— О, да! Там, куда я отправляюсь, теплые вещи не понадобятся! — Берч позволил себе каламбур.

Захаржевская замолчала, не зная, что предпринять. Милейший господин Берч оказался главой заговора, и ему нужен этот мальчик из России, сын Надежды. Вот теперь ей стало по-настоящему страшно. Она поняла, почему глава ФБР проявлял столь повышенный интерес к ней. Его интересовали не только дела иллюминатов. Она с ужасом подумала о том, какой властью наделила этого человека. Она предприняла последнюю попытку.

— Послушайте, мистер Берч! — Татьяна пристально посмотрела ему в глаза. — Послушайте меня внимательно…

Берч хладнокровно выдержал ее взгляд.

— Не пытайтесь! — предупредил он. — Вам не удастся подчинить меня своей воле, как беднягу Лоусона. Силенок маловато!

Она и сама это почувствовала.

— Этот замок во Франции… — спросила она. — Вы ведь не случайно его присоветовали?

— Да, — согласился Берч. — Разве это не логично — убить, как говорят в России, двух зайцев одним выстрелом? Это место обладает особой притягательностью, у него есть собственная память. Как в пещерах Трех братьев. Вы были там когда-нибудь, миссис Баррен? Самое известное изображение Рогатого бога… Палеолит. Вы думаете, что сможете справиться с такой древней могущественной силой?

— А вы? — усмешки не получилось, ей было страшно.

— У нас старая договоренность с той стороной, миссис Баррен, и когда я получу дитя, то смогу избавить вас от всех уз, наложенных на вас неразумной матерью. И вы будете свободны, как птичка, обещаю!

— О, господин Берч, вы только что готовы были выступить в роли Иисуса, но вы не Иисус, вы змей-искуситель! Неужели вы думаете, я отдам вам мальчика? Даже если бы я обладала какой-нибудь властью над ним, я не сделала бы этого.

— Я прошу только посодействовать, — сказал Берч. — С вашей помощью мне будет гораздо проще…

— Нет, господин Берч, и… — она встала. — Я надеюсь, вы понимаете сами, что ваше присутствие здесь более нежелательно. Будет лучше, если вы немедленно покинете Занаду. В случае, если вы не прекратите свои нелепые посягательства на жизнь моих гостей, я буду вынуждена принять адекватные меры! Мне следовало не пускать вас на порог…

Берч оставался джентльменом.

— Я уже сказал вам, что помешать мне вы уже не сможете. Боюсь, миссис Баррен, у вас слишком мало времени. Совсем мало…

Захаржевская посмотрела в его глаза и бросилась к дверям. Однако за ними ее ждал не привычный коридор. Она оказалась в вязкой мгле, обернулась испуганно. В темноте светился проем двери. Хэмфри Ли Берч стоял посреди комнаты, провожая ее взглядом. Все они здесь заодно, поняла она. Дверь закрылась, оставив ее в темноте. «Боже мой, как страшно!» — подумала Татьяна.

— Открылась бездна звезд полна, звездам нет счета, бездне дна… — повторила она вместо молитвы.

Но звезд не было. А все настоящие молитвы выскользнули из памяти. В этой тьме, живой, пронизанной неясными шепотами, не было места для молитв.

В этой темноте все могло быть реальным, любые страхи. Где-то раздался глухой и зловещий лай. Словно лаял Цербер, сорвавшийся с цепи. Позвать на помощь — глупо, но вдруг поможет, и морок рассеется?

— Не бойтесь! — мягко сказал кто-то и взял ее за руку.

Вспыхнул свет. Вадим Ахметович продолжал сжимать ее руку.

— Перепугались, милая! — констатировал он очевидный факт. — Пожалуй, стоит взглянуть напоследок на ваших милых гостей. Просто удивительно, какую дивную коллекцию проходимцев вам удалось здесь собрать. Я не говорю о милейшем Берче, он просто заблудившийся во мраке оккультизма бедняга, но посмотрите на профессора, который всем сердцем вас ненавидит, да и всех прочих, включая самого себя, тоже. А вот и Дубойс, потерявший голову из-за этой маленькой птичницы-потаскушки…

Они пересекли гостиную, люди в ней, казалось, не обращают никакого внимания на странную пару.

— Нил! — позвала Татьяна, но он не откликнулся, а продолжал слушать Павла Розена, вещавшего что-то о своем проекте с импактитами.

— Ох, уж эти мужчины! — произнес бабьим голоском Вадим Ахметович. — Ничего не слышат со своими делами. Идемте, они вам не помогут, а старушку вашу я сегодня уложил в постель. Брр…

«Неужели это все-таки произошло? Именно сейчас? И все было напрасно? Боже мой, я не могу ничего изменить!»

И именно здесь, в Занаду, на острове, на котором не спрятаться, с которого не убежать. А люди, что собрались здесь! Неужели и они будут вынуждены платить за ошибки Татьяны Захаржевской? Это несправедливо, Вадим Ахметович. Неужели в вашей канцелярии так небрежны… А как же презумпция невиновности?

— Глупости! — пренебрежительно повторил Вадим Ахметович. — Знаете, как учили плавать в деревне? Бросали ребенка в воду, так что ему волей-неволей приходилось двигаться, чтобы не потонуть. Всех нас бросают в воду, кто-то идет камнем ко дну, кто-то выплывает…

— Это вы о чем?

— Да так, в голову пришло вдруг! В любом случае, вы — моя!

— А может, вы просто лжете? — спросила Татьяна.

— Лгу? — переспросил демон с таким видом, словно значение этого слова было ему незнакомо.

— Тогда, в самолете, если бы я не нашлась в нужный момент…

— Нет, нет! — запротестовал Вадим Ахметович. — Вы, кажется, правил игры не понимаете и путаетесь в элементарных понятиях. Не сказать что-либо не значит солгать… если бы не этот старый, как вы справедливо выразились, «козел», вы оказались бы у нас еще раньше. Но что вам дала эта отсрочка? Что вы, милая моя, сделали, чтобы заслужить свободу?

Татьяна сжала кулаки.

— Спасла Питера Дубойса, — сказала она не совсем уверенно.

— Хе-хе! — Вадим Ахметович хихикнул и посмотрел на нее с укором. — Человека, который оказался там потому, что сунул нос в ваши делишки! Тоже мне благодетельница! И потом, поразвлекшись с ним, сплавили в какую-то дыру. Вы полагаете, это пошло ему на пользу, как и встреча с его бывшей любовью?

— Он казался счастливым! — заметила в ответ Захаржевская.

— Счастье, что оно? Словно птица, упустишь и не поймаешь, — пропел Вадим Ахметович. — Дубойс свое счастье упустил, как и вы. Время, милая Татьяна, на все случаи и время, а человек своего времени не знает. Ваше время, как и время Питера, прошло, наступает мое…

— Я нужна своему ребенку, нужна Нилу, нужна своему мужу!

— Ах, это не оправдание, — сказал Вадим Ахметович. — Все мы кому-нибудь нужны! Даже я, в своей земной ипостаси… Впрочем, не будем о грустном. Кстати, скажите, почему вы так боитесь перехода? Неужели вы полагаете, что мы будем поджаривать вас на сковородке? Или пытать раскаленными клещами… Нет, это прерогатива христианских палачей…

— Вы лишены души, это хуже всяких клещей!

— О, какая патетика! А я полагал, что у вас есть вкус. И кто же вам сказал, что у меня нет души? Она при мне, лежит в шкатулочке, вот здесь…

Он изящным жестом вытащил из-за пазухи шкатулку и поднес к уху, прислушиваясь.

— Скребется! — сказал он довольно. — Жива, стало быть! Хотите послушать? Знаете, в средние века особо галантные кавалеры хранили в специальных шкатулках блох, взятых из постелей возлюбленных. Сперва в меня она вопьется, потом в тебя она вопьется, в блохе наша кровь воедино сольется. Я могу поместить вашу душу рядом с собой, дабы им не было одиноко…

— Давайте без пошлостей! — предложила Татьяна. — И не думайте, что я сдамся так легко! Вы меня не обманете — на мне сходятся нити, и этот день лишнее тому подтверждение. Все эти люди, собравшиеся здесь сегодня, жизнь их связана с моей тесно-тесно…

— А вы уверены, что этот день все еще длится? Помните старую сказку о том, как дали друзья завет, что когда один из них женится, второй на свадьбу непременно пожалует. Один умирает, а второй как раз жениться надумал. И вот едет свадебный поезд мимо кладбища. Жених его останавливает и идет на могилу к другу, а тот его поджидает. Выпей, говорит, чарочку. Он пьет, пьет вторую и третью, и возвращается к поезду. А того и нет. Идет к людям, а те говорят, что был такой случай триста лет назад. Пошел жених на кладбище и не вернулся!

Всю эту жуткую историю он поведал тихим замогильным голосом, почти доверительно прижимаясь к ее плечу.

— Что вы хотите этим сказать?

Сердце оборвалось — сумел все-таки лишить ее уверенности.

Ведь может, в самом деле, хитрый черт.

— Могу, могу! — подтвердил Вадим Ахметович. — Здесь, в преисподней, время странно себя ведет. Знаете, был такой наш, советский, хит. Что-то времечко летит, что-то времечко бежит. Ая-яй, ая-яй, ну-ка ты ему поддай! Тут оно у нас тоже часто летит, словно безумное, а бывает, течет медленно, так что и чашки чая до вечера не дождешься. Вы к мертвецам заглянули в гости, как тот бедолага, так что не удивляйтесь ничему. Вадим Ахметович поскучнел.

— Оставим бесполезную дискуссию. Кстати, о нитях — раз уж мы на греческом острове… Помните, старушки Мойры ткут нити человеческих судеб? Нить рвется и жизнь прекращается. Жизнь тела, разумеется. Ваша нить вот-вот оборвется…

Появился некто, темноволосый и темноглазый, ростом повыше Вадима Ахметовича, но подобострастно согнувшийся перед ним с подносом.

— Вы позволите тост? — спросил демон, протягивая ей чашку.

Чашка была та самая, дрезденского фарфора, с чайной розой на боку. «Странные здесь обычаи», — подумала Захаржевская, заглядывая в чашку. Жидкость в ней по виду и запаху очень напоминала коньяк, но могла оказаться чем угодно.

— Все для вас, милая, видите, какой у нас сервис. Вы наша королева, — промурлыкал елейно Вадим Ахметович. — Мы вам служить будем, а вы, наверное, думали, что вас к остальным — в котел. Упаси нечистый! Вы ведь посвященная. Вам сама жизнь дорогу проложила — к королевской мантии. Она, правда, жжет, проклятая. Огонь, огонь в крови, слышали такое выражение? Ну, так и честь зато велика! Видите, как вам круто повезло, матушка — из одного трона в другой. Что это у вас ручка, дрожит, милая моя? Думаете, я вам яду влил в чашечку? Нет, отравления — это по вашей части. Хотите, первым пригублю, ежели не доверяете!

«Что тебе любой яд?» — подумала Захаржевская.

Издалека донеслось монотонное пение. Нет, поняла она через мгновение — это заклинание. И читал его знакомый будто голос.

Вадим Ахметович встрепенулся, замотал растрепанной головой. «Где у него рога? — подумала Захаржевская. — Втягивает, наверное, ради удобства, в особые полости…» На этот раз Вадим Ахметович никак не отреагировал на ее мысли и никаких объяснений относительно своей анатомии не дал. «Да и какая там анатомия, — подумала она. — Одна видимость. Кожа».

— Это, кажется, меня! — он кивнул ей. — Подождите, милая Татьяна, мы должна решить вопрос, раз уж я здесь сегодня. Какой день, какой день! Вот вам, чтобы не скучно было, маленький дружок. Он и присмотрит за вами, пока я отлучусь!

Это был черный дрозд. Он сидел на спинке стула и смотрел на Захаржевскую глазками-бусинками. Она протянула ему свою чашку. Дрозд отказался, повернув клюв в другую сторону.

— Попалась! — завопил кто-то сверху.

Захаржевской все происходящее казалось тяжелым бредом, она ущипнула себя, чтобы убедиться, что не спит — нет, было больно. Повторять эксперимент не стоило.

Вспомнила заключительную сцену из «Алисы».

«Все вы просто несчастные карты!» — закричала Алиса, и колода карт рассыпалась, словно осенние листья. Нет, крик здесь не поможет.

Она задрала голову, чтобы рассмотреть того, кто вопил, но он скрылся, словно испугавшись.

«Герой», — подумала она.

— Это я кричал! — признался невысокий человек, выглядывая из-за колонны. Колонна была одна и, похоже, специально поставлена, чтобы он за ней мог спрятаться. Захаржевская попыталась обойти ее, но человек был проворнее. Тогда она остановилась и вгляделась в его черты. На лбу человека третьим глазом смотрело пулевое отверстие. Фэрфакс.

Фэрфакс кивнул и протянул ей в ответ магнолию.

— Я бы выглянул, — сказал он, — но, пардон, без штанов…

— Вы неплохо говорите по-русски! — сказала Захаржевская, больше ничего в голову ей не пришло. — Цветок оставьте себе! Вы повторяетесь!

— Брезгуете, значит, матушка! — Фэрфакс негодующе скривился. — Ничего, мы с вами разберемся, разберемся…

«К черту тебя, — подумала Захаржевская, отворачиваясь, — все вы тут только привидения, подделки, мираж». Фэрфакс за ее спиной жалостно пискнул, так что она не могла не обернуться и не полюбопытствовать. Колонна исчезла, разлетевшись на куски папье-маше, это была лишь декорация. Вместе с ее кусками вдали исчезал бесштанный Фэрфакс.

«Ага, слова здесь обладают силой», — отметила она про себя. По крайней мере, некоторые. Правильно, ведь и русский мат — своего рода заклинания, которыми очень удобно гонять нечисть в лесу или расшалившегося домового. Но пока что приложить эту силу было больше не к кому. Вадим Ахметович куда-то запропастился, оставив ее в этом странном месте. Вместо него и Фэрфакса стали собираться тени. Как к Одиссею, спустившемуся в преисподнюю. Но эти тени не просили крови и не стонали жалобно. Они просто кружили в медленном танце, невесомые, похожие на клочья серой кисеи. Малейшее движение воздуха заставляло их вздрагивать, словно они были подвешены на невидимых нитях. «Как марионетки в театре», — подумала она.

Пришел старичок-коллекционер с презрительной миной на лице, с ворохом чистых холстов и каких-то жестянок.

Захаржевская дунула, и он улетел с жалобным визгом в темноту.

— К черту вас, к черту! — твердила она словно заклинание.

Жаль, настоящих заклинаний не знала.

— К черту!

А вот и он. Спешит, радостно потирая руки, словно только что обделал какое-то небывало удачное дельце.

— Да, да, легок на помине! Ну-с, дражайшая Татьяна Алексеевна! Забыли уже, поди, как вас по батюшке величать… Все «миссис Дарлинг», «леди Морвен», «миссис Баррен». Оторвались от корней! Ну, не будем о грустном.

— Последнее желание! — гортанно завопил черный дрозд.

— Что-то вы все усложняете, милейший! — буркнул Вадим Ахметович.

— Мой отец, — сказала она. — Покажите мне его!

Демон нахмурился.

— Ну что за фантазия? Где я вам его сейчас отыщу? Он ведь, знаете, — по морям, по волнам! Нынче здесь, завтра там!

— Бог ты мой! — качал головой Ларин. — Рай на земле. Греция — колыбель человечества! Царство мира и покоя!

— Ну, Греция редко наслаждалась миром и покоем! — заметил Баренцев. — И сейчас это далеко не самый безопасный уголок на свете.

— Только не говори, будто вы живете, как на вулкане!

— Попал в точку! — Нил поднял палец. — Если бы ты, друг мой, в Питере следил за новостями, то знал бы, что Средиземноморье — район повышенной сейсмической активности. Этна периодически напоминает о себе, потом есть вулкан на острове Стромболи, не так давно оттуда эвакуировали всех жителей, потому что угроза была слишком велика. Собственно говоря, и Танафос — остров вулканического происхождения. А это в свою очередь означает, что мой предок сильно рисковал, обосновавшись на нем. Вы знаете, возле Сицилии есть маленький островок, который периодически появляется после очередного извержения Этны. В последний раз это случилось в начале девятнадцатого века и привело к курьезному спору между державами. Спорили полгода, пока он снова не погрузился под воду. Кстати, недавно его появление опять ожидалось в связи с новым извержением Этны. Так итальянцы ныряли в море, чтобы поставить на остров свой флаг!

— Застолбили?

— Именно!

— Ну, нам-то это, кажется, не грозит? — спросил Никита, глядя себе под ноги.

— Господи, Никита! — вздохнула Таня Ларина. — Ты же сам рассказывал, как посматривал ребенком на потолок, когда прочитал «Терем-Теремок»! Боялся, бедный, что медведь тебя раздавит. Но сейчас все в порядке, под воду не уйдем в разгар праздника!

— Это хорошо, — сказал он серьезно. — Плаваю я из рук вон плохо!

— На самом деле, — Делох, внимательно прислушавшийся к разговору, посчитал нужным добавить комментарий, — учитывая глобальное потепление, за которое нам следует благодарить современную цивилизацию с ее технологиями, а также тех, кто способствует ее развитию, — тут он поклонился Баренцеву, — следующему поколению придется действительно учиться плавать. За последние тридцать лет арктический ледяной покров уменьшился наполовину. К конце двадцать первого века в Северном Ледовитом океане уже не будет льда. Потом растает лед в Антарктиде и Гренландии. И города начнут скрываться под водой. Лондон, Рим, Париж, Мадрид… И Санкт-Петербург, между прочим. Голландия и Израиль полностью будут затоплены. Амазонка смоет Рио-де-Жанейро, Багамы исчезнут с лица земли, Крым превратится в остров. В России вечная мерзлота превратится в болото уже лет через двадцать, и все, что там построено, провалится в тартарары. Ваши буровые и нефтепроводы будут разрушены, зимние дороги исчезнут — это все произойдет еще при вашей жизни, а не через столетие.

— Ох, профессор, неужели все так мрачно! — покачал головой Баренцев. — Прогнозы ученых всегда излишне пессимистичны.

— Посмотрим, господин Баренцев, — с достоинством сказал Делох.

— Вообще-то, потепление в самом деле заметно! — сказал серьезно Никита. — Вспомните блокаду Ленинграда — машины шли по Ладожскому озеру уже в ноябре — толщина льда позволяла. Сейчас это было бы просто нереально.

Делох кивнул.

— Очень скоро климат переменится настолько, что описание природы прошлых веков будут выглядеть фантастикой.

— Вы полагаете, что мы имеем к этому какое-то отношение? — спросил Нил.

— Ах, господин Баренцев, — покачал головой профессор, — это ведь из-за промышленных технологий, над которыми вы трудитесь. Америка не желает ограничивать себя ни в чем, даже если речь идет об экологии всей планеты. Американцы безумно заботятся о своем здоровье, но при этом поддерживают правительство, которое делает все, чтобы сократить жизнь не только собственному народу, но и всем остальным. Впрочем, мы с вами ведь знаем, что дело не в правительствах, а в тех, кто за ними стоит…

— О чем собственно речь? — поинтересовался беспечно Ларин. — Новый мировой заговор?

— Что-то вроде этого! — ответил Баренцев.

Поведение Делоха ему нравилось все меньше. Профессор явно стремился спровоцировать его, непонятно, с какой целью. Нил искренне жалел о том, что Георг оказался причастен к секретам иллюминатов. Какие идеи роились в башке экзальтированного профессора, трудно было сказать. А если Дубойс к нему присоединился, затаив обиду из-за Татьяны? Союз двух пламенных сердец. Галантерейщик и кардинал — это сила! Сам того не зная, Баренцев подошел совсем близко к сути проблемы, но сейчас было не время и не место заниматься выяснением отношений. Он все же попытался выведать что-нибудь у Клэр Дубойс-Безансон — в конце концов, девушка была кровно заинтересована в его помощи. Однако добиться от Клэр каких-либо сведений относительно Делоха и Питера оказалось невозможно.

— Да, — признала она, — Георг очень докучает своей болтовней. В последнее время он стал просто невыносим. Вероятно, это следствие холостой жизни. Я очень рада, что вы, мистер Баррен, нашли свое счастье, простите, если я говорю банальности. И я надеюсь, что теперь вы не будете препятствовать нашему с Питером браку. Я говорю о тех маленьких препятствиях, что стоят сейчас перед нами. Вы понимаете…

И она обворожительно улыбнулась. Нил вздохнул. Госпожа Дубойс-Безансон ловко перевела беседу на нужные ей рельсы, не дав ни кусочка информации.

— Думаю, мы сможем решить этот вопрос в ближайшем будущем, — сказал он.

— Это очень напоминает отговорку! — нахмурилась она. — В самом деле, Нил… вы не будете против, если я стану вас так называть? Даже если вы верите, что я совершила убийство, в котором меня обвиняют, разве я не расплатилась за это со своей страной? Я говорю не о пребывании в Ред-Роке — грех жаловаться. Но разве моя работа не искупила все мои возможные и вымышленные грехи?

Нил задумался.

— Возможно, вы правы, — сказал он. — Я займусь вашим делом сразу после свадьбы. Но и я прошу вас, Клэр, со своей стороны — не напоминайте Павлу Розену о том, что было между вами!

Клэр насмешливо изогнула бровь.

— Вы, надо полагать, тщательно изучили видеозаписи!..

— Записи уничтожены по моему распоряжению, — сказал Нил. — И я надеюсь, что у вас хватит благоразумия забыть обо всем. Это ведь в ваших интересах, не так ли?

Клэр согласно кивнула.

— Более того, — сказала она, — я вообще не понимаю, зачем вы меня об этом предупреждаете — разве я хотя бы раз вела себя некорректно с момента прибытия? Знаете, Нил, вы бы лучше присматривали за нашим милым профессором… Я понимаю, он ваш друг, но мое мнение — у него шариков не хватает! Извините за откровенность!

Сделав это невинное замечание, Клэр сняла с себя вину за возможные последствия. Пока формально она считалась заключенной, портить отношения с Нилом было ей ни к чему. И Клэр очень надеялась, что праздник на Танафосе закончится без эксцессов. «Да и что может Делох? — думала она. Он ведь не совсем свихнулся, в конце концов. Ну, бросится на гостей с ножичком, так скрутят — вон сколько здесь мужчин». Питер должен понимать, что в их интересах не поощрять безумства господина Делоха. А как бы хорошо было, если бы Георга вообще не было!

— А, Даниил! — Берч остановил мальчика, который шел по коридору, сжимая в руке какую-то бумажку. — Чем вы заняты, молодой человек?

Он протянул руку, и Данила, не видя причин для отказа, протянул ему бумагу, на которой были нарисованы часы.

— Шарада! — сказал Берч. — Это интересно. В наше время эта старая игра почти забыта…

— Это не просто шарада! — сказал Данила.

— Да, — Берч посмотрел на листок. — Я уже понял! Это план. Что-то вроде спортивного ориентирования, только при этом требуется еще разгадать загадку… Ну, эта очень простая! Часы служат компасом, так. Цифры на часах заменены буквами…

Продолжал он глядя, однако, не на записи Нил-Нила, а в глаза Данилы.

— Ты любишь загадки? Тайны, секреты?

Данила кивнул.

— Прекрасно! — Берч вернул ему листок. — Некоторые считают, что любопытство — женская черта. Какая глупость, правда? Любопытство присуще любому развитому уму, независимо от пола. Любопытство двигает человечество по пути эволюции. Правда, не всем удается далеко продвинуться, так что мы их слушать не станем, верно?

Данила не мог понять всего, что говорит Берч, и думал сейчас о том, что Нил-Нил ждет его в комнате. Загадка решалась довольно легко.

Берч наклонился к нему, вглядываясь в лицо.

— Есть одна вещь, которую ты должен увидеть. Непременно! Но у нас мало времени… Пойдем, обещаю, ты не пожалеешь!

Данила пожал плечами. Не доверять господину Берчу у него не было никакого основания. Он не понимал большой части из того, что говорил Берч — его английский был не настолько хорош. Но он улавливал его состояние и чувствовал, что Берч не хочет причинить ему вреда. Напротив, этот человек просто излучал доброжелательство. И еще Данила чувствовал, что у Берча есть тайна, которой он хочет поделиться с ним. Это заинтриговало его настолько, что Берчу не потребовалось прилагать больше никаких усилий.

Берч посмотрел ему в глаза и кивнул.

— Идем!

— Я должен сказать маме!

— Не беспокойся, это ненадолго. Мы только поднимемся на башню и почти сразу вернемся. Идем…

Он двинулся по коридору. Данила без колебаний последовал за ним.

Лестница уходила вверх. Обычно это место не выглядело ни страшным, ни даже мрачным. Но сейчас, из-за назревавшей грозы, здесь было особенно тихо и темно. Окна башни почти не давали света — узкие и украшенные витражами. Берч выбрал это место еще в прошлый визит. Поместье было выстроено в эклектичном стиле, оба его крыла венчали готические башни, выполнявшие скорее декоративные функции. Правда, с них открывался замечательный вид, но с годами Макс Рабе все реже поднимался наверх, а Нил-Нил — только в сопровождении кого-либо из слуг. Ради его собственной безопасности. Это были самые уединенные места в поместье, неудивительно, что Хэмфри Ли Берч присмотрел одну из башен, северную, для собственных целей. Север — сторона тьмы, а господин Берч был очень внимателен к деталям.

Он щелкнул выключателем, в башне вспыхнули светильники. Каменная винтовая лестница выглядела таинственно.

— Видишь, все замечательно! — он улыбнулся ободряюще Даниле и стал подниматься, не оглядываясь.

Он знал, что мальчик идет за ним.

На мгновение он задержался у окна, чтобы взглянуть на океан. Он чувствовал его ритм, его силу. Где-то совсем рядом, дыша в том же ритме, ждал другой океан. Там, где он станет всесильным, отвергнув человеческое естество вместе с физической оболочкой. Но чтобы проследовать до конца, ему нужен был этот мальчик. Тот, кто осветит долгий путь к престолу Тьмы, тот, кому хватит силы разогнать тени на их пути…

— Будет интересно! — пообещал он, не чувствуя за собой никакой вины.

Там, в темноте, переступив невидимый порог, они должны оставить все воспоминания. Непентес, напиток забвения, воды Леты… И не останется ничего, о чем стоило бы жалеть.

— Ты поймешь все сам! — пробормотал Берч. — Сейчас, сейчас…

С юношеской резвостью он взбежал по ступенькам.

Мальчик спешил, перескакивая зараз несколько ступенек. Если бы он мог читать мысли, то мысли господина Берча повергли бы его в шок. Он увидел бы вечную тьму и океаны Огня. Туда, туда стремился Берч, там они останутся вдвоем перед Вечностью. Раз ступив во тьму, они уже не будут прежними.

Данила удивленно взглянул на Берча. Он совершенно запутался и не мог понять, что происходит. Внезапно улыбка исчезла с лица Берча, он отвернулся и взглянул в окно. Голос его снова приобрел сухие нотки.

Берч закрыл ненадолго глаза и глубоко вздохнул. Ему предстояла последняя, самая сложная часть…

— Мы останемся ненадолго здесь, в темноте! — прошептал он доверительно. — Если ты не против? Конечно, ты не против. Будет очень интересно. Только ты и я. И она…

— Кто? — спросил Данила.

— О, у нее нет имени, нет названия, и мне вряд ли удастся объяснить тебе, что нам предстоит сейчас увидеть. Это нужно почувствовать, у него нет и не может быть определения…

— Почему тогда вы говорите «она»?

В голосе его не было страха, это понравилось Берчу. Может быть, потому, что сам он ощущал страх. Немного, совсем немного этого почти забытого им чувства жило, оказывается, где-то в глубине души. Неприятное открытие накануне великого перехода. Еще вчера, размышляя о том, что предстоит сделать, он поражался собственному хладнокровию. Впрочем, достаточно было подумать о том, что ждет его в итоге, и страх исчез бесследно.

— Мне нравится думать об этом, как о женщине… Невесте или, может быть, матери, — признался он доверительно. — У вас, у русских, смерть женского рода… ты думал когда-нибудь о смерти и жизни? Дети редко думают о таких вещах, но помню, меня всегда интересовало, что там — после смерти… Тебе не интересно?

— Разве это дано кому-нибудь узнать при жизни? — спросил Данила в ответ.

Берч обернулся на ходу — они поднимались по лестнице, и в глазах его мелькнул огонек.

— А это как постараешься! — ответил он.

Его походка изменилась, стала припрыгивающей, Данила едва поспевал за ним. Мелькнула мысль — что-то не так! Нужно вернуться назад, к свету, к Нил-Нилу, к матери и Никите… Почему он вообще пошел с этим странным человеком? И куда они идут?

Он обернулся, но путь назад казался еще страшнее, чем все, что могло ждать их впереди.

— Я хочу назад! — сказал он прерывающимся голосом. — К остальным!

— Скоро мы все будем вместе! — пообещал Берч. — Очень скоро. Ничего не бойся…

За тысячи миль от Танафоса, в далекой Америке, в поместье Менассе, миловидная баронесса смотрела в окно, подпершись тонкой ручкой, подобно томным героиням галантного века. Здесь уже наступало утро. Ветер шевелил листву. Ветер приносил радостную весть. Она умела распознавать добрые и дурные знаки в его шелесте, звезды и сны говорили о том, что их на этот раз ждет удача. Прошедшая ночь была звездной, Ребекке Менассе-Берч не спалось, она разговаривала со звездами, как с живыми существами, и они отвечали ей. Когда-то все небесные светила считались живыми одушевленными существами, ведь они движутся по небесному своду, а движение значит жизнь. И как может быть неживо то, что дает жизнь другим.

Она чувствовала, что Берч не вернется из своей поездки. Но это не печалило ее — он будет ждать ее на другой стороне, ее супруг, чтобы она заняла место рядом с ним. Когда все закончится, время не будет больше иметь значения.

«Не смертно то, что не живет. Со смертью времени и смерть умрет».

Она слышала его шаги вверх по лестнице и чувствовала руку ребенка, сжимающую его руку. Сам Берч не ощущал ее пристального внимания. Его мысли были сосредоточены на грядущем.

Весь вечер Никита был не в состоянии отвлечься от мыслей об умирающей Анне Давыдовне. Подключиться к разговору никак не мог и, в конце концов, извинившись, поднялся наверх. Занаду казалось пустынным. «Дворец спящей красавицы, не иначе», — подумал Никита. По дороге он посмотрел в окно, к Занаду приближались грозовые облака, и не было в них ни малейшего просвета. Обложили! У природы, впрочем, нет плохой погоды.

— Кажется, дождь собирается! — сказал он себе по-виннипуховски и остановил жестом появившуюся в коридоре служанку. Это была степенная пожилая женщина, напоминавшая ему некрасовских крестьянок. Такая и коня на ходу остановит, и в горящую избу войдет. Только, поди, не найти таких сейчас на Руси, остались только в укромных уголках, вроде этого. Как в заповеднике. Русская, только вот имя забыл. Лиза, Зина. Точно, Агаша.

— Вы не знаете, где Данила?! — спросил он.

— Он пошел с господином Берчем! — служанка закатила глаза с таким видом, словно господин Берч успел порядком ей опостылеть.

— А что господин Берч? — Никиту заинтересовала такая реакция. — Кажется, весьма респектабельный человек.

— Да не знаю, какой там «спектабельный», — сказала Агаша с той наивной откровенностью, которая свойственна простым людям, — только у меня от него мурашки по коже бегают. Недавно зашла в комнату, а он в кресле качается и мурлыкает что-то, а мне вдруг почудилось, будто хозяин вернулся! Это не к добру…