Эта почтенная газета с самого момента основания Франсевилля проявляла к нему живейшую симпатию и с интересом следила за всеми фазами его развития. Граждане Франсевилля привыкли видеть на ее страницах всевозможные высказывания и заметки, отражающие общественное мнение Соединенных Штатов об их городе. Эта маленькая колония свободных, счастливых, независимых людей вызывала не только восторженное удивление, но самую черную зависть, и если у франсевилльцев было в Америке много сторонников, готовых выступить в их защиту, то было и немало врагов, которые рады были при всяком удобном случае нападать и клеветать на них "Нью-Йорк геральд" неизменно стоял за Франсевилль и всячески высказывал это на своих страницах. Доктор Саразен, продолжая беседу, разорвал бандероль и, бросив беглый взгляд на передовую статью, хотел было отложить газету, но вдруг, остановившись на полуслове, с недоуменным видом пробежал глазами несколько строк и тут же прерывающимся от волнения голосом прочел их вслух. - "Нью-Йорк, восьмое сентября. Мы накануне злодейского покушения на права мирных граждан Как сообщают из достоверных источников, Шталыптадт, собрав мощное вооружение, готовится выступить против французского города Франсевилля, чтобы стереть его с лица земли. Мы не беремся решать, должны ли Соединенные Штаты вмешаться в это столкновение между германской и латинской расами, но считаем своим долгом довести до сведения всех порядочных и честных людей об этом чудовищном насилии. Жители Франсевилля, не теряя ни минуты, должны принять все меры к обороне..."
      ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
      Заседание совета
      Ненависть стального короля к городу, созданному доктором Саразеном, ни для кого Не была тайной. Все знали, что Штальштадт был задуман им в пику Франсевиллю. Но чтобы он мог напасть на мирный город, разрушить его, воспользовавшись преимуществом грубой силы, - этого никто не мог ожидать. Однако "Нью-Йорк геральд" высказывался вполне определенно. По-видимому, корреспонденты этого влиятельного органа печати каким-то образом проникли в намерения герра Шульце и спешили предупредить франсевилльцев. Они ясно говорили: нельзя терять ни минуты. Доктор Саразен не мог прийти в себя от охватившего его чувства недоумения. Как все честные люди, он был не склонен верить в зло. Он не допускал мысли, что человек может быть до такой степени извращен, чтобы у него без всякой причины, просто из какого-то самодурства, могло возникнуть желание разрушить целый город, который является культурной собственностью всего человечества. - Подумать только, - говорил доктор, - что у нас в этом году процент смертности снизился до одного с четвертью, что у нас нет ни одного десятилетнего мальчугана, который не умел бы читать, что со времени основания Франсевилля у нас не было ни одного случая убийства или кражи. И вот находятся варвары, которые жаждут погубить в самом начале такой замечательный опыт. Нет, я не могу поверить, чтобы ученый, химик, будь он хоть сто раз немцем, оказался способным на такое злодеяние. Однако нельзя было не считаться с предупреждением этой благожелательной газеты, и необходимо было принять срочные меры к самозащите. Подавив горестное изумление, охватившее его в первую минуту, доктор Саразен овладел собой и обратился к присутствующим. - Господа, - сказал он, - вам как членам муниципального совета надлежит вместе со мной обсудить, что нам следует предпринять для спасения нашего города. Что мы прежде всего должны сделать? - Нет ли какой-нибудь возможности прийти к соглашению? Возможности избежать войны, не поступаясь нашей честью? - промолвил господин Ленц. - Нет, такая возможность совершенно исключена, - возразил Октав. - По всему видно, что герр Шульце решил воевать во что бы то ни стало. Его ненависть к нам Не дает ему покоя, и ясно, что он не пойдет ни на какие уступки. - В таком случае мы должны постараться дать надлежащий отпор, - сказал доктор. - Как вы считаете, полковник, способны мы противостоять пушкам Шталыптадта? - Любую военную силу можно успешно отразить другой такой же силой, ответил полковник, - но дело в том, что у нас нет возможности защищаться теми же средствами и тем же оружием, с которым собирается напасть на нас герр Шульце. Изготовить пушки, которые могли бы бороться с его пушками, слишком долгая история, и, признаться, я сомневаюсь, что мы в состоянии это сделать: для этого нужно иметь специально оборудованные мастерские. Единственный возможный для нас выход - это не дать врагу приблизиться к городу, не допустить вторжения. - Я сейчас же созову совет, - сказал доктор Саразен и, поднявшись с места, предложил гостям перейти в кабинет. Это была просторная, светлая комната. Три ее стены были до самого потолка заставлены книжными полками, четвертая увешана картинами, а под ними, на уровне человеческого роста, виднелся ряд обозначенных номерами раструбов, похожих на акустические трубки. - С помощью телефона мы теперь можем созвать совет, не выходя из дому, сказал доктор и, нажав кнопку, мгновенно соединился с квартирами членов муниципального совета. Через три минуты все аппараты, соединенные проводами с аппаратом доктора Саразена, ответили: "Слушаю", и доктор, став перед микрофоном, позвонил в колокольчик и объявил заседание открытым. - Слово предоставляется почтенному полковнику Гендону. Он имеет сообщить муниципальному совету нечто чрезвычайно важное. Полковник стал у телефона и, прочитав сообщение "Нью-Йорк геральд" доложил совету, какие, по его мнению, меры следует принять в первую очередь. Как только он кончил, номер шесть задал ему следующий вопрос: считает ли, полковник возможным защищать город, если те меры, о которых он говорит, окажутся недостаточными для того, чтобы задержать врага и помешать ему приблизиться к городу? Полковник ответил утвердительно. Вопрос и ответ, так же как и предыдущее выступление, дошли до слуха всех невидимых участников заседания. Затем номер семь спросил, каким сроком примерно располагают франсевнлльцы для организации обороны. Полковник, разумеется, не мог ответить точно на этот вопрос, но сказал, что надо постараться сделать все возможное в течение двух недель. Номер два: - Следует ли ждать нападения, не лучше ли постараться предотвратить его? - Разумеется, мы примем все меры, чтобы предотвратить нападение, - ответил полковник, - и, если нам будут угрожать высадкой с моря, надо пустить в ход торпеды и потопить корабли герра Шульце. Вслед за этим доктор Саразен предложил созвать ученый совет химиков, инженеров и артиллеристов для обсуждения плана защиты города, разработанного полковником Гендоном. После доктора Саразена выступил номер один: - Какая сумма денег потребуется для того, чтобы немедленно начать работы по обороне города? Полковник Гендон ответил, что для этого понадобится от пятнадцати до двадцати миллионов долларов. Номер четыре внес предложение немедленно созвать общее собрание граждан Франсевилля. Председатель, доктор Саразен, поставил вопрос на голосование. Предложение было принято единодушно. На этом заседание совета закончилось. Часы показывали восемь. Заседание продолжалось всего восемнадцать минут и никому не доставило никаких хлопот. Общее собрание граждан было созвано столь же простым и быстрым способом. Доктор Саразен. сообщил по телефону резолюцию совета в городскую ратушу, и тотчас же на двухстах восьмидесяти колоннах, которые стояли на всех перекрестках города, зазвонили электрические колокола, а стрелки светящихся циферблатов, установленных на этих колоннах, остановились на половине девятого - часе, назначенном для собрания франсевилльцев. Услышав звон, длившийся четверть часа, жители города Франсевилля поспешно выходили на улицу, прохожие поднимали глаза на ближайший циферблат, и каждый, сознавая, что его призывает гражданский долг, отправлялся в ратушу. К назначенному часу, всего за каких-нибудь десять - пятнадцать минут, все франсевилльцы были в сборе. Доктор Саразен и другие члены совета восседали на трибуне. Полковник Гендон, который должен был выступить с сообщением, стоял на ступенях трибуны, дожидаясь, когда ему дадут слово. Большинство граждан уже знало, чем вызвано сегодняшнее собрание, так как заседание совета записывалось фонографом в ратуше и тотчас же было передано в газеты, а те моментально отпечатали экстренный выпуск, который в виде афиш расклеили по всему городу. Зал собраний в ратуше представлял собой просторное помещение со стеклянной крышей и прекрасной вентиляцией. Длинная вереница газовых рожков, укрепленных под высоким сводом, освещала его ровным ярким светом. На лицах франсевилльцев не было ни следа уныния. Толпа стояла спокойная, сдержанная; в ней чувствовались сознание собственного достоинства и невозмутимая уверенность в своих силах. Ровно в половине девятого председатель позвонил в колокольчик, и в зале воцарилась мертвая тишина. Полковник Гендон поднялся на трибуну. Простым, энергичным языком, без всяких ораторских ухищрений и прикрас, но внятно и ясно, как говорят люди, которые знают, что они хотят сказать, полковник Гендон рассказал собравшимся о том, как герр Шульце, всегда питавший ненависть к Франции, к доктору Саразену, поклялся погубить его детище и теперь намеревается привести эту клятву в исполнение. В его распоряжении, как сообщал "Нью-Йорк геральд", имеются чудовищные средства, с помощью которых он собирается стереть с лица земли Франсевилль со всеми его жителями. - И вот теперь гражданам Франсевилля предоставляется решить, что они будут делать. Конечно, люди трусливые и лишенные чувства патриотизма предпочли бы уступить врагу и позволили бы ему завладеть их новым отечеством. Но можно быть уверенным, что среди наших граждан не найдется ни одного труса. Люди, которые сумели постигнуть великий идеал, вдохновлявший основателей прекрасного города Франсевилля, люди, которые свято соблюдали его законы, - это люди с мужественным сердцем и ясным умом. Ревностные поборники прогресса, они сделают все, чтобы спасти свой несравненный город, славный памятник благородной человеческой мысли, устремленной к великой цели облегчить существование людям. Долг каждого из нас, - заключил полковник, - отдать жизнь во имя этого великого дела. Гром рукоплесканий покрыл последние слова оратора. Вслед за ним выступило еще несколько человек, которые поддержали предложение полковника. Затем доктор Саразен предложил собранию тут же учредить совет обороны, снабдив его всеми полномочиями для проведения необходимых мер по защите города и строгому соблюдению тайны военных приготовлений, необходимой в таком деле. После того как это предложение было принято, один из членов гражданского совета высказался за то, чтобы поставить на голосование вопрос о предоставлении кредита на первые нужды по обороне города в размере пяти миллионов долларов. Это предложение также было принято единодушно, и в десять часов двадцать пять минут, после того как состав членов совета обороны был утвержден, собрание было распущено. Франсевилльцы уже собирались расходиться, как вдруг на трибуне неизвестно откуда появился какой-то неэнакомен. Вид его был до того необычен, что все остановились. Рваная, покрытая илом одежда прилипала к телу. Лицо в кровоподтеках и ссадинах носило следы страшного душевного напряжения. Однако держался он решительно и спокойно. Кто он был? Откуда явился? Никому, даже доктору Саразеву, не пришло в голову его спросить. Подойдя к самому краю трибуны, он властным жестом призвал толпу к молчанию. - Я только что вырвался из Шталыптадта, - сказал он. - Герр Шульце приговорил меня к смерти, но волей провидения мне удалось бежать и явиться вовремя, чтобы попытаться спасти вас... Я не совсем чужой здесь... Надеюсь, мой досточтимый учитель, доктор Саразен, не откажется подтвердить, - хоть я и являюсь перед вами в таком виде, что даже он не узнает меня, - что Марсель Брукман заслуживает некоторого доверия. - Марсель! - воскликнули в один голое доктор Саразен и Октав и уже хотели было броситься к нему, но он жестом остановил их. Да, это был Марсель, спасшийся чудом. В ту минуту, когда он, уже совсем отчаявшись, схватился за решетку и она подалась, силы оставили его, и он лишился сознания. Течение вынесло его за пределы Шталыптадта и выбросило на берег. Сколько часов пролежал он без чувств иа пустынном берегу, во мраке ночи, он не мог сказать. Когда он очнулся, было уже светло. Едва только сознание вернулось к нему, он вспомнил... Боже! Неужели он вырвался из этого проклятого места? Он свободен! Так скорей же на помощь к друзьям, скорее предупредить доктора Саразена! Невероятным усилием он заставил себя подняться. Сорок километров отделяло его от Франсевилля. Ни поезда, Ни повозки, ни лошадей - ничего! Сорок километров пешком по этой пустынной, словно проклятой богом местности, окружающей страшный Стальной город. Он прошел эти сорок километров, ни разу не присев, не отдыхая, и в четверть одиннадцатого уже входил в город доктора Сараэена. Иа расклеенных на стенах афиш он узнал, что жители Франсевилля уже предупреждены о том, что им угрожает опасность; но он понял, что они не знают ни размеров этой чудовищной опасности, ни того, что она обрушится на них сегодня же. Часы показывали четверть одиннадцатого. Катастрофа, задуманная герром Шульце, должна произойти в одиннадцать сорок пять. Собрав последние остатки сил. Марсель бегом пробежал расстояние, отделявшее его от городской площади, и в ту минуту, когда собрание уже готово было разойтись, появился на трибуне. - Друзья мои1 - воскликнул он. - Катастрофа угрожает вам не через месяц, не через неделю: она разразится над вами меньше чем через час. Море огня и железа обрушится на Франсевилль. Я видел своими глазами это адское орудие и знаю, что оно уже наведено на ваш город. Пусть женщины и дети сейчас же укроются в подвалах или выйдут за пределы города и спрячутся в горах, а мужчины пусть приготовятся всеми средствами, всеми силами бороться с огнем. Огонь - это сейчас единственный ваш враг. Ни суда, ни войска не движутся на вас. Противник, угрожающий вам, пренебрег этими обычными средствами нападения. И если планы и расчеты этого человека, способного, как вы знаете, на неизмеримое зло, если, повторяю, эти расчеты правильны, если Шульце на этот раз не ошибся, то весь город от его снаряда мгновенно будет объят пламенем. Огонь вспыхнет сразу в ста различных точках, и нужно будет бороться с ним всюду. Но в первую очередь, конечно, надо спасти население, потому что в конце концов, если нам не удастся спасти дома, памятники, если даже, несмотря на наши усилия, весь город сгорит дотла, то мы сможем построить его заново. Для этого нужны только время и деньги. В Европе Марселя, наверное, сочли бы за сумасшедшего, но в Америке люди привыкли не удивляться чудесам науки, сколь бы они ни казались невероятными, и толпа, которую взволнованный тон и измученный вид Маресля потрясли не меньше, чем его слова, готова была повиноваться ему без всяких возражений. Доктор Саразен ручался за Марселя Брукмана - этого для франсевилльцев было достаточно. Тотчас же были отданы необходимые распоряжения и по всем кварталам разосланы уполномоченные с соответствующими инструкциями. Жители стали расходиться по домам: кто укрывался в подвале, решив перетерпеть дома все ужасы бомбардировки, а кто пешком, верхом или в экипаже отправлялся за город, в ущелье Каскад-Маунтс. Тем временем мужчины таскали на главную площадь и на другие указанные доктором пункты воду, песок, землю - все, что могло служить оружием для борьбы с огнем. В зале заседаний между тем продолжалась беседа: члены совета расспрашивали Марселя о смертоубийственном изобретении Шульце. Но Марсель казался поглощенным какой-то одной неотвязной мыслью. Он рассеянно отвечал на вопросы и, нахмурив лоб, что-то шептал про себя. Внезапно судорожным движением он сунул руку в карман и вытащил записную книжку. Поспешно перелистав ее, он лихорадочно начал записывать какие-то цифры, и, по мере того как он проделывал свои вычисления, лоб его разглаживался, лицо прояснялось. Наконец, подняв голову, он обвел присутствующих сияющим взглядом. - Друзья мои! - воскликнул он - Или цифры лгут, или угроза, нависшая над нами, рассеется, как кошмар. Расчеты Шульце идут вразрез с основными законами баллистики. Это подтверждается решением вот этой задачи, над которой я долго ломал себе голову. Шульце на этот раз ошибся. Ничего из того, что он задумал, не случится. Его чудовищный снаряд пролетит над Франсевиллем, не причинив ему никакого вреда. И если нам грозит какая-либо опасность, то во всяком случае не сейчас. Что означали слова Марселя, никто, в сущности, не понял. Тогда юный эльзасец подробно изложил суть своих вычислений и так просто и внятно объяснил ход своих мыслей и решение задачи, что даже тем, кто никогда не занимался математикой, все стало совершенно ясно. И у тех, кто его слушал, отлегло от сердца. Снаряд Шульце не только не заденет Франсевилля, но вообще ничего не заденет, ибо начальная скорость этого снаряда настолько велика, что он должен вылететь за пределы атмосферы и затеряться в пространстве Доктор Саразен, одобрительно кивая головой, следил за вычислениями Марселя, потом вдруг, подняв руку и указав на светящийся циферблат стенных часов, висевших в зале, сказал громко: - Через три минуты, друзья мои, мы своими глазами увидим, на чьей стороне правда... Но как бы там ни было, меры предосторожности, принятые нами, никогда не помешают. Если этот удар и минует нас, Шульце на этом не остановится. Ненависть его только возрастет от неудачи. Будем же готовы дать ему надлежащий отпор. - Идемте! - вскричал Марсель. И все устремились за ним на площадь. Часы на ратуше медленно прозвонили три четверти двенадцатого. Спустя несколько секунд высоко в небе показалась темная масса и с молниеносной быстротой, оглашая воздух зловещим свистом, пронеслась над Фравсевиллем я мгновенно скрылась из глаз.
      Спустя несколько секунд высоко в небе показалась темная масса, с молниеносной быстротой пронеслась над городом и скрылась из глаз - Счастливого пути! - с хохотом крикнул ей вдогонку Марсель. - Тебе уже больше никогда не увидеть Земли! Через две минуты в отдалении послышался глухой взрыв, и земля словно охнула у них под ногами. Это был звук пушечного выстрела на "Башне быка", долетевший до сих на сто тридцать секунд позже снаряда, который промчался со скоростью, превышавшей скорость звука.
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Марсель Бруклин профессору Шулъце, Штальштадт
      "Франеевилль, 14 сентября
      Считаю своим долгом уведомить стального короля, что третьего дня вечером я благополучно перешел границу его владений, предпочтя спасение собственной персоны спасению модели пушки герра Шульце. Свидетельствуя вам свое почтение, я желал бы поблагодарить вас за проявленную вами любезность и в свою очередь посвятить вас в свою тайну - можете быть спокойны, вам не придется платить за это своей жизнью. Моя фамилия не Шварц, и я не швейцарец. Я эльзасец. Зовут меня Марсель Брукман. Я неплохой инженер, до вашему признанию, но прежде всего я француз. Вы объявили себя неумолимым врагом моей родины, моих друзей, моей семьи. Вы замышляли погубить вашими гнусными изобретениями все самое дорогое для меня. Я пошел на все, чтобы проникнуть в ваши замыслы. И я сделаю все, чтобы их разрушить. Спешу довести до вашего сведения, что первый ваш удар, слава богу, не попал в цель. Ваша пушка поистине достойна всяческого удивления, но самое удивительное в ней это то, что снаряды, которые она выбрасывает при помощи такого чудовищного заряда пороха, никому не могут причинить вреда, ибо они никогда никуда не попадут. Я об этом подумал с самого начала, когда вы мне ее показывали, но ныне это неоспоримый факт, который увековечит имя герра Шульце, славного изобретателя ужасного, мощного, но совершенно безобидного орудия. Итак, я думаю, вам доставит удовольствие узнать, что вчера в одиннадцать часов сорок пять минут четыре секунды мы любовались вашим чересчур усовершенствованным снарядом, когда он пролетал над нашем городом. Он умчался на запад, устремляясь в безвоздушное пространство, где ему отныне суждено носиться до скончания века. Снаряд, начальная скорость которого достигает десяти километров в сеяунду, то есть, иными словами, раз в двадцать превышает обычную начальную скорость, не может упасть. Его поступательное движение вместе с силой тяготения обратит его в вечно движущееся тело, обреченное носиться в межпланетном пространстве в качестве постоянного спутника нашей планеты. Не мешало бы вам помнить об атом. В заключение выражаю надежду, что ваша пушка в "Башне быка" пришла в совершенную негодность после этой первой пробы. Но выпустить заряд в двести тысяч долларов, чтобы подарить миру новую звезду, а Земле - нового спутника, право, это не так уж дорого. Марсел Брукман". Это письмо было немедленно отправлено с нарочным из Франсевилля в Шталыптадт. Читатель, конечно, простит Марселю эту мальчишескую выходку, которая была вызвана вполне невинным желанием - посмеяться над герром Шульце. Марсель был совершенно прав, утверждая, что знаменитый снаряд герра Шульце, вылетевший в силу своей чудовищной скорости за пределы земной атмосферы, никогда не упадет на землю и что грозная пушка в "Башне быка", выпустив такой сверхмощный заряд, навсегда выйдет из строя. Можете себе представить, каким ударом для обманувшегося в своих надеждах Шульце было это письмо! Каким щелчком по его самолюбию! Едва он пробежал глазами первые строчки, как вся кровь кинулась ему в лицо, и, когда он дочитал до конца, голова его упала на грудь, руки повисли и он так и остался сидеть на месте, словно его кто-то ударил. Так он просидел минут пятнадцать, а когда, наконец, вышел из оцепенения, то его охватила такая ярость, что на него страшно было смотреть. Однако Шульце был не такой человек, чтобы признать себя побежденным. С этой минуты он объявил войну Марселю, войну не на жизнь, а на смерть. С пушкой не вышло, ну что ж! Посмотрим, как им понравятся его снаряды с жидкой углекислотой, которые на более близкой дистанции можно послать из самого обыкновенного орудия. Утешившись этой мыслью, стальной король овладел собой и вернулся к прерванным занятиям. Итак, над Франеевиллем снова нависла угроза, и теперь, более чем когда-либо, ему надо было держаться наготове.
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Франсевилль готовится к бою
      Опасность хоть и отдалилась, но отнюдь не перестала угрожать Франсевиллю. Марсель посвятил доктора Саразена и его друзей во все замыслы Шульце, рассказал о его мощных орудиях разрушения и о подготовительных работах, которые велись в Штальштадте. На следующий день совет обороны, куда вошел и Марсель, приступил к разработке и осуществлению плана защиты города. Самым ревностным помощником Марселя оказался Октав, который за время своего пребывания в Франсевилле сильно изменился к лучшему. Каковы были решения, принятые советом обороны, в это жители города не были подробно посвящены, но инструкции, вытекавшие из этих решении, ежедневно печатались в прессе, и в них нетрудно было угадать практический ум и предусмотрительность молодого эльзасца. - Для того чтобы хорошо организовать защиту города, - толковали между собой франсевилльцы, - важнее всего знать силы противника и, исходя из этого, возводить оборону. Конечно, пушки Шульце - это страшная штука. Но лучше уж иметь дело с этими пушками, зная их количество, калибр и дальнобойность, чем с какими-нибудь другими разрушительными орудиями, о которых ничего не известно. Самое главное - не допустить вторжения противника в город как с суши, так и с моря. На этом в первую очередь и сосредоточились все усилия совета. В тот день, когда на всех улицах появились объявления о том, что план обороны выработан и гражданам предлагается принять участие в его осуществлении, франсевилльцы с радостью бросились предлагать свои услуги. Люди всех возрастов и профессий становились одинаково охотно в ряды простых чернорабочих, землекопов или каменщиков. Работа шла быстро и весело. В город навезли запасов продовольствия на два года Крытые городские рынки, превращенные в продовольственные склады, наполнились доверху мешками с мукой, крупой, сахаром, сушеными овощами и фруктами, грудами всевозможных консервов, тушами копченого мяса, различными сортами сыров. Многочисленные гурты домашнего скота были загнаны в сады и парки, разбитые по всему Франсевиллю На площадях каждый день выгружали горы угля и железа, - и то и другое было необходимо для длительной борьбы: железо для выделки оружия, уголь для отопления. Приказ о мобилизации всех мужчин, способных носить оружие, был встречен с подлинным энтузиазмом и еще раз показал высокий моральный уровень жителей Франсевилля, этих граждан-воинов. В коротких шерстяных куртках и полотняных брюках, в удобных башмаках и мягких кожаных шляпах, вооруженные ружьями Вердера, отряды горожан маршировали по широким бульварам Партии кули возводили укрепления, копали рвы и строили редуты. На вновь оборудованных заводах быстро и бесперебойно отливались пушки. Для этой цели пригодились дымогарные печи, которые нетрудно было переделать в плавильные горны Во всех этих работах Марсель принимал деятельное участие. Он поспевал всюду, и за что бы он ни брался, работа так и кипела у него в руках. Где бы ни возникало какое-нибудь затруднение, теоретическое или практическое, он всегда умел его разрешить. В случае надобности он, засучив рукава, охотно приходил на помощь и показывал, как лучше взяться за то или другое. Благодаря этому он пользовался большим авторитетом, и все его распоряжения исполнялись немедленно и беспрекословно. Октав старался не отставать от Марселя. Первые дни, правда, он предавался мечтам о том, как он украсит свой мундир золотыми галунами, но Очень скоро он все это выбросил из головы и понял, что ему придется начать свою военную службу простым солдатом Он занял указанное ему место в строю и сумел стать примером для своих товарищей. А тем, кто пытался подшутить над ним, делая вид, что жалеют его, он отвечал спокойно' - Каждому свое место по заслугам. Возможно, я не сумел бы командовать, зато теперь я по крайней мере научусь подчиняться. Между тем в городе распространялись тревожные слухи, в хотя они, к счастью, оказались ложными, каждый франсевиллец, насколько это было возможно, старался приналечь на работу. Кто-то сообщил, что герр Шульце ведет переговоры с несколькими судоходными транспортными компаниями о перевозке своих орудий. Вслед за этой "уткой" спустя некоторое время кто-то пустил другую, за ней третью, и они стали появляться чуть ли не каждый день. То это были слухи о том, что флот Шульце взял курс на Франсевилль, то сообщалось, что железная дорога в Сакраменто перерезана отрядами улан, свалившимися, по-видимому, с неба. Но все эти слухи, которые тут же опровергались, выдумывались для забавы читателей досужими репортерами, - на самом же деле Стальной город не подавал никаких признаков жизни. Это загадочное молчание, хотя и позволяло франсевилльцам успешно продолжать работы по обороне, все же несколько беспокоило Марселя, когда он в редкие минуты отдыха задумывался над странным поведением Шульце. "Неужели этот разбойник изменил свои намерения и готовит нам какой-нибудь новый гнусный фокус?" Но так как план обороны предусматривал все возможности нападения как с суши, так и с моря, то Марсель подавлял свое беспокойство и с удвоенной энергией возвращался к работе. Работа заполняла весь его день, и единственное удовольствие, которое он позволял себе после трудового дня, были короткие полчаса вечером в гостиной госпожи Саразен. Доктор с первого же дня настоял, чтобы Марсель каждый день приходил к ним обедать, конечно за исключением тех случаев, когда он будет связан каким-нибудь другим приглашением. Но, как это ни странно, Марсель, по-видимому, не получил ни одного приглашения, ради которого он решился бы отказаться от этой привилегии. Чем объяснялось такое постоянство? Вряд ли ему доставляло такое уж наслаждение смотреть на послеобеденную партию в шахматы доктора Саразена с полковником Гендоном. По-видимому, его привлекало что-то другое. И хотя он не отдавал себе отчета в своих чувствах, но ни на что в мире он не променял бы те короткие минуты, которые он проводил вечером после обеда в обществе госпожи Саразен и Жанны, когда они усаживались за большой стол женщины с работой в руках для будущих походных госпиталей - и мирно беседовали втроем. - Так, значит, эти стальные болты лучше тех, чертежи которых вы нам показывали в прошлый раз? - спрашивала Жанна, интересовавшаяся всеми работами по обороне. - Несомненно, мадемуазель, - отвечал Марсель. - Ну, я очень рада. Но подумать только, сколько труда и изобретательности требует в техническом деле каждая маленькая деталь! Вы мне говорили, что саперы вырыли вчера около пятисот метров траншей. Ведь это очень много, правда? - Увы, это далеко не достаточно. Если мы так будем продолжать, вряд ли нам удастся окончить наши укрепления к концу месяца. - Я бы так хотела, чтобы у нас все уже было готово, и пусть тогда приходят эти гнусные банды Шульце. Насколько мужчины счастливее нас, женщин! Они заняты делом, они знают, что нужны. И, ожидание для них не так тягостно, как для нас. А мы, на что мы годимся? - На что вы годитесь? - пылко воскликнул обычно невозмутимый Марсель. Как вы можете так говорить, Жанна? А ради кого же, как не ради вас, наши мужчины бросали все и стали простыми солдатами?! Что заставляет их сейчас трудиться не покладая рук, если не единственное желание - обеспечить спокойствие и счастье своих матерей, жен, сестер, невест? Кто вдохновляет их, как не вы? Во имя чего они готовы жертвовать собой, как не во имя чувства... Но тут Марсель, запнувшись на этом слове, смутился и замолчал. Жанна тоже молчала. И доброй госпоже Саразен пришлось прийти им на выручку. - Чувство долга, - сказала она, - вот что заставляет наших франсевилльпев забывать о себе в минуты опасности. После таких бесед Марсель с еще большим воодушевлением возвращался к своей работе и в сотый раз давал себе клятву спасти Франсевилль и не допустить гибели ни одного из его обитателей. Он никак не мог ожидать события, которое вскоре должно было поразить всех, хотя это было естественным, неизбежным следствием того противоестественного положения вещей, когда один человек держит в своих руках все, - а это был основной закон Стального города.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Биржа в Сан-Франциско
      Биржа в Сан-Франциско, самая оживленная и самая удивительная в мире, представляет собой некое, так сказать, алгебраическое выражение мировой промышленности и торговли. Благодаря географическому положению главного города Калифорнии он отличается от всех других своим явно космополитическим характером. Под его роскошными портиками из красного гранита рослый белокурый саксонец сталкивается с бледным, тонким, темноволосым кельтом; негр - с финном и бронзовым индусом; полинезиец с удивлением взирает на гренландца; китаец с искусно заплетенной косой старается перехитрить своего многовекового врага - японца.