Танино целомудрие, поначалу вынужденное, а потом и полу добровольное, порожденное стыдом и страхом, длилось аж до мая месяца. А в июне она поехала отдыхать в Сухуми не с кем-нибудь, а с тем самым администратором ресторана, который принимал ее на работу. Никодим Леопольдович гостил в доме своего абхазского коллеги и еще в самолете предупредил Таню, что семья, в которую они едут, отличается строгостью и патриархальностью нравов, а потому пусть она не удивляется, что он представит ее своей женой и будет звать Мариной. Особой патриархальности в этой семье, каждый мужчина которой - от тестя хозяина дома до его внучатого племянника - безуспешно к ней клеился, она не ощутила. Мариной же она пробыла до того дня, когда, как снег на голову, свалилась настоящая Марина и устроила дикий скандал с битьем мужа и чужой посуды. Таня чудом избежала побоев и в тот же день улетела в Ленинград, уцепив из кассы только что сданный билет за двадцать минут до отлета. Но Марина на этом не успокоилась и продолжила скандалить в Ленинграде. Она явилась к директору ресторана, непосредственному начальнику Никодима Леопольдовича, и потребовала, чтобы он немедленно уволил эту развратницу Ларину. Но директор, стреляный воробей, имевший с Лариной неплохой навар, поступил мудрее и уволил Никодима Леопольдовича. Во избежание. На студию она давно перестала звонить, старым друзьям и знакомым - тоже.
      Таня усиленно прикармливала огромную Светку, а заодно и Пятакова. Они с удовольствием и благодарностью принимали от нее деликатесы, но Таня замечала, как в Светкиных чистых глазах к благодарности примешивается грусть. Таня чувствовала, что вызвана эта грусть ежедневным зрелищем падения былого кумира. "Господи, в кого я превращаюсь?" - думала она, глядя в окно своей комнаты на соседние тусклые крыши.
      "Ночной улет" развалился. Сначала загремел в наркологическую лечебницу басист Костя. Весной плюнул на музыку и подался в какой-то Новый Уренгой на заработки Биг-Бен. На их места в срочном порядке взяли двух "пассажиров" из самодеятельности. Клэптон недолго терпел это безобразие и после крупного разговора с Варламом подстригся, надел галстук и ушел в ансамбль комсомольской песни. Варлам распродал оставшуюся аппаратуру, сдал ключи от бункера прогрессивному председателю кооператива, на вырученные деньги купил себе самую дешевую "ямаху" и найдя Тане нового аккомпаниатора, пожилого лысенького дядю по фамилии Брандис, открыл, на основе себя и своей "ямахи", новое направление в роке, названное им "сиротский панк".
      V
      Московская Танина служба в принципе мало отличалась от работы в Отрадном, только масштабы были совсем другие. Она стала основной "хозяйкой" Шерова. Ее уютная квартира постепенно превратилась в некое подобие салона, где встречались и деловые, и светские знакомцы Шерова; многих он приводил к ней на смотрины. После милых бесед и развлечений с очаровательной хозяйкой гости уходили довольные, а Шеров оставался и выяснял у проницательной Тани ее мнение... Здесь встречались люди, которых немыслимо было бы видеть вместе в какой-либо другой обстановке. Полковник из ОБХСС деловито обсуждал перспективы частных капиталовложений с начснабом "Ростсельмаша". Главный московский раввин Менахем Плоткин пил на брудершафт с кэгэбэшным журналистом Кислюком. Полуопальный режиссер Началовский мило беседовал с начальником зарубежного отдела Главпура генералом философских наук Кошкохватовым, известным общественности по периодическим статьям о низком политико-моральном состоянии армий блока НАТО, а лауреат Ленинской премии драматург Шундров делился творческими планами с очаровательной Шурочкой Колчак-Пепеляевой из парижской газеты "Монд".
      Все это было очень мило, но быстро приелось, и Таня с радостью ухватилась за предложение Шерова отправиться в компании Архимеда и малознакомого ей толстого бодряч-ка по фамилии Сосновский с инспекционной поездкой на некоторые точки его обширного хозяйства. Никакой особой миссии на Таню не возлагалось, но по возвращении Шеров ожидал от нее кое-какого конфиденциального доклада по итогам ревизии. О6 этом знал только Архимед, для всей же местной публики она должна была оставаться скучающей московской барышней из окружения "хозяина".
      Поездка началась с орденоносного колхоза на Кавказе, промышлявшего чаем, специями, но основной доход получавшего с конопляного поля и цеха по производству мешковины... Спустя много лет Тане принесли любопытную русскую книжку. В английском переводе она называлась "The Place of Skull", что примерно означало "лобное место". Имя автора - Чингиз Айтматов - было ей хорошо знакомо, равно как и тематика первой части этого романа, который она нашла многословным и претенциозным. Она еще сильно хохотала над страстями по поводу добычи конопляного зелья: там герои мотались по диким степям, бегали от ментов, срывались с подножек товарняков, попадая под колеса... Господи, зачем, когда все можно вполне законно, тихо-мирно? В ту поездку, пока мужчины сидели в правлении и шуршали бумажками, Таня погуляла по окрестностям, посмотрела... Трактор после работы в поле тряпочкой обтереть, пыль собрать аккуратненько вот тебе готовый "пластилин" высшего качества. А уж с цветочками и вершками матерки и вовсе просто - идет за отход, списывается по акту, а чаще так. С транспортировкой тоже несложно: катит отсюда дурь по всей стране в баночках якобы с аджикой, перцами, томатной пастой. Кому надо, разберутся. В свое время ее немного просветил покойный Якуб, но воочию работу всей машины она увидела только сейчас. В одном из местных бригадиров, носатом, в полувоенном френче, она чуть было не признала легендарного Гамлета Колхозовича, с которым общалась пару раз. Впрочем, вряд ли это был он - тот, скорее всего, рулит у себя в Азербайджане, а здесь Дагестан другие люди, хотя без поллитры не разберешься...
      Понятно, движением такого товара Вадим Ахметович впрямую не занимался слишком стремно, несмотря на фантастические доходы. А вот с умом распорядиться образовавшейся наличкой помогал. В умелых руках Шерова и компании денежки проходили длинный цикл перерождений и возвращались владельцам не только с приличным приростом, но и начисто отмытыми... Будучи вхож практически во все нужные кабинеты, где, между прочим, тоже живые люди сидят и кушать хотят, Вадим Ахметович умело сцеплял экономические интересы самой разной публики, несхожей по сфере деятельности, по местоположению, по уровню, и создавал себе почти неограниченные возможности игры на разнице между налом и безналом, между государственными и реальными ценами, на прочих несуразностях экономики развитого социализма. Недовольных не было. Те же конопляные колхозы процветали и получали ордена, приварок же, полученный Вадимом Ахмето-вичем, был ему одному ведом.
      Потом московская троица посетила еще несколько интересных местечек, в том числе феерический полуостров Таймыр, размером в полторы Франции. Чистейшие реч ки, кишащие идущей на нерест семгой, сосны на пригорках, утопающих в серебристом кустарнике, - и только подойдя совсем близко, поймешь, что все это игрушечное, карликовое, и кусты - не кусты, а полярный мох. А полыхающее северное сияние, аврора бореалис... Таня наблюдала за переливами небес с небывалым сладким томлением в груди. Куда-то рвалась душа. Она отошла шагов на полсотни от спутников, немножко всплакнула, сидя на седом от лишайника валуне, и возвратилась посвежевшая и бодрая.
      А потом был золоторудный комбинат, расположенный на одном из притоков Вилюя. Туда, пересев с ЯК-40 на затерянном в тайге аэродроме, добирались вертолетом. Везли долгожданные предложения по весьма щекотливому вопросу - так называемой "неучтенке". Шеров изыскал для 1 комбината возможность гарантированно реализовать неуч-, i тенные излишки продукции по рыночному курсу, причем -, более чем законно - в смысле, с ведома и одобрения тако-г го лица, чье слово по значимости перевешивало все законы государства Советского. Естественно, что принимали их здесь по высшему разряду.
      Поселок поразил Таню ухоженностью, чистотой и полным отсутствием индустриальности в пейзаже - веселенькие коттеджи в один-два этажа, дорожки, присыпанные красноватым песком, клумбы с георгинами, лиственные аллеи. В отведенной комнате приятно удивил толстый пушистый ковер, штофная зеленая ткань на стенах, большой цветной телевизор, красивая мебель светлого дерева, словно попавшая сюда из богатой усадьбы прошлого века, но при этом совершенноновая. Ванная выложена ярким желтым кафелем, латунные ручки и краны блестят ослепительно. Махровые полотенца, стерильная мочалка, запаянная в целлофан, даже пипифакс. С горячей водой, как поспешила убедиться пропылившаяся в дороге Таня, тоже проблем не было.
      - У вас, Игнат Сергеевич, не комбинат, а прямо дом отдыха какой-то, поделилась она своими впечатлениями с директором, не преминувшим пригласить высоких московских гостей на ужин.
      - Так тут у нас центральная контора, а производство в шести километрах. Там такого великолепия нет, - охотно пояснил седой и широконосый Игнат Сергеевич, подкладывая ей на тарелку кусок прозрачного заливного хариуса. - Вот еще бруснички моченой отведайте, кабаня-тинки, рябчика. Все свое, не покупное, и сметана, и хлеб, и картошечка, даже хрен - и тот с подсобного хозяйства. Только вот бананы - те привозные. И можжевеловку сами гоним, ничем не хуже ихнего хваленого джина. Чистая, как слеза.
      Он разлил ароматную светлую жидкость по хрустальным рюмочкам.
      - Слеза комсомолки, - уточнила Таня, вспомнив современную классику.
      Игнат Сергеевич принял ее литературную ассоциацию за топографическую и отозвался с удивлением:
      - Не, зачем? Комсомольские у нас же и берут.
      Выяснилось, что Комсомолкой называется один из четырех приисков, входящих в хозяйство Игната Сергеевича, а еще есть Хожалый, Шикша и Измаил, последний, правда, практически иссяк и в эксплуатации нерентабелен. Слова про Измаил хозяин почему-то произнес скороговоркой и поспешил сменить тему.
      Смысл недомолвки директора стал Тане ясен через два дня, когда они с Архимедом (Сосновский остался на комбинате разбираться с организационными деталями) отправились осматривать прииски. Ехали врозь, на здоровенных оранжевых "магирусах", изготовленных в Западной Германии специально для сибирских условий. Шофер Тане попался молодой, вихрастый, разговорчивый. В беседе с ним Таня узнала много интересного. Оказывается, золото в этих краях разрабатывается давно и с размахом. Прииски оснащенные, золотишко стране давали по плану и даже с избытком.. Но лет десять назад башковитые местные начальники стакнулись с начальниками московскими и пошла двойная бухгалтерия. Добыча плавно, но устойчиво пошла вниз, а наверх полетели унылые реляции, что залежи катастрофически истощаются. Заинтересованные лица в Москве потихонечку внедряли в начальнические умы идею, что комбинат, мол, на одном только Хожалом и держится, а остальные участки только в убыток работают и пора признать их некондиционными... После соответствующего постановления на комбинат ускоренными темпами потекли живые денежки для расчета с артельщиками, быстренько слетевшимися на лакомую некондицию.;
      Вместе с деньгами стали прирастать и возможности всяких комбинаций. Дальше - больше. Комбинатское начальство, и без того не бедное, окончательно жаба задушила. Уже и старатели из фавора вышли - дескать, много им, рвачам, отдавать приходится. И тогда самый богатый прииск, Измаил называется, вывели из-под артельщиков, вроде бы закрыли окончательно. Колючкой обнесли, охрану выставили, сплошь из уйгур, которые сначала стреляют из берданок своих, а потом только орут: "Стой, кто идет?" Якобы чтобы всякие-разные туда не шастали, в отвалах не копались, законсервированные матценности не разворовывали. Жила-то там глубоко под землей идет, и ман-тулит там в штольнях за харчи и винцо самый пропащий контингент - бичи, бродяги беспаспортные, алкаши, откинувшиеся бездомные зэки... Документами там особо не интересуются, да и зачем? Кто туда попал - тому уж обратно ходу нет, только в земельку-матушку. Кое-кто, правда, в бугры выбивается, в учетчики, в обслугу, а самые волчары - в охрану внутреннюю, своих же шмонать да на работы конвоировать. Спецов на Измаиле, почитай, и нету, механик на движке, и еще начальник, крепко пьющий мужчина из инженеров. Ну, а на крайние случаи имеется на комбинате специальная выездная бригада из людей нетрепливых... Тут шофер закашлялся смущенно, замолчал.
      Последний час шли под фарами и в Шикшу прибыли, когда артельщики уже отужинали. В столовке, чистенькой, со свежими цветами и белыми салфетками на каждом столике, было пусто, только доедали два припозднившихся старателя и хлопотала у бачков повариха. Завидев гостей, она всплеснула пухлыми руками, тут же навалила им полный таз салата с помидорами и по глубокой тарелке плова.
      Пришел председатель, больше, по мнению Тани, похожий на молодого доктора физико-математических наук, за ним потянулись рабочие - все как на подбор ладные мускулистые ребята. Чувствовалось, что они здорово умотались за день, но нашли в себе силы вернуться сюда, чтобы посмотреть на гостей. Главным образом, надо полагать, на Таню. То ли по причине позднего часа, то ли из-за присутствия рабочих о делах не говорили. Появилась гитара. Тане было здесь вольготно и как-то надежно, будто знала этих ребят с детства. Невольно вспомнился Павел. А ведь он из того же теста. И еще подумалось: сложилась бы жизнь по-другому... Стало грустно. Председатель заметил это и, истолковав по-своему, предложил отправиться на боковую. Беседа моментально смолкла, гитару зачехлили...
      В отведенной ей крохотной комнатушке, смежной с председательским кабинетом, Таня спала крепко, без сновидений. Разбудил ее луч солнца, упавший на лицо сквозь окошко, и громкие, возбужденные голоса из соседнего помещения:
      - Спасибо, что предупредил. Двоих в охрану на карьере поставлю, одного - в поселке. Ну, и сам, конечно.
      - Людей дашь?
      - Людей не дам, лишних нет. Оружия тоже не дам - на всю артель один карабин, один револьвер и дробовиков пара-тройка...
      - Этого добра у самих навалом. Транспорт дай.
      - Нет у меня транспорта. Оба "магируса" на рассвете с рудой ушли, "газон" самому нужен.
      - Ну и жмоты вы, артельщики, одно слово, капиталисты. Это ж Ким, убийца, пойми ты! А ну как на прииск выйдет?
      - Выйдет - встретим. Комсомольских я по рации "Редупрежу, а дальше ему не забраться. Смотри - вот здесь река, здесь топь. Верхами не пройдет, там пропасть. Комсомольские пару человек у моста выставят. А вы на своем конце дорогу перекройте. И обязательно у поймы и на зимовье брошенном...
      - Да уж это-то Поручик сообразит, хоть и дурак.
      - Он, что ли, погоней командует?
      - Больше некому.
      - Охо-хо...
      И как раз на сокрушенном вздохе председателя из своей светелки вышла Таня, одетая и причесанная. Председатель кивнул ей, как старой знакомой, а его собеседник - сутулый, морщинистый, в потрепанном офицерском кителе без погон ошалело вытаращил подслеповатые глазки.
      - Что случилось? - спросила Таня.
      - Да вот ЧП у соседей, - пояснил председатель. - Работничек у них в тайгу подался.
      - Уйгура зарезал под утро и ушел, - добавил второй. - А людей не хватает катастрофически. Контингент ведь тоже без охраны не оставишь: все разграбят и разбегутся.
      - Вы с Измаила, - догадалась Таня. В голове ее очередной раз прозвенел знакомый звоночек. Пульс участился, сузились зрачки. "От меня не уйдет", подумала она - или кто-то другой, четкий, безошибочный и беспощадный, кому она добровольно делегировала управление собственной персоной.
      Человек без погон подозрительно посмотрел на нее, а председатель поспешно сказал:
      - Это московского хозяина человек. Она в курсе.
      - А давайте-ка мы с Архимедом поможем, - вызвалась Таня. - А после наши вопросы решать будем. Это ведь не срочно,
      - Все вопросы мы с утра уже решили, и Архимед на комбинат с "магирусами" отбыл. А вас будить пожалел. Я же все равно туда после обеда собирался, вместе бы и поехали. Только теперь уж, видно, не поеду, пока беглого не поймают.
      - Это ж сколько я проспала?
      - Порядочно. Скоро полдень.
      - Дайте мне ствол какой-нибудь, - распорядилась Таня. - Я с ним поеду.
      - Ствол не дам и ехать не советую, - ответил председатель.
      - Я взрослый человек и решения принимаю сама, - отрезала Таня, а беспогонный тут же закивал, как китайский болванчик.
      - Ты, Михал Семеныч, не беспокойся, как накроем голубчика, я твою барышню самолично доставлю, хошь сюда, хошь на комбинат.
      - Я не его барышня, - тем же резким тоном проговорила Таня. - И мне нужно оружие.
      - Будет вам оружие, милая, непременно будет. Поделимся с радостью.
      - А, поступайте как знаете. Председатель пожал плечами и отвернулся.
      Трясясь в "газике" на узкой лесной дорожке, человек в кителе представился, - Петр Денисович Чинский, начальник прииска Измаил - и несколько подробнее обрисовал сложившуюся ситуацию:
      - Этот Ким в апреле к нам прибился. Прямо из лесу, тощий, завшивленный весь, как доходяга последний, но, по всему видать, мужик самостоятельный. Документов при нем никаких, говорит, украли по пьянке - ну да наша публика, почитай, вся такая. Короче, кайло дали, к делу приставили. Работал крепко, остервенело. Ни с кем дружбы не водил, не разговаривал. Так только, буркнет что-то, если кто очень уж досаждает, и посмотрит этак исподлобья. Аж мороз по коже проберет. Но не пил, не буянил. Мы уж думали бригаду ему давать, а тут вон какая история...
      Держась одной рукой за баранку, второй он слазал во внутренний карман кителя, извлек оттуда плоскую фляжку и приложился к ней. За этими манипуляциями не заметил очередной колдобины, лихо на ней подпрыгнул, поперхнулся, закашлялся и наскочил на следующую. "Газик" тряхануло основательно.
      - Дайте-ка я поведу, - предложила Таня.
      - Дороги не знаешь, - приосанившись, ответил Чинский.
      Таня промолчала. Насколько ей было известно, других дорог в радиусе полусотни километров здесь не имелось.
      Дорога резко вильнула вправо, и совсем неожиданно показались ворота. Не ворота, а три мощные горизонтальные доски, концами закрепленные на двух столбах. Пространство между досками было густо пересечено кругами колючей проволоки. Проволока тянулась дальше, по обе стороны дороги.
      Из будки у ворот навстречу "газику" бежал человек и на ходу орал:
      - Здоров, начальник! Артельные подмогу дали?
      - Ни хера не дали! - крикнул Чинский, высунув шись через открытое боковое стекло. - Вот только и привез... охотницу. Из Москвы.
      Бегущий хрипло выматерился и, добежав, прислонился к дверце. Дышал он тяжело, с присвистом, колыхая от вислым животом. Явно не в лучшей форме.
      - Как обстановка, Поручик? - спросил Чинский.
      - Что обстановка-то! - огрызнулся тот. - Шестеро уйгур с бригаденфюрерами тайгу прочесывают, Хикматов в караулке, остальные трое быдло стерегут, я всех распорядился в бараки согнать. Сам вот тут дежурю, вас дожидаюсь.
      - Работяг стеречь и двоих хватит, - рассудил Чинский. - Я тебя подменю, а ты сходи к баракам, возьмешь там кого порасторопней и сюда. По пути к Хикматову забегите, прихватите вон для барышни ствол поизящнее. С вами пойдет.
      Поручик повернулся, открыл рот, желая, видимо, сказать что-то язвительное, но, посмотрев на Таню, только впустую щелкнул хлебалом и отправился выполнять распоряжение начальника.
      - Почему Поручик-то? - спросила Таня. - Из военных, что ли? Вид у него не особенно бравый.
      - Да какой военный? - досадливо махнул рукой Чинский. - В ментовке на курорте отъедался в чине старшего лейтенанта, да поперли его оттуда, а кто-то умный присоветовал на наш комбинат завербоваться, в вохру. Только он и там не удержался, по пьянке главному технологу рыло начистил, вот его ко мне и списали, в помощники по режиму. А по простому говоря, народишко в страхе держать. Это, скажем прямо, умеет. Прямо эсэсовец какой-то... - Чинский замолчал. Видимо, разговор на эту тему был ему неприятен.
      Через несколько минут подошел Поручик, а следом зй ним семенил маленький и кривоногий азиат в застиранной солдатской гимнастерке, волоча чуть не по земле длинную .винтовку. Поручик молча протянул Тане "Макарова" в кобуре, которую она тут же защелкнула на ремне, а сам повернулся к Чинскому.
      - Мы тогда на зимовье двинем, в засаду. Все равно ведь где-то здесь кружит, далеко уйти не мог. Если через плавни проскочит, мимо не пройдет. Тропка там одна.
      - Валяйте. Эх, не порешил бы он Эфиопа, пса нашего, давно бы уж взяли гада, - Чинский устало махнул рукой и обратился к Тане. - Вы как, не передумали? Там вброд через камыши надо. Долго и утомительно.
      - Не страшно, я привычная.
      От Таниной улыбки Чинский смутился.
      - А ты смотри, если что с гостьей нашей случится, головой ответишь, сурово сказал он Поручику.
      - А как же, - невразумительно отозвался тот. - Вы готовы? Тогда пошли. Айвас, не отставай давай.
      Шли долго, то продираясь сквозь буреломы, то перескакивая, как белки, с ветки на ветку по стланику, которым густо поросли сбегающие к ручью склоны холмов. Первым, пыхтя как паровоз, двигался Поручик. Он шел не оборачиваясь, ему было не до разговоров, на спине синей куртки проступило жирное пятно пота. Только под горой возле камышовых зарослей остановился, закурил, поглядел на Таню поверх руки, прикрывавшей огонек папиросы.
      - Теперь вброд. Кое-где по пояс будет. Так что спички там и все, что мокнуть не должно, повыше переложите. Оружие тоже воды не любит.
      - Понятно, - коротко ответила Таня.
      Подождали отставшего Айваса и углубились в камыши. Теплая стоячая вода припахивала тиной, заливала в сапоги. Илистая взвесь противно чавкала, но дно было твердое, нога не проваливалась. Продвигались медленно, сильно досаждали слепни, слетевшиеся на дармовое угощение. Как-то неожиданно камыши кончились, открылся склон, заваленный нагромождениями камней. Из-за одной такой кучи выглядывала покосившаяся печная труба.
      - Прибыли, - с облегчением сказал Поручик, уселся на траву и принялся стягивать мокрый сапог.
      - А этот Ким раньше нас проскочить не мог? - спросила Таня. - С ночи ведь бегает.
      - Не мог, - убежденно заявил Поручик. - Наши вход в плавни сразу перекрыли.
      - Что-то я никаких "наших" там не приметила.
      - Так они издалека увидели, что это мы идем, ну и не стали высовываться... Айвас, давай-ка по такому случаю костерок разведи, посушимся.
      Тот прислонил винтовку к валуну и послушно отправился за хворостом. Таня осмотрелась, выбрала подходящую груду камней, из-за которой хорошо просматривались камыши, и пошла туда, на ходу расстегивая кобуру, извлеченную из-за пазухи. В сапогах хлюпало. Потом переобуемся, когда костер разгорится.
      - Вы зачем? - лениво спросил Поручик.
      - В дозор, пока вы костром занимаетесь. Говорите, он может только оттуда появиться?
      - Больше неоткуда.
      - Как узнать его, отличить от ваших?
      - Он в черной робе, здоровый, как медведь. А уйгуры все в гимнастерках, малорослые. Да вы не беспокойтесь, загодя увидим, если что.
      Спереди тихо колыхались камыши, сзади возился Айвас. Затрещал костер - и в это же мгновение в камышах раздался выстрел. Таня повернулась к мужчинам.
      - Стреляли, - подражая Сайду из "Белого солнца пустыни", сообщила она.
      - Слыхали, - столь же лаконично ответил Поручик. - Айвас, сходи туда, посмотри. А вы, пожалуйста, оставайтесь на посту.
      Айвас молча подхватил винтовку и спустился к плавням. Таня смотрела, как в зарослях исчезла его макушка.
      Больше не стреляли...
      - Ну что, лярва, поговорим?
      Таня резко развернулась. В руках у нее плясал пистолет. Такой же пистолет в руках Поручика был нацелен ей в живот. Поручик надвигался на нее с кривой ухмылкой.
      - Назад! - прошипела Таня. - Еще шаг, и стреляю.
      - Попробуй, - сказал Поручик и сделал два шага. Опустив большим пальцем левой руки рычажок предохранителя, Таня дважды дернула спусковой крючок и тут же отпрыгнула в сторону, приземлившись на бок. Еще в полете она поняла, что сработала впустую - вместо выстрела раздался лишь металлический щелк.
      А Поручик стоял метрах в полутора, глядя гордым победителем, и пистолет не опускал.
      - Обойму-то тебе я пустую вставил. На всякий случай.
      Таня села и буднично, устало спросила:
      - Ну, и на фига тебе все это надо?
      - А ну, смотри на меня, сука! - рявкнул Поручик. - Внимательно смотри! Узнала? Я-то тебя сразу признал.
      - А я вот не припоминаю.
      - Конечно, такая фря простых людей не замечает. Напомню. Карпаты, прошлое лето...
      - Участковый, что ли? Который не Поп?
      - Бывший участковый, по твоей, паскуда, милости. А Яне Поп - это мое имя. На всю жизнь запомни.
      - А много ты мне жизни-то намерял, поп ментовский? - Таня усмехнулась, и это взбеленило Поручика.
      - Будешь выеживаться - пристрелю, как собаку!
      - А труп мой как по начальству предъявлять будешь? Тебе ведь сказано головой ответишь.
      - На Кима спишем. Он так и так не жилец.
      - А я жилец?
      Лицо Поручика расплылось в безумной улыбке.
      - Будешь слушаться - подумаю... Ну-ка, пушку бросай. Вон туда.
      Наклоном головы он показал на кустик, растущий в нескольких шагах. Таня перехватила бесполезный "макаров" за ствол и зашвырнула в кусты.
      - Так-то лучше, - откомментировал Поп. - А теперь - на колени, сука, и рот раскрой пошире! И без фокусов - башку прострелю!
      Таня покорно поднялась на колени.
      Махая пистолетом, Поручик пошел на нее. Свободной рукой он нашаривал ширинку своих офицерских брюк.
      - На меня смотри! - прохрипел он, нависая над ней. В висок ей уткнулось пистолетное дуло, в нос - другое дуло, горячее и темное. - Ну, что возишься там?
      Танина голова поднырнула под руку с пистолетом, правая рука взметнулась вверх. Поручик качнулся вперед, выронил пистолет, схватился обеими руками за живот.
      - Что ж ты... - выдохнул он и начал заваливаться. Еще на Таймыре она привыкла держать за голенищем широкий рыбацкий нож, чтобы без лишних задержек потрошить свежий улов и еще - чтобы в темпе рубить леску, если особенно большая рыбина потянет удочку вместёс рыбаком в студеную воду. Вот и здесь пригодился.
      Яне Поп лежал ничком и тихо, жалобно стонал. Под туловищем растекалась черная лужа. Судя по всему, нож вошел чуть выше причинного места - очень кстати бывший участковый расстегнул штаны - и поехал вверх, распоров толстый живот. Таня сидела не шевелясь и не сводя с него глаз. Через десяток-другой секунд по лежащему телу пробежала конвульсия, потом он затих.
      - Погиб поручик от дамских ручек, - пробормотала Таня.
      Перед ней встала та же проблема, которой она минуту назад озадачила неудавшегося мстителя. Как предъявить имеющийся труп по начальству. Разумеется, самозащита в чистом виде, но свидетели-то где? Чинский вроде не в восторге от навязанного ему помощника, но это еще не значит, что он спокойно воспримет героическую гибель последнего. Может, воспользоваться рацпредложением покойничка и списать инцидент на Кима, если его, конечно, самого еще не замочили, скажем, тем одиночным выстрелом.
      Таня подобрала валяющийся у ног пистолет Поручика, отщелкнула обойму, проверила - этот при патронах. Но сразу на свой наблюдательный пункт не пошла, а свернула к костру, умирающему без топлива, подбросила сучьев и, наконец, разулась, выставив сапоги голенищами к пламени. Рядом положила мокрые носки. Хорошо бы поесть - позавтракать сегодня не успела. Поручик, разумеется, поперся сюда налегке, а вот у Айваса был вещмешок. Вот, кстати, и он...
      Таня насторожилась - снизу, из камышей, донеслось громкое сопение, хлюп и шорох, словно ломился какой-то крупный зверь. Она глянула на неохватный старый кедр, заползла за мощный ствол и там залегла.
      На склон, отдуваясь, выкатился человек. Громадный, в рваной черной спецовке и насквозь мокрых штанах, на плече - короткоствольный кавалерийский карабин. Огляделся, будто затравленный зверь, остановился взглядом на костре, заметил сапоги, сразу как-то сжался, сорвал карабин с плеча. Выждал. Таня, затаив дыхание, следила за ним из-за кедра. Рука с пистолетом лежала на моховом ковре. Чтобы правильно прицелиться, нужно немного выползти из-за ствола...
      Ким походил на помесь Шварценеггера с гориллой. Мощные челюсти, надбровные дуги, под которыми прятались еле видимые глазки, узкий, несуществующий лоб, длинные руки с неправдоподобно большими ладонями... Он, должно быть, увидел труп своего заклятого врага. Неслышно, на цыпочках, подошел, застыл над телом Поручика, повернувшись к Тане мощной, сутулой спиной.
      Почти не таясь, она вышла из-за кедра, прицелилась, держа пистолет обеими руками, - и всадила в эту спину всю обойму. Будто в кино, на черной ткани спецовки эффектными брызгами взметывались дырочки. Ким грузно рухнул на колени и повалился прямо на Поручика.
      У Тани закружилась голова - так было всякий раз, когда ее сознание покидал "охотник". Она присела, нетвердой рукой достала из мятой пачки сигарету. Теперь оставалось только ждать.
      - Я сама не понимаю, как все произошло, - говорила она, прихлебывая горячий чернущий чай из эмалированной кружки. - Мы с Яне дежурили у камней попеременно. Я, должно быть, задремала возле костра и очнулась от крика Яне. Увидела, что он лежит, а над ним стоит этот, спиной ко мне. И тогда я выхватила пистолет...
      - Успокойтесь, милая, все хорошо. Вы поступили отважно и правильно. И не переживайте, что человека убили. Ким был не человек, а бешеный волк. На его совести здесь, на прииске, три убийства и Бог весть сколько прежде.
      Говорил Чинский, а всего в конторе сидели четверо - он, Таня, Архимед и еще средних лет человек, крепкий, с суровым лицом. Начальник охраны комбината. Получив от председателя артели радиосообщение о происшествии на соседнем прииске и о том, что в преследовании беглеца принимает участие Таня, он немедленно поднял вертолет с десятком отборных вохровцев и парой обученных овчарок и полетел на Измаил. Пока около зимовья происходила конфронтация Поручика и Тани, собаки уже взяли след Кима. Он, как выяснилось, отсиживался в глухом буераке, днем рискнул выбраться, возле брода зарезал второго уйгура и отобрал карабин. Тот выстрел, что слышала Таня, произвел товарищ погибшего, обнаружив труп. Он стрелял в воздух, вызывая подмогу. И вышло так, что первым на месте гибели Яне Попа и Кима оказался Архимед. Это сняло многие проблемы...