У меня было время подумать, подготовиться. И я скажу тебе так: я готова работать с тобой. Но я никогда - слышишь, никогда! - не буду слепо действо- вать по твоей указке. Случай с Афто меня многому научил. Все, что ты сочтешь нужным мне поручить, будет предварительно обсуждаться со мной во всех деталях, включая условия и форму оплаты. Причем я оставляю за собой право отказаться. А за то, что ты уже для меня сделал, я расплачусь, и расплачусь достойно.
      Шеров слушал ее с улыбкой.
      - Ты действительно повзрослела, - сказал он. - Я постараюсь подбирать для тебя поручения, от которых ты будешь не в силах отказаться. И прислушиваться к твоим соображениям. И приму твою плату - в том виде, в каком ты захочешь ее дать... Теперь ответь мне на более конкретный вопрос: тебе и в самом деле приходится начинать практически с нуля. Подниматься ты хочешь сама, без моих авансов - понимаю и одобряю. Но на первое время я для тебя серьезных дел не планирую, их нет пока. Самодеятельностью же заниматься не советую - при всех твоих талантах сгоришь, не зная обстановки. А нормально жить надо уже сейчас. Я не случайно возил тебя на Кутузовский сегодня. Понравилось?
      - Что, квартира? Не то слово. Нисколько не хуже, чем у меня в Питере. Впрочем, ты там не был... Только я и не подозревала, что ты меня туда привез квартиру осматривать. Думала, просто светский визит, с хозяином,
      Артемом Мордухаевичем познакомить решил...
      - Артем Мордухаевич - человек, конечно, немаленький, хоть и говно изрядное. Но знакомство с ним тебе без надобности.
      - Почему?
      - Он, как нынче выражаются, отъезжант. Срочно отбывает на родину предков.
      - Не понимаю. У него же здесь явно все схвачено.
      - Более чем. Но и на него все, используя твое словечко, схвачено. Его в прошлом году ОБХСС крепко зацепил. Артем отвертелся, удачно сунул одному верхнему лялечке. Пришлось свернуть меховой бизнес, и теперь ему никто здесь обратно развернуться не даст.
      - В Израиле зато развернется здорово - зимы там суровые, меха в цене. Таня усмехнулась, представив себе меховое ателье под финиковой пальмой.
      - Что-нибудь придумает. Он туда уже приличные деньги перекачал. И еще хочет. Квартиру вот продает.
      - А Родина, надо полагать, будет из-под него иметь комнатушку в Чертаново?
      - В Ногатино. Но мыслишь в правильном направлении.
      - И сколько он за свой терем хочет?
      Шеров назвал сумму. Оч-чень кругленькую сумму.
      - И сколько он готов ждать?
      - Месяц, не больше. Торопится очень.
      - Да, такие денежки быстро не поднимешь... Слушай, квартира, конечно, роскошная, но, может, ну ее на фиг? Другая подвернется...
      - Это как сказать. Дрянь какая-нибудь, конечно, подвернется. А с хорошим жильем сейчас в Москве напряженно. Начальства больно много развелось. Блочный ширне-потреб никого уже не. устраивает... Такой вариант раз в десять лет выскакивает, уж ты поверь мне... Ну, какое видишь решение?
      По его глазам она поняла: Шеров очень хочет, чтобы она попросила денег у него: Но хотелось бы без этого обойтись.
      - Дядя Кока сможет продать мою питерскую квартиру с обстановкой. Выгодно или быстро.
      - Оформить развод, выписать мужа с ребенком - слава Богу, есть куда, заплатить ему отступного...
      - Павел не возьмет, - сказала Таня.
      - Ну и дурак. Но предложить все-таки надо, да и на квартиру надежного покупателя подыскать. На это уйдет много времени. Я, конечно, не отказываюсь ссудить тебе, сколько потребуется, но...
      - У меня есть дача под Москвой. Правда, оформлена на брата. Для покупки требовалась московская прописка, а у него тогда была...
      Шеров посмотрел на Таню с некоторым удивлением.
      - Надо же, не знал. А думал, что все о тебе знаю. Где дача, какая?
      Таня рассказала. Шеров присвистнул.
      - Боярская слобода. В этом местечке сейчас даже за времянку тысяч двадцать дадут. Завтра же едем смотреть. Может, сам куплю.
      - Посмотреть-то можно. Но для всякой там купли-продажи брата вызывать надо.
      Шеров, не вставая, протянул руку назад, снял с беломраморной крышки серванта трубку с кнопками и свисающим вниз кусочком провода и протянул Тане.
      - Индукционный аппарат. Последний писк, - пояснил он.
      - Ленинград - восемь один два?
      Шеров кивнул. Таня принялась нажимать кнопки.
      - Адочка? Здравствуй, милая... Да, я, из Москвы. Все хорошо. Как вы?.. Приеду, расскажу. Слушай, Никита дома?.. Что? В Москве? Где, у кого, не знаешь?.. Погоди, сейчас запишу...
      - Она посмотрела на Шерова и изобразила, будто пишет в воздухе. Он тут же принес бумагу и паркеровскую ручку. - Юрий Огнев? Это который артист? Номер... - Она записала номер телефона Огнева. - Еще как ты сказала? Квасов Николай? Телефона не знаешь? Другие варианты есть? Что? С Лариной созванивался перед отъездом, обещал встретиться в Москве? А ты подслушивала?.. Ладно, шучу. Пока.
      Таня нажала кнопку отбоя, положила трубку на стол и откинулась в кресле, заложив руки за голову.
      - Брат в Москве, - сказала она. - Хорошо бы отловить его и переговорить.
      - Лови, - сказал Шеров.- Мне тоже приятно будет возобновить знакомство. Я и видел-то его один раз.
      - Только Ада не знает, где он остановился. Дала три варианта. Начнем с самого простого и самого вероятного. Звоним Огневу.
      - Это кто? - спросил Шеров.
      - Его любовник, - спокойно ответила Таня и, поймав удивленный взгляд Шерова, пояснила: - Он же у нас пидор.
      - М-да, - сказал Шеров. - Общаясь с тобой, узнаешь много неожиданного. А Кока мне говорил, что у него бурный роман с Лариной, артисткой.
      - Это для отвода глаз, - сказала Таня; - Хотя он, если захочет, может и с бабой. Это у них называется "белый". Она вновь взяла трубку и набрала номер Огнева.
      - Слушаю! - раздался в трубке нервный, срывающийся голос.
      - Будьте добры Юрия Сергеевича, - вежливо попросила Таня.
      - Да слушаю я!
      - Здравствуйте, Юра. Это говорит Таня, сестра Никиты Захаржевского. Мне он срочно нужен. Я знаю, что он в Москве, я сейчас тоже в Москве.
      - Ничего я не знаю! С самого утра укатил на моей машине, сказал, что будет завтра, ничего не объяснил, я места себе не нахожу... Только я не верю, что он будет завтра! Мы поссорились вчера, он нахамил мне, ударил, я видеть его не желаю!
      - И вы не догадываетесь, куда он мог поехать?
      - Догадываюсь, только вам не скажу! Впрочем, нет, скажу - поехал трахаться с какой-нибудь бабой сисястой!
      Таня поняла, что Огнев изрядно пьян.
      - И вы не знаете, как бы мне эту самую бабу найти?
      - Вы что, издеваетесь?! - взвизгнул Огнев и бросил трубку.
      - Вот так, - вздохнув, сказала Таня. - Первый номер пустой. Будем искать Николая Квасова без телефона или Татьяну Ларину без адреса.
      - Погоди-ка, - встрепенулся Шеров. - Ты сказала, Николай Квасов? Фигуры типа Огнева меня интересуют мало, а вот Николай Квасов - очень знакомое звукосочетание. Конечно, в Москве Квасовых вагон с прицепом, но посмотрим, вдруг тот?
      Шеров пошел в кабинет и поманил за собой Таню. Кабинет напоминал музейный зал - размерами, антикварной мебелью из карельской березы, расписным плафоном и вообще всем, включая монументальный чернильный прибор из четырнадцати предметов. Особенно удивил Таню огромный серый телевизор, к нижней панели которого была зачем-то нриделана клавиатура от пишущей машинки.
      - Это что? - спросила она Шерова.
      - Персональный компьютер, - с гордостью ответил он. Тане это ничего не сказало, и Шеров пояснил: - Гениальное устройство для хранения и обработки информации. Дорогой черт, но в деловых руках окупается мгновенно. Как-нибудь покажу, на что он способен. Ты ахнешь.
      Он подошел к большому и красивому, как все здесь, картотечному шкафу, немного подумал и выдвинул один из ящиков.
      - Компьютер компьютером, а по старинке ловчее, - сказал он, просовывая вдоль вынутых из ящика карточек вязальную спицу. - Алфавитно-систематический принцип. Помнишь?
      Таня кивнула. Шеров аккуратной стопкой выложил оставшиеся на спице карточки, отсчитал с краю несколько дырочек, вновь просунул спицу и резко поднял ее. На ней осталось висеть три карточки.
      - Вот, пожалуйста, известные мне Квасовы Николаи, проживающие в Москве. Выбирай.
      Квасов, Николай Константинович, 1920 г.р., генерал- полковник, начальник Академии тыла и транспорта.
      Квасов, Николай Андреевич, 1954 г.р., референт, Комитет Народного Контроля.
      Квасов, Николай Мефодиевич, 1938 г.р., директор, центр техобслуживания ВАЗ.
      - Не похоже, - сказала Таня, еще раз просмотрела карточки и все же отложила вторую. - Вот эту, пожалуй, посмотрим. Вот это что значит?
      - Выпускник МГИМО 1976 года, - пояснил Шеров.
      - Никиткин институт, Никиткин год. Тепло, тепло, - сказала Таня. - А вот тут что за закорючка?
      - Склонен к нестандартным сексуальным проявлениям, - бесстрастно произнес Шеров.
      -В яблочко! - воскликнула Таня. - Звоним.
      - Знаю я этого Кольку Квасова, - сказал Шеров. - На побегушках у моего доброго приятеля Шитова. Шустрый парнишка.
      - Рабочий или домашний? - спросила Таня.
      - Рабочий, конечно. Это же трудовой чиновник, не то что Огнев.
      Таня поспешно набрала указанный номер.
      - Комитет Народного Контроля, приемная председателя, - ответил приятный молодой баритон.
      - Будьте добры Николая Андреевича Квасова. - Я у телефона. Чем могу быть полезен?
      - Здравствуйте, Николай Андреевич. Я Татьяна, сестра Никиты Захаржевского. Видите ли, мне сказали, что он в Москве, а он мне срочно нужен...
      - Ах, вы та самая Танечка? Мне Никита много о вас рассказывал. Да, он здесь, утром заглянул ко мне, попросил взять кое-что... ну, в нашем буфете, вы понимаете. Обещал заехать в шесть часов. На всякий случай оставил номер, по которому его можно застать до шести. Вам дать?
      - Да, будьте любезны.
      - Записывайте...
      Квасов продиктовал номер телефона и очень мило попрощался с Таней, взяв с нее слово непременно позвонить ему в конце недели. Судя по всему, отмеченная склонность Квасова к нестандартным сексуальным проявлениям не исключала, как и у родимого брательника, проявлений стандартных.
      Не тратя времени даром, Таня тут же набрала записанный номер. Трубку снял Никита...
      II
      - Еще! - хрипло простонала Таня, откинув на подушку голову с мокрыми волосами. - Еще!
      - А ты ненасытная, - лениво заметил Никита и стряхнул пепел прямо на ковер у изголовья. - Что ли, так изголодалась при Ваньке, что никак не уймешься?
      - Еще, - повторила Таня, словно других слов в русском языке не было.
      Никита задумчиво оглядел себя, ее, одеяло, свалившееся на пол, далекий стол, на полированной поверхности которого одиноко стояла бутылка теплой минералки.
      - Ладно, - наконец проговорил он, - попробую. Только ты спляши.
      Это предложение вывело Таню из забытья.
      - Офонарел, да? - со смехом спросила она и, приподнявшись, дернула его за причинное место.
      - Кончай, - сказал Никита.
      - И хотела бы, да без тебя никак.
      - Я не в том смысле. Кончай тягать меня за хобот. Он этого не любит. Еще обидится и объявит лежачую забастовку.
      - Не надо!
      - Тогда пляши!
      - Все тебе припомню, Захаржевский! Таня перевалилась через него, на четвереньках приземлилась на ковер, встала.
      - Что ж ты, танцуй! - потягиваясь, сказал Никита.
      - А ты спой тогда! - огрызнулась Таня и показала ему язык.
      - Ля-а-а-а-а! -гнусаво взвыл Никита.
      - Тиш-ше! - зашипела на него Таня.- Ну точно офонарел!
      - Распевка, - сказал Никита, пожимая плечами. - Без нее никак. Ну, поехали, да? Три-шестнадцать... Эх, раз, еще раз... Ты что, заснула? Больше жизни, товарищ Ларина! Интересно, ты и на съемках такая же амеба?
      - На съемках так не упахивают, - ответила ему Таня.
      - Ах, мы жаловаться? А ведь кто-то только что просил еще...
      - Слушай, а без танцев никак нельзя? - взмолилась Таня.
      Никита почесал в затылке.
      - Вообще-то можно... Только скажи волшебные слова, а потом поцелуй.
      Таня навалилась на него, прошептала ему в ухо: "Пожалуйста, Никитушка!" и чмокнула внос. Никита тряхнул головой.
      - Две ошибки, товарищ Ларина!
      - Какие? - осведомилась она и легонько укусила его за ухо.
      - Во-первых, слова твои, конечно, волшебные, но не для этих случаев. Тут нужны другие.
      - Какие же? Научи.
      - Закрой глаза и повторяй за мной. Биби меня...
      - Биби меня...
      - ...мой сладкий зу и.
      - ...мой сладкий зу и.
      - Теперь - все вместе, а потом поцеловать, - распорядился Никита.
      - Биби меня, мои сладкий зуи! - с выражением продекламировала Таня и впилась Никите в губы. Он довольно быстро отстранился.
      - Ты не меня целуй, ты его целуй!
      - Кого это его? - спросила Таня.
      - Ну, кого просила... Мой сладкий зуй, - Для большей наглядности Никита провел рукой у себя между ног.
      - И что, он будет... биби? - недоверчиво спросила Таня.
      - Отбибикает за милую душу, - заверил ее Никита. - Только ты тоже к нему с душой...
      Таня повторила заклинание и, развернувшись на пятой точке, прильнула, куда было ведено.
      Это была одна из бесконечных вариаций на заданную тему. А тема была задана в тот летний день, когда она, преисполненная отчаяния и чаяния, позвонила ему с Садовой. Хотя прошло уже больше восьми месяцев, Тане казалось, что это было только вчера. Тогда он опередил ее в гонке до дому, и, когда она отворила дверь, встретил ее в шикарном шелковом халате, намытый, разодеколоненный, и тут же увлек ее в постель, где показал Тане неведомые дотоле чудеса секс-атлетики. Пока она, обалдевшая от таких щедрот природы и вусмерть удовлетворенная, спала, он приготовил роскошный ужин, существенно подкрепивший их силы. С тех пор они на практике изучили всю "Кама-Сутру", за исключением совсем уж акробатических поз, причем Таня, быстро пережив период начального смущения, обнаружила в себе не меньшее, чем у ее любимого, бесстрашие и не отказывала себе и ему в удовольствии в самой разнообразной обстановке. Особо следует отметить заднее сиденье оранжевой огневской "Нивы" и двуспальное купе "Красной стрелы" - всякий раз, когда Таня выезжала в столицу на съемки "Начала большого пути", выяснялось, что у Никиты тоже в Москве срочные дела. Сосредоточению на желаемом немало способствовал ритмичный стук колес и мелькающий в купе свет придорожного фонаря, поставленного освещать рную заоконную природу.
      Если не считать этих поездок, о которых обычно было известно заблаговременно, Никита являлся к ней неожиданно, и она всегда была ему рада. Даже после самого утомительного дня - а работы у Тани этой осенью было много, появление Никиты придавало ей сил и настраивало самым недвусмысленным образом: стоило ей увидеть его, руки сами собой начинали расстегивать пуговицы. У него тоже, по его собственному признанию, осень проходила под тютчевским девизом: "Весь день стоит, как бы хрустальный".
      Но осень отдождила положенный срок, и наступила зима, мягкая, снежная, а на двадцать пятый день товарищ Клюквин вызвал всех участников "Начала большого пути" на, как он выразился, "предпремьерный показ". Иначе говоря, на приемку начерно еще смонтированного фильма государственной комиссией. Учитывая статус и тематику фильма, комиссия была назначена архипредставительная, возглавляемая лично заведующим идеологическим отделом ЦК КПСС... фамилию Таня забыла. Дальнейшая судьба киноэпопеи всецело зависела от решения этой комиссии, и хотя ни Клюквин, ни Шундров, ни кто-либо из их многочисленных прихлебателей в благополучном исходе не сомневался, волнение в начальственных рядах все же присутствовало и волнами спускалось вниз, затрагивая всех.
      Уже в самом начале съемок Таня поняла, что Анатолий Федорович Клюквин человек исключительно занятой, масштабный и государственный. Реквизировав под свой грядущий шедевр полдесятка лучших павильонов студии, он начал съемки в пяти местах разом, поставив во главе каждого участка одного из своих молодых помощников - шустрых и крепких парней, похожих то ли на кэгэбэшни-ков, то ли на профессиональных комсомольцев. Раз в день, около полудня, он появлялся на студии, вместе со свитой обходил площадки и удалялся. Через некоторое время к его дублерам прибегал курьер с записочкой, и молодые люди, объявив получасовой перерыв, уходили на инструктаж. Почти все кадры снимались с первого дубля. Здесь, как и во всем, товарищ Клюквин неукоснительно следовал указаниям свыше, а главное на этот год указание звучало так:
      "Экономика должна быть экономной!" Огромная четырехчасовая картина была практически отснята за три неполных месяца. Что ж, и это было в полном соответствии: разве не был призыв "наращивать темпы" девизом всей пятилетки?
      Госприемка прошла на "ура", всех, имевших отношение к фильму, угостили ошеломляющим банкетом и выдали поразительные, по крайней мере для Тани, премиальные - полторы тысячи рублей. За полтора месяца они с Никитой просвистели половину этой суммы в свободное от съемок и "биби" время, а вторую половину Таня положила на книжку. И вот теперь, в феврале, Таня вновь оказалась в Москве, в номере на тринадцатом этаже гостиницы "Россия" (товарищ Клюквин экономил только на пленке и съемочном времени), из окна которого могла разглядеть веселые луковки Василия Блаженного, чуть присыпанные снегом. Никита проводил ее со "Стрелы" до самого номера, а поскольку заехать за ней, чтобы отвезти на официальную премьеру во Дворце Съездов, должны были только в половине шестого, то времени для "сладкого зуя" нашлось с избытком.
      В их любви была некоторая странность, недоговоренность, которая, может быть, и придавала ей столько очарования. Никита, нисколько не стеснявшийся на людях демонстрировать свою близость с ней - словами, жестами, поцелуями, - на свидания приходил как бы тайком, никогда не упоминая о них при третьем лице, наотрез отказываясь переехать к ней, предпочитая жить с матерью и отчимом, а в Москве селился не в соседнем с ней номере гостиницы, а у кого-то из своих многочисленных московских друзей, чаще - у Огнева.
      Прожив с ним больше полугода, зная каждую родинку, каждую складочку на его теле, она мало что знала о нем, хотя о себе успела выложить все - от рождения на торфоразработках, раннего сиротства, детдома в городе Дно, жизни с Лизаветой и Виктором, вынужденном отъезде в Ленинград и работы прислугой при безумной парализованной старухе. Не остались неизвестными Никите и роман с Женей, и обстоятельства знакомства и последующего брака с Иваном, и прочее, и прочее... Умолчала она лишь об эпизоде с Рафаловичем - но это была уже не только ее, но и чужая тайна.
      Естественно, все это выкладывалось от случая к случаю, к той или иной ассоциации. Таня просто не понимала, какие могут быть тайны от любимого человека. Возможно она и не была бы такой откровенной, но Никита был потрясающим слушателем - внимательным, сочувствующим понимающим. И нельзя сказать, чтобы он был, в свою очередь, как-то скрытен. Нет, он охотно и увлекательно рассказывал, отвечал на все ее вопросы, отмалчиваясь лишь тогда, когда Таня заводила речь о сестре Никиты и о Павле - ее муже. Только получалось как-то так, что рассказы были не о нем самом, а о чем-то побочном, хотя и интересном, а ответы мало что проясняли. Впрочем, Таня не требовала от него столь же исчерпывающей откровенности - куда важнее было то, что он здесь, рядом. Нежный и внимательный, неожиданный и ловкий. Неспособный наскучить, оказаться в тягость или не к месту.
      Тане казалось, что именно такого она ждала всю жизнь.
      И еще - она знала, что никакими силами не сумеет надолго удержать его. Более того, чем больше станет прикладывать к этому сил, тем быстрее и окончательное его потеряет. Откуда взялось у нее такое убеждение, она не знала - было, и все.
      Так, она знала, что она у него не одна. В этом убеждали ее и синяки от засосов и царапины на его теле, и слабый аромат чужих духов - неприятный, тягучий, неженственный. Она запрещала себе зацикливаться на этом, свое от него она получала сполна, и если у него еще оставались силы на другую - что ж, пускай. Вон у Ваньки за все годы супружеской жизни никого, кроме нее, не было, а толку?
      Кстати, у Ваньки с новой его пассией недолго продолжалось. Про это ей от Марины Александровны было доподлинно известно. Возвратился ее юридический муж к родителям, как собака с поджатым хвостом, ободранный, насквозь больной от многомесячного пьянства. Рухнул в беспамятстве прямо на пороге, а когда откачали, родители определили его в лечебницу возле Удельной, закрытую, с решетками на окнах и дверях, с обыском всех посетителей. Была она там, на мужа полюбовалась - ничего хорошего. Отощавший, заросший, глаза дикие. Ее поначалу не узнал, а узнав, начал клянчить водочки или колес. Она убежала тогда, было и жалко его до слез, и тошно...
      Впрочем, Таню это волновало недолго. Она была счастлива: у нее был любимый человек, была захватывающая, тяжелая но невероятно интересная работа. Общение со знаменитыми актерами, постоянное постижение тайн мас-теоства, разъезды, калейдоскоп впечатлений - были даже такие два месяца, когда она умудрялась сниматься в трех фильмах одновременно. Имя ее уже стало появляться в печати, а в "Советском экране" вышла развернутая и вполне благожелательная статья о ее недолгом еще творческом пути с ее фотографиями в ролях Каролины Собаньской и Александры Коллонтай...
      Переливчатый телефонный звонок прервал очередной ритуал пробуждения "сладкого зуя".
      - Вот черт! - досадливо сказала Таня. - Не снимай.
      - Пожалуй, надо, - сказал Никита. - Не забывай, какой сегодня день. Могут звонить с самых заоблачных высот с последними распоряжениями. Да и мне может один человечек звякнуть. Он снял трубку.
      - Алло!
      На лице его Таня увидела не шибко радостное удивление.
      - Это ты, надо же... Как узнала? Впрочем, неудивительно... Оттуда звонишь, или снова в седле?.. Понятно... Да? Это окончательно?.. И что?
      Он замолчал, слушая, лицо его расплывалось в зловещей, неприятной ухмылке.
      - А лысого промежду тут не хочешь ли? По всем документам она моя, и фига ты у меня ее получишь. Если жить негде, так и быть, я же не изверг какой, вот завтра въезжай, только сегодня не смей. Но насчет продать и не думай... Имел я в виду твоих покупателей!.. Ну и что? Да, наслышан. Покойный следователь докладывал. Немалые трудовые сбережения плюс энное количество дури с дрянью... Сочувствую. Кстати, саму-то как отмазали?.. Ах, не мое дело? Конечно, не мое, слава Богу... Ну знаешь, это твои проблемы. У тебя есть шикарная квартира с обстановкой... Долго? Ну, нажми на дядю Коку, на Поля, пусть почешутся. К тому же, как я понимаю, на сцену вновь вышел прежний благодетель с неограниченными возможностями... Молчу, молчу, не дурак... Ах, не хочешь быть в Долгу? Очень благородно, только я-то тут при чем? Ах, обещал? Да мало ли что я обещал?.. Нет, нет, я не отказываюсь, но...
      Видно, на том конце резко оборвали разговор. Никита в сердцах бросил трубку.
      Таня, не понявшая из этого разговора ничего, кроме того, что для Никиты он оказался неприятен, спросила:
      - Кто это?
      - Да сестричка, не к ночи будь помянута.
      - Она же в Ленинграде, в больнице.
      - Уже нет, как видишь. В столице обретается.
      - Как же она этот номер узнала? И что ты здесь?
      - Легко. С ее-то связями...
      - И чего ей надо было? - спросила Таня, невольно подхватив неприязненные Никитины интонации.
      - Чего-чего! Денег ей надо было, вот чего.
      - Слушай, так ведь у меня есть сотни две. И наверняка еще дадут. Может, поможем? Сестра все-таки. Никита посмотрел на Таню и сокрушенно вздохнул.
      - Ох, и простота ты у меня, Татьяна Ларина! Чихать она хотела на твои две сотни. Квартиру она себе тут организует, с пропиской, вот что.
      - И у тебя просит таких денег? Откуда?
      Никита замялся.
      - Да есть кое-какое совместное имущество... Только хренушки она его получит. Пусть и не мылится... Слушай, не знаю, как ты, а я проголодался. Давай-ка немножко причепуримся и совершим налет на здешний буфет. Кстати, рекомендую заправиться поплотнее: чутье мне подсказывает, что сегодня банкетом вас угощать не будут.
      Чутье Никиту не подвело. В половине шестого Тане позвонили и попросили спуститься к ожидающей у западного входа черной "Волге". Она была во всеоружии: в ярком, почти сценическом макияже, в вечернем платье из белой парчи, поверх которого накинула каракулевую шубейку - неожиданный, как всегда, подарок от Никиты, - в лакированных туфлях с высоченными каблуками. От последнего она хотела отказаться (еще бы, в них она ростом почти догоняла Никиту, а он был не из лилипутов), но Никита убедил ее:
      - Ты не просто роскошная женщина, а актриса, поэтому должна выделяться, бросаться в глаза. Для выхода в свет при твоем росте это самое то.
      К "Волге" они спустились вместе. По пути договорились, что часам к десяти-одиннадцати - предполагаемому окончанию мероприятия - он подгонит огневскую "Ниву" поближе к Спасским воротам, встретит ее и отвезет кое-куда, где ни одна сука не помешает ему сделать ей одно важное заявление. На улице он галантно распахнул перед нею дверцу черного автомобиля, порекомендовал шоферу как можно бережнее проехать все пятьсот метров пути до Дворца Съездов и, насвистывая, удалился. Пригласиться на премьеру у него не было никакой возможности: туда были званы лишь участники фильма и делегаты февральского Пленума ЦК, к открытию которого, собственно, и была приурочена премьера.
      Снабженный специальным пропуском автомобиль проехал прямо к Дворцу Съездов, миновав несколько постов охраны. На площадке перед Дворцом стояло множество таких же машин. Впрочем, были там и "Чайки", и даже два длиннющих бронированных ЗИЛа с тонированными стеклами. Двое крепких молодых людей в черных смокингах - таких тут было еще больше, чем автомобилей, - раскрыли перед Таней дверцу. Сверившись со списком и фотографией, другой молодой человек, в котором она узнала клюквинского подручного, распорядился впустить ее внутрь. В фойе ее перехватил второй клюквинец с биркой администратора на лацкане черного пиджака и препроводил в зимний сад, где уже собрались многие из участников фильма. Таня узнала главного оператора, Ию Саввину, о чем-то оживленно беседующую с Арменом Джигарханяном, Евстигнеева в замшевой курточке. В общем-то она знала почти всех и тут же вступила в общие разговоры. В зал их долго не приглашали.
      Потом на возвышение возле пальмы бодро взгромоздился лично товарищ Клюквин и, трижды хлопнув в ладоши, провозгласил:
      - Товарищи, внимание. Программа весьма насыщена, поэтому наше с вами мероприятие разбивается на два дня. Сегодня в рамках работы февральского пленума состоится премьера нашего фильма. Товарищ Зимянин выступит с кратким вступительным словом, потом мы покажемся товарищам делегатам, вместе с ними посмотрим фильм, после чего вас развезут по домам. Завтра в семнадцать ноль-ноль в Центральном Доме Актера состоится торжественный прием по случаю премьеры, ожидается присутствие высоких гостей, торжественный обед, - он подмигнул, - и, может быть, вручение почетных грамот и ценных подарков. Миша и Святослава Петровна раздадут вам пригласительные. А сейчас прошу тихонечко, в колонну по одному, проследовать за мной в левую ложу.
      Из-за бархатной портьеры появилась рука, дважды взмахнула, и по этому сигналу приглашенные двинулись вслед за Клюквиным.
      Делегаты пленума ЦК - люди важные и занятые, и каждая минута у них на счету. Когда съемочная группа потихоньку заполняла собой полутемную ложу, с высокой трибуны пожилой и невзрачный человек - должно быть, товарищ Зимянин уже вещал про значимость ленинской темы в советском искусстве и про выдающийся вклад товарищей Шундрова и Клюквина в современную Лениниану. Усевшись, Таня с несколько нервным любопытством оглядела зал. В полупустом президиуме за спиной докладчика она разглядела лица, знакомые по плакатам и портретам. Она узнала Андропова, Громыко, Устинова в маршальском мундире. Брежнева не было - он с утра читал вступительный доклад, который передавали все радио- и телевизионные станции страны, а потом уехал отдыхать. Старенький все-таки. Знаменитый задник с огромной головой Ленина на фоне красного знамени был уже завешен гладким белым экраном. Таня перевела взгляд на зрительские места. Зал был до отказа заполнен людьми в одинаковых темно-синих костюмах, лишь кое-где мелькали генеральские и адмиральские мундиры и разноцветные, хотя и строгих тонов, костюмы женщин. Это обилие темно-синего неожиданно напомнило Тане зал ПТУ "Коммунара", и даже показалось, что уважаемый докладчик вот-вот начнет нараспев читать про "большие сдвиги в темной психологии детей". Оно конечно, публика здесь совсем не та - чиновная, выдержанная, дисциплинированная. Слушают молча, с достоинством, в нужных местах выдавая надлежащий ап-лодисмент. Никому и в голову не придет ставить подножки или плеваться жеваной бумагой. Но все-таки...
      Таня прикрыла глаза - и открыла их от яркого света прожекторов, направленных прямо в их ложу. Сидящие рядом поспешно вставали, раскланивались, улыбались, щурясь от яркого света. Таня последовала их примеру. Скользнув по ложе, луч прожектора взмыл к потолку и стал гаснуть вместе с общим светом в зале. Негустые аплодисменты мгновенно смолкли. В меркнущем свете Таня увидела, как сидевшие в президиуме руководители страны встают и уходят - некоторые в зал, но большинство за кулисы.
      По громадному экрану под героическую музыку побежали титры. Таня сосредоточилась: в смонтированном виде она еще не видела этот фильм, и ей было интересно, что же получилось.
      А получилось неплохо - если отключиться от хрестоматийного сюжета и дурацких диалогов. Актеры блистательной игрой вытягивали фильм. На фоне звезд и сама Таня смотрелась неплохо. Особенно удалась ей сцена с Ульяновым-Лениным (Таня про себя улыбнулась нелепому каламбуру). В ней было и напряжение, и убедительно переданная упертость, непримиримость обоих персонажей, готовых идти к светлым своим идеалам через всенародное горе.
      Потом она стала уставать и почувствовала голод. Сосед - в темноте она не разглядела, кто именно, - зашуршал шоколадной оберткой.