрешения доктора ворочал прибрежные камни и копал песок, расчищая местечко для рыбной ловли.

Петер Батори всячески поощрял занятия Пескада; он оценил его незаурядный ум, которому недоставало только культуры. Петер стал его учителем, решив дать ему начальное образование, и ученик делал быстрые успехи. Но Петер сблизился с Пескадом и по другим причинам. Ведь Пескад многое знал о его прошлом. Ведь ему было поручено наблюдать за особняком Торонталей. Ведь он находился на Страдоне, когда Петера везли на кладбище, и видел, как Саву в обмороке вносили в дом. Пескаду пришлось не раз рассказать Петеру об этих прискорбных событиях, в которых он принимал косвенное участие. Только с ним и мог отвести душу Петер, когда ему становилось слишком тяжело.

Между тем в скором времени доктор собирался осуществить двойную задачу – вознаградить пострадавших и покарать злодеев.

Он не успел оказать помощь Андреа Феррато, очень быстро умершему на каторге. И ему хотелось что-нибудь сделать для его детей. К сожалению, несмотря на все старания его агентов, никак не удавалось узнать о судьбе Луиджи и его сестры. После смерти отца они уехали из Ровиня, покинули Истрию и вновь обрекли себя на изгнание. Куда они направились? Этого никто не знал, и это очень огорчало доктора. Однако он всё ещё надеялся разыскать детей человека, который пожертвовал собою ради него, и, по распоряжению доктора, их усиленно разыскивали.

Заветным желанием Петера было перевезти мать на Антекирту, но доктор хотел воспользоваться преимуществами, какие им давала мнимая смерть Петера, и разъяснил юноше, что следует действовать крайне осторожно. К тому же доктор хотел подождать, пока Петер окончательно окрепнет, чтобы взять его с собой в путешествие. Наконец, зная, что свадьба Савы и Саркани отсрочена из-за смерти госпожи Торонталь, доктор решил ничего не предпринимать до тех пор, пока брак этот не будет заключён.

Один из рагузских агентов доктора зорко наблюдал как за домом госпожи Батори, так и за особняком на Страдоне и осведомлял его обо всём, что там происходило.

Таково было положение вещей. Доктор с нетерпением ожидал подходящего момента, когда можно будет начать решительные действия. Правда, Карпена бесследно исчез, уехав из Ровиня, зато Силас Торонталь и Саркани, находившиеся в Рагузе, уже никак не могли выскользнуть у него из рук.

Легко себе представить, что пережил доктор, когда в Ратушу была доставлена депеша, принятая с Мальты. Там говорилось, во-первых, что Силас Торонталь, Сава и Саркани выехали из Рагузы, а во-вторых, что госпожа Батори и Борик исчезли и никаких следов их разыскать не удаётся.

Теперь уже нельзя было медлить. Доктор вызвал к себе Петера и познакомил его с содержанием телеграммы. Какой это был удар для Петера! Мать его исчезла, Сава увезена отцом неизвестно куда и, конечно, по-прежнему находится во власти Саркани!

– Мы поедем завтра же, – сказал доктор.

– Нет, сегодня! – воскликнул юноша. – Но где нам искать мою мать? Где её искать?..

Он не договорил. Доктор прервал его:

– Может быть, поспешный отъезд Торонталя и Саркани из Рагузы и исчезновение госпожи Батори ничем не связаны между собой и это лишь простое совпадение. Но первым делом надо разыскать этих двух негодяев.

– Где же их разыскивать?

– В Сицилии… вероятно.

Читатель помнит, что в разговоре Саркани с Зироне, который граф Шандор подслушал в башне Пизино, Зироне упомянул о Сицилии, как об арене своих подвигов, и предложил своему сообщнику вернуться туда, если понадобится. Доктор хорошо это запомнил, а также и имя Зироне. Конечно, то были скудные данные, но они всё же могли помочь отыскать след Саркани и Силаса Торонталя.

Итак, было решено немедленно двинуться в путь. Пескада и Матифу предупредили, чтобы они были наготове, так как им придётся сопровождать доктора. Тут Пескад впервые узнал, кто такие Силас Торонталь, Саркани и Карпена.

– Три прохвоста. Я так и думал!

Потом он обратился к Матифу:

– Скоро твой выход!

– Скоро?

– Да, но жди моей реплики.

Отъезд состоялся в тот же вечер. «Феррато» стоял под парами; продовольствие и уголь были запасены в достаточном количестве, компасы в исправности, и около восьми часов вечера яхта вышла в море.

От самой отдалённой точки залива Большой Сирт До мыса Портно ди Пало, на юге Сицилии, в круглых цифрах девятьсот пятьдесят миль. Быстроходная паровая яхта, делавшая более восемнадцати миль в час, могла пройти это расстояние в полтора суток.

"Феррато", этот миниатюрный крейсер флота Антекирты, был чудесным судном! Он был построен во Франции на Луарской верфи, его машина могла развить мощность до полутора тысяч лошадиных сил. Водотрубные котлы системы Бельвиля, при которой в трубах проходит горячая вода, в отличие от огнетрубных котлов, требовали мало топлива и давали возможность быстро поднять пар и свободно довести давление до четырнадцати и даже пятнадцати килограммов. Пар этот подвергался затем перегреву и превращался в механическую силу невероятной мощности. Это небольшое судно не уступало в скорости лёгким крейсерам европейских эскадр.

Разумеется, пассажиры пользовались на «Феррато» полным комфортом. Судно было вооружено четырьмя стальными пушками, заряжавшимися с казённой части, а также двумя револьверными пушками Гочкиса и двумя митральезами Гатлингса. Кроме того, на носовой части было установлено длинное орудие, метавшее конические снаряды на расстояние в шесть километров.

Командовал «Феррато» капитан по имени Кестрик, родом из Далмации; при нём состояли старший помощник и два лейтенанта; в машинном отделении работали старший механик, второй механик, четверо кочегаров и двое угольщиков; экипаж состоял из тридцати матросов, боцмана и двух его помощников; в камбузе работали два повара, и к услугам пассажиров были трое лакеев. Итак, персонал судна состоял из четырёх офицеров и сорока трёх рядовых.

"Феррато" пересёк залив Большой Сирт и вышел в открытое море. Хотя и не было попутного ветра (дул очень прохладный норд-вест), капитану удавалось развивать значительную скорость, но воспользоваться парусами не было возможности.

Ночью доктор и Петер, занимавшие соседние каюты, а также Пескад и Матифу, расположившиеся в каюте на носу, могли спокойно спать при лёгкой бортовой качке. Но, по правде сказать, в то время как друзья сладко почивали, доктор и Петер, которых мучили тревожные думы, лишь ненадолго сомкнули глаза.

На следующее утро, когда пассажиры вышли на палубу, яхта находилась уже более чем в ста двадцати милях от Антекирты, хотя со времени отплытия прошло всего двенадцать часов. Направление ветра было всё то же, но он заметно крепчал. Небо застилали тяжёлые свинцовые тучи, и воздух был тяжёлый и душный, чувствовалось приближение грозы.

Пескад и Матифу радостно приветствовали доктора и Петера Батори.

– Здравствуйте, друзья мои, – сказал им в ответ доктор. – Хорошо ли вам спалось?

– Превосходно, совсем как лентяям, когда у них спокойно на совести, – весело отвечал Пескад.

– А Матифу уже позавтракал?

– Да, господин доктор, он выпил миску чёрного кофе и скушал два килограмма галет.

– Галеты, пожалуй, жестковаты!

– Что вы! Для человека, который ещё недавно между завтраком и обедом грыз булыжник, – это сущие пустяки!

Матифу слегка покачивал огромной головой, – так он обычно одобрял ответы своего друга.

Между тем «Феррато» по приказу доктора шёл полным ходом, и его форштевень вздымал два бурлящих пенистых вала.

И в самом деле необходимо было спешить. Капитан Кестрик уже совещался с доктором и теперь подумывал, не лучше ли зайти на Мальту, огни которой должны показаться часов в восемь вечера.

Надвигалась буря. Невзирая на западный ветер, который к вечеру стал крепчать, с востока наползали огромные тучи, уже закрывшие три четверти небосклона. Над морем опускалась пепельно-серая завеса, которая становилась чернильно-чёрной, едва на неё падал прорвавшийся сквозь тучи солнечный луч. Редкие молнии изредка прорезали насыщенную электричеством тучу, верхняя кромка которой вырисовывалась тяжёлыми завитками с резко очерченными контурами. Грома ещё не было слышно. Казалось, западный ветер вступал в борьбу с восточным, ещё почти неощутимым; море отзывалось на эту борьбу; росли волны, они пенились и порою обрушивались на палубу. Часам к шести совсем стемнело, небо было застлано густыми тучами, которые тяжёлым сводом нависли над морем. Глухо ворчал гром, ослепительные молнии прорезали мрак.

– Маневрируйте, как вы находите нужным в этих условиях, – сказал доктор капитану.

– Да, это необходимо, господин доктор, – ответил капитан Кестрик. – На Средиземном море должен хозяйничать кто-нибудь один, а сейчас восток и запад решили померяться силами, и как бы не взял верх восток. Около острова Гоцо и Мальты море станет бурным, и нам, пожалуй, не избежать неприятностей. Я не предлагаю зайти в Ла-Валлетту, но не худо было бы укрыться до утра у западного берега одного из этих островов.

– Действуйте, как считаете нужным, – повторил доктор.

"Феррато" находился в то время милях в тридцати к западу от Мальты. На острове Гоцо, который расположен к северо-западу от Мальты и отделён от неё двумя узкими проливами, омывающими небольшой промежуточный островок, стоит первоклассный маяк, огонь которого виден за двадцать семь миль.

Несмотря на плохую погоду, с «Феррато» через час уже должны были увидеть его огонь. Определив своё место по пеленгу маяка, можно было затем приблизиться к острову и подыскать убежище, чтобы переждать там несколько часов.

Капитан Кестрик так и поступил, из осторожности убавив ход, чтобы не повредить корпус или механизмы судна.

Между тем прошёл час, а маяка всё ещё не было видно. Остров тоже невозможно было разглядеть, хотя у него крутые скалистые берега.

Гроза была в полном разгаре. Тёплые струи дождя хлестали по морю. Разорванные ветром мохнатые тучи неслись вдоль горизонта с бешеной скоростью. Порой в разрывах туч проглядывали звезды, но они тотчас же гасли, а растрёпанные облака, спускаясь к самому морю, мели по волнам, как гигантский веник. Молнии так и сыпались в пучину, со всех сторон освещая корабль; не смолкали раскаты грома.

До сих пор положение было трудное, теперь оно становилось опасным.

Капитан Кестрик не решался подходить ближе к острову, так как знал, что они находятся уже вблизи от маяка. Он даже опасался, что прибрежные скалы заслоняют от них огонь маяка. В этом случае «Феррато» находился совсем близко от острова. А наскочить на прибрежные скалы значило бы неминуемо погибнуть.

Поэтому капитан около половины десятого принял решение лечь в дрейф, держась малым ходом. Он не совсем остановил машину, а свёл её работу к нескольким оборотам в минуту, чтобы судно только слушалось руля и не становилось бортом к волнам. В таком положении «Феррато» отчаянно качало, зато они не рисковали, что их выбросит на берег.

Так продолжалось три часа – приблизительно до полуночи, когда обстановка ещё ухудшилась.

Как это часто бывает во время грозы, борьба противоположных ветров вдруг прекратилась. Ветер снова принял то же направление, что и днём, но значительно покрепчал. Несколько часов он боролся с противником, но выдержал схватку, и теперь уже ничто не сдерживало его бешеных порывов; небо понемногу светлело.

– Огонь впереди, с правого борта! – крикнул вахтенный матрос, стоявший на баке возле бушприта.

– Лево на борт! – тут же скомандовал капитан Кестрик, намереваясь удалиться от берега.

Он тоже заметил свет. Огонёк говорил о том, что это маяк Гоцо. Надо было спешно повернуть назад, ибо ветер достиг большой силы. «Феррато» находился в каких-нибудь двух милях от мыса, над которым внезапно показался маяк.

Механику было приказано усилить давление паров, но внезапно машина стала работать с перебоями, а потом и вовсе замерла.

Доктор, Петер Батори и матросы бросились на палубу, опасаясь серьёзного повреждения.

И действительно, случилась беда. Перестал действовать клапан воздушного насоса, конденсатор стал работать плохо; винт сделал несколько оборотов со зловещим шумом, напоминавшим взрывы, потом совсем остановился.

Повреждение было непоправимо, по крайней мере в данных условиях. Надо было разобрать насос, что потребовало бы нескольких часов. А между тем через несколько минут буря могла выбросить судно на берег.

– Ставить фок! Поднять кливер! Ставить бизань! – скомандовал капитан Кестрик, в распоряжении которого остались только паруса; матросы поспешно и дружно исполнили его приказ. Само собою разумеется, им помогали и на диво ловкий Пескад и сказочный силач Матифу, который, кажется, мог бы порвать любые тросы.

Но положение «Феррато» было тем не менее крайне опасным. Будучи паровым судном с удлинённым узким корпусом, при незначительной осадке, имея в общем недостаточную парусность, оно не было приспособлено для лавирования при встречном ветре. Если во время шторма идти в крутой бейдевинд, то судно могло даже опрокинуться.

Это и угрожало "Феррато". Он вообще плохо шёл под парусами и не мог идти на запад против ветра. Судно мало-помалу относило к прибрежным скалам, и, казалось, остаётся только выбрать наименее опасное место, потому что его все равно выбросит на берег. К несчастью, ночь была до того тёмная, что капитану Кестрику не удавалось рассмотреть очертания берегов. Он знал, что остров Гоцо отделён от Мальты двумя проливами, а между ними лежит островок Комино. Но как отыскать в такую тьму вход в проливы, как войти в них при таком волнении, как добраться до восточного берега и укрыться в порте Ла-Валлетта? Только опытный лоцман, только местный рыбак мог бы отважиться на столь опасный манёвр. Но в непроглядном мраке, в тумане, под проливным дождём какой же рыбак придёт на помощь гибнущему судну?

"Феррато" давал тревожные гудки; порывистый ветер подхватывал и уносил его призывы; три раза палили из пушки.

Вдруг со стороны суши во мгле появилась какая-то чёрная точка. По направлению к «Феррато» шёл баркас с зарифленным парусам. По-видимому, то был рыбачий баркас, которому пришлось укрыться от шторма в бухте Мелльеха. Рыбак, укрывшийся среди скал, нашедший приют в прелестном гроте Калипсо, который можно сравнить с Фингаловой пещерой на Гебридских островах, услышал тревожные гудки и выстрелы.

Тотчас же, не думая об опасности, он бросился на помощь.

Баркас постепенно приближался. На борту «Феррато» приготовили трос, чтобы бросить его, как только баркас подойдёт. Минуты казались вечностью. До скал оставалось каких-нибудь полкабельтова.

Но вот трос брошен; однако огромный вал подхватил баркас и с силой ударил его о борт "Феррато". Баркас разнесло в щепки, и находившийся на нём рыбак неминуемо бы погиб, если бы его не подхватил Матифу. Силач взял его на руки и, словно ребёнка, опустил на палубу.

Тогда, не говоря ни слова – до разговоров ли тут? – рыбак бросился на капитанский мостик и в тот миг, когда судно, обращённое носом к берегу, должно было наскочить на утёс, круто повернул штурвал и направил судно в узкое устье пролива Норт Комино; корабль, гонимый попутным ветром, прошёл пролив меньше чем за двадцать минут. Теперь он находился к востоку от Мальты, где море было гораздо спокойнее. Судно дрейфовало вдоль берега на расстоянии около полумили. Часам к четырём, когда начало светать, «Феррато» вошёл в порт Ла-Валлетта и бросил якорь у пристани Сенглеа, близ входа в военную гавань.

Тут доктор поднялся на мостик.

– Вы спасли нас, друг мой! – сказал он молодому моряку.

– Я только исполнил свой долг.

– Вы лоцман?

– Нет, я простой рыбак.

– А как вас зовут?

– Луиджи Феррато!

5. МАЛЬТА

Итак, это был сын рыбака из Ровиня! По счастливой случайности не кто иной, как Луиджи Феррато, благодаря своей ловкости и мужеству спас от неминуемой гибели судно, его пассажиров и экипаж!

Доктор готов был крепко обнять Луиджи… Но он сдержался. Только граф Шандор мог бы так выразить свою благодарность, а графа Шандора все должны были считать умершим, даже сын Андреа Феррато!

Восхищённый подвигом Луиджи Феррато, Петер Батори, позабыв всякую сдержанность, ринулся к рыбаку, но доктор взглядом остановил его. Потом они спустились в кают-компанию, попросив Луиджи следовать за ними.

– Друг мой, вы сын истрийского рыбака Андреа Феррато? – спросил его доктор.

– Да, сударь, – ответил Луиджи.

– У вас есть сестра?

– Есть, и мы с нею живём вместе в Ла-Валлетте. Но разве вы, – спросил он с некоторым замешательством, – знали моего отца?

– Знал ли я вашего отца! – воскликнул доктор. – Ваш отец пятнадцать лет тому назад приютил у себя в доме в Ровине двух беглецов. Это были мои близкие друзья. Увы! Вашему отцу не удалось спасти их от смерти, да и сам он попал на каторгу и умер там.

– И он умер, ничуть не раскаиваясь в своём поступке! – отвечал Луиджи.

Доктор взял молодого рыбака за руку.

– Луиджи! – сказал он. – Мои друзья не успели отблагодарить вашего отца за его великодушный поступок, и я считаю своим долгом что-нибудь сделать для вас. Я много лет разыскивал вас и вашу сестру, но с того дня как вы уехали из Ровиня, все следы ваши были потеряны. Благодарение богу, что он послал мне на помощь именно вас! Судно, которое вы спасли, названо мной «Феррато» в память вашего отца. Позвольте мне обнять вас, дитя моё!

Когда доктор сжал его в объятиях, у Луиджи выступили на глазах слезы.

При виде этой трогательной сцены Петер уже не мог совладать с собою. В горячем порыве он бросился к отважному юноше, который был ему, вероятно, ровесником.

– Позвольте мне… мне тоже! – воскликнул он, раскрыв объятия.

– А вы, сударь?

– Я… сын Иштвана Батори!

Пожалел ли доктор, что у Петера вырвалось это признание? Нет! Луиджи сумеет сохранить эту тайну, как хранят её Пескад и Матифу.

Луиджи посвятили во все планы доктора Антекирта, рассказали, какую он преследует цель. Об одном только умолчали, что перед ним – граф Матиас Шандор.

Доктор пожелал, чтобы его немедленно отвезли к Марии Феррато. Ему хотелось вновь увидеть её и узнать, как она живёт, – ей, конечно, приходится много трудиться и бороться с нищетой, ведь после смерти Андреа она осталась одна, с младшим братом на руках.

– Хорошо, господин доктор, поедемте хоть сейчас, раз вы так хотите, – сказал Луиджи. – Мария, наверно, беспокоится обо мне. Прошло уже двое суток, как я расстался с ней и отправился на ловлю в бухту Мелльеха, а ночью разразился шторм, и она, пожалуй, думает – не попал ли я в беду.

– Вы очень любите сестру? – спросил доктор.

– Она мне и сестра и мать, – ответил Луиджи.

Мальта находится в ста километрах от Сицилии, и всего лишь двести пятьдесят километров отделяют её от Европы. Однако вопрос о том, относится ли она к Африке или к Европе, сильно занимал географов. Остров этот был отдан Карлом V в распоряжение ордена рыцарей госпитальеров, которые были изгнаны с Родоса Сулейманом и вновь объединились под названием мальтийских рыцарей; в настоящее время Мальта принадлежит англичанам, у которых её не так-то легко отнять.

Остров имеет двадцать восемь километров в длину и шестнадцать в ширину.