8. ВСТРЕЧА НА СТРАДОНЕ

Смерть эта наделала в городе много шуму, но никто не подозревал истинной причины самоубийства Петера Батори и тем более того обстоятельства, что к нему в какой-либо степени причастны Саркани и Силас Торонталь.

На другой день, шестого июля, должна была состояться свадьба Савы Торонталь и Саркани.

Весть о самоубийстве, совершенном при таких волнующих обстоятельствах, ещё не дошла ни до госпожи Торонталь, ни до её дочери. Силас Торонталь в согласии с Саркани принял на этот счёт строгие меры предосторожности.

Было решено, что свадьбу отпразднуют очень скромно. В виде оправдания ссылались на то, что семья Саркани якобы сейчас в трауре. Такая скромность, конечно, не вязалась с тщеславными замашками Торонталя, но он решил, что при сложившихся обстоятельствах лучше не возбуждать лишних толков. Предполагалось, что молодожёны пробудут в Рагузе всего несколько дней, а потом отправятся в Триполи, в город, являющийся постоянным местопребыванием Саркани.

Чтение брачного договора, предусматривавшего значительное приданое, должно было состояться в особняке на Страдоне в присутствии лишь самых близких людей; обряд венчания предполагалось совершить у францисканцев сразу же после подписания договора. Гостей в этот день приглашено не было.

Пока в особняке Торонталь шли последние приготовления к свадьбе, на противоположной стороне улицы прохаживались двое мужчин.

То были Матифу и Пескад.

Вернувшись в Рагузу, доктор Антекирт привёз с собою и Матифу. Его присутствия уже не требовалось в Катаро, и можно себе представить, как друзья, или, по выражению Пескада, "близнецы", были счастливы вновь увидеть друг друга.

Как мы знаем, доктор сразу же явился в домик на улице Маринелла; затем он удалился в скромную гостиницу в предместье Плоссе, где ожидал, когда состоится свадьба Саркани и Савы Торонталь, чтобы приступить к осуществлению намеченного им плана.

На другой день он снова пришёл к госпоже Батори и собственноручно помог уложить тело Петера в гроб. Затем он вернулся в гостиницу, а Пескада и Матифу послал наблюдать за Страдоном.

Пескад был весь внимание, но это не мешало ему беседовать с приятелем.

– Ты, кажется, потолстел, друг Матифу! – говорил он, приподнимаясь на цыпочки, чтобы пощупать грудь великана.

– Да! И силы у меня поприбавилось!

– Я это заметил по тому, как ты меня обнял.

– Ну, а как представление, о котором ты говорил? – спросил Матифу; уж очень ему хотелось сыграть обещанную роль.

– Оно на мази, на мази. Но, знаешь ли, сюжет-то пьесы оказался очень запутанным.

– Запутанным?

– Да. Выходит, что это не комедия, а драма. Но начало её прямо-таки захватывающее.

Пескад замолчал. Мимо них пронеслась карета; она остановилась у особняка Торонталя.

Ворота тотчас же распахнулись и, впустив карету, вновь закрылись, но Пескад успел рассмотреть, что в карете находился Саркани.

– Да, очень даже захватывающее начало, – продолжал он. – Успех, можно поручиться, будет огромный.

– А предатель? – спросил Матифу, которого этот персонаж, видимо, особенно интересовал.

– Предатель… пока что ещё торжествует, как и полагается в хорошо написанной пьесе… Но терпение! Подождём развязки.

– В Катаро мне уже казалось, что вот-вот…

– Выйдешь на сцену?

– Да, я уж совсем приготовился.

И Матифу рассказал обо всём, что произошло на базаре в Катаро, то есть как его руки были уже зафрахтованы для похищения, которое, однако, не состоялось.

– Ничего! Значит, ещё не время было, – отвечал Пескад; для отвода глаз он без умолку болтал, в то же время зорко посматривая по сторонам. – Твой выход – не раньше как в четвёртом или пятом действии. А может быть, ты и вовсе появишься только в заключительной сцене. Но не беспокойся. Появление твоё будет чертовски эффектно! Можешь не сомневаться!

В это время со стороны улицы Маринелла послышался смутный гул голосов.

Пескад замолчал и отошёл от особняка Торонталя.

В это время с улицы Маринелла на Страдон вышла похоронная процессия; она направлялась к францисканской церкви, где должно было состояться отпевание.

За гробом следовало очень мало народа, ибо похороны, по скромности своей, не привлекали внимания прохожих: простой гроб, покрытый чёрным сукном, несли на руках.

Шествие медленно продвигалось вперёд, как вдруг Пескад, еле сдержав возглас, вцепился в руку Матифу.

– Что с тобой? – изумился Матифу.

– Ничего! Долго объяснять!

Среди шедших за гробом он узнал госпожу Батори. Она пожелала проводить сына на кладбище.

Церковь не отказала в своих молитвах покойнику, которого толкнуло на самоубийство лишь беспросветное отчаяние, и священник дожидался его во францисканской часовне, чтобы затем сопутствовать ему на кладбище.

Госпожа Батори шла за гробом, однако она не плавала, у неё уже не было сил на слезы. Её полубезумный взгляд то как бы искал чего-то по сторонам, то словно проникал под чёрный покров, скрывавший бездыханное тело её сына.

Старик Борик, на которого жалко было смотреть, еле брёл возле неё.

У Пескада навернулись слёзы. Да, если бы этот добрый малый не был обязан стоять на посту, он непременно присоединился бы к немногочисленным друзьям и соседям, провожавшим Петера Батори в последний путь.

В тот момент, когда процессия поравнялась с особняком Торонталя, ворота его вдруг растворились. Во дворе, у крыльца, стояли два экипажа.

Первый из них выехал со двора и повернул в сторону, направляясь вниз по Страдону.

В этом экипаже Пескад увидел Силаса Торонталя, его жену и дочь.

Госпожа Торонталь, подавленная горем, сидела рядом с Савой, которая была белее своей венчальной фаты.

Во втором экипаже ехал Саркани с двумя-тремя родственниками или друзьями.

Свадьба была, такая же скромная, как и похороны юноши. И тут и там – безысходная печаль.

Но в то мгновение, когда первый экипаж показался в воротах, раздался душераздирающий крик.

Госпожа Батори остановилась и, протянув руку к Саве, прокляла девушку!

Крик этот вырвался у Савы. Она увидела мать, облечённую в траур. Она поняла всё, что от неё скрыли. Петер умер, умер из-за неё и ради неё, и это его провожают на кладбище, в то время как свадебная карета везёт её к венцу.

Сава упала без сознания. Госпожа Торонталь, вне себя от ужаса, пыталась привести её в чувство… Всё напрасно! Девушка еле дышала!

Силас Торонталь не в силах был сдержать своего гнева. Зато подбежавший Саркани быстро овладел собой.

В таком состоянии невеста не могла предстать перед нотариусом. Волей-неволей кучерам было приказано повернуть обратно, и ворота особняка снова с шумом захлопнулись.

Саву перенесли в её спальню, уложили в постель, но она была недвижима. Мать стояла на коленях возле неё. Спешно вызвали доктора. Тем временем погребальная процессия медленно подходила к францисканской церкви. После отпевания она направилась на городское кладбище.

Пескад сообразил, что надо как можно скорее сообщить доктору Антекирту о неожиданном инциденте.

– Оставайся тут и наблюдай! – сказал он Матифу.

А сам бегом направился в предместье Плоссе.

Доктор выслушал торопливый рассказ Пескада, не проронив ни слова.

"Превысил ли я свои права? – размышлял он. – Нет! Я нанёс удар ни в чём не повинной девушке? Да, конечно! Но ведь она дочь Силаса Торонталя!"

Потом он спросил:

– Где Матифу?

– Возле дома Торонталя.

– Вечером вы мне оба понадобитесь.

– В котором часу?

– В девять.

– Где прикажете вас дожидаться?

– У кладбищенских ворот.

Пескад помчался к Матифу; тот не сходил с места, в точности выполняя данное ему поручение.

Часов в восемь вечера доктор, закутавшись в широкий плащ, направился на рагузскую пристань. Выйдя за городскую стену, налево, он добрался до небольшой бухточки, расположенной в скалах, неподалёку от порта.

Место было совершенно пустынное. Ни домиков, ни судов. Рыбачьи барки никогда не становятся тут на якорь, так как бухта усеяна подводными камнями. Доктор остановился, осмотрелся вокруг и крикнул. Видимо, то был условный знак. Почти тотчас же к нему подошёл матрос.

– Что прикажете, хозяин?

– Лодка здесь, Пацер?

– Да, за скалой.

– Со всеми твоими людьми?

– Со всеми.

– А "Электро"?

– Он подальше, к северу, кабельтовых в трёх, за бухточкой.

И матрос указал на длинное судно, еле видневшееся в темноте, ибо ни единый огонёк не выдавал его присутствия.

– Когда он прибыл из Катаро? – спросил доктор.

– Нет ещё и часа.

– И он прошёл незамеченным?

– Совершенно незамеченным, вдоль утёсов.

– Пусть все будут на своих местах, Пацер, Ждите меня здесь, если понадобится, всю ночь!

– Слушаю, хозяин.

Матрос направился к лодке, очертания которой сливались с прибрежными скалами.

Доктор Антекирт подождал ещё немного. Он, вероятно, хотел, чтобы тьма ещё более сгустилась. Время от времени он начинал стремительно расхаживать по берегу. Потом останавливался. Скрестив руки, молчаливый и неподвижный, он устремлял взгляд в морскую даль, словно хотел поведать Адриатике свои тайны.

Ночь была тёмная, без луны, без звёзд. Чувствовалось лёгкое дуновение ветерка, ненадолго подымающегося по вечерам. Высокие, но густые облака обволокли небо до самого горизонта; на западе уже растаяла светлая полоска тумана.

– Пора! – проговорил, наконец, доктор.

Он снова пошёл к городу и, придерживаясь городской стены, направился на кладбище.

Там у ворот его дожидались Пескад и Матифу. Они спрятались за деревом, так что их никто не мог бы увидать.

В этот час кладбище было уже заперто. В домике сторожа только что погас огонёк. Больше уже никто не мог прийти сюда до утра.

Доктор, по-видимому, отлично знал план кладбища. Он не собирался войти туда через калитку, ибо то, что он задумал сделать, должно было остаться в полной тайне.

– Следуйте за мной, – сказал Антекирт Пескаду и его приятелю, когда они подошли к нему.

И они втроём стали крадучись пробираться вдоль стены.

Пройдя минут десять, доктор остановился.

– Сюда, – сказал он, указывая на отверстие в стене, образовавшееся после обвала кирпичей.

Он первым скользнул в брешь, Пескад и Матифу последовали за ним.

На кладбище, под густыми деревьями, осенявшими могилы, было ещё темнее. Но доктор не колеблясь направился по одной из дорожек, потом свернул на Другую, которая вела в верхнюю часть кладбища. Кое-где вспорхнули ночные птицы, испуганные его появлением. Но, если не считать этих сов и сычей, вокруг памятников, возвышавшихся над кустами, не было ни единой живой души.

Вскоре все трое остановились перед скромным надгробием в виде часовенки; замка на её ограде не было.

Доктор толкнул калитку, потом нажал кнопку электрического фонарика, заслонив свет таким образом, чтобы его не было видно снаружи.

– Входи, – сказал он Матифу.

Матифу вошёл в склеп и оказался перед стеной, в которую были вделаны три мраморные плиты.

На одной из них, средней, значилось:

ИШТВАН БАТОРИ

1867

На левой плите ничего не было написано. На правой же надпись вскоре должна была появиться.

– Отодвинь плиту, – сказал доктор.

Матифу легко поднял ещё не зацементированную плиту. Он положил её на землю, и в образовавшемся отверстии можно было разглядеть крышку гроба.

Это был гроб с телом Петера Батори.

– Вытащи гроб, – приказал доктор.

Матифу вытащил тяжёлый гроб, даже не прибегнув к помощи Пескада. Выйдя из склепа, он поставил гроб на землю.

– Возьми отвёртку, – сказал доктор Пескаду, подавая ему инструмент, – и отвинти крышку гроба.

На это потребовалось лишь несколько минут.

Доктор Антекирт откинул белый саван, покрывавший тело, и приложил ухо к груди покойника, как делают врачи, выслушивая больного. Потом он выпрямился и обратился к Матифу:

– Вынь тело.

Матифу повиновался. Ни он, ни Пескад ни слова не сказали, хотя дело шло об извлечении трупа, а это строго запрещено законом.

Когда тело Петера Батори было положено на землю, Матифу вновь обернул его саваном, поверх которого доктор накинул свой плащ. Затем снова завинтили крышку, поставили гроб на место и закрыли отверстие плитой.

Доктор погасил электрический фонарик, и все кругом погрузилось в темноту.

– Возьми тело, – приказал доктор Матифу.

Матифу без всякого усилия взял труп юноши на руки, словно то был ребёнок, и пошёл вслед за доктором по аллее, выводившей прямо к отверстию в стене. Пескад замыкал шествие.

Минут через пять они миновали брешь и, обогнув городскую стену, направились к морю.

В пути они не проронили ни слова. В голове послушного гиганта мыслей было не больше, чем в любой машине, зато какой вихрь догадок и соображений проносился в мозгу Пескада!

По дороге от кладбища до моря доктор Антекирт и его спутники не встретили ни души. Но когда они подходили к бухточке, где их ждала шлюпка с "Электро", они заметили таможенного надсмотрщика, который расхаживал взад и вперёд у прибрежных утёсов.

Однако они продолжали идти, не обращая на него внимания. Доктор снова крикнул, и на его зов появилась лодка, которой до сих пор совершенно не было видно.

По знаку доктора Матифу стал спускаться со скалы.

В ту минуту, как он уже занёс ногу в шлюпку, к ним подошёл надсмотрщик.

– Кто вы такие? – спросил он.

– Люди как люди, и мы предоставляем вам на выбор: либо двадцать флоринов наличными, либо кулак этого господина… тоже наличный, – отвечал Пескад, указывая на Матифу.

Надсмотрщик не стал раздумывать: он предпочёл флорины.

– Отчаливай, – скомандовал доктор.

Через мгновение шлюпка исчезла во тьме. Минут пять спустя они причалили к судну, совершенно не заметному с берега.

Шлюпку подняли на борт, машина «Электро» неслышно заработала, и судно вскоре вышло в открытое море.

Матифу перенёс тело Петера Батори в узкую каюту, иллюминаторы которой были тщательно занавешены, чтобы наружу не пробился ни единый луч света.

Оставшись наедине с трупом, доктор склонился над ним и приложился губами к бледному лбу покойника.

– Теперь, Петер, очнись! – сказал он. – Я так хочу!

И Петер тотчас же открыл глаза, словно он только спал магнетическим сном, похожим на смерть.

Когда он увидел доктора Антекирта, лицо его передёрнулось.

– Вы? – прошептал он. – Ведь вы покинули меня!

– Да, это я, Петер!

– Но кто же вы такой?

– Мертвец… как и ты!

– Мертвец?

– Я граф Матиас Шандор.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ