ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ,

Прошел месяц. Галлия продолжала лететь, унося с собой свой маленький мирок. Этот мирок до сих пор был мало доступен влиянию земных страстей. Жадность и эгоизм олицетворял здесь только ростовщик Хаккабут, жалкий образец человеческой породы, — единственное пятно на этом микрокосме, отторгнутом от Земли.

В сущности галлийцы считали себя лишь путниками, совершающими кругосветное плавание по околосолнечному миру. Они старались обосноваться как можно удобнее в своем убежище, хоть и считали его временным. После двух лет отсутствия, завершив кругосветное путешествие, их «корабль» причалит к родному сфероиду, и если вычисления профессора абсолютно точны,

— а в этом сомневаться не приходилось, — они покинут комету и высадятся на берега Земли.

Правда, возвращение корабля Галлии на Землю, его прибытие в гавань будет, вероятно, сопряжено с небывалыми трудностями, с величайшей опасностью. Но это вопрос будущего, и, разрешится он в свое время.

Итак, граф Тимашев, капитан Сервадак и лейтенант Прокофьев были более или менее уверены, что сравнительно скоро они снова увидят своих ближних. Следовательно, им незачем делать запасы на будущее, обрабатывать в теплое время года плодородные области острова Гурби, разводить различные породы четвероногих и птиц, для того чтобы возродить животный мир Галлии.

И все же они не раз вели беседы о том, как сделать свой астероид более пригодным для жизни, если придется остаться здесь навсегда. Сколько работ надо выполнить, сколько планов осуществить, чтобы обеспечить для маленькой горстки людей сносное существование в тяжелых условиях долгой, более чем двадцатимесячной зимы!

Пятнадцатого января будущего года комета должна была достигнуть крайней точки большой оси, иначе говоря своего афелия. Миновав эту точку, она устремится по направлению к Солнцу со все возрастающей скоростью. Пройдет еще девять или десять месяцев, прежде чем солнечное тепло освободит море ото льда и оживит Землю. Тогда настанет время погрузить людей и животных на «Добрыню» и «Ганзу» и перевезти на остров Гурби. Надо будет как можно скорее обработать землю, чтобы не пропустить краткой, но знойной поры галлийского лета. Своевременно засеянные поля за несколько месяцев дадут богатый урожай злаков и кормов; и люди и животные будут сыты. Сенокос и жатву следует закончить до наступления зимы. Летом на цветущем острове живется привольно, колонисты будут заниматься охотой и земледелием. Затем, с возвращением зимы, снова начнется жизнь троглодитов в пещерах огнедышащей горы. Галлийцы вновь слетятся, как пчелы, в Улей Нины и проведут там суровую и долгую зимнюю пору.

Да, колонисты вынуждены будут вернуться в свое теплое убежище. Однако разве они не отважились бы предпринять далекую экспедицию, чтобы отыскать топливо, быть может залежи каменного угля, годные для разработки? Разве не постарались бы построить на самом острове Гурби бойчее удобное жилье, лучше приспособленное к нуждам поселенцев и климатическим условиям Галлии?

Разумеется, построили бы. Или по крайней мере попытались бы это сделать, чтобы избежать долгого заточения в пещерах Теплой Земли, заточения еще более невыносимого морально, чем физически. Только человек вроде Пальмирена Розета, чудак, погруженный в цифры и вычисления, мог не замечать серьезных неудобств такой жизни и мечтать остаться на Галлии даже в таких условиях ad infinitum note 17.

К тому же обитателям Теплой Земли постоянно угрожала страшная опасность. Можно ли было сказать с уверенностью, что она их минует? Можно ли было поручиться, что она не нагрянет прежде, чем Солнце вернет комете необходимое для жизни тепло? Это был серьезный вопрос, и галлийцы не раз обсуждали его, страшась завтрашнего дня; более отдаленное будущее их не тревожило, ибо они надеялись вовремя возвратиться на Землю.

В самом деле, разве не может случиться, что обогревающий Теплую Землю вулкан вдруг потухнет? Разве не истощится когда-нибудь подземный огонь Галлии? Что станет с обитателями Улья Нины, если извержение прекратится? Не придется ли им углубиться в самые недра кометы в поисках сносной температуры? Да и там будут ли они в состоянии вынести холод межпланетного пространства?

Очевидно, в отдаленном будущем Галлию постигнет та же участь, что уготована всем мирам вселенной. Ее внутренний жар погаснет. Она обратится в мертвое светило, каким в наше время стала Луна, каким некогда станет Земля. Но это будущее не должно было беспокоить галлийцев, — по крайней мере они так полагали, ибо твердо рассчитывали покинуть Галлию гораздо раньше, чем она станет непригодной для жизни.

Однако извержение могло со дня на день прекратиться, как это случается и с вулканами земного шара, прекратиться даже раньше, чем комета успеет достаточно приблизиться к. Солнцу. Чем в таком случае заменить лаву, благодаря которой так равномерно распределялось тепло в пещерах Улья Нины, вплоть до самых глубин массива? Где взять топливо, чтобы поддерживать в их жилище сносную температуру, позволявшую переносить мороз в шестьдесят градусов ниже нуля?

Это был серьезный вопрос. К счастью, до сих пор в потоке изверженных пород не замечалось никаких изменений. Вулкан продолжал действовать равномерно и, как мы уже говорили, вел себя спокойно, что являлось добрым предзнаменованием. Итак, в этом отношении колонистам нечего было опасаться за будущее, ни даже за настоящее. Таково было мнение капитана Сервадака, который, впрочем, вообще никогда не падал духом.

Пятнадцатого декабря Галлия находилась в двухстах шестнадцати миллионах лье от Солнца, почти у конца большой оси своей орбиты. Она двигалась теперь со скоростью не более одиннадцати — двенадцати миллионов лье в месяц.

Взорам галлийцев и в особенности взору Пальмирена Розета открылся совершенно новый мир. Обозрев Юпитер с более близкого расстояния, чем кто-либо из смертных, профессор погрузился в созерцание Сатурна.

Правда, условия наблюдения были не одинаковы. От Юпитера комету отделяло при наибольшем приближении лишь тринадцать миллионов лье, от Сатурна — этой своеобразной планеты — целых сто семьдесят три миллиона. Итак, новый властелин не мог вызвать никакого замедления Галлии, кроме заранее вычисленного, и, следовательно, не угрожал комете ни малейшей опасностью.

Как бы то ни было, Пальмирену Розету представлялась возможность наблюдать Сатурн с такого же расстояния, как если бы планета приблизилась к Земле на полдиаметра своей орбиты.

Спрашивать у профессора каких-либо объяснений относительно Сатурна было бесполезно. Бывший преподаватель не испытывал больше потребности преподавать. Он безвыходно сидел в своей обсерватории, и казалось, что окуляр телескопа прирос к его глазам.

К счастью, в библиотеке «Добрыни» нашлось несколько книг по элементарной космографии, и благодаря лейтенанту Прокофьеву те из галлийцев, кого интересовали астрономические проблемы, могли познакомиться с Сатурном и его спутниками.

Прежде всего Бен-Зуфу разъяснили, что если бы Галлия удалилась от Солнца на такое же расстояние, как Сатурн, оттуда уже нельзя было бы видеть Землю простым глазом. Между тем денщик, как нам известно, придавал особенное значение тому, чтобы всегда иметь перед глазами свой родимый земной шар.

— Покуда мы видим Землю, ничто еще не потеряно, — любил он повторять.

И действительно, на расстоянии, отделяющем Сатурн от Солнца, Землю нельзя было бы увидеть даже при самом остром зрении.

Сатурн в эту пору плыл в небесном пространстве в ста семидесяти пяти миллионах лье от Галлии, иначе говоря находился в трехстах шестидесяти четырех миллионах трехстах пятидесяти тысячах лье от Солнца. На таком далеком расстоянии он получал лишь сотую долю света и тепла, которые лучезарное светило посылает на Землю.

Галлийцы узнали из книг, что Сатурн завершает свой полный оборот вокруг Солнца за двадцать девять лет и сто шестьдесят семь дней, что его скорость равна восьми тысячам восьмистам пятидесяти восьми лье в час, что он описывает орбиту длиною в два миллиарда двести восемьдесят семь миллионов пятьсот тысяч лье, «правда, не считая сантиметров», по выражению Бен-Зуфа. Окружность планеты по экватору составляет девяносто тысяч триста восемьдесят лье. Поверхность планеты равна сорока миллиардам квадратных километров, объем — шестистам шестидесяти шести миллиардам кубических километров. Словом, Сатурн больше Земли в семьсот тридцать пять раз, и, следовательно, он меньше Юпитера. Что касается его массы, она только в сто раз превышает массу земного шара, имея плотность меньшую, чем плотность воды. Планета совершает оборот вокруг своей оси за десять часов двадцать девять минут; в ее году двадцать четыре тысячи шестьсот тридцать дней, а времена года ввиду значительного наклона оси к плоскости орбиты длятся каждое по семь земных лет.

Великолепным зрелищем для жителей Сатурна, если они существуют, является ночное небо, ведь планету сопровождают восемь лун. Все они носят чисто мифологические имена: Мимас, Энцелад, Тефия, Диона, Рея, Титан, Гиперион, Япет. Если период обращения Мимаса длится только двадцать два с половиной часа, то Япет завершает свой оборот за семьдесят девять дней. Япет находится на расстоянии девятисот десяти тысяч лье от Сатурна, Мимас же — на расстоянии всего тридцати четырех тысяч лье, то есть почти втрое ближе, чем Луна от Земли. Ночи на Сатурне должны быть восхитительны, несмотря на то, что его луны освещаются солнцем относительно слабо.

То, что придает еще больше красоты ночному небу Сатурна, это бесспорно окружающее его светящееся тройное кольцо. Планета как будто вставлена в сверкающую драгоценную оправу. Если поместить наблюдателя под этим кольцом, которое будет в этом случае находиться в зените на высоте пяти тысяч ста шестидесяти пяти лье, то он увидит лишь узкую полосу, шириной всего в сто лье, по определению Гершеля. Эта полоса представится ему как бы светящейся нитью, протянутой в небесном пространстве. Но отойдя от зенита в ту или другую сторону, наблюдатель увидит, как на небе постепенно выступят три концентрических кольца: ближайшее внутреннее кольцо, тусклое и прозрачное, шириною в три тысячи сто двадцать шесть лье, среднее промежуточное кольцо, шириною в семь тысяч триста восемьдесят восемь лье, более яркое, чем сама планета, и, наконец, наружное кольцо сероватого оттенка, шириною в три тысячи шестьсот семьдесят восемь лье.

Таков общий вид этого кольцеобразного придатка; он движется в собственной плоскости и совершает свой оборот вокруг Сатурна за десять часов тридцать две минуты. Из какого вещества состоят эти кольца, почему они не распадаются на куски? Этого никто не знает. Можно подумать, что, сохранив их, творец хотел показать смертным, каким образом постепенно образовались небесные тела. Действительно, эти кольца не что иное, как остатки туманности, из которой, мало-помалу затвердевая, возник Сатурн. По неизвестной причине они, вероятно, сами уплотнились, и если когда-либо разлетятся на куски, то или упадут на поверхность Сатурна, или будут вращаться вокруг планеты в виде множества новых сателлитов.

Как бы то ни было, это тройное кольцо должно представлять собою удивительное зрелище для жителей Сатурна, обитающих между сорок пятым градусом широты и экватором сфероида. То оно высится на горизонте в виде гигантской арки, как бы сломанной посредине тенью, которую Сатурн отбрасывает в пространство, то вырисовывается во всей красе, словно сияющий полукруг нимба. Часто это кольцо затмевает Солнце, которое восходит и заходит через строго установленные промежутки, должно быть, к великой радости астрономов Сатурна. А если добавить к этому восходы и заходы восьми лун, в самых разнообразных фазах, то сияющих серебристым диском, то изгибающихся узеньким серпом, можно себе представить несравненную красоту ночного неба Сатурна.

У галлийцев не было возможности созерцать этот мир во всем его великолепии. Он был слишком от них удален. Земные астрономы, вооруженные телескопами, в тысячу раз ближе к нему, и капитан Сервадак с товарищами гораздо больше узнали о Сатурне из книг «Добрыни», чем из собственных наблюдений. Но они и не жалели об этом, — соседство столь громадного светила представляло слишком большую опасность для их крохотной кометы!

Они не могли проникнуть также и в мир еще более далекого от Солнца светила. Урана; но, как мы уже упоминали, эта планета, которая в восемьдесят два раза больше Земли и видна оттуда лишь как звезда шестой величины, была здесь очень ясно различима простым глазом. Однако нельзя было заметить ни одного из восьми спутников, которых Уран увлекает за собой по эллиптической орбите, проходя ее за восемьдесят четыре года, в среднем на расстоянии семисот двадцати девяти миллионов лье от Солнца.

Что касается Нептуна, последней планеты солнечной системы, — последней до тех пор, пока какой-нибудь будущий Леверье не откроет новой, еще более отдаленной, — то галлийцы не могли ее разглядеть. Пальмирен Розет, вероятно, видел ее в поле зрения телескопа, но он никого не удостаивал приглашать в свою обсерваторию, и остальным колонистам пришлось удовольствоваться изучением Нептуна… по книгам.

Среднее расстояние этой планеты от Солнца равняется миллиарду ста сорока миллионам лье, а период ее обращения длится сто шестьдесят пять лет. Нептун перемещается по своей громадной орбите длиною в семь миллиардов сто семьдесят миллионов лье со скоростью двадцати тысяч километров в час; он имеет форму сфероида, в сто пять раз превышающего по объему земной шар; единственный спутник Нептуна обращается вокруг него на расстоянии ста тысяч лье.

Миллиард двести миллионов лье — расстояние, отделяющее Нептун от Солнца, считается предельным в солнечной системе. И, однако, как ни велик этот диаметр, он представляется нам ничтожным по сравнению с диаметром звездной системы, к которой принадлежит Солнце.

Действительно, лучезарное светило, по-видимому, входит в состав грандиозной туманности Млечного Пути, занимая там лишь скромное место звезды четвертой величины. Кто знает, куда бы направилась Галлия, освободившись от силы притяжения Солнца? Какой новый центр притяжения она избрала бы, блуждая по звездным пространствам? Быть может, ближайшую звезду Млечного Пути?

Этой ближайшей звездой является Альфа из созвездия Центавра, и свет, распространяющийся со скоростью семидесяти семи тысяч лье в секунду, доходит до нее от Солнца лишь за три с половиной года. Каково же расстояние Альфы от Солнца? Оно столь велико, что, определяя его, астрономы вынуждены принять за единицу миллиард; они утверждают, что Альфа удалена от Солнца на восемь тысяч «миллиардов» лье.

Многие ли звездные расстояния нам известны? До сих пор было вычислено самое большее восемь из них. Среди крупнейших звезд, чьи расстояния удалось измерить, называют Вегу, удаленную от нас на пятьдесят тысяч миллиардов лье, Сириус — на пятьдесят две тысячи двести миллиардов. Полярную звезду — на сто семнадцать тысяч шестьсот миллиардов, Капеллу — на сто семьдесят тысяч четыреста миллиардов лье. Последнее число состоит уже из пятнадцати цифр.

Чтобы получить представление о подобных расстояниях, следует, приняв за основу скорость света, рассуждать следующим образом:

«Предположим, что некто, одаренный безгранично острым зрением, находится на звезде Капелле. Обратив взоры на Землю, он станет свидетелем событий, происшедших семьдесят два года тому назад. Если же он перенесется на звезду, вдесятеро более отдаленную, он увидит то, что произошло семьсот двадцать лет назад. Дальше, на расстоянии, которое свет пробегает в тысячу восемьсот лет, ему предстанет горестное зрелище смерти Христа. Еще дальше, куда световой луч долетит через шесть тысяч лет, он сможет созерцать бедствия всемирного потопа. Наконец, так как пространство бесконечно, с расстояния еще более далекого он увидел бы, согласно библейскому учению, создающего мир творца. Действительно, все в пространстве, если можно так выразиться, совершается по одному образцу и ничто из того, что однажды совершилось во вселенной, не может исчезнуть бесследно».

Быть может, и прав был отважный Пальмирен Розет в своем стремлении путешествовать по звездным мирам, где его восхищенному взору представилось бы столько чудес. Если бы его комету захватила в плен сначала одна звезда, потом другая — сколько различных звездных систем он мог бы наблюдать! Галлия летела бы вместе с далекими светилами, которые только кажутся нам неподвижными, а на самом деле несутся в пространстве, как, например, Арктур, со скоростью двадцати двух лье в секунду. Само Солнце движется со скоростью шестидесяти двух миллионов лье в год, по направлению к созвездию Геркулеса. Но расстояние, отделяющее нас от звезд, так велико, что, несмотря на скорость, с которой они перемещаются, земные наблюдатели не замечают перемены в их взаимном расположении на небе.

Однако это непрестанное многовековое перемещение, несомненно, должно изменить форму созвездий, ибо звезды движутся каждая с различной скоростью. Астрономам удалось определить новое расположение, в каком окажутся звезды относительно друг друга через много столетий. Были графически воспроизведены фигуры некоторых созвездий, какими они станут через пятьдесят тысяч лет. Большая Медведица, например, показана на чертеже не в виде неправильного четырехугольника, а в виде длинного креста, растянувшегося по небу, а на месте пятиугольника созвездия Ориона изображен простой четырехугольник.

Впрочем, ни обитателям Галлии, ни жителям земного шара не удалось бы увидеть этих постепенных изменений собственными глазами. Совсем не этого отправился искать Пальмирен Розет в звездных мирах. Если бы, по какой-либо случайности, комета вырвалась из сферы притяжения Солнца и подчинилась влиянию новых светил, глазам ученого представилось бы такое чудесное зрелище, о каком солнечная система не может дать никакого понятия.

Действительно, в далеких мирах группы планет не всегда тяготеют к одному-единственному Солнцу. В некоторых областях вселенной монархическая система, по-видимому, отвергнута. Одно солнце, два солнца, шесть солнц движутся, связанные взаимным тяготением. Все эти звезды имеют разные цвета, красные, желтые, зеленые, оранжевые, синие. Как восхитительна должна быть игра света на поверхности вращающихся вокруг них планет. И кто знает, может быть, горизонт Галлии окрашивался бы всеми цветами радуги поочередно?

Но Галлии не было суждено ни подчиниться силе притяжения нового солнца, ни присоединиться к звездным скоплениям, уже изученным и разложенным благодаря мощным телескопам, ни затеряться в звездных пустынях, ни, наконец, исчезнуть среди темных туманностей, непроницаемых для самых мощных астрономических приборов, — туманностей, рассеянных по всему мировому пространству, которых ученые насчитывают более пяти тысяч.

Нет! Галлии не суждено было покинуть околосолнечный мир и потерять из виду родную землю. И в сущности, описав орбиту длиною приблизительно в шестьсот тридцать миллионов лье, она совершила лишь сравнительно небольшое путешествие по необъятной, безграничной вселенной.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ,

Между тем по мере удаления Галлии от Солнца холод заметно возрастал. Температура уже упала до сорока двух градусов ниже нуля. В подобных условиях ртутные термометры не годились, так как при сорока двух градусах ртуть застывает. Пришлось употребить спиртовой термометр, принесенный с «Добрыни», и он показал пятьдесят три градуса мороза.

В то же время у берегов небольшой бухты, где зимовали оба корабля, случилось то, что предвидел и чего опасался лейтенант Прокофьев. Ледяные пласты под корпусом «Ганзы» и «Добрыни» медленно, но неуклонно утолщались. Шкуна и тартана, защищенные скалистым мысом, постепенно поднимаясь в своем ледяном бассейне, уже возвышались на пятьдесят футов над уровнем Галлийского моря. «Добрыня» как более легкое судно поднялся несколько выше тартаны. Никакие силы человеческие не могли бы помешать этой работе льдов.

Лейтенанта Прокофьева сильно беспокоила судьба «Добрыни». Все предметы, находившиеся там, были уже выгружены. Оставался только корабельный корпус, рангоут и машина. В случае какой-либо опасности этот корпус должен был послужить убежищем для маленькой колонии. А как быть, если во время таяния льдов он разобьется при падении? Ведь может случиться, что галлийцам придется покинуть Теплую Землю, — какое судно заменит тогда шкуну? Уж во всяком случае не тартана, ибо ей угрожала та же опасность, ее ждала та же судьба. «Ганза», плохо сдерживаемая своим ледяным панцирем, уже сильно накренилась, ее положение не могло не вызывать тревогу. Оставаться на ней было опасно. Тем не менее Исаак вовсе не собирался покидать свои товары, решив охранять их днем и ночью. Он понимал, что рискует жизнью, но еще больше боялся за свое добро и, поминутно призывая всемогущего, проклинал его без всякого стеснения за все те испытания, которым подвергался.

В этих обстоятельствах капитан Сервадак принял решение, которому Исаак вынужден был подчиниться. Если жизнь Исаака Хаккабута и не была так уж необходима для членов галлийской колонии, то его грузы представляли для них безусловную ценность. Значит, надо было во что бы то ни стало спасти их от неминуемой гибели. Сначала капитан Сервадак попытался припугнуть Исаака Хаккабута грозившей ему опасностью. Но это не удалось. Исаак не желал переселяться.

— Сами вы как хотите, — заявил тогда Гектор Сервадак, — но грузы ваши мы переправим на склады Теплой Земли.

Причитания и жалобы Исаака Хаккабута никого не тронули, и днем 20 декабря колонисты приступили к перевозке товаров.

К тому же никто не мешал Исааку переселиться в Улей Нины, где он мог по-прежнему стеречь свое добро и торговать по установленным ценам. Никто не причинил бы ему никакого вреда. Право же, если когда-нибудь Бен-Зуф и позволял себе порицать своего командира, то только за излишнюю мягкость с этим жалким торгашом.

В глубине души Исаак Хаккабут мог только одобрить решение, принятое генерал-губернатором. Этим соблюдались его интересы, товары попадали в надежное место, а платить за разгрузку тартаны он не был обязан, раз это делалось «против его воли».

Несколько дней подряд русские и испанцы ревностно занимались этой работой. Тепло одетые, хорошо закутанные, они без труда выносили низкую температуру. Единственно, чего следовало избегать при переноске, это касаться голыми руками металлических предметов. При малейшей неосторожности они содрали бы кожу на руках, как будто притронувшись к раскаленному железу, ибо результат был бы совершенно такой же. Итак, работа была выполнена без всяких происшествий, и товары с «Ганзы» разместили на складе в одной из обширных галерей Улья Нины.

Лейтенант Прокофьев успокоился только тогда, когда дело было доведено до конца.

После этого, не имея больше причин оставаться на тартане, Исаак Хаккабут устроился на житье в том же коридоре, где были сложены его товары. Надо признать, что он никого не стеснял. Его видели крайне редко. Он спал возле своего добра и питался из своих запасов. Спиртовая лампа служила ему для приготовления кушаний, более чем скромных. Обитатели Улья Нины обращались к нему только в тех случаях, когда им надо было купить что-нибудь, а он к ним, когда хотел что-нибудь продать. Несомненно одно — мало-помалу все золото и серебро маленькой колонии перекочевало в ящик с тройным запором, ключ от которого Исаак Хаккабут всегда держал при себе.

Приближалось 1 января по земному календарю. Через несколько дней исполнится ровно год со дня встречи кометы с земным шаром, когда после чудовищного толчка тридцать шесть обитателей Земли были разлучены со своими ближними. Как бы то ни было, до сих пор ни один из них не погиб. В этих новых климатических условиях здоровье галлийцев не оставляло желать ничего лучшего. При неуклонном снижении температуры без всяких скачков и колебаний и, можно добавить, при полном безветрии никто из колонистов даже не простудился. Климат кометы оказался на редкость здоровым. Все вселяло уверенность в том, что если расчеты профессора правильны и Галлия долетит до Земли, то галлийцы вернутся туда все до единого.

Несмотря на то, что этот первый новогодний день не совпадал с наступлением галлийского календарного года и отмечал лишь начало второй половины пути кометы, капитан Сервадак решил отпраздновать его с известной торжественностью.

— Не следует допускать, чтобы наши спутники потеряли интерес к земным делам, — сказал он графу Тимашеву и лейтенанту Прокофьеву. — Им предстоит вернуться на земной шар, и даже если этого не произойдет, необходимо поддерживать в них привязанность к старому миру, почаще напоминая о нем. Там, на Земле, будут праздновать Новый год, отпразднуем же его и мы здесь, на комете. Общность мыслей и чувств вещь хорошая. Не надо забывать, что о нас, вероятно, думают на Земле. С разных точек земного шара можно наблюдать, как Галлия движется в пространстве, — если и не простым глазом, то хотя бы с помощью зрительной трубы и телескопа. Научные интересы как бы поддерживают нашу связь с земным шаром, и Галлия по-прежнему входит в состав солнечного мира.

— Я совершенно согласен с вами, капитан, — отвечал граф Тимашев. — Несомненно, ученые астрономы крайне заинтересованы новой кометой. Представляю себе, как отовсюду — из Парижа, Петербурга, Гринвича, Кембриджа, Кейптауна, Мельбурна — на наш астероид направлены мощные телескопы.