Книга третья

Также и вас воспоем, великая Палес[249] и славный

Пастырь Амфризский,[250] и вас, леса и потоки Ликея!

Всё остальное, что ум пленило бы песнями праздный.

Всё – достоянье толпы: жестокого кто Эврисфея,

5 Кто и Бузирида жертв ненавистного ныне не знает?[251]

Кем не воспет был юноша Гилл или Делос Латонин?[252]

Гипподамия, Пелоп, с плечом из кости слоновой[253]

Конник лихой? Неторным путем я пойду и, быть может,

Ввысь подымусь и людские уста облечу, торжествуя![254]

10 Первым на родину я – лишь бы жизни достало! – с собою

Милых мне Муз приведу, возвратясь с Аонийской вершины.[255]

Первый тебе принесу идумейские[256], Мантуя, пальмы;

Там на зеленом лугу из мрамора храм я воздвигну

Возле воды, где, лениво виясь, блуждает широкий

15 Минций[257], прибрежья свои тростником скрывающий мягким.

Цезарь будет стоять в середине хозяином храма.[258]

В тирский багрец облачен, я сам в честь его триумфально

Сто погоню вдоль реки колесниц, четверней запряженных!

Греция вся, покинув Алфей и рощи Малорка,

20 Будет ремнем боевым и ристаньем коней состязаться.[259]

Я между тем, увенчав чело свое ветвью оливы,

Буду дары приносить. Мне заране отрадно: ко храму

Шествие я предвожу, быков убиение вижу,

Сцену, где вертится пол с кулисами, где перед действом

25 Пурпурный занавес вверх британнами ткаными вздернут.[260]

Изображу на дверях – из золота с костью слоновой –

Бой гангаридов, доспех победителя в битвах, Квирина;[261]

Также кипящий войной покажу я широко текущий

Нил[262] и медь кораблей, из которой воздвиглись колонны;

30 Азии грады явлю покоренные, участь Нифата;[263]

Парфов, что будто бегут, обернувшись же, стрелы пускают;

Два у различных врагов врукопашную взятых трофея,

Две на двух берегах одержанных сразу победы;

В камне паросском резец, как живые, покажет и лица:

35 Ветвь Ассарака, семью, чей род Юпитером начат,

Вас, родитель наш Трос, и Кинфий, Трои создатель![264]

Зависть злосчастная там устрашится фурий и строгих

Струй Коцита[265] и змей ужасающих вкруг Иксиона,

Свивших его с колесом, и неодолимого камня.[266]

40 Нет, за дриадами вслед – к лесам, к нетронутым рощам!

Ты, Меценат, повелел нелегкое выполнить дело.

Ум не зачнет без тебя ничего, что высоко. Рассей же

Леность мою! Киферон громогласно нас призывает.

Кличут тайгетские псы, Эпидавр, коней укротитель,[267] —

45 И не умолкнет их зов, повторяемый отгулом горным.

Вскоре, однако, начну и горячие славить сраженья

Цезаря, имя его пронесу через столькие годы,

Сколькими сам отделен от рожденья Тифонова Цезарь.[268]

Если кто-либо, пленен олимпийской победною ветвью,

50 Станет коней разводить иль волов для плуга, пусть ищет

Маток прежде всего. Наружность у лучшей коровы

Грозная; и голова должна быть огромной, и шея –

Мощной; до самых колен свисает кожа подбрудка.

Бок чем длинней у нее, тем лучше корова; все крупно

55 В ней, и нога; рога же изогнуты, уши мохнаты,

В белых пежинах я предпочел бы корову, такую,

Чтобы терпеть не желала ярма и рогом грозила,

Мордою схожа была с быком, держалась бы прямо

И, как пойдет, следы концом хвоста заметала.

60 Срок Луцине служить и вступать своевременно в браки

Тянется до десяти, начавшись по пятому году, —

Возраст иной для отёлов негож, ненадежен для плуга.

В этот, стало быть, срок, пока молодо стадо и бодро,

Пустишь быков. Скотину знакомь с Венерой весною

65 Ранней, кровь обновляй, молодых примешивай к старым.

Лучшие самые дни убегают для смертных несчастных

Ранее всех; подойдут болезни и грустная старость,

Скорби, – а там унесет безжалостной смерти немилость,

В стаде найдутся всегда, каких заменить ты захочешь.

70 Будешь их смело сменять. Чтобы впредь не жалеть о потерях

Исподволь заготовляй пополненье для старого стада.

Что до коней, то подбор и у них производится так же.

Тех, кого ты взрастить пожелал в надежде на племя,

С самых младенческих дней окружи особливой заботой.

75 Прежде всего, на лугу племенных кровей жеребенок

Шествует выше других и мягко ноги сгибает.

Первым бежит по дороге, в поток бросается бурный

И не боится шаги мосту неизвестному вверить.

Шумов пустых не пугается он; горда его шея,

80 Морда – точеная, круп налитой, и подтянуто брюхо.

Великолепная грудь мускулиста. Всех благородней

Серая масть иль гнедая; никто не отдаст предпочтенья

Белой иль сивой. Едва прогремит издалёка оружье,

Конь уже рвется вперед, трепещет, ушами поводит,

85 Ржет и, наполнясь огнем, ноздрями его выдыхает.

Грива густа; коль тряхнет, на плечо она падает вправо.

А между ребер – хребта ложбина глубокая. Оземь

Бьет он ногой, и звенит роговиной тяжелой копыто.

Был по преданью таким, амиклейцем смирённый Поллуксом,[269]

90 Киллар[270], также и те, что воспеты поэтами греков:

Марсовых пара коней и великого выезд Ахилла.[271]

Да и Сатурн, что спешил по конской шее рассыпать

Гриву, завидев жену, и, бегством поспешным спасаясь,

Зычным ржаньем своим огласил Пелиона высоты.[272]

95 Если болезнь изнурила коня иль от старости стал он

Слаб, то его удали; не щади этот возраст постыдный.

Старый, холоден он к Венере и неблагодарный

Труд понапрасну вершит, а коль дело доходит до схватки,

Словно в соломе пожар, который велик, но бессилен,

100 Тщетно ярится. Смотри особливо на нрав, и на возраст,

И на повадки коня, и на родословную тоже;

Как переносит позор, наблюдай, как пальмой гордится.

Или не видел ты? – вот безудержно кони лихие

Мчатся вскачь, и вослед из затворов гремят колесницы.[273]

105 Напряжены упованья возниц, и бьющийся в жилах

Страх их выпил сердца, но ликуют они, изгибают

Бич и вожжи, клонясь, отдают, и ось, разогревшись,

Их, пригнувшихся, мчит, а порой вознесенных высоко;

Что-то их гонит вперед – и несутся в пустое пространство.

110 Не отдохнуть ни на миг. Песок лишь взвивается желтый.

Мочит их пена, кропит дыханье несущихся сзади.

Это ль не жажда хвалы, не страсть к одержанью победы!

Первым посмел четверню в колесницу впрячь Эрихтоний[274]

И победителем встать во весь рост на быстрых колесах.

115 Повод и кругом езда – от пелефронийцев лапифов,[275]

И на коня, и с коня научивших наездника прыгать

В вооруженье, сгибать непокорные конские ноги.

Оба искусства трудны. Коневоды всегда молодого

Ищут коня, что нравом горяч и бегает быстро, —

120 Пусть другой и гнался за врагом, обратившимся в бегство,

Родиной пусть он Эпир называл и микенскую крепость,

Племя ж свое по прямой выводил из Нептунова рода.[276]

Если исполнено все, как срок настанет, заботы

Надо направить на то, чтоб от жира тугим становился

125 Тот, кто избран вождем и общим назначен супругом, —

Свежей травы нарезать и водой ключевой обеспечить,

Также мукой, чтобы смог он труд свой выполнить сладкий

И чтобы голод отцов не сказался на хилом потомстве.

А кобылиц между тем худобой истощают нарочно,

130 Только лишь явится пыл и к первому совокупленью

Их устремит: им листвы не дают, от фонтанов отводят.

Часто их бегом еще растрясают, томят их на солнце

В зной, когда молотьба, и стоит над током тяжелый

Стон, и Зефир, налетев, пустую взвивает мякину.

135 Так поступают, чтоб жир не закрыл чересчур изобильный

Их детородных полей, не забухли бы борозды праздно,

Но чтоб ловили жадней и глубже внедряли Венеру.

Вот и на убыль опять об отцах забота, на прибыль –

О матерях. Как срок подойдет, жеребые бродят,

140 Пусть никто им тянуть не позволит тяжелых повозок,

Или дороги прыжком перемахивать, или по лугу

Быстрым галопом бежать, иль в быстром плавать потоке.

Пусть их привольно пасут на просторе, вдоль полноводных

Рек, где по берегу мох и самые злачные травы,

145 Где им в пещерах приют, и тень под утесом прохладна,

Возле Силарских лесов и Альбурна,[277] где падубов рощи,

Есть – и много его – насекомое с римским названьем

«Азилус» – греки его называют по-своему «ойстрон».

Жалит и резко жужжит; испуганный гудом, по лесу

150 Весь разбегается скот, оглашая неистовым ревом

Небо, и лес всполошив, и русло сухое Танагра[278].

В гневе ужасном своем применила когда-то Юнона,

Вздумав телицу сгубить Инахову,[279] чудище это.

Вот и его берегись – к полудню свирепее жалит –

155 И от покрытых коров отгоняй; паси же скотину,

Только лишь солнце взойдет или ночь приведут нам созвездья.

А как отелятся, вся на телят переходит забота.

Прежде всего выжигают тавро с названием рода.

Обозначают, каких на племя оставить желают

160 И для святых алтарей, каких – перепахивать землю

Иль на целинной земле крутые отваливать глыбы.

Весь остальной молодняк на лугах пасется со стадом.

Тех, кого приучить к полевым захочешь работам,

Сызмала ты упражняй, настойчиво их приручая,

165 Нрав доколь у юнцов податлив и возраст подвижен.

Раньше из тонких лозин сплетенный круг им на шею

Вешай. Потом, когда их свободная шея привыкнет

К рабству, им надевай хомуты из веревок, попарно

Соединяй и ходить приучай одинаковым шагом.

170 Пусть до срока они лишь порожние тянут повозки

И оставляют следы лишь на самой поверхности пыльной.

Пусть лишь потом заскрипит под грузом тяжелым телега

С буковой осью, таща вдобавок и медное дышло.

Для молодежи, еще не приученной, надо не только

175 И луговой, и болотной травы приносить, и шершавых

Листьев ветлы, но и злаков с полей. Отелившись, коровы

Впредь наполнять молоком белоснежным не станут подойник,

Новорождённым отдав целиком свое сладкое вымя.

Если ж тебя привлекает война и жизнь строевая,

180 Или ты хочешь скользить колесом по Алфею у Пизы[280],

Иль колесницы полет стремить у Юпитера в рощах,[281]

Первое дело – чтоб конь приучился к оружью и духу

Воинских схваток, привык и к трубному звуку, и к стону

Тяжеловесных колес, и к бряцанью удил на конюшне.

185 Чтобы все больше потом похвалам воспитателя нежным

Был бы он рад, чтобы тот его хлопал ладонью по шее.

Должен он это постичь, едва от сосцов материнских

Отнят. Пусть морду он сам в недоуздок мягкий просунет, —

Слабый, дрожащий еще, своих еще лет не сознавший.

190 Но как три года пройдет, тогда, по четвертому году,

Пусть он выделывать «круг» начинает и сдержанным шагом

Оземь звенеть и одну за другой вымахивать ноги.

Пусть это будет – как труд; пусть ветры на спор вызывает

И, по равнине летя на просторе, не сдержан вожжами,

195 Запечатляет следы на поверхности глади песчаной.

Крепкий так Аквилон налетает от Гиперборейских

Стран[282] и скифские к нам непогоды несет и сухие

Тучи, – нивы тогда волнами идут под дыханьем

Легким его, и шумят высокие леса вершины,

200 И широко в берега прибой ударяет вспененный,

Мчится он, бегом своим и поля и моря подметая.

Так подготовленный конь среди мет на ристаньях элейских,[283]

Взмыленный, будет из губ выпускать кровавую пену,

Выю под иго склонив, боевую возить колесницу.

205 Ежели конь укрощен, позволяй, чтоб от сытого корма

В весе он стал прибавлять. Строптивым норов бывает

Неукрощенных коней. Смиришь его будто, – не хочет

Хлесткой плети терпеть, удилам подчиняться железным.

Способ их мощь укреплять наилучший, однако, – Венеру

210 Вовсе от них отстранять, чтобы их не язвило желанье,

Предпочитает ли кто коров иль коней разведенье.

С этой целью быков уводят подальше, пастись их

Там оставляют одних, за горой иль рекою глубокой;

Или, в хлеву заперев, у наполненных держат кормушек,

215 Ибо их силы сосет постепенно, сжигает их видом

Самка и им не дает о лугах вспоминать и о рощах.

Сладки красоты ее, они заставляют нередко

Двух горделивых быков друг с другом рогами сражаться.

В Сильском обширном лесу[284] пасется красивая телка,

220 А в отдаленье меж тем с великой сражаются силой,

Ранят друг друга быки, обливаются черною кровью,

Рог вонзить норовят, бодают друг друга с протяжным

Ревом; гудят им в ответ леса на высоком Олимпе.

В хлеве одном теперь им не быть: побежденный соперник

225 Прочь уходит, живет неведомо где одиноко.

Стонет, свой помня позор, победителя помня удары

Гордого, – и что любовь утратил свою без отмщенья,

И, оглянувшись на хлев, родное селенье покинул.

С тщаньем сугубым теперь упражняет он силы, меж твердых

230 Скал всю ночь он лежит, простерт на непостланном ложе.

Только колючей листвой питаясь да острой осокой.

Он испытует себя и гневу рога свои учит.

Он на стволы нападает дубов, ударяется в ветер

Лбом и взрывает песок, и взвивает, к битве готовясь.[285]

235 После же, восстановив свою мощь, вновь силы набравшись,

Двигает рать, на врага, уже все позабывшего, мчится, —

Словно волна: далеко забелеется в море открытом,

И, удлинясь, свой пенит хребет, и потом, закрутившись,

Страшно гремит между скал, и, бросившись, рушится шумно,

240 Величиною с утес; и даже глубинные воды

В крутнях кипят, и со дна песок подымается черный.

Так-то всяческий род на земле, и люди, и звери,

И обитатели вод, и скотина, и пестрые птицы

В буйство впадают и в жар: вся тварь одинаково любит.

245 Львица, о львятах забыв, не станет иною порою

В бешенстве лютом бродить по равнине; медведь косолапый

Так не звереет в лесу и бед не творит без разбору,

Сколько тогда; грозны кабаны, и тигры опасны.

Горе! Плохо тогда заблудиться в пустыне Ливийской!

250 Разве ты не видал, как дрожат, напрягая все тело,

Кони, едва лишь до них донесется знакомый им запах?

Нет, тогда ни вожжам человека, ни плети жестокой,

Ни пропастям, ни скалам, ни встречным не удержать их

Рекам, крутящим в волнах каменья горных обвалов.

255 Так же свирепствует вепрь сабинский, точит он бивни,

Оземь копытцами бьет и боком о дерево трется,

С той и с другой стороны приучает плечи к увечьям.

А человек молодой, у которого в жилах струится

Пламя жестокой любви? В час поздний, в темень ночную,

260 В самую бурю плывет возмущенной пучиной. Грохочет

Неба огромная дверь. Гудят, разбиваясь о скалы,

Воды, и тщетно его родители бедные кличут

И злополучно вослед погибнуть готовая дева.[286]

А не покорны ль любви пестрошерстые Вакховы рыси?[287]

265 Волки свирепые? Псы? Даже смирные нравом олени

Битвы ведут. Но неистовей всех ярятся кобылы.

Пыл тот сама в них Венера влила, когда челюстями

Тех потнийских квадриг было сжевано Главково тело.[288]

Властно их гонит любовь за Гаргар и за Асканий[289]

270 Гулкий; взбегают они вскачь на гору, переплывают

Реки, едва лишь огонь разогреет их жадные недра, —

Больше весной, ибо жар о весне возвращается в кости.

Грудью встречают Зефир и стоят на утесах высоких,

Ветром летучим полны, – и часто вовсе без мужа

275 Плод зарождается в них от ветра – вымолвить дивно!

Тут по утесам они, по скалам, по глубоким долинам

Порознь бегут – нет, Эвр, не к тебе, не в пределы Востока,

Мчатся туда, где Кавр[290] и Борей, где темнейший родится

Австр, где он небеса омрачает стужей дождливой.

280 Тут-то тягучий течет, называемый меж пастухами

Верным названьем его, «гиппоман», из кобыльей утробы, —

Мачехи злые тот сок испокон веков собирали,

Всяческих трав добавляли к нему и слов не безвредных.

Так, – но бежит между тем, бежит невозвратное время,

285 Я же во власти любви по частностям всяким блуждаю.

Полно – о крупном скоте; еще остается забота –

Про руноносных овец рассказать и коз длинношерстых.