 |
|
Популярные авторы:: Joyce James :: БСЭ :: Толстой Лев Николаевич :: Нортон Андрэ :: Чехов Антон Павлович :: Раззаков Федор :: Громов Дмитрий :: Гарднер Эрл Стенли :: Грин Александр :: Борхес Хорхе Луис Популярные книги:: The Boarding House :: Уроки любви :: Справочник по реестру Windows XP :: Повесть о Воронихине :: Амнезия творца :: Путь на Грумант :: Том 3. Село Степанчиково и его обитатели. Записки из Мертвого дома. :: Верноподданный (Империя - 1) :: Gump & Company :: Странник |
Три девочки [История одной квартиры]ModernLib.Net / Детская проза / Верейская Елена Николаевна / Три девочки [История одной квартиры] - Чтение (стр. 4)
– Простите, – забормотал он, – я… я такой рассеянный, я, кажется, съел… – Так я же затем их перед вами и поставила, – засмеялась Софья Михайловна, – и сейчас вам еще налью. – Нет… нет… благодарю вас… – Доктор нахмурился и встал. – Спасибо, доктор. Нам было очень интересно, – сказала Софья Михайловна. – Вы будете делиться с нами тем, как ваш труд двигается? Доктор молча поклонился. – И еще одна просьба, доктор, – заговорил Леонтий Федорович, – есть у нас дочка Наташа, ей уже тринадцатый год… Наташа насторожилась: о чем это он? – …а она до сих пор, видно, нуждается в соске, – продолжал Леонтий Федорович. – Папка! Да ты что?! – Наташа покраснела до слез. – А как же! Когда рисует или пишет, – как задумается, карандаш сосет. Так, может быть, вы ей соску пропишете. Как вы думаете, доктор? Доктор засмеялся добродушно и ласково и посмотрел на девочку – Наташа, карандаши очень вкусные, по-вашему? Наташа, все еще краснея, поддержала шутку: – Очень вкусные, доктор! Как шоколад! – Ну, так, если они чистые, – сосите на здоровье, но… карандаши совсем чистыми не бывают. Доктор еще раз поклонился и вышел, улыбаясь. * * * В начале августа Софья Михайловна с Наташей поехали за Тотиком и пригласили с собой Катю и Люсю. Из Луги приехали среди дня, когда никого не было дома. В веселой суете разбирали вещи, клали по местам. Тотику открыли шкаф с игрушками, и он, сопя от удовольствия, по одной вынимал их и раскладывал на разостланном для него коврике. Первой пришла домой Анна Николаевна и бурно ворвалась в «классную», где девочки разбирали корзину с бабушкиными «гостинцами». Все уселись вокруг стола – и, как из рога изобилия, посыпались новости. Через несколько минут пришел доктор и, против обыкновения, не скрылся сразу в своей комнате, а, поздоровавшись со всеми, тоже присел к столу. – А Тотик стал совсем хорошо говорить и все буквы произносит, даже шипящие, только вместо "р" у него "л", – с гордостью говорила Наташа. – Только – странная вещь, – сказала Софья Михайловна, – очевидно, его кто-то там напугал: он стал чужих мужчин боятся. Как увидит мужское лицо, – сейчас рёв! Просто не знаю, что делать. В эту минуту в классную вбежал Тотик и остановился, увидев доктора.  – Здравствуйте, Тотик! Вы меня не знаете? – спросил доктор и протянул ему руку. Тотик не двигался с места и молчал, не спуская с лица доктора внимательных глаз. – Ну вот! Сейчас рёв будет! – шепнула его мать на ухо Анне Николаевне. Но Тотик, ни слова не говоря, с деловым видом подошел к доктору и, упираясь ручонками в его протянутую руку, полез к нему на колени. – Вот так так! – в недоумении произнесла мать. Доктор, смущенно улыбаясь, обхватил маленькое тельце таким неловким движением, что обе матери засмеялись. Было ясно, что он в первый раз в жизни обнимает ребенка. А Тотик осторожно слез с колен доктора и, схватив его за руку, потянул за собой. – Пойдем в мои иглушки иглать! Доктор встал со стула и покорно пошел за Тотиком. – Пойду посмотрю, что они там! – Наташа побежала в свою комнату. Старый доктор сидел на ковре, широко расставив длинные ноги. Виду него был смущенный. В одной руке он сжимал бархатного мишку, в другой – пестрого паяца. Тотик, болтая без умолку, клал на протянутые ноги доктора одну за другой свои игрушки. Доктор, видимо, боялся шевельнуться, и все же игрушки соскальзывали и падали на пол. Тотик терпеливо поднимал их и клал обратно. – Ты сиди смилно, а то иглушки падают, – говорил он, – а зайчика возьми в луку. – У меня нет третьей руки, – беспомощно пробормотал доктор. – Смотрите! – кричала Наташа. – Здесь Гуливер в стране лилипутов. – Какой Гуливел? – спросил Тотик и огляделся вокруг. – Это такой великан. – Ты Гуливел? – спросил Тотик доктора, – А как вам кажется, Тотик? – Наташа! Тотик! Мойте руки, сейчас кушать будем, входя, Софья Михайловна. – Кушать! – обрадовался Тотик. – Гуливел, пойдем кушать! Доктор с трудом поднялся с ковра, уронив мишку и паяца. – Нет, нет, – запротестовал Тотик, – мишку ты возьми, ты его колмить будешь. * * * На другой день доктор вернулся домой, весь обвешанный пакетами. Он заглянул в комнату, где Тотик строил дворец из кубиков, и сконфуженно произнес: – Тотик, теперь пойдемте ко мне играть в мои игрушки. Тотик бросил кубики и, топая ножками, побежал в комнату доктора. – Мама! Ты подумай! Доктор-то! – изумилась Наташа. – Милый доктор, – с грустной улыбкой произнесла мать, – у него, наверно, никогда не было детей, и он не знает, какая это радость. И он, видно, давным-давно никого не любил… а без этого так трудно жить! * * * Софья Михайловна по рассеянности стала отпирать комод не тем ключом и испортила замок. Дело было в воскресенье. Яков Иванович был дома, и она попросила его помочь беде. Старый слесарь пришел в ее комнату с целым ящиком инструментов. – Сложный замок у вас. Придется повозиться. – Уж повозитесь, Яков Иванович. Дело соседское. Другой раз и я вам услужу, – сказала Софья Михайловна. – Да вот знаете что? Ведь девочкам скоро в школу идти. Я сегодня хочу поехать Наташе на школьное платье материал купить. Хотите, я Катюше тоже возьму? – А у меня уже набрано, – сказал Яков Иванович. – Да ну? Вы сами покупали? – А кому же еще? Сам. – А ну, покажите. Яков Иванович ушел в свою комнату и через минуту вернулся. – Ой-ой, – протянула Софья Михайловна, – какой некрасивый материал! – А я в этом деле мало смыслю, – спокойно возразил Яков Иванович, копаясь в ящике с инструментами, – вижу, что прочный. – Катя не захочет в таком платье в школу идти. Моя Наташа ни за что бы не пошла. – А Катюшка пойдет. – Бедная девочка! – вырвалось у Софьи Михайловны. – Как бедная? – Яков Иванович оторвался от работы и гневно посмотрел на Софью Михайловну. – Разве я о ней не забочусь? У Катюшки все есть, что надо. Всегда одета, обута, сыта. Читать любит – книжек ей покупаю, сколько хочет. Образование какое захочет дам, в люди выведу. А вы «бедная»! Сказали тоже! – и он, сердито сопя, снова принялся за работу. – Мало этого, Яков Иванович, – тихо сказала Софья Михайловна. – Мало? – Яков Иванович с ожесточением вывинчивал какой-то шуруп. – Гм! Мало! А как я сам с семи лет в чужих людях вырос? Голодный, босой. Досыта только пинков да колотушек хлебнул. В двенадцать лет в подмастерье к кузнецу отдали. Снова пинки да колотушки. Ни тебе поесть, ни тебе поспать досыта. Грамоте только с пятнадцати лет чуть-чуть научился. Тяжести не по силам таскал, надорвался. В больницу попал, много месяцев отлежал, а там все сызнова началось. Посидели бы тогда в моей шкуре! – Расскажите о себе, Яков Иванович, – попросила Софья Михайловна, подсаживаясь к нему с вязаньем в руках.  – А чего рассказывать? – буркнул старик, не отрываясь от работы, но Софья Михайловна почувствовала, что ему не неприятна ее просьба. – С детства пинки да колотушки, а как на заводе стал работать да разобрался что к чему, против царя пошел. Ну и начались тут тюрьмы да ссылки, – заговорил он снова. – До самого семнадцатого года и жизни-то, почитай, не видел. В ссылке и женился и овдовел. Остался с сынишкой маленьким на руках! Тоже горя хлебнул, пока вырастил. Учиться опять некогда. Только свое ремесло и знал. Октябрю порадоваться не успели – гражданская война. Вместе с сынишкой на фронт пошел. В двадцать втором году сын женился. Невестка хорошая попалась. Ну, думаю, отдохну теперь. Да недолго отдыхал. Померли оба тифом. А у меня снова на руках внуки, Вася да Катюшка. Катюшке двух лет не было. С тех пор и ращу. А вы: «Мало»! Эх! – Славная ваша Катюшка! – Софья Михайловна подняла голову и посмотрела на старого слесаря. – Девчонка ничего, – сказал он спокойно. – И учится хорошо? – А чего бы ей не учиться? Все есть, всего вволю, – только учись. Дед обо всем позаботится. Чего ей не хватает? – А я вам скажу, Яков Иванович, чего не хватает. Сказать? – Ну? – Он вдруг оторвался от работы и поднял на Софью Михайловну настороженный и недружелюбный взгляд. – Ласки, Яков Иванович. Старик сразу снова взялся за работу. – Известно… без матери… – пробормотал он чуть слышно, прилаживая замок. – Не худо бы ее и дедушке иной раз приласкать, – тихо сказала Софья Михайловна. – Не обижаю я ее. Пальцем ее в жизни не тронул. А приласкать… – он спешно бросал инструменты в ящик, – не умею… Получайте ваш замок. Готово. – И он быстро двинулся к двери, не взглянув на Софью Михайловну. – Куда же вы, Яков Иванович? Спасибо! А вы мне еще про Васю не рассказали. – Про Васю? – Яков Иванович остановился вполоборота. – Что же про Васю?.. Ничего парень. Хороший комсомолец, весь в отца, – прибавил он не без гордости. – Ну, а дадите мне денег другой материи Катюшке купить? – А куда я этот дену?.. Ну да ладно, покупайте, вам видней. Какой своей дочке, такой и ей. Денег сейчас дам. И он вышел из комнаты. Софья Михайловна уронила вязанье на колени и задумалась. * * * Срок сдачи рукописи в издательство приближался, и Леонтий Федорович, с помощью жены, работал вовсю. Часто Софье Михайловне приходилось весь день стучать на машинке, и тогда Наташа и ходила на рынок, и стряпала обед, благо еще не кончились каникулы. Готовить она еще умела плохо и, не желая мешать матери, обращалась за советом к Кате. Катя солидно объясняла ей сорта мяса и как варить гречневую кашу, чтобы она была рассыпчатой, и даже как обращаться с тестом. – И откуда ты все это знаешь? – удивлялась Наташа. – А я все приглядывалась, как старшие делают. Так и научилась. Когда девочки готовили одновременно, в кухне обязательно вертелась и Люся. Работа шла в болтовне. – Ну, ты! Барышня-белоручка! – сказала ей как-то Наташа. – Чем зря болтать, готовь-ка и ты обед. Мама придет, а у тебя все готово. – А все и так готово, с вечера. – Ну, готовь на завтра. – А я не знаю что! – Начисти картошки, – вступила в разговор Катя, – вон в той корзине ваша картошка. Положишь в воду, ей ничего не сделается, а все твоей маме меньше работы – Ладно, уж за компанию – Люся соскочила с подоконника и взялась за картошку. В дверь заглянул Яков Иванович. – Ну-ну! Прямо фабрика-кухня, – пошутил он. – Катюшка, обед готов? – Готов, дедушка. – Идем есть. Катя бережно взяла двумя тряпками дымящуюся кастрюлю. – Наташа, не забудь свою кашу мешать, – деловито сказала она. – А ты, Люся, больно толсто кожуру срезаешь. Надо тоненько-тоненько, – прибавила она, уходя. * * * В первое же воскресенье, после того как Леонтий Федорович сдал работу, пошли в Русский музей. На этот раз пошла и Катя. Она узнала об этом еще накануне и вечером скачала Якову Ивановичу: – Дедушка, я сейчас сготовлю обед на завтра, а ты сам разогреешь. Хорошо? А то мы с утра в музей пойдем… Можно? Старый слесарь внимательно посмотрел на внучку. Она стояла потупясь и ждала. – В музей? – переспросил он. – Ну, ну. – И он снова склонился над работой. У Анны Николаевны были заранее взяты на этот день билеты в цирк, и Люся с ними не пошла. Зато пошла Софья Михайловна, – и для Кати это было двойным праздником. Леонтий Федорович был в ударе и говорил еще интереснее, чем обычно. Часто вставляла свои замечания и Софья Михайловна. Катя смотрела во все глаза, слушала во все уши и домой шла такая переполненная впечатлениями, что отвечала невпопад на веселую болтовню Наташи. А дома ее ждала еще радость – приехал с практики Вася. Катя очень любила брата, но видеть его приходилось редко, – он и учился, и работал, с трудом урывая иногда часок, чтобы проведать деда и сестренку. Лицом он очень походил на Катю – такой же светлоголовый, с такими же ясными голубыми глазами. И в характере было кое-что общее – внешнее спокойствие, сдержанность, но в нем не было и тени Катиной застенчивости и замкнутости. Он не смотрел на новое лицо исподлобья, как Катя, не робел и не замыкался в себе при чужих. Катя восхищалась братом и втайне завидовала его общительности и умению никогда не лезть за словом в карман. Когда все вошли в прихожую, Вася сразу выскочил на голоса из комнаты Якова Ивановича. – Здорово, сестренка! – Вася! Вася поднял Катю на руки и крепко поцеловал. Она обхватила руками его шею и прижалась к нему. Вася, не спуская Катю на пол, с улыбкой обратился к остальным. – Как я рад познакомиться с вами! – говорил он, здороваясь. – И сразу хочу поблагодарить. – За что? – в один голос спросили Наташа и ее родители. – Да вот за нее. За дикарку мою. Мне дед уже рассказал, как вы шефство над ней взяли. – Ну какое шефство? – засмеялся Леонтий Федорович. В дверях появился Яков Иванович. Его глаза светились радостью. «И любит же он своих внучат», – подумала Софья Михайловна. – Вот интересно, – заговорил Вася, обращаясь к Леонтию Федоровичу, – как вы смотрите на дело? Вы читали сегодня газеты? Мы вот с дедом сейчас обсуждали… Вы не зайдете к нам? Поговорим! – Охотно, – сказал Леонтий Федорович, заходя в комнату старого слесаря. Ему Вася сразу очень понравился. Все уселись. Катя встала около Васи, обняв брата за плечи. Он обхватил ее рукой вокруг пояса. – А я тут деда все журю, – сказал он. – Который месяц работает почти без выходных дней. И домой придет, все что-то ковыряется. Ведь не молоденький. Кому это нужно? – Тебе, дурачку, – ухмыльнулся старый слесарь, – и Катюшке и ему. – Он указал на Леонтия Федоровича. – Всем нужно. Ленинграду. Всей стране. Я, брат, стреляный воробей, меня не проведешь. Не верю я немцу. Кто его знает, что у этого самого Гитлера на уме. Уши развешивать не к чему. Надо работать вовсю. – Да кто же уши развешивает, дедушка?! – воскликнул Вася возмущенно. – Меня агитировать нечего, сам агитирую. А тебе все-таки и отдохнуть не грех. Потрудился на своем веку, – Эх, молодо-зелено! – Старик кивнул головой на Васю. – Что ж что дед стар? А у деда голова, может, лучше твоей молодой работает. Все изобретаю. Все пробую… Вот хожу – и думаю. Лежу – и думаю. Ем – и думаю. – Эх, дед, дед! Тебе бы смолоду образование получить, большой бы человек вышел. – А я и сейчас не маленький, – спокойно ответил Яков Иванович, выбивая золу из своей почерневшей трубки. – Сколько я ребят на своем веку слесарному делу обучил, и сам счет потерял. Глава VII Тяжелый день Наташи В первый день занятий в школе Наташа вернулась домой в самом мрачном настроении. Новая школа ей не понравилась. Она очень любила свою прежнюю школу, и здесь ей все показалось чужим и неприветливым. Даже стены были здесь окрашены в синюю краску, и оттого все выглядело мрачно.  Ребята, встретившись после летних каникул, радостно приветствовали друг друга; стоял немолчный веселый гул, и Наташе вспомнилось, как она возвращалась после каникул в свою школу и как все обступали ее, и как она уже знала, что снова будет председателем совета отряда, и что ее слово при составлении звеньев будет решающим. Здесь никто ее не знал, никто не обратил на нее никакого внимания. Правда, несколько девочек подбегали к ней и в спешке задавали два – три вопроса, но сейчас же отвлекались для своих привычных разговоров. А какой-то мальчишка, увидя ее, расхохотался, показал на нее пальцем и крикнул: – Смотрите, новая телятина! Наташа вспыхнула и не нашлась сразу, как ответить. Почему «телятина»? Это было так глупо, что не стоило бы обращать внимания. Но она разозлилась и на мальчишку, и на себя – за то, что промолчала. И надо же было как раз в эту минуту войти в класс пионервожатой! Она заметила Наташу и сразу подошла к ней. В другое время Наташе, вероятно, понравилось бы ее немного строгое, но открытое и спокойное лицо, но сейчас ей ничего здесь не нравилось и на вопрос Тони, кто она и откуда, Наташа ответила резко и неприветливо. – Что с тобой? – удивленно спросила девушка и слегка нахмурилась. – Ничего со мной, – буркнула Наташа. – Ну, знаешь… – Тоня покачала головой. – У нас так не разговаривают. Плохо тебя в твоей школе воспитали. Наташа окончательно вспылила. – Моя школа куда лучше вашей, – отрезала она. – По тебе это не видно, – усмехнулась пионервожатая и отошла к группе ребят у окна. Наташа осталась одна. Ей было и очень стыдно, и досадно на себя. Она вдруг как-то перестала чувствовать себя самой собой. У нее было такое ощущение, что – что бы она ни стала сейчас делать и говорить – все выйдет глупо. И она сжала зубы и решила просто молчать. Мелькнувшую было мысль подойти к пионервожатой попросить извинения и поговорить с ней открыто, начистоту, рассказать о своем состоянии – Наташа сразу отвергла. Этого не позволяло ей самолюбие. Нехорошо получилось и на уроках Она сидела подавленная, рассеянная. По двум предметам ее вызвали, и, хотя она отлично знала, что нужно ответить, ответила гораздо хуже, чем могла. Учительница русского языка, Алла Ивановна, спросила: – Ты была отличницей в той школе? – И Наташе показалось, что в голосе ее звучит недоверие. – Да, – тихо сказала она и побледнела. Она чувствовала, что вот-вот заплачет. Учительница – она же воспитательница их класса – пытливо посмотрела на нее и ласково сказала: – Ничего, ты и у нас будешь отличницей, садись. Весь класс смотрел на Наташу. Она села, опустив глаза и почти до крови закусив губу. Она не могла дождаться, когда кончится день, и, придя домой, сразу забилась в «разговорку» и расплакалась. Мамы не было дома. Наташа долго сидела в углу на сундуке и думала. Ей казалось, что все кончено и что она уже никогда не займет в школе того положения, какое у нее было раньше. Она слышала, как вернулись Катя и Люся. Не зная, что она дома, девочки уселись в «классной» и начали беседовать. Они горячо обсуждали классные новости, и Наташе стало еще обиднее. вот и Катя с Люсей стали ей чужими… У них уже свои, далекие от нее интересы… – А ты знаешь, – сказала вдруг Люся, – ведь наша Тоня сейчас вожатая в пятом "А", как раз у Наташи. – Да что ты? – удивилась Катя. – Жаль, что не у нас, – А я рада: не люблю ее. – А вот я уверена, – Наташе она понравится! – воскликнула Катя. – Ой, интересно, как Наташка? Как ей наша школа?.. Скорей бы она пришла! – Почему это ее еще нет? У них сегодня последнего урока не было, – заговорила Катя. – Знаешь что? Пойдем дождемся ее в садике! – Пойдем! Без Наташки дома скучно. Когда захлопнулась дверь, Наташа вышла из закутки, смыла с лица следы слез и вздохнула с облегчением. Нет, не чужие ей Катя и Люся. А в школе… Наташа упрямо тряхнула головой. Нет, и в школе она во что бы то ни стало должна исправить то, что получилось сегодня… Во что бы то ни стало! Она выбежала на балкон и поглядела вниз. Девочки сидели на скамье и, болтая между собой, посматривали вдоль бульвара, не идет ли она. – Катя! Люся! Обе подняли головы и очень удивились. – Как, мы прозевали тебя? – крикнула Люся. Они сорвались со скамьи, побежали домой. Наташа ничего не рассказала им о своих горестях. На расспросы ответила только, что еще не разобралась, что трудно судить по первому дню. Но Катя почувствовала, что что-то не то. И сразу решила, что завтра расскажет о Наташе Тоне, с которой была в большой дружбе. А вечером, оставшись наедине с мамой, Наташа во время «задушевного разговора», ничего не утаивая, рассказала ей о своем первом школьном дне. – Случается, – улыбнулась Софья Михайловна. – С каждым человеком так бывает, что вдруг какая-то самая нелепая глупость выбьет из колеи. Но тут важно не поддаться этому, не верить своему ощущению, будто все к тебе плохо относятся. – А знаешь, мама, – пожаловалась Наташа, – мне завтра прямо-таки трудно в школу идти. – Ничего, вот увидишь, скоро все будет хорошо. Будь лишь сама собой и поменьше думай о себе. * * * Прошло несколько дней. Наташа вся как-то подобралась после разговора с мамой и постепенно привыкала к новой школе, знакомилась с ребятами. Она чувствовала, что Алла Ивановна и Тоня внимательно присматриваются к ней; и ей вскоре стало с ними легко и просто. Она не подозревала, что Катя много рассказала Тоне о ней и о всей ее семье и что мама приходила к Алле Ивановне, и они долго беседовали о ее злополучном первом дне. К концу четверти она была снова отличницей и дружила со всем классом, и снова с головой вошла во все его интересы и происшествия. И дома – с Катей и Люсей – большая часть их бесед была о школе. Глава VIII Что же такое «соленая католюандо»? Наступила зима. Все шло своим чередом. Днем девочки учились, а по вечерам готовили уроки в «классной», читали и рисовали. Иногда к их столу подсаживались и взрослые; начинались беседы, шутки и споры. Часто забегали школьные подруги; им нравилось бывать в этой квартире. Теперь нередко заглядывал к ним и доктор. Дружба между доктором и Тотиком все росла. Доктор, вернувшись со службы, первым делом спрашивал: – Где Тотик? А Тотик с середины дня приставал ко всем: – Почему не идет Гуливел? – Он иначе не называл доктора. Когда Тотик болел, доктор просиживал у его кроватки ночи напролет и волновался больше, чем родители. Девочки учились, росли, ссорились и мирились, катались на коньках и на лыжах. Иногда по воскресеньям Леонтий Федорович водил их то в музеи, то просто гулять по городу; и Наташа все чаще мечтала о том, как она будет художницей и как нарисует виды всех своих любимых мест в Ленинграде. С этой осени она занималась в студии Дома пионеров и делала большие успехи. Как-то в субботний вечер пришел Вася. Уроки у девочек были уже приготовлены, и они, сидя в «классной», с увлечением придумывали шарады. Вася сразу присоединился к ним и предложил нарисовать им ребус. Ему дали большой лист бумаги. Девочки, стоя на коленках на стульях и упираясь локтями в стол, не сводили глаз с кончика карандаша. Подошла Анна Николаевна и тоже стала смотреть через плечо Васи на рисунок. Вася, лукаво улыбаясь, быстро, одним штрихом, рисовал подряд маленькие рожицы – одну забавнее другой. Тут были и детские смеющиеся и плачущие мордашки, и сердитые старики, и веселые старушки, и толстуха с подвязанной щекой, и удивленный чем-то гражданин с высоко поднятыми бровями, – и каких-каких физиономий тут не было. Девочки хохотали от души; не отставала от них и Анна Николаевна. На большом листе бумаги шел уже третий ряд рожиц – по десять в ряд – и вдруг хохот еще усилился – в четвертом ряду начали появляться одна за другой очень похожие карикатуры на Катю, на Люсю, на Наташу, на самого Васю, потом на Якова Ивановича и всех остальных обитателей квартиры. – Ой, до чего похоже! – заливалась Люся. – Вася! Неужели я такая страшная?! – хохотала Анна Николаевна. – А доктор-то! Смотрите! – А это сам Вася! Как похож! На взрывы смеха и крик девочек вышли из своей комнаты и Наташины родители. – Да тут у вас – мы слышим – уж очень весело. Нельзя ли и нам присоединиться? – сказал Леонтий Федорович, тоже заглядывая через Васино плечо. – Ну, Вася, я тебе пророчу блестящую будущность! – воскликнул он. Васин карандаш выводил уже седьмой ряд смешных физиономий, а за ним последовали восьмой, девятый и десятый. Вася громко стукнул карандашом по столу и встал. – Ну, вот вам и ребус. Угадывайте! – Понял! – сказал Леонтий Федорович. – Папка, молчи! Мы сами разгадаем, – крикнула Наташа. Катя, тыкая пальцем в каждый рисунок, считала: – Десять. И десять рядов. Значит, его. – Ну и сто рож! Сторож! – Сторож! Сторож! – Браво, Вася! Молодец! – зашумели все. – Постойте! – закричала Софья Михайловна. – Я гак хорошо рисовать не умею, а тоже придумаю интересный ребус. Наташа, дай бумаги. – А я чем хуже? И я могу! И мне бумаги! – И Леонтий Федорович уселся к столу. – Все! Все! Давайте все! Кто скорее придумает ребус! – кричала Наташа. И, увлеченные, все принялись за работу. Наташа украдкой следила за отцом. Он сосредоточенно думал, иногда шевеля губами, и все писал какие-то буквы. – У тебя ребус, папка? – Нет, не ребус. Загадка. И уже готова! – Ну?! Покажите! Леонтий Федорович закрыл свой лист руками. – Не покажу! У меня загадка совсем особенная. Угадайте: как называется наша квартира? – То есть как? Почему… Да просто номер шесть, – заговорили все в недоумении. – Так вот! – повысил голос Леонтий Федорович. – Наша квартира называется «Соленая Католюандо». – Как?.. Что?.. Что это значит?.. Как?.. – "Соленая Католюандо", – раздельно повторил Леонтий Федорович. – Почему соленая? – спросила Анна Николаевна. – А мы разве пресные? – ответил Леонтий Федорович. – А что такое ка… като… как там дальше?  – Католюандо. Я не виноват. Выходит, что квартира так называется. – Леонтий Федорович развел руками. Софья Михайловна подумала, наморщив лоб, и вдруг понимающе протянула: – А-а! – Не говори! Пусть девочки догадаются! – сказал Леонтий Федорович. Катя записала непонятные слова и сейчас внимательно вчитывалась в них. – Ну, скажите! Ну, все равно не догадаться! – приставала Люся. – Догадаемся! Сами догадаемся! – уверяла Наташа. – Я уже угадала! – Катя подняла голову и слегка покраснела. – Это первые буквы: Соня – Леня – Наташа – Яков – Катя – Тотик – Люся – Анна – Доктор. – Ай да Катюшка! Самая догадливая! – сказал Леонтий Федорович. – Ну, у кого еще что-нибудь готово? На шум в «классной» выглянул из своей комнаты доктор. – Идите сюда! – стараясь перекричать звонкие голоса девочек, позвала его Софья Михайловна. – Доктор, вы знаете, где вы живете? – Садитесь! – Вася подставил доктору стул. – Как где? В Ленинграде, – отвечал доктор, садясь к столу. – В Соленой Ка-то-лю-ан-до! – в один голос, но запинаясь на втором слове, закричали девочки. – Что-о? Как? – Товарищи! – Софья Михайловна встала с места. – Смотрите, одного Якова Ивановича не хватает! Вася, зови его к нам! – Попробую! – И Вася выскочил из «классной». – А доктору дайте бумагу. Доктор, придумайте ребус! – распоряжалась Софья Михайловна. – А я не умею… – Ну! Без разговоров! Если не ребус, так загадку! – Дедушка уже ложится! Ему завтра рано вставать, – сообщил Вася, входя. – Жаль! Ну, а остальные – за дело! У меня сейчас ребус готов! – И Софья Михайловна снова склонилась над бумагой. В этот вечер разошлись поздно. * * * – Девочки! Я что-то придумала! Только это пока секрет. Идемте в «разговорку». И Наташа первая побежала в закуток. Уселись на сундук. Наташа зашептала: – Девочки, ведь скоро Новый год. Я когда была маленькой, папа с мамой всегда уходили в гости встречать. А вот уже этот, и прошлый, и позапрошлый мы встречали втроем. Потому что Тотик маленький был, его не оставишь, а я уже большая, и хотелось, чтоб всем вместе. А вы уже встречали Новый год? – И у меня, – заговорила Люся, – прежде мама всегда меня уложит и уйдет в гости. А прошлый год я такой рев подняла! Не хочу, чтоб она уходила! Ну, она и осталась! – А к нам в прошлый год Вася пришел, и мы в одиннадцать часов друг друга поздравили, и Вася ушел с товарищами встречать, а мы с дедушкой спать легли, – рассказала Катя. – Вот после того, как мы ребусы загадывали, – совсем тихо заговорила Наташа, – я тогда легла спать, и пока засыпала, мне что-то и придумалось. Давайте все вместе встречать. Только чтоб и Вася! С ним так весело! – Ой! Чудно! – Люся даже подпрыгнула на сундуке. – Если старшие не захотят, – продолжала Наташа, – давайте будем приставать, приставать, пока не согласятся. Ладно? – Мама согласится! Я ее упрошу! – сказала Люся. Катя молчала. – И вот я еще что придумала, – продолжала Наташа: – пускай каждый приготовит к этому вечеру какой-нибудь сюрприз. Только непременно чтоб все! И я уже сочинила сюрприз, – у нас у трех будет общий. Вот слушайте, только чтоб никто не знал! – Три головы почти прижались друг к другу, и Наташа шепотом изложила свой план. – Это будет так смешно! – Люся хихикнула. – Вот только… – Катя запнулась на мгновение. – Я не знаю, как дедушка… – Что – дедушка? И его тащи!.. – Не пойдет. Он такой стеснительный… А я же его тоже одного в такой вечер не оставлю… Значит, и я не могу… – Ну-у… – протянула Наташа, – так нельзя. Тогда же и из моего сюрприза ничего не выйдет. Ты уговори дедушку. – Н-не знаю… – пробормотала Катя. * * * Люся была права: ее маму даже не пришлось уговаривать, – она согласилась с радостью. Наташины родители сначала удивились ее выдумке, потом Софья Михайловна тряхнула своей кудрявой головой. – А знаешь, Леня, – ведь это может получиться и неплохо. Попробуем, а? – Вот увидишь, мама! Очень весело будет! – упрашивала Наташа. – Папа, ну? – Что ж… Соберемся как-нибудь вечерком все вместе и обсудим, – согласился отец. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 |
|||||||