Чуть скрипнули половицы, и в осветившемся проеме она заметила чью-то спину. Это мысль! Выждав для приличия несколько минут, Таня поднялась и, одарив лучезарной улыбкой широкоплечего мальчика в смокинге, охранявшего ложу, выплыла в коридор. Покурила в роскошном дамском туалете, съела в боковом буфетике бутерброд с черной икрой за семнадцать копеек, захотела взять второй, но, поймав на себе бдительный взгляд очередного мальчика, засмущалась, вернулась в ложу и стала досматривать кино...
      - Вот ведь петух проколотый! - в сердцах высказалась Таня, эффектно бросив трубку.
      Шеров, сидевший в глубоком кресле, поднял на нее насмешливые глаза.
      - Что за словечки, а? Юность бурную вспомнила?
      - Да ну его, сволочь!
      - Не захотел помочь родной сестре? - участливо спросил Щеров.
      - Это бы ладно, - сказала Таня. - Я бы, может, тоже не стала ему помогать. Главное, что он не хочет отдать мне мое, хотя и знает, что это мое. И данное слово
      назад берет. Я такого не прощаю никому.
      - И теперь прикидываешь, как его получше прищучить?
      - Да, прикидываю.
      - Знаешь, - сказал Шеров, - я тут невольно все твои разговоры слушал, и наметился у меня один вариантик, как братца твоего примерно наказать. Только мы его оформим как интеллектуальную игру, вроде теста для тебя. Я дам тебе две наводки, а до остального ты додумаешься сама. Если не додумаешься, я подскажу, только тогда пять тысяч с дачки - мои. Согласна?
      У Тани загорелись глаза. Такими штучками она с детства увлекалась.
      - Согласна. Но если додумаюсь, то столько же сверх цены - мое.
      - Ладно... Наводка первая. Ты звонила в четыре места. В связи с этим ты задашь мне один вопрос, на который я в состоянии дать совершенно точный ответ. Подумай, какой вопрос ты мне задашь. Даю три минуты на размышление. Пойду помогу Архимеду заварить еще кофе, а ты пока думай.
      Он вышел, а Таня закурила и сосредоточилась. Так.
      Она звонила в четыре места. Домой, Огневу, Квасову и... А, собственно, куда? Откуда с ней разговаривал Никита? Пожалуй, это и есть тот самый вопрос. Она встала, потянулась и вышла на кухню. Шеров действительно возился с кофе.
      - Ты что тут? - спросил он.
      - Вопрос готов, - сказала Таня. - Куда я звонила в четвертый раз? Правильно?
      - Умница! - воскликнул Шеров. - Чтобы прищемить зверю хвост, сначала надо узнать, где этот зверь сидит... Теперь ты последи за кофе, а я позвоню одному знакомому и узнаю ответ. Номер ты записала?
      - Да. Последний на листочке. Листочек на столе.
      - Кстати, можем добавить интересу. Пока я буду узнавать, ты хорошенько вспомни содержание всех разговоров и напиши на бумажке свой вариант ответа. Я приду сюда, и мы поменяемся бумажками. Если совпадет - получишь лишний балл.
      - Маловато будет, - усмехнулась Таня.
      - Ну, два балла. Только чур, не подслушивать. Не возвращался он довольно долго. Таня успела выпить чашку кофе, выкурить сигарету, полистать синий томик Мандельштама. И, естественно, написать свой вариант. Появившись на кухне, Шеров сказал:
      - Немного затянулось, извини. Пришлось вместо одного звонка сделать три. Давай свою бумажку.
      Взамен он отдал ей свою записочку. Таня прочитала:
      "Гостиница "Россия", № 1352, Ларина Т. В." - и посмотрела на Шерова.
      Он развернул Танину записку. Там было одно слово: "Ларина".
      Шеров развел руками.
      - Нет слов... А теперь главное. Ты сделала четыре звонка и в каждом случае получила какую-то информацию. Ты восприняла ее как последовательную цепочку: узнав одно, ты узнала другое, вследствие этого узнала третье, и так далее. Теперь представь себе все это не как цепочку, а как кусочки головоломки, которую нужно собрать и получить целостную картину. Когда все, повторяю, все кусочки сложатся в единую картину, нужно будет проанализировать ее и произвести логически вытекающее из нее действие, которое уязвит твоего братца самым неприятным образом и очень тонко, но в то же время убедительно покажет ему всю серьезность наших намерений и при этом не подставит никого из нас под удар. Я ненадолго отлучусь. Ты пока подумай, я тоже подумаю, а потом сопоставим наши решения и выработаем единый план.
      Ровно через час Шеров вернулся. Таня сидела на кухне и с аппетитом уплетала яичницу с баночной ветчиной.
      - Придумала? - спросил Шеров. Таня кивнула.
      - Кому звоним, что говорим?
      Она придвинула ему лежащий на столе листок бумаги с коротким текстом: "Юрий Сергеевич! Приезжайте сегодня вечером на дачу Захаржевского. Вас ждет незабываемое зрелище. Кто говорит? Ваш искренний поклонник и доброжелатель".
      - Так, - моргну в, сказал Щеров. - Вообще-то я имел в виду не совсем это. Кстати, откуда ты взяла, что там будет зрелище?
      - Как ты учил, сопоставила факты. Братец приехал в Москву с Лариной и торчит у нее в гостинице - это раз. Послал на фиг своего Огнева - это два. Взвился как ошпаренный, когда я о даче заговорила, - это три. Заказал продукты в Народном Контроле, хотя к его услугам если не лучшие, то очень неплохие столичные ресторации - это четыре. Из этого можно предположить, что братец мой задумал вечерок типа "гранд-интим", с эротической кухней и прочими ништяками. Это в его духе. А где такой вечерок устраивать, как не на даче? Ведь не .в номере же, запершись, пайку ведомственную хавать - это как-то совсем уж не комильфо... Хотелось бы, чтобы в разгар веселья явился Огнев и закатил что-нибудь этакое... Приятный сюрприз для братца, и для Лариной тоже. Как я полагаю, Никитушка не откровенничал с нею о своих астических наклонностях... Но даже если я что-то не так вычислила и товарищ Огнев поцелует замок у пустой дачи, большой беды не будет. Еще что-нибудь придумаем.
      - С тобой на пару мы покорим весь мир! - воскликнул Шеров. - Теперь давай немного подредактируем текст и...
      - У-же! - сказала Таня, качая головой.
      - Что? - не понял Шеров.
      - Звоночек уже имел место.
      - Зачем же ты сама? Он ведь мог узнать тебя по голосу.
      - А кто сказал, что я сама? Архимеда, попросила.
      - Отсюда?
      - Зачем отсюда? Снабдила двушками и отправила к автомату на углу...
      Через полчаса Шеров вошел в гостиную, где Таня, лежа на диване, смотрела по видику какой-то боевик с мордобоем.
      - Интересно? - спросил он.
      - Не-а, - ответила Таня, посмотрела на него и ахнула. Он был одет в драный ватник, из-под которого выглядывала тельняшка.
      - Ты что, Папик?
      - Да вот, тряхнуть стариной захотелось, - смущенно сказал он и протянул ей байковые бабские панталоны.
      После сеанса, завершившегося усталыми и недолгими аплодисментами, киношников вывели через боковой вход. Таня не стала дожидаться назначенного ей автомобиля, а пешком прошла через ворота и очутилась на Красной Площади. По пути никто не остановил ее - видимо, охрана интересовалась только входящими.
      Сразу же за коротким мостиком ее обнял и, подняв с земли, закружил Никита.
      - Ну что, комиссарша, как оно?
      - Волнительно, - усмехнулась она. - Но с чувством глубокого удовлетворения.
      Никита подозрительно глянул на нее.
      - И с кем же ты успела столь глубоко удовлетвориться? Неужто с "сосисками сраными"?
      - Нет, Лелика не было. Зато присутствовали все прочие члены.
      - Ну, и как члены?
      - Члены как члены. Твой куда интереснее.
      - Еще бы. Угощений и раздачи слонов, как я понимаю, не было?
      - Перенесли на завтра. В Дом Актера. Кстати, я тебя приглашаю.
      - Спасибо. Ответное приглашение принято.
      - Как это - "ответное"?
      - Сегодня же я тебя приглашаю. Ты что, забыла?
      - Ой! Точно, забыла. Слушай, а может, отложим? Поздно уже, я устала, проголодалась...
      - Не отложим, - решительно сказал Никита. - Колесница ждет, горячее стынет, холодное тает.
      - А куда мы?
      - Для начала - в переулочек за ГУМом. Ближе поставить негде было.
      Езда по зимнему ночному шоссе обошлась без приключений. Никита вел осторожно, объезжая заносы и блестящую в свете фонарей наледь. Таня сидела рядом, поджав ноги, и смотрела в ночную даль. Автомагнитола оглашала салон сладкими мелодиями Демиса Руссоса.
      - Долго еще? - потягиваясь, спросила Таня, - Есть хочу, спать хочу.
      - Нет, - напряженно ответил Никита. - Потерпи. Скоро и поешь, и отоспишься вволю.
      - А зачем было тащиться в такую даль?
      - Потому что мне так надо. Особое событие требует особой обстановки.
      - Какое еще особое событие? - спросила Таня.
      - На месте узнаешь, - сказал Никита и замолчал. Оставалось только догадываться. Впрочем, кое-какие соображения у Тани на этот счет были. Любитель эффектных сцен и интерьеров явно не случайно вез ее в даль, хоть, может, и не светлую, но все же... Неужели решился наконец? Ну что ж, Татьяна Захаржевская звучит совсем неплохо. Хотя для экрана придется оставить прежнюю фамилию - уже как псевдоним. Да... С другой стороны, а не размечталась ли она понапрасну? Не исключено, что путешествие это закончится дачной пьянкой в компании московских папенькиных сынков, а особое событие окажется вручением очередного эпохального сценария или дегустацией нового вида подкурки, к которой Никита безуспешно приучал ее. К табаку, правда, приохотил, но больше - ни-ни... Да, лучше настроиться именно на такой вариант: если не хочешь разочарований, не надо очаровываться.
      - Приехали, - сказал Никита, остановив машину возле ворот в высоком кирпичном заборе. - Пше прашем бардзо... Ты пока подыши, а я тачку в гараж отгоню, тут недалеко, и вернусь.
      Таня вышла, с удовольствием размяла ноги, вдохнула полной грудью свежий полуоттепельный воздух, осмотрелась. Благодать! Прямая как стрела, освещенная редкими фонарями белая, безмолвная улица, по бокам - затейливые заборчики, над которыми нависают присыпанные мягким серебристым снежком еловые ветки. А дышится как! Особенно после города - загазованного, людного и потного, суетливого и суетного. Всюду тишина, и по ту сторону забора тоже. Стало быть, вариант с компанией золотой молодежи отпадает. Хотелось бы надеяться. Сегодня она уже некоммуникабельная. Никому-никому. Только Никите. Ему-то она всегда кабельная!
      Усмехнувшись бородатой шуточке, она достала из сумочки сигареты и блаженно затянулась.
      Через пару минут незаметно подошел Никита. Она даже вздрогнула, услышав совсем рядом его нарочито грубый голос:
      - Балдеешь, падла?
      - Господи, ну и шуточки у тебя! Так и в обморок грохнуться недолго.
      - Погоди грохаться. Этот номер у нас во втором отделении.
      Он отпер ворота, широко распахнул их и, сделав шажок в сторону, поклонился:
      - Прошу вас, мадам!
      Она ответила реверансом и гордо ступила в распахнутые ворота.
      Прямая расчищенная дорожка вела к сверкающему разноцветными окнами чудо-домику, двухэтажному, обшитому золотистыми ровными досочками. Над высоким крыльцом призывно горел висячий фигурный фонарь.
      - Что за черт?! - услышала она за спиной и удивленно обернулась. Никита широкими шагами догонял ее. Лицо его было встревоженным.
      - Что случилось? - спросила она. Сердце екнуло от дурного предчувствия.
      - Я же вроде тут электричество погасил везде. Только фонарь оставил... Или все-таки забыл...
      Он, уже не обращая на нее внимания, стремительно Зашагал к дому. Она еле поспевала за ним.
      - Ну, если Танька-сука решила мне подлянку устроить... - бормотал он на ходу.
      - Никита, постой, я не...
      Она не успела договорить. Никита одним прыжком взмыл на крыльцо, рванул на себя незапертую дверь и исчез в доме. Таня побежала следом за ним.
      На паркете красивой, обшитой темным деревом прихожей, посреди толстых осколков, видимо, зеркала валялась сорванная с петель резная вешалка. Хозяйственный шкаф был распахнут настежь, все находящиеся в нем банки и пакеты были опрокинуты, разбиты, распороты.
      С потолка на стены непристойно сползала большая фиолетовая клякса.
      Вонь была нестерпимая - несло керосином, фекалиями, краской, скипидаром, дихлофосом и еще непонятно чем. Пробивавшийся сквозь миазмы слабый аромат цветов и яств придавал запаху особенную омерзительность. Зажав нос, Таня вслед за Никитой шагнула из прихожей в гостиную.
      Здесь царил полный разгром - не просто варварский, а глумливый, извращенный. Кресла и диваны располосованы ножом, со шкафов сорваны двери, ковер усыпан осколками стекла. Все, что не было сломано, оказалось залито, затоптано, загажено. И лишь безупречно сервированный на двоих овальный стол и высокая люстра остались нетронутыми. Впрочем, приблизившись к Никите, застывшему возле стола, Таня, с трудом удерживая рвоту, увидела, что каждое блюдо на столе аккуратно посыпано хозяйственными и садовыми химикатами, окроплено керосином, скипидаром, санитарной жидкостью или попросту мочой. Посреди стола на пустом блюде возвышалась кучка экскрементов, в которую было воткнуто золотое кольцо камнем наружу и две алые розы. На белоснежной поверхности торта было коряво выведено: "X.. вам!", вдоль бороздок надписи тянулись коричневые полоски - видимо, перед тем как оставить свой автограф, автор обмазал палец тем, в чем торчало кольцо.
      - Что... что это? - давясь, прошептала Таня. Никита обернулся к ней. Губы его кривились в дикой ухмылке, в глазах плясали безумные искры.
      - Это? - протяну л он, бесшумно приближаясь к ней. - Это, надо полагать, подарочек моей обожаемой сестры. Подарочек к нашему празднику.
      Он все надвигался на Таню. Она невольно отступила, каблуком хрустнув по осколку.
      - К... к какому празднику? - пролепетала она.
      - К нашей помолвке. Она высказала свое неодобрение...
      - Но, Никита... ты же мне ни слова не сказал. О помолвке.
      - Да? Возможно. Вот.
      Он наклонился над омерзительным столом, запустил пальцы в кучу дерьма, извлек колечко с камнем и, не обтерев, ткнул им Тане в грудь.
      - Получай, невеста неневестная, - сказал он. - Это твое. Рада?
      Таня отбросила от себя его руку с кольцом. Хотела что-то сказать, но не могла.
      - Ах, не рада? - с глумливым сочувствием проговорил Никита. - Или перепачкаться боимся?
      Он мазнул кольцом по щеке Тани и отшвырнул его в угол. Она покраснела и схватилась за щеку. Потом, зажмурив глаза, размахнулась и отвесила Никите душевную оплеуху. Он откинул голову и, продолжая то же движение, повернулся к ней спиной и медленно пошел вдоль стола. Таня ждала неизвестно чего, не в силах пошевелиться.
      - Впрочем, нет, - бормотал Никита, словно забыв о ее присутствии. - Вряд ли Танька, вряд ли... Слишком простодушно, не по-нашему. Она бы напакостила изящнее, тоньше, подлее... Тут... тут другое что-то...
      Бубня себе под нос и осторожно ступая между осколками и пятнами грязи, он направился в угол, к деревянной лестнице.
      - А что там? Там-то что? - слышала Таня его хриплый полушепот.
      Он миновал короткий пролет и скрылся за поворотом лестницы. Как только он исчез из виду, оцепенение моментально схлынуло с нее. Невольно копируя кошачьи движения Никиты, она направилась к дверям. Переступила через поваленную кадку с. пальмой, вышла в прихожую, пошла по зеркальным осколкам, взялась за ручку...
      Тишину прорезал жуткий, звериный крик. Таня вздрогнула и замерла, держась за ручку. Крик сверху повторился.
      - Что ж ты? - пробормотала Таня себе самой. - Беги, дура! Беги отсюда!
      Но ноги не слушались ее. Она промчалась через гостиную и взлетела по лестнице. На площадочке второго этажа перед распахнутой дверью чернела густая лужа. Кровь... . Таня привалилась к косяку и тихо сползла на пол, в эту самую черную лужу.
      Кровь была везде: залила весь пол, запятнала стены, размашистой дугой пересекла потолок, стекала на коврик со свисающей с кровати руки. Она видела спину Никиты, опустившегося на колени и навалившегося всем телом на кровать, закрывая собой лежащего.
      На кровати, оскалив зубы и устремив вверх огромные глаза, лежал Огнев.
      Эхо криков еще звучало в ушах Тани, но теперь она услышала тихий, монотонный, перемежаемый влажными вздохами шепот Никиты:
      - ...только тебя, только тебя одного... Только ты мог понять меня, простить мне Ольгу - ты понимал, что так надо, что без престижной жены мне ничего не светит. И гаденыша Сайянта ты простил... когда из-за этого шоколадного провокатора меня вытурили из Вены. Тогда все отвернулись от меня, я потерял работу, семью, доброе имя. И только ты принял меня, поддержал... И потом в трудную минуту ты всегда был рядом, а я... Я отталкивал тебя, унижал, оскорблял, помнишь? Прости меня, прости... Я недостоин прощения, я понимаю. Помнишь, как я лгал тебе, уверяя, что Татьяна нужна мне как ширма... Ты говорил, что эта ведьма околдовала меня, крадет меня у тебя. Ты плакал, молил. И тогда я ударил тебя. В первый раз. А потом бил еще и еще... Прости, прости меня, Юрочка, милый, единственный мой...
      Таня сидела в луже крови, не шелохнувшись, окаменев изнутри - душа отказывалась принимать этот ужас.
      Никита вновь уронил голову на бездыханное тело Огнева и забормотал что-то, сначала невнятно, потом все отчетливей и громче, чуть ли не срываясь в крик:
      - ...Я отдам свою кровь вместо твоей - хочешь? Возьми мою кровь и встань, воскресни!
      Он стремительно вскочил с колен и занес над собой какой-то длинный, сверкающий предмет.
      Таня дико закричала. Никита резко обернулся, выронив бритву.
      - Ты! - крикнул он. - Ведьма! Сгинь!
      Он подбежал к ней и с размаху ударил ногой в живот. Таня охнула, сложилась пополам и откатилась на площадку. Никита рванулся в глубь спальни...
      Таня мячиком скатилась по ступеням и помчалась из дому вон...
      Выбежав на ведущую к воротам дорожку, она оступилась, подвернув лодыжку, упала, мгновенно поднялась, отшвырнула во тьму туфли и, чуть припадая на ногу, выбежала на улицу.
      Вокруг никого не было. Лишь у дальнего фонаря, раскачиваясь, обнимал столб мужик в ватнике.
      - Станция! - крикнула она. - Где станция? Мужик посмотрел на нее, икнул и перекрестился.
      - Где станция, я спрашиваю?! Ну!
      Мужик ошалело махнул рукой туда, откуда она прибежала.
      - Там?! Точно там?!
      Мужик судорожно закивал головой, не переставая креститься...
      В деревянном павильончике станции грелись, дожидаясь последней электрички на Москву, человек пять. Кассирша, гремя ключами, запирала свое хозяйство. И тут что-то ударило в дверь павильончика снаружи, та с треском распахнулась и на пороге появилась Таня - босая, растрепанная, без шапки, в расстегнутой шубейке, за ней волочился потяжелевший от крови подол блестящего парчового, платья. Ожидающие поезда вскочили. Окинув безумным взором комнатку, она рванулась к светящемуся окошечку.
      - Господи!
      - Да это же Ларина, артистка!
      - Батюшки, вся в крови!
      Не слыша этих восклицаний, Таня наклонилась к окошечку и прошептала прямо в белое лицо кассирши:
      - Касса, милая, скорее...
      Тут ноги ее подкосились, и она рухнула на дощатый пол.
      III
      ...Сырой брезент шатра провисал под непрекращающимся, вечным мелким дождем, почти касаясь склоненных голов, покрытых серыми капюшонами. Фигуры в бесформенных балахонах сидели вокруг горизонтально поставленного и медленно вращающегося колеса. На поверхности колеса от одной сгорбленной фигуры к другой перемещались предметы, и каждая фигура, исполнив с одним предметом определенную операцию, бралась за другой. К Тане эти предметы попадали в виде черных дисков величиной примерно в половину ладони. Она снимала с колеса подъехавший диск, опускала тряпку в едкий белесый порошок и принималась натирать верхнюю поверхность диска, пока она не начинала тускло блестеть и на ней не проступали непонятные слова: "SCRIVNUS REX IMPERAVIT". Тогда она клала диск на колесо и бралась за следующий. Она не знала, как и когда попала в это запредельно унылое место, не знала, что это за место и кто окружает ее. Изредка, подняв голову, она осматривалась, но видела лишь колесо, склоненные головы, скрытые капюшонами, да низкий ветхий брезент, с которого капали просочившиеся капли. Одно она знала твердо: надо выполнять работу, не отвлекаться, не задумываться, не выпадать из общего тягучего ритма, ибо наказание будет неминуемым и страшным. Ей было... ей было никак. Не было никаких чувств, кроме смиренной тоски и всеподавляющего чувства страха перед тем, что произойдет с ней, если она допустит малейший сбой. Да еще неприятное, колючее ощущение грубой ткани балахона, надетого прямо на голое тело. Вот заблестел под ее огрубевшими руками еще один диск, значит, пора брать другой. Иногда она принималась считать начищенные ею диски, но очень скоро сбивалась со счета, да и смысла в нем не было, потому что дискам не было конца и потому что она не знала, что будет, когда она досчитает до какого-нибудь заветного числа, и боялась того, что будет, потому что здесь все изменения могли быть только к худшему.
      Колесо остановилось. В центре его образовалась круглая дыра, из которой медленно поднималась стройная и неярко светящаяся фигура воина. Сначала показался высокий шлем, гордая голова, плечи, прикрытые металлическими наплечниками, круглый щит... Последними - мускулистые ноги в высоких сандалиях. Над колесом во всей красе возвышался центурион, в котором Таня с дрожью узнала Никиту. Одна рука его держала щит, а другую он поднял высоко над головой. В поднятой руке появилось ослепительно голубое копье и стремительно завращалось, оставляя в полумраке огненный круг. Вращение ослабевало, и вот копье замерло в руке центуриона. Его наконечник указывал на Таню.
      - Ты, - сказал центурион, едва разжимая тонкие губы. - Пойдешь со мной.
      Таня сползла со скамьи и плюхнулась коленями на склизкий холодный пол.
      - Пощади, господин мой! Я всегда работала старательно, не ошибалась, не получила ни одного нарекания... Губы центуриона тронула надменная усмешка.
      - Поднимись с колен, девка. Безграничнее твоей глупости лишь милость Божественного Цезаря Скривнуса, Повелителя Первого Круга... Так и быть, пусть его копье выберет другую. Ты увидишь, что это ничего не изменит.
      В его поднятой руке вновь завращалось голубое копье - и замерло, указывая острием на другой край шатра, на одну из сгорбленных фигур в балахоне.
      - Ты, - сказал центурион. - Пойдешь со мной. Таня подняла голову. Пронзительный голубой свет чуть не ослепил ее. Копье указывало на нее.
      - Но... но... - пролепеталаона. - Как же так?
      - Глупая девка, очень глупая, - процедил центурион. - Смотри. Эй, вы! крикнул он, и фигуры послушно подняли головы. - Капюшоны снять!
      Фигуры дружно обнажили головы и открыли покорные, бесстрастные лица. В каждом лице Таня узнала саму себя.
      - Вот так, глупая девка, - сказал центурион и, с легкостью пройдя сквозь плотный обод колеса, взял ее за руку. - Идем со мной. Божественный Скривнус, Повелитель Первого Круга, приглашает тебя на обед.
      Не выпуская ее руки, он вывел ее из шатра прямо сквозь брезентовую стену. Они оказались в бескрайней волнистой глиняной пустыне, под серым дождливым небом.
      - Идем, - повторил центурион и четким шагом направился к горизонту, волоча ее за собой.
      Его сандалии были снабжены шипами, а ее босые ноги скользили по мокрой глине. Она падала чуть ли не на каждом шагу. Центурион терпеливо дожидался, когда она встанет, потом снова брал ее за руку и вел дальше.
      Впереди показалась гладкая черная поверхность, от которой даже на таком расстоянии веяло жутью.
      - Что там? - дрожащим голосом спросила она.
      - Маре Тенебрарум, - сказал центурион. - Море Мрака. Там ждет тебя Черный корабль Божественного Скривнуса, Повелителя Первого Круга. Смотри.
      Он показал на черную точку в том месте, где серая глина сливалась с черной водой. Точка стала расти, обретать форму, и Таня разглядела в ней высокий трехмачтовый корабль с черными парусами. На грот-мачте развевался черно-алый флаг, при взгляде на который ее обдало нестерпимым холодом.
      - Я не пойду туда, - сказала она и уселась прямо на мокрую глину.
      Центурион посмотрел на нее презрительно и чуть сочувственно.
      - Поразительно глупая девка, - сказал он. - Пойми же ты, что Божественный Скривнус всемогущ и может, в пределах Первого Круга, пребывать одновременно везде - и в своем дворце, и в императорской каюте Черного корабля, и в сером небе, и во мне, и в тебе, и в этом вот щите.
      Он выставил перед ней щит, тут же замерцавший медно-красным. Таня завороженно смотрела на полированную поверхность щита. По обводу щита проступили хорошо знакомые ей буквы "SCRIVNUS REX IMPERAVIT", а в самом центре появилась мертвая голова с огромными незрячими глазами и плотно сжатыми губами.
      - Хе-хе, а вот и я! - сказала голова, не разжимая губ, и Таня с диким ужасом поняла, что голова разговаривает перерезанным горлом. - Мы, Божественный Скривнус, и прочая, и прочая, ждем тебя на обед. Надеюсь, ты сумеешь доставить наслаждение нашему божественному желудку. Хе-хе-хе!
      Таня сжалась.
      - Нет!!! - крикнула она. - Не дамся тебе, Огнев! Голова исчезла в щите.
      - Сестра! - вдруг каким-то бабьим голосом заверещал центурион. - Сестра!
      Серое небо треснуло, как оберточная бумага, и в разрыве показалась громадная рука. Пальцы расширяли брешь, в которую бил яркий белый свет. Крохотный центурион поднял игрушечные ручки, закрываясь от света, глинистый берег таял, как во сне, а рука опускалась все ниже и ниже, пока не коснулась Таниного лба.
      И Таня открыла глаза.
      Над ней стояла женщина в белом халате и держала руку у нее на лбу. А над женщиной плыл белый, в трещинках, потолок.
      - Где я? - прошептала Таня.
      - А в больничке, милая, - сказала медсестра. - Склифосовского знаешь? Ну вот там.
      - А этот... Божественный Скривнус?., Он хотел сожрать меня...
      - Это, милая, наркоз у тебя отходит. После операции.
      - Какой еще операции?
      Таня попыталась сесть, но слабость отбросила ее голову на подушку.
      - Не надо, милая, капельницу собьешь еще... А про операцию тебе завтра доктор расскажет. Сегодня поздно уже, домой пошел он.
      Таня застонала.
      - Слушайте, - сказала она. - Мне нужно рассказать. Срочно. Произошло ужасное. Позвоните в милицию, пусть пришлют кого-нибудь.
      - Так были уже. И из милиции, и из прокуратуры. Телефончик в ординаторской оставили. Просили позвонить, как ты в сознание придешь.
      - Звоните, - сказала Таня.
      Медсестра с сомнением посмотрела на нее.
      - А не торопишься? Может, до завтра погодим.
      - Нет. Мне надо срочно... Только вот...
      - Что, милая?
      - Водички бы. И покурить.
      Медсестра улыбнулась и достала из кармана пачку "Столичных".
      - Специально для послеоперационных держим, - сказала она, вставляя сигарету Тане в рот и зажигая спичку. - Раньше с этим строго было - нельзя, и все тут. Только много больных, которые курящие были, через этот запрет после операции концы отдавали. И вышел новый указ: курящим курить давать.
      Таня с наслаждением затянулась.
      - Сколько я здесь?
      - Не знаю, миленькая. Только сегодня заступила. А в прошлое мое дежурство тебя еще не было. Так что, может, вчера, а может, позавчера... Впрочем, погоди, оперировали тебя под утро, значит, скорее всего, ночью привезли - и сразу под нож. У нас профиль такой - час промедлишь, и можно больного на девятое отделение переводить.
      - Девятое отделение - это что?
      - Морг, милая.
      Таня передернулась.
      - Пожалуйста, позвоните им. Скажите, что я готова говорить,
      Ночью Таня не могла заснуть, металась. Болел низ живота и особенно левая лодыжка. Таня исхитрилась поднять больную ногу и в свете ночника разглядела, что лодыжка опухла и потемнела. В метаниях своих Таня случайно вырвала из себя катетер и намочила кровать. К счастью, поверх простыни была положена клеенка, так что белье менять не пришлось. Пришла медсестра, поцо-кала языком, вправила трубочку обратно и вкатила Тане мощный успокаивающий укол. Он подействовал не сразу, и Таня только под утро забылась тяжелым черным сном.
      Утром обещал приехать следователь, которому накануне по просьбе Тани позвонила медсестра. Но сначала у нее был очень неприятный разговор с лечащим врачом.
      - Поздравляю вас, Татьяна Валентиновна, - жизнерадостно начал врач.
      - С чем? - озадаченно спросила Таня.
      - Со вторым рождением, - сказал врач. - Ведь мы вас с того света вытянули. Еще каких-нибудь полчаса - и все.
      - Я не понимаю, - сказала Таня. - Что со мной было?
      - Кровотечение. Сильнейшее. На данный момент своей крови в вас не более двадцати процентов.
      - Но я ничего не заметила. То есть, конечно, я была вся в крови, но это чужая кровь, не моя...
      - И ваша тоже... Понимаете, то ли от нервного потрясения, то ли от травмы у вас произошел выкидыш, вызвавший кровотечение...
      - Погодите, какой выкидыш? - Таня приподняла голову и взглянула в глаза врачу. - Вы хотите сказать, что я?..
      - Да, примерно пять-шесть недель, - сказал врач. - Странно, что вы не заметили... К сожалению, такого рода случаи без последствий не обходятся. Пришлось делать срочную операцию и...
      Врач замолчал.
      - И что? - встревоженно спросила Таня. - Говорите же! ,
      - И...Ну, во6щем, теперь вы не сможете иметь детей...
      - Как?!
      - Видите ли, пришлось перекрыть трубы и удалить придатки практически целиком.
      Таня заплакала. Врач положил ей руку на плечо.
      - Ну, не убивайтесь так... Матку мы вам сохранили, а вы еще молодая. Бог даст, доживете до тех дней, когда придумают что-нибудь... по части искусственного оплодотворения. Теоретически у вас еще есть шанс...
      Он еще что-то говорил ей, но Таня не слушала. Все. Теперь она - пустоцвет до конца дней своих... И никогда не придется ей... Господи, за что? За что?
      Дура, надо было рожать! Хоть от Ваньки, а лучше того еще раньше - от Жени. Ну, помаялась бы, помыкалась молодой матерью-одиночкой, зато теперь не было бы этого холодного ужаса, этой черной пустоты внутри. Ведь никогда уже, никогда...
      Разговор со следователем, приехавшим через четыре часа, когда Таня уже немного успокоилась, радости не прибавил.