— Мама, почему мы с Митей едим эту кашу, а папа сэндвичи с кофе?

Старший Алексей вступил в период «почемучки» и заодно отстаивания собственных прав.

— Мама, да! Посему ... кофе? — Трехлетний Митя, похожий на деда Дмитрия Дормидонтовича, отца Павла, не только внешне, но и какой-то уверенностью, основательностью, забавлял родителей манерой вставлять в свою детскую речь вводные предложения. — Посему кофе? Хоселось бы снать!

— Потому что папа уже большой, ему не надо расти, как вам.

— И еще потому, — подключился Павел к воспитательной работе, — что папа научился прокладывать траншеи при помощи супергрейдера, а вы еще нет!

Алеша открыл рот с непроглоченной кашей.

— Суп и клейтел, — повторил Митя.

— Внимание! Вот супергрейдер фирмы «Спун энд компани»! — все, включая Татьяну, заворожено смотрели на обычную ложку в руке Павла. — Прокладываем первый туннель с Севера на Юг, не забывая выгружать в рот отработанный грунт...

Каша была съедена в пять минут. Мальчики побежали за игрушечными экскаваторами в свою комнату, чтобы взять их с собой в детский сад.

— Как бы они сегодня не стали ездить по каше своими машинами?

— Придется им сказать, что у «Спун энд компани» выигран тендер на производство проходческих работ... — в улыбке Павла ей показалась скрытая озабоченность. — Ты говорила, что уже присмотрела water bed?

— Да. Сегодня ночью мы были с тобой в шалаше, а завтра будем качаться на волнах.

Она заглянула игриво ему в глаза, но Павел отвел свой взгляд.

— А сколько стоит это удовольствие?

— Полторы тысячи. А что, Паша, что-нибудь не так?

— Да, нет, все так. Ладно, после... После...

Таня отвозила мальчиков в детский сад сама. Вздохнув, она повернула зеркало в салоне машины таким образом, чтобы не видеть заднего сиденья. Иначе она просто не смотрела бы на дорогу, а все время наблюдала за мальчуганами. Теперь ей оставалось только слушать.

Алеша жужжал за спиной, дублировал ее движения, поворачивал воображаемый руль, и время от времени верещал на высокой ноте, очень похоже, но не к месту, изображая скрип тормозов.

— Леша, не пугай меня, — попросила Таня.

Мальчик переключил скорость, и ей стало слышно бормотание младшего.

— Кто-кто в теемочке живет? — тихо сам себя спрашивал Митя и отвечал, изменяя голосок: — Митя — мыска-норуска... Алеса — лягуска-квакуска... Нюточка — ежик-ни-головы-ни-ножек... Папочка — зайчик-побегайчик...

Мамочка-Татьяна прислушалась. Кто же она такая?

— ...и мамочка — кабан-клыкан...

Кабан-клыкан! Но Митя сказал это таким нежным голоском, что кабан-клыкан получился у него еще меньше мышки-норушки.

Давясь от смеха, Татьяна думала, что сегодня вечером до слез рассмешит этим рассказом Павла, а потом будет играть обиженную и притворно хныкать, как маленькая девочка, станет напрашиваться на комплименты, и игру эту можно будет закончить, глядя Павлу в глаза и сбросив на пол халат. Неужели я — кабан-клыкан?.. Как он будет называть ее, когда все это произойдет, что он будет шептать ей? Какие слова ты подаришь мне, Зайчик-побегайчик?..

Тихое семейное счастье она пила маленькими глотками. И время от времени устраивала мальчикам и Нюточке celebrations, приуроченные не к датам, а к собственному ощущению праздника. Сейчас она хотела устроить праздник Павлу. И себе, конечно.

Water bed... Она присела на это чудо альковной мысли, ощущая колыхание прирученных домашних волн под собой. И поймав, боковым зрением заинтересованный взгляд молодого продавца мебельного маркета, прилегла, опираясь на локоть. В огромном зеркале отразилась рембрандтовская «Даная», которой современный художник дорисовал одежду и американского парня в углу картины с плотоядным выражением лица...

Расплачиваясь по кредитной карте, она вспомнила разговор с Павлом, который до этого никогда не интересовался, сколько денег она тратит и на что, полностью доверяясь в этом жене. Может, она что-то не поняла? Не почувствовала? Павел был за завтраком таким же веселым, как всегда, скучные нравоучения превратил в забавную детскую игру. «После...» Что могло случиться? Нет, ей просто показалось. Почему бы ему ни поинтересоваться ценой? Все-таки не такая уж маленькая покупка? Water bed... Вота бед... Вот и беда... Само сказалось... Вот и беда. Какая беда? Откуда?..

К дому Татьяна Розен подъезжала с неясным ощущением приближающегося несчастья. Но, увидев припаркованную машину местного шерифа, не насторожилась, а наоборот успокоилась. Джек Басби, двухметровый приветливый добряк, такой американский дядя Степа, жил неподалеку и был с супругами Розен в приятельских отношениях.

— О, Джек, привет! Как поживаешь?

— Привет, Таня! Замечательно выглядишь! Как Пол, детишки?..

Эти традиционные американские приветствия напоминали Татьяне длинные письма из русской деревни с обязательным перечислением приветов от всех дядек, теток, родственников, соседей. Поэтому она с удовольствием включалась в этот ритуал.

— Джек, может, зайдешь, выпьешь кофе? Американский «анкл Стив» занял своими мощными руками полстола.

— Таня, чему ты улыбаешься?

— Вспомнила русскую книжку для детей про очень высокого полицейского. Ему в кино сидящие сзади люди говорили: сядьте на пол, потому что вам это все равно. Совсем про тебя, Джек!

Джек добродушно рассмеялся.

— Наверное, очень веселая книжка! Может быть, она есть в английском переводе? Ты мне как-нибудь напиши автора и название... А я в детстве любил книги про индейцев. Знаешь, апачи, сиу, ирокезы?

— Еще бы! Я сама зачитывалась Купером, Майн Ридом, а фильмы с Гойко Митичем... Да у вас такого и не слышали! Был такой югославский киноактер, очень здорово играл индейцев. Популярнее был в Советском Союзе, чем Сталлоне со Шварценеггером.

— Нет, не слышал такого. — Джек допил вторую чашку. — Спасибо! Замечательный у тебя кофе... Значит, Энн пошла в тебя.

— Да, изучает индейские обряды, обычаи. Я даже ей немного завидую...

— А где она сейчас?

— Нюта как раз поехала с этнографической экспедицией в индейскую резервацию... А что случилось, Джек? Говори...

Огромная фигура Джека не могла спрятать смущение.

— Видишь ли, Таня... Несколько недель назад Энн действительно была в индейской резервации, но потом совершенно внезапно, не предупредив руководителя экспедиции, исчезла. Причем скрылась она с музыкантом-негром из местного казино...

— Джек, ты сказал, скрылась?

— Внезапно уехала... Дело в том, Таня, что ее спутник...

Дальше Таня не поняла:

— Извини, куда прыгнул?

— Таня, «jumped bail» — значит, был выпущен под залог и сбежал. В компании Энн.

— Нет! Этого не может быть!

Вот и беда! Она чувствовала, что непременно что-нибудь случится... Нет, это Павел что-то чувствовал, а от него передалось ей.

— Таня, успокойся... У полиции нет оснований ни в чем подозревать Энн. Но мне необходимо с ней переговорить. Для ее же блага. Поэтому у меня к тебе просьба, если Энн появится, позвони, пожалуйста. Мой теле фон у тебя есть. И не стоит беспокоиться. Еще раз говорю, у полиции нет оснований для подозрения твоей дочки, но для ее же блага...

В детском саду происходили необычные события во время ланча. Старшая группа единогласно захотела каши. Обслуживающий персонал детского сада такого случая припомнить не мог. Даже толстая чернокожая кухарка миссис Полли оставила свои кастрюли и сковородки, чтобы посмотреть на это чудо.

Все дети внимательно смотрели на Алекса Розена. Тот немного пожужжал, вытянув губы. Потом зачерпнул ложку каши и отправил ее в рот. Тут же одиннадцать ртов зажужжали точно также и заработали ложками в едином ритме. Пауза. Солист Алекс Розен теперь загудел и зачерпнул еще одну ложку каши. Теперь загудел хор, и ложки заскрипели по тарелкам в унисон.

Молоденькая воспитательница Джуди увидела у всех детей на тарелках одинаковые кресты, прочерченные в каше. Что это такое? Неужели, двадцать пятый кадр?! Или какая-то тайная секта воздействует на подсознание детей? А если это... это само... божественное чудо? Им рассказывали на курсах по детской психологии, что одной девочке в Португалии явилась... Надо срочно рассказать обо всем миссис Гаррисон...

Но миссис Гаррисон уже вызвали в младшую группу. Там не было всеобщей каши, но зато игрушечный бульдозер прошелся по всем тарелкам малышей, прокладывая трассу в съедобном грунте. Дорожки получились очень аккуратные, хуже было со скатертью, на которой отпечатались томатные следы гусениц бульдозера. Маленькие дорожные рабочие тоже были с ног до головы в соусе и картофельном пюре. Самым чумазым был Митти Розен...

Павел чувствовал приближение беды, но совсем не с той стороны... Сначала он не придал этому большого значения. Рынок есть рынок! И от временных неудач никто не застрахован. Не все же «Информеду» было поступательно шествовать к вершинам капиталистической экономики. Их успехи подстегнули конкурентов, они выбросили на рынок похожий продукт по более низкой цене. Все нормально. Надо работать дальше, «творить, выдумывать, пробовать»! А маленькая тучка — это еще не гроза. Но появилась еще одна, потом еще... Смежники уверявшие до самого последнего дня, что собираются продолжить взаимовыгодные партнерские отношения, высылавшие бодрые протоколы о намерениях по факсу, неожиданно отказались продлевать контракт. Возникли какие-то необъяснимые недоразумения с банковскими счетами. Курс акций «Ин-формеда» стал неуклонно ползти вниз... Тучи заволокли полнеба. Гроза готова была разразиться в любое мгновение.

Ему бы лучше заниматься чисто научной проблемой углеродной сверхпроводимости, закрыв на остальное глаза! Разве не мечталось ему когда-то без мелочной опеки, без партийного руководства, без ограничен ной сметы заниматься любимым делом, причем видеть результаты применения его идей не только в производстве, но и в прибыли фирмы? Что ему еще было надо? Но обжегшись когда-то на голубых алмазах, Павел «дул» теперь на все углероды. Ему казалось, что кто-то невидимый и могущественный играет «Информедом», как детским корабликом, намеренно разоряя его...

Все это Павел сказал вице-президенту фирмы Крису Вилаи.

— Послушай, Пол. Ведь это элементарная диалектика. — Крис откинулся в кресле, выпуская изо рта аккуратные колечки сигаретного дыма. — Со всеми ее противоречиями, отрицаниями, скачками, рывками. Это условия любого движения. Поверь, мне не меньше твоего хочется бесконечного процветания «Информеда», но надо быть реалистом. Это бизнес в условиях свободной рыночной экономики.

— Когда-то мне приходилось заниматься этой самой диалектикой в самой ее извращенной форме. И угробить на нее не меньше времени, чем на минералогию. Потому я тебе и говорю, что с «Информедом» происходит совсем не стихийный, а вполне управляемый процесс. Разве ты этого не чувствуешь?

— Я очень ценю тебя, как одного из лучших специалистов в своей области. Но не станешь же ты утверждать, что лучше меня разбираешься в коммерческих вопросах? — Крис сделал дружескую улыбку по всем правилам мимической техники. — А потому, поверь моему опыту — все очень скоро придет в норму, и цепь этих случайностей... именно, случайностей... прервется. Пока не вижу повода для беспокойства... Да! У меня к тебе просьба. Не стоит высказывать свои предположения отцу. Ты же знаешь импульсивную натуру старика? Примчится, устроит скандал... Договорились? Ну, и хорошо! А если у тебя еще появятся какие-нибудь подозрения, навязчивые идеи, сразу приходи ко мне. Я буду твоим личным психоаналитиком... Шучу, Пол! Шучу...

Я буду твоим личным психоаналитиком... Я буду твоим личным цензором... Что потом стало с поэтом? Что станет с ним самим? Куда он денется, если разорится «Информед»? Дело было, конечно, не в нем. За себя бы он не волновался, но теперь их пятеро. Теперь у него семья...

Этот день для Павла начался с ночи. Не с времени суток, а с ощущения, что их только двое на всей земле — он и она. Как будто это была их с Татьяной последняя ночь перед долгой разлукой, перед какой-то неведомой войной. А потом было такое же замечательное утро с малышами, попытавшимися бойкотировать кашу на завтрак...

Когда Павел выходил из машины у делового центра, в котором находился офис «Информеда», он обратил внимание на парковавшийся новенький «Мерседес», что называется, с иголочки. И уже пропуская в дверях какую-то полную даму, Павел обернулся. Из «Мерседеса» выходил Кристиан Вилаи. Он вошел в офис сразу за Павлом и вместо приветствия пригласил всех акционеров к себе в кабинет.

За вытянутым вдоль окна столом сидели основные действующие лица акционерного общества «Информед»: Аланна Кайф, Алекс Кайф и Павел Розен. Во главе стола за легкой дымовой завесой, с сигаретой в левой руке — вице-президент Кристиан Вилаи. Не было только профессора Джорджа Вилаи.

— Прежде чем я сделаю важное сообщение, — начал Крис, — хочу проинформировать вас, что мой отец, профессор Вилаи, вчера вечером с подозрением на инфаркт был помещен в больницу.

— Как же так, Крис? — у Аланны задрожал голос. — Что же ты не позвонил? Как же так? Алекс, немедленно едем к профессору в клинику...

— Подожди, Аланна, — голос Криса был удивительно спокоен. — Я сам об этом узнал только полчаса назад. Но прежде, чем вы поедете в больницу, прошу выслушать меня. Вы взрослые люди, и я не буду тратить лишних слов, чтобы подготовить вас к другой неприятной новости. Скажу только, все в руках господних! Так вот. «Информед» не способен платить по своим финансовым обязательствам. Короче говоря, мы банкроты. Вы прекрасно знаете те условия, в которых в последнее время оказалось наше акционерное общество. «Информед» способен был выдержать любое из этих роковых обстоятельств, но в отдельности. Противостоять же им всем одновременно мы, к большому моему сожалению, не способны. Экстренные меры, которые я пытался предпринять, оказались запоздалыми. Фирма «Информед» прекращает свое существование... — Крис сделал театральную паузу. — Но жизнь, друзья мои, продолжается. В пятницу всех прошу к нам с Сесиль на прощальный ужин...

Можно, конечно, вскочить и закричать: «Я же говорил! Я же предупреждал! А ты что сказал мне тогда?» Глупо и бессмысленно. Тем более дело не в стечении обстоятельств и не в банкротстве, а в умышленно созданных обстоятельствах и преднамеренном банкротстве. И еще. Странное поведение Криса, неожиданно открывшаяся тяга этого мормона-праведника к табаку, к дорогим коньякам, его новенький «Мерседес» и неожиданный сердечный приступ Вилаи-старшего... Складывалось такое впечатление, будто Крис примерял на себя новую, чужую роль — и при этом ждал банкротства «Информеда», более того, был каким-то образом замешан в нем и прилагал все усилия, чтобы акционеры не забили тревогу. Говорил складно — а глазки-то все бегали, бегали... Ну что ж! Если все, конечно, так, то Криса можно поздравить! А вот сердце старика Джорджа не выдержало такого предательства от собственного сына... Единственное, что оставалось делать в эту минуту Павлу — это мчаться в больницу, к профессору, вслед за Аланной и Алексом...

Но два телефонных звонка изменили его планы. Первый звонок был от Татьяны. Она плакала в трубку, рассказывая о визите шерифа.

— Павлик! Я этого больше всего боялась... Я все ждала, что в ней скажется ее родная мать... А потом я успокоилась. Такая серьезная, умная девочка. Павлик! Ты же помнишь, сколько она читала... И какие это были книжки... правильные, хорошие книжки... А наше окружение для нее ничего не значило! Понимаешь, ровным счетом ничего! Любовь ничего не значила! Только кровь, кровь ее матери... Она рано или поздно должна была пойти по ее стопам. И я ничего не могла сделать! Я не смогла, Павлик! Прости меня! Прости!..

Он, как мог, успокаивал ее, говорил, что еще ничего не известно, и нет никаких поводов к расстройству, тем более к истерике. Но сам чувствовал, что Таня права, и они не смогли изменить судьбу этой девочки, давно уже расписанную теми же силами, что вели по жизни ее родную мать — Татьяну Захаржевскую.

Второй звонок был из больницы. На том конце провода тоже плакала женщина. Аланна Кайф, захлебываясь слезами, сообщила, что десять минут назад умер профессор Джордж Вилаи...

Дверь тихо приоткрылась и в кабинет отца вошли два маленьких человека.

— Смотри, руками ничего не трогай, — строго сказал тот, который был постарше.

— Холосо, — согласился младший.

Они впервые были здесь одни, без отца. Со стеллажей на них смотрели большие, взрослые книги. Компьютер не светился и не гудел, тихо отражая на темном экране двух маленьких человечков. Сердитые старые дядьки разглядывали непрошеных гостей с больших портретов на стене. Но один старик улыбался им с фотографии, уголок которой был перевязан черной ленточкой.

— Это дядя Джордж. Помнишь его? Он подарил мне эсминец «Сент-Луис», а тебе паровоз с вагонами.

— Да. С вагонами... Конесно, помню... С вагонами...

На письменном столе лежал огромный раскрытый том. Малыши залезли на кресло, потом легли животами на стол. И заглянули в книгу.

— Алеса, гляди! — воскликнул младший, — они... висят!

— Это сталактиты, — пояснил Алеша.

— Стол-локти-ты, — повторил Митя и, что-то вспомнив, убрал локти со стола. — А посему они висят? Алеша вздохнул по-взрослому:

— Вот и ты стал почемучкой, Митя... Ну, хорошо. Слушай. Мне папа рассказывал. Подземная вода растворяет известняк и капает через потолок пещеры. Потом застывает и получаются такие... Сталактиты. А бывают еще... Растут снизу вверх. Но ты еще маленький. Не поймешь.

— Я не маленький. Мама сказала, сто в детском саду воспитательниса сказала, сто я — главный затинсик!

— Подумаешь, меня тоже сегодня назвали зачинщиком.

— А посему?

— Потому что я дорогу зачинил.

— И я тозе.

— А вообще-то, Митя, это папа — главный зачинщик, ведь это он так здорово придумал играть.

— Алеса, — Митя вдруг надул губы и засопел. — А когда мама с папой вернутся?

— Когда-когда? Не вздумай тут у меня ныть! Обещал меня слушаться? Обещал... Проводят дядю Джорджа и приедут.

— А куда дядя Джордж уезжает?..

Как русской женщине идет траур... Что это он?! Это просто Тане очень идет черный цвет. Как она сегодня бледна и строга! Аланна прячет свое лицо у Алекса на плече. Алекс растерян, не знает куда деть руки, как стоять, и вообще, как себя вести. Лицо Сесиль распухло и стало совсем некрасивым. Крис, в черном костюме и темных очках, поддерживает жену, задумчив и, хотя стоит среди других пришедших на кладбище проводить его отца в последний путь, кажется одиноким.

Восковое лицо Джорджа спокойно и сосредоточенно, как будто он решает очень важную для него задачу и продвинулся в ее решении гораздо дальше всех этих столпившихся вокруг него людей. Джордж был единственным человеком, с которым он мог говорить о своих заветных идеях, который понимал его с полуслова, который был ему и учителем, и другом. Рядом с ним у Павла появлялось удивительное чувство работы над всеобщим необходимым делом. Чувство подвижника и первопроходца. И это где? В Соединенных Штатах! В стране золотого тельца? В стране, где что-то значат только деньги? Какое было чудесное везение встретить такого человека в Америке! А теперь так внезапно его потерять! Спи, старина Джордж! Пусть земля будет тебе пухом!

А Татьяне казалось, что вместе с Джорджем она хоронит и какой-то период своей жизни, период тихого семейного счастья, с общими семейными завтраками и ужинами, с детскими праздниками, пикниками, веселыми шалостями больших и маленьких людей, с их ночами... Она, словно открыла ворота всем бедам, которые собрались перед ее домом: «Пришло ваше время. Заходите!»

Через неделю в доме супругов Розен раздался телефонный звонок:

— Привет, Пол. Это Крис. Не узнаешь старых друзей? Ты там еще не совсем опустился? Я тебе говорил, что все будет в порядке? Так вот, как ты насчет тихоокеанского побережья, штата Калифорния, и маленького заштатного городишки Сан-Франциско? Если не против, то у меня есть для тебя рекомендательное письмо. Куда бы ты думал? Сядь, а то упадешь... В «Блю Спирит»! Подробности при встрече... Впереди у тебя дальняя дорога и не казенный, а собственный дом!..

А через полчаса на голосовую почту пришло сообщение от Нюты.

«Привет! У меня все в порядке, путешествую по Европе, не волнуйтесь. Целую и люблю!»

Но координат для обратной связи так, мерзавка, и не оставила.