По этому договору остельская колония временно лишается мыса Горн, переходящего в мою личную собственность. Там я намереваюсь жить и умереть. Остров будет возвращен колонии после моей смерти. Если Чили нарушит свои обязательства, ты вспомнишь о моем местопребывании. Но, за исключением этого случая, ты должен вычеркнуть меня из памяти. Это не просьба, а приказ. Последний!

Прощай! Пусть в твоей жизни будет только одна цель — Справедливость. Одна ненависть — Рабство. Одна любовь — Свобода».

В ту минуту, когда потрясенный Дик читал завещание человека, которому был стольким обязан, тот, отягощенный мучительным раздумьем, все плыл и плыл, удаляясь от острова Осте, и вскоре затерялся на бескрайних морских просторах.

Но вот заря обагрила небосвод. Первые золотые лучи пробежали по трепещущей глади океана. Кау-джер поднял голову и окинул взглядом горизонт. Вдали, на юге, в свете расцветающего утра показался остров Горн. Кау-джер жадно вглядывался в вившийся над ним легкий дымок. Это было его последнее путешествие, эпилог его жизненного пути.

К десяти часам утра он пристал к берегу в глубине маленькой бухты, куда не достигал прибой. Сойдя на землю, он сразу же выгрузил все свое имущество. На это ушло лишь полчаса.

Тогда, стремясь поскорее избавиться от тяжкой и мучительной обязанности, Кау-джер сильным ударом топора пробил дно шлюпки. В пробоину хлынула вода. «Уэл-Киедж» покачнулась, будто раненое насмерть живое существо… накренилась на левый борт… и медленно погрузилась в морскую пучину. Кау-джер с болью в сердце смотрел, как она тонет. При виде искалеченной шлюпки, сослужившей ему добрую и долгую службу, он ощущал такой стыд, такое раскаяние, точно погубил что-то живое. Уничтожив лодку, он словно уничтожил все свое прошлое. Порвалась последняя нить, связывавшая его с остальным миром.

День ушел на переноску привезенных вещей и на осмотр новых владений. На маяке все было закончено: фонарь и машины готовы к действию, помещение обставлено мебелью. Благодаря большим запасам продовольствия, множеству морских птиц и привезенным семенам, которые Кау-джер собирался посеять в расщелинах скалы, не могло быть и речи о голоде.

Под вечер, закончив все дела, он вышел из дому. Неподалеку от порога лежала груда камней, оставшихся после кладки фундамента. Один камень, валявшийся на самом краю площадки, привлек внимание Кау-джера. Если подтолкнуть его ногой, он скатился бы в море.

Кау-джер подошел ближе. И вдруг его взгляд загорелся ненавистью и презрением… Действительно, этот камень, исчерченный блестящими прожилками, был золотоносным кварцем. Возможно, в нем заключалось целое состояние, которое в свое время рабочие не сумели распознать. И вот он валялся тут как простой булыжник…

Итак, даже здесь проклятый металл преследовал Кау-джера!.. Ему снова припомнились все несчастья, обрушившиеся на остров Осте: безумие колонистов, нашествие бродяг со всех концов света… Голод… нищета… разорение…

Покачав головой, Кау-джер столкнул огромный самородок в морскую бездну и направился к крайней оконечности мыса Горн.

Невдалеке высилась стройная башня с фонарем на вершине, откуда сейчас впервые засияет мощный луч света, указывающий кораблям верный путь.

Кау-джер повернулся к морю и обвел глазами горизонт.

Однажды вечером он уже побывал здесь, на границе обитаемой земли. В тот вечер среди бури раздавался зловещий грохот пушки «Джонатана», терпевшего бедствие и безнадежно взывавшего о помощи… Какое тяжкое воспоминание!.. С тех пор прошло уже тринадцать лет…

Но сегодня горизонт был пустынным. Повсюду, насколько хватал взгляд, простирался величавый океан. И если бы даже Кау-джер смог пронизать взором недоступное ему пространство, он все равно не увидел бы ни единого живого существа. Там где-то, далеко-далеко отсюда, лежала таинственная Антарктика, мертвый мир, край сплошных льдов.

Что ж, он достиг своей цели и нашел пристанище. Но каким роковым путем пришел он к нему!.. Однако Кау-джер не испытывал страданий, свойственных людям. В своих переживаниях он сам оказался и мучителем и жертвой. Вместо того чтобы кончать жизнь на этой скале, затерянной в водяной пустыне, он мог бы в любой момент стать одним из тех счастливцев, которым завидуют все, — одним из сильных мира сего, перед которыми склоняются головы… И все же он здесь.

Правда, нигде в другом месте, кроме этой голой скалы, у него не хватило бы сил нести дальше жизненное бремя. Ведь самые тяжкие драмы разыгрываются в сознании людей; и для тех, кто их пережил и вышел из них опустошенным, разбитым, лишенным тех устоев, на которых зиждилась вся прежняя жизнь, нет иного исхода, как смерть или одиночество. Кау-джер избрал одиночество. Эта скала стала для него настоящей кельей со стенами из воздуха и воды…

В конце концов, его участь стоила любой другой. Мы умираем, но дела наши продолжают жить, увековеченные теми силами, которые мы вызвали в себе. Мы оставляем на жизненном пути неизгладимые следы. Все, что происходит, предопределено предшествующими событиями, и будущее — не что иное, как неведомое для нас продолжение прошлого.

Каково бы ни было будущее, все равно творение Кау-джера никогда не погибнет.

Так размышлял Кау-джер, застыв на вершине скалы, неподвижный и величественный, словно статуя. Освещенный лучами заходящего солнца, он созерцал беспредельное пространство, где, вдали от всех и нужный всем, будет отныне жить — навеки свободный и одинокий.