– Кажется, я схватил местную болезнь, – многозначительно сообщил он своим дочерям, усердно почесываясь. – Только я один и имею ее!..
      Дон Ижино явился на пароход, когда слуга мистер Сандвич подавал жаркое. Он привез и двух своих братьев.
      Дон Ижино и оба его товарища имели одних и тех же родителей, как он заявил. Но родства этого, наверное, никто бы не угадал. Меньшего сходства и нельзя было бы найти. Насколько дон Ижино на всей своей персоне носил отпечаток породы, настолько братья его имели вульгарный и простой вид. Один из них, высокий и полный, другой – приземистый, толстый, судя по внешности, были бы вполне на своем месте в каком-нибудь балагане борцов.
      Странная особенность – оба как будто недавно были ранены. Левая рука более рослого была обернута платком, на правой же щеке меньшего имелся шрам, края которого соединяла повязка из спарадрапа.
      – Позвольте мне, – сказал дон Ижино Томпсону, указывая на двух своих товарищей, – представить вам моих братьев, дона Жакопо и дона Кристофо.
      – Милости просим, они желанные гости на «Симью», – ответил Томпсон… – К сожалению, вижу, – продолжал он, когда Жакопо и Кристофо заняли места за столом, – что они ранены…
      – Это во время беготни перед отъездом от неудачного падения на лестнице, – прервал дон Ижино.
      – А! – произнес Томпсон. – Вы наперед отвечаете на мой вопрос. Я хотел спросить вас: не помяли ли таким образом этих господ во время страшной сумятицы сегодня днем?
      – О какой сумятице говорите вы? Разве что приключилось с вами?
      И пошли восклицания. Как эти господа Вейга могли не знать о приключении, которое должно было встревожить весь город!
      – Боже мой, да это очень просто, – отвечал дон Ижино. – Целый день мы не выходили из дома. Впрочем, возможно, что вы невольно преувеличиваете какую-нибудь свалку, не имеющую значения…
      Раздались возражения, и Томпсон рассказал Ижино о происшедшем. Последний заявил, что крайне удивлен.
      – Не могу объяснить себе, – сказал он, – каким образом благочестивое население этого острова посмело вести себя так во время процессии. Предоставим будущему дать решение этой загадки. Ведь вы уходите все-таки сегодня вечером? – прибавил он, обернувшись к Томпсону.
      – Непременно, – отвечал тот.
      Не успел он окончить последнего слова, как от пушечного выстрела глухо задрожали окна салона. Немногие услышали и никто не обратил внимания на этот гул, стихший как эхо.
      – Вы нехорошо чувствуете себя, любезный друг? – спросил баронет дона Ижино, вдруг побледневшего.
      – Маленькая лихорадка, схваченная в Праге. Город это решительно нездоровый, – отвечал португалец, лицо которого опять приняло нормальный цвет.
      Голос капитана Пипа донесся с палубы:
      – На брашпиль, ребята!
      Почти тотчас послышалось сухое постукивание захватки, падавшей на железо зубчатого колеса. Пассажиры взошли на спардек, чтобы присутствовать при отплытии.
      Небо заволокло во время обеда. Среди ночи не видно было ничего, кроме огней Ангры, откуда долетал смутный гам.
      Голос мистера Флайшипа раздавался на носу.
      По приказу капитана пар зашипел в цилиндрах, машина заходила, винт ударил несколько раз по воде.
      – Пожалуйста, прикажите поднять якорь с грунта, мистер Флайшип, – скомандовал капитан.
      Захватка брашпиля снова защелкала, и якорь уже покидал дно, когда чей-то голос раздался среди ночи в двух кабельтовых от «Симью».
      Обернувшись к носовой части, капитан прибавил:
      – Пожалуйста, держать хорошо, мистер Флайшип!
      Какая-то двухвесельная лодка вышла из мрака и пристала к левому борту.
      – Я хотел бы поговорить с капитаном, – обратился по-португальски человек, которого ночь мешала разглядеть.
      Робер перевел просьбу.
      – Я здесь, – сказал капитан Пип, сойдя с мостика и облокотившись на планшир.
      – Господин этот просит, капитан, – опять перевел Робер, – спустить ему трап, чтобы подняться на пароход.
      Просьба эта была уважена, и вскоре на палубу вскочил человек, форму которого все могли узнать, так как днем видели ее на плечах своих бесполезных охранников. Судя по галунам, блестевшим на его рукаве, этот полицейский был более высокого чина. Между ним и капитаном при посредстве Робера сейчас же завязался следующий разговор.
      – Имею честь говорить с командиром «Симью»? – Да.
      – Прибывшим вчера вечером?
      – Вчера вечером.
      – Мне показалось, что вы делали приготовления к отплытию?
      – Действительно!
      – Вы, значит, не слышали пушечного выстрела? Капитан Пип обернулся к своему псу Артемону:
      – Слышал ты пушечный выстрел, дружище? Не вижу, в чем может нас касаться этот выстрел?
      – Капитан спрашивает, – свободно перевел Робер, – какое отношение имеет этот пушечный выстрел к нашему уходу?
      Надзиратель казался удивленным.
      – Разве вы не знаете, что порт закрыт и что эмбарго наложено на все суда, находящиеся на рейде? Вот приказ губернатора, – ответил он, разворачивая бумагу перед глазами Робера.
      – Хорошо, – проговорил философски капитан Пип, – если порт закрыт, то мы не уйдем. Травить цепь, мистер Флайшип! – крикнул он в сторону носовой части судна.
      – Виноват! Виноват! Одну минуту! – воскликнул Томпсон, подходя. – Может быть, найдется способ уладить дело? Господин профессор, будьте добры, спросите у этого господина, почему порт закрыт.
      Но представитель власти не ответил Роберу. Оставив его без всяких церемоний, он вдруг направился к одному из пассажиров.
      – Нет, не ошибаюсь! – воскликнул он. – Дон Ижино на «Симью»!
      – Как видите, – ответил тот.
      – Вы, значит, покидаете нас?
      – О, в надежде вернуться!
      Между двумя португальцами завязался оживленный разговор. Позже дон Ижино передал товарищам сущность его.
      Во время давки днем злоумышленники, еще неизвестные, воспользовались беспорядком, происшедшим от их нападения, чтобы завладеть знаменитым распятием. В одном из отдаленных переулков нашли только деревянную часть оправы, лишенную своих драгоценных камней общей стоимостью шесть миллионов франков. Вследствие этого губернатор наложил эмбарго на все суда, пока шайка воров-святотатцев не будет изловлена.
      – И это может продолжаться?.. – спросил Томпсон.
      Надзиратель сделал неопределенный жест, на который Томпсон ответил разочарованной гримасой. В таких условиях каждый день задержания будет тягостен для него.
      Но, как ни был взбешен Томпсон, Сондерс бесновался еще больше. Новая помеха для выполнения программы! Это выводило его из себя.
      – По какому праву задерживают нас здесь? – произнес он энергично. – Полагаю, под покровительством нашего флага нам нечего подчиняться приказаниям португальцев!
      – Совершенно верно, – одобрил баронет. – И затем, какая надобность слушаться этого полисмена? Полагаю, он не думает серьезно один остановить пароход, имеющий шестьдесят шесть пассажиров кроме штаба и экипажа!
      Томпсон указал пальцем на форты, темные массы которых обрисовывались среди мрака, и этот немой ответ, несомненно, показался красноречивым баронету, ибо он не нашел что ответить. К счастью, неожиданная помощь подоспела к нему.
      – Неужто форты вас останавливают? – шепнул дон Ижино на ухо Томпсону. – Они совсем не опасны. Порох и орудия, конечно, имеются в них. Что же касается ядер, это совсем другое дело!..
      – Они не имеют ядер? – недоверчиво переспросил Томпсон.
      – Может быть, и остается у них несколько штук, которые валяются, – утверждал дон Ижино вполголоса. – Но где там!.. Ни одного такого, которое могло бы принести вред! И ни на одном форте архипелага!
      – Как, милейший Ижино! – вскрикнул баронет в удивлении. – Вы, португалец, присоединяетесь к нам в этом случае.
      – В данный момент я лишь торопящийся пассажир, – несколько сухо ответил он.
      Томпсон находился в нерешительности и колебался. Рискнуть в таком приключении было бы слишком опасно. С другой стороны, не досадно ли видеть, что путешествие прерывается, к общему неудовольствию пассажиров и к великому ущербу агентства? Скрежет зубов Сондерса, ехидство Хамильтона, новое заявление дона Ижино побудили его решиться на смелый шаг. Он позвал капитана Пипа.
      – Капитан, – обратился он к нему, – пароход, вы знаете, задержан по приказу португальских властей.
      Капитан подтвердил кивком.
      – Если бы… однако… я… Томпсон, приказал вам уходить… исполнили бы вы?
      – Немедленно.
      – Вы между тем под огнем фортов Ангры, как вам небезызвестно.
      Капитан Пип посмотрел на небо, потом на море, потом на дона Ижино и, наконец, ущемил себе нос с видом крайнего пренебрежения. Словами он не высказал бы яснее, что при таком спокойном море в такую тихую ночь он не больше, чем рыба морская, боялся бомб португальских канониров.
      – В таком случае, – продолжал Томпсон, – я приказываю вам сняться с якоря.
      – Если так, – отвечал капитан с величайшим спокойствием, – то не можете ли вы минут на пять завести в салон этого господина с постной физиономией?
      Повинуясь желанию, выраженному в такой твердой форме, Томпсон пристал к надзирателю с просьбой выпить чего-нибудь.
      Только он исчез вместе со своим гостем, как капитан опять поставил экипаж на брашпиль. Для предосторожности убрали лишь захватку, чтобы избежать потрескивания. В несколько минут якорь был поднят, взят на кат, потом на фиш, и все это среди полной тишины. Команда начала работу с огромным рвением.
      Лишь только якорь покинул дно, пароход стало относить. Разница в положении относительно огней города уже сделалась заметной, когда надзиратель поднялся на палубу в компании Томпсона.
      – Командир, пожалуйста! – крикнул он с палубы капитану, бывшему на своем посту, на мостике.
      – Что угодно? – отвечал тот приветливо, склоняясь на перила.
      – Господин надзиратель, – сказал Робер, переводя сделанное замечание, – думает, что ваш якорь дрейфует, командир.
      Капитан оглянулся вокруг с недоверчивым видом.
      – Он так думает? – заметил он добродушно. Надзиратель знал свое дело. Одним взглядом он обвел безмолвный экипаж и немедленно смекнул, в чем дело. Вынув тогда из кармана длинный свисток, он извлек из него такой пронзительный звук со странным переливом, который среди ночной тишины должен был быть слышен далеко. Скоро стало очевидно, что так и было на самом деле. Огоньки забегали на фортах.
      Ангра защищена двумя фортами: «Морроду-Бразиль» (Бразильская гора) на юге и «Иоанн Креститель» – на севере. Ко второму течение понемногу относило «Симью» бушпритом вперед, когда свисток поднял тревогу.
      – Милостивый государь, – хладнокровно заявил капитан, – еще один свисток – и я велю выбросить вас за борт.
      Надзиратель понял по голосу капитана, что игра становится серьезной, и, когда угроза была ему точно переведена, он намотал ее себе на ус.
      С тех пор как опять взялись за брашпиль, труба «Симью» извергла облака дыма, даже с пламенем. Это входило в планы капитана, который таким образом подготовлял запас пара, чтобы использовать его позже. И в самом деле, клапаны, хотя и тяжело нагруженные, шумно выпускали пар, пока светящийся панаш трубы уменьшался. Вскоре он совсем исчез.
      В эту минуту сразу раздались два пушечных выстрела и два ядра с каждого из фортов ударили рикошетом метрах в пятистах от обоих бортов. Это было предупреждение.
      Ввиду такого неожиданного оборота Томпсон побледнел. Что же рассказывал дон Ижино?
      – Остановите, капитан! Остановите! – кричал он отчаянным голосом.
      Большинство пассажиров присоединились к этой просьбе. Все-таки нашелся по крайней мере один, хранивший героическое молчание. И это – почтенный бакалейщик. Он, конечно, был взволнован! Даже дрожал, надо откровенно признаться. Но ни за что на свете он, однако, не отказался бы от удовольствия присутствовать, в первый раз в жизни, при битве. Подумать только! Он никогда этого не видел!
      Рожер де Сорт тоже не уступил бы своего места ни за какие блага. В силу странной ассоциации идей эти выстрелы вызывали в памяти его водевильный обед в Файале, и он испытывал непонятное наслаждение.
      «Теперь нас бомбардируют! – думал он, подбоченясь. – Это уж слишком».
      Услышав голос Томпсона, капитан выпрямился на вахтенном мостике.
      – Очень сожалею, сударь, что на этот раз должен не послушаться вас, – сказал он высокомерным тоном, которого не знали за ним. – Отправившись в плавание по распоряжению моего арматора, я отныне единственный хозяин на пароходе. Я поведу его в открытое море, если так угодно Богу. Клянусь памятью матери, английский капитан не уступит!
      За всю свою жизнь бравый моряк еще не произнес такой длинной речи.
      Согласно его приказаниям пароход двинулся средним ходом. Маневр этот способен был удивить каждого: пароход не устремился в море. Представляя благодаря своим огням, которых капитан, к великому удивлению всех, не велел тушить, очень ясную и легкую для прицела мишень, он направлялся к форту «Иоанн Креститель» по прямой линии.
      Впрочем, вскоре стало очевидно, что хитрость удалась. Успокоенные, несомненно, направлением, по которому пароход следовал, форты прекратили огонь.
      – Лево руля! – скомандовал вдруг капитан. И «Симью», все еще освещенный, на всех парах повернул в открытое море.
      Немедленно раздались три пушечных выстрела, сделанных один за другим, но одинаково безвредных.
      Один из снарядов, пущенный фортом «Иоанн Креститель», со свистом пролетел над клотиком. Капитан радостно ущемил себе нос. Маневр его удался, ибо дальше берег защищал от выстрелов.
      Что касается двух других снарядов, посланных с форта «Морро-ду-Бразиль», то первый из них упал сзади «Симью», а второй, так как капитан остановился на месте, скользнул по воде в двух кабельтовых от бушприта.
      Едва сделан был пятый пушечный выстрел, как по команде капитана Пипа все огни, в том числе определяющие положение судна, были потушены на «Симью».
      Брезентом прикрыли машинный люк. В то же время под действием руля пароход описал круг и на всех парах вернулся к берегу.
      Он обогнул таким манером рейд по линии, где городские огни только что погасли! Среди темной ночи он должен был пройти и прошел незамеченным.
      Перерезав рейд во всю его ширину, «Симью» с крайней смелостью скользил вдоль скал «Морроду-Бразиль». В этом месте новый свисток оказался бы роковым. Но с самого начала маневров капитан предусмотрительно убрал надзирателя вместе с двумя гребцами из его лодки в каюту, где с них не спускали глаз.
      Впрочем, казалось, всякая опасность миновала. Ставший теперь, сам того не зная, единственно опасным, форт «Иоанн Креститель» не стрелял, между тем как «Морроду-Бразиль» упорно бомбардировал в его направлении пустое пространство.
      «Симью» быстро шел вдоль берега, слившись с темными скалами. Достигнув оконечности мыса, он обогнул его и направился в открытое море, прямо на юг, тогда как оба форта, решившись возобновить свой бесплодный дуэт, посылали в восточную сторону свои ядра.
      Очутившись в трех милях от берега, капитан Пип позволил себе удовольствие ярко осветить пароход. Затем велел вывести надзирателя и гребцов и попросить их вернуться к себе в лодку. Вежливо проводил он его до трапа и, склонившись на поручень, держа в руке фуражку, счел своим долгом заметить, хотя несчастный надзиратель, не зная ни слова по-английски, не был в состоянии оценить тонкость замечания:
      – Видите, сударь, как английский моряк играет в прятки с португальскими пушечными ядрами. Это я называю маленькой перипетией. Имею честь кланяться вам!
      Сказав это, капитан собственным ножом перерезал фалинь лодки, которая качалась за кормой, поднялся на вахтенный мостик, взял курс на юго-восток, потом посмотрел на море, на небо, наконец, на Терсер, черная масса которого исчезала в ночи, и гордо сплюнул в воду.

Глава девятая
Вопрос права