Штирлиц... Тоже русский. Тоже служит в силовом ведомстве, хоть и другого профиля. Но главное, так же одинок. Если сесть у камина, плеснуть себе в стакан граммов двести и запеть "Ой, ты степь широкая...", сходство будет полным. И не надо компьютерной идентификации. Наверное, настоящий, не киношный, Штирлиц в такой момент думал: "Эх, плюнуть бы на всех этих Гитлеров и Сталиных, послать бы их в жо..."
      Стоп! Джоппа-Магнолия. Цветок магнолии в заднице Фэрфакса. Джоппа... Кто еще мог обратить внимание на это, такое родное для русского уха звукосочетание? Тут надо мыслить по-русски. В хладнокровном, расчетливом убийстве - элемент хулиганства, какой-то показной бравады. Смех одинокого остряка, шутку которого так никто и не оценит. Вот вам, америкашки, поломайте головы и над этим! Только русская могла так поступить! Все это в русском характере. Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет... И выйдет.
      - Ну, что ж, фру Улафсен. Мы с вами, оказывается, сородичи? Вы тоже русская?
      - Вас это каким-нибудь образом задевает? Или может повлиять на вашу карьеру? В таком случае, извините. Или, знаете что? Сделайте себе переливание крови. Хотите, я достану вам английской аристократической. Она, правда, голу бая...
      - Для этого вам опять понадобится кого-нибудь убивать?
      - Совсем нет. Мне достаточно взять вас в мужья. Хотите быть моим мужем? Вами движет по жизни тщеславие, как и меня. Вы также одиноки и неприкаянны, как и я. И рано или поздно вы меня найдете...
      - Я найду вас для того, чтобы покарать.
      - Нет, для того, чтобы полюбить...
      Питер Дубойс открыл глаза. Он не заметил, как задремал. Перед ним был темный экран компьютера. Он щелкнул мышью. На мониторе возникла лидийская царица Омфала.
      Павел Розен - Клэр Безансон
      Ред-Рок, Аризона
      Май 1996 год
      Из запоя его вывела Клэр.
      Он глупо себя вел с ней, когда был пьян. А не трезвел он целых две недели.
      Это потом он определил точно, сколько дней валялся дома в пьяном безобразии, определил по датам в лабораторных журналах, которые стали немым укором ему, Павлу Розену, заведующему лабораторией перспективных геологических разработок...
      Ему было стыдно, как глупо он вел себя с ней. Он краснел, собирая в памяти обрывки каких-то диких сцен, как он пытался ее поймать за руки, пытался сказать какие-то слова, как ему тогда казалось, лихие ковбойские фразочки, вроде: "А не заняться ли нам любовью, козочка моя"... Ах, как ему теперь было стыдно! Какая пошлость...
      Ему было тошно вспоминать, каким жалким и гнусным выглядел он тогда со стороны, пьяный, небритый старый и вонючий козел, распустивший нюни от того, что его жена нашла себе смазливого любовника... От того, что система пыталась грубо его обмануть, подсунув вместо общения с семьей - жалкую подделку!
      Какой позор!
      И позор не в том, что жена ему вульгарно и пошло изменяет, как и положено голливудской актрисочке, когда ее муж находится в более чем длительной командировке. Стыд и позор в том, что он, Павел, умница, светлая голова, ученый, сильная личность, каким он сам всегда себя хотел видеть, вдруг распустился... Распустил нюни.. Принялся пускать пузыри... Впору еще начать мочиться под себя!
      И какой стыд, что он в пьяном безобразии корчил из себя Казанову... Откуда это в нем взялось? Бр-р-рр!
      У Павла от стыда мутился рассудок. Единственное, чего ему хотелось, сгореть от удара молнии, провалиться сквозь землю прямо на глазах у Клэр... И тем самым доказать ей, что он совсем не такой, каким был в долгие часы помутнения рассудка.
      Он стыдился своей слабости. Он не хотел, что бы кто то считал его слабым. Но Клэр не считала. Она правильно поняла его.
      Она такая умная - Клэр!
      Она вывела его из запоя. Принесла в его бунгало те научные статьи, развесив их увеличенные ксерокопии во всех местах его жилища, включая и ванную, и кухню, и бар в холле... Чтобы, каким пьяным он ни был, не мог бы не заметить почти метровых заголовков, от которых он мгновенно должен был отрезветь...
      Новые искусственные минералы и космические технологии... Магнитные свойства кристаллов, выращенных в невесомости... И, наконец, главное: Опыты по созданию экстремальных геологических условий с применением космических технологий...
      Клэр была права. Он протрезвел от этих заголовков.
      Двое суток он высидел дома на минеральной воде и аспирине, не пуская в свое бунгало даже уборщицу...
      И на третье утро, когда Клэр как всегда трусила по гравию в беленьких кроссовках на ладненьких своих загорелых ножках мимо розариев, источавших утренние ароматы... Она вдруг услыхала позади знакомое дыхание и нарастающий шум хрустящего гравия... Она оглянулась... Это был Павел.
      - Хай! - крикнул он ей, как ни в чем не бывало.
      - Хай, - ответила она с приветливой улыбкой.
      После двухнедельной борьбы с собственным здоровьем, бег Павлу давался трудно, и Клэр, жалея его, не убыстряла темп, а двигалась почти шагом... Павел дышал тяжело, но выглядел счастливым.
      - Спасибо тебе за статьи.
      - Я рада, что ты их заметил.
      - Ты их так увеличила, что разглядел бы и слепой, да и расклеила по всей квартире. Несложно было разобраться, что это не реклама туалетной бумаги.
      - Я рада, что ты снова в форме.
      - Ну до полного восстановления еще далеко, но к среде обещаю тебя перегнать на финише нашей дистанции.
      - Посмотрим, а проигравший устраивает ужин.
      - О'кэй, я в любом случае твой должник за твою неоценимую заботу о моей научной форме, с меня безусловный ужин при свечах.
      - Но без алкоголя.
      - Ну-у-у, так уж совсем?
      - Тогда без крепкого алкоголя...
      У Павла от счастья зашлось сердце.
      * * *
      - У нас проблемы, - сказал главный администратор, усаживаясь в предложенное директором кресло.
      - Проблемы? - удивленно приподнял бровь директор.
      - Кто-то спровоцировал сбой работоспособности объекта "десять".
      - Каким образом?
      - Ему вбросили информацию, вызвавшую сильнейший эмоциональный стресс.
      - Каким образом?
      - Ему подбросили фоторепортаж о сексуальных похождениях его жены.
      - То есть, тем самым вы утверждаете, что здесь против нас работает враг?
      - Этого следовало ожидать.
      - А что с программой "семья"?
      - Он оказался хитрецом, он нас обыграл...
      - И все ваши дилеи, все ваши электронные фокусы пошли коту под хвост?
      - Да, сэр...
      - Вам надо выяснить, кто подбросил "десятому" информацию.
      - Уже занимаемся, сэр.
      - Это дело рук... оппозиции. Вы понимаете, о ком я...
      - Мы найдем шпиона, сэр.
      - Найдите, иначе вас пустят поплавать с вашими акулами и барракудами...
      * * *
      Никто из руководства Ред-Рок его ни словом не упрекнул за двухнедельное отсутствие в лабораторном корпусе.
      А подчиненные ему техники и лаборанты, те и ухом не повели при появлении шефа, как будто он и не пропадал нигде, а только вышел на полчаса, на ги брэйк, и сразу вернулся.
      А на столе накопилось отчетов за две недели экспериментов. Разгребая завалы бумаг, Павел ворчал себе в нос, никто, де, моей работы делать не хочет, но и порадовался: значит, начальство никому не смеет делегировать даже части его обязанностей. Доверяют. И это хорошо.
      А вообще, двухнедельная пьянка - такой стресс для мозговой серой массы, что в ее глубинах резко могут созреть новые идеи, которые раньше, по трезвости, никак не могли вылупиться...
      * * *
      Клэр пришла к нему в вечернем платье. Он просто обомлел. Она была воплощением соблазна.
      От завитка светлых волос на шее возле левого ушка, от волнующей, сдавливающей дыхание нежной канавки между восхитительными грудями в глубоком вырезе ее платья, от схватывающих спазмом в горле изумительных линий, безошибочно угадывающихся под тонким бархатом от Армани... и до нежных розовых ноготков на пальчиках ее ног, что безупречным педикюром выглядывали из носочков ее лаковых босоножек на высоченной шпильке каблука...
      И она так мило и просто улыбалась ему...
      - Ну вот, я и пришла! Надо помочь на кухне? Где фартук? Где плита?
      Но все к ее приходу уже было готово.
      Не был бы он тогда бывшим начальником геологического отряда... И даже экспедиции! Эх, сколько картошки он перечистил в своей кочевой жизни русского геолога! Так что...
      Так что присаживайтесь, милая Клэр! Будьте как дома!
      Сценарий ужина при свечах был продуман до мелочей. Все-таки ученые тем и отличаются от иных смертных, что способны все предусмотреть. Особенно, если это касается ужина с милым другом.
      - Хочу посмотреть меню вашего ресторанчика, мистер хозяин, - шутливо заявила Клэр, присаживаясь в кресло у низкого, располагающего к неофициальному общению стола.
      - Какое может быть меню у русских, - воскликнул Павел, - водка и икра!
      - Понятно, то-то я гляжу по телевизору на вашего президента, он, по моему, трезвым вообще никогда не бывает, - сказала Клэр, - и вообще, мы ведь договорились, что вечеринка обойдется без крепких напитков.
      - Договор дороже всего, - ответил Павел, вручая Клэр бокал с собственноручно приготовлен ной "Маргаритой".
      - А ты еще и бармен? - изумилась Клэр.
      - И повар, но это ты еще оценишь, а пока наслаждайся аперитивом...
      Из их почти полугодового общения Павел знал, что Клэр ученая-орнитолог, занимается миграциями птиц, у нее в лабораторном корпусе в клетках живут тысячи пернатых, от маленьких синичек, которые, как известно, лучше в руках, чем журавль в небе, и до самых натуральных розовых фламинго. Но Павел никогда не мог взять в толк, а зачем здесь птицы? И при чем тут орнитология - в забытой Богом Ред-Рок Вэлли?
      - Знаешь, - сказал вдруг Павел, - я припоминаю шведский фильм, он назывался "Бей первым, Фредди"... Тогда, в те годы, когда я учился, в России каждый иностранный фильм из капиталистической страны был большой редкостью... Там, в той шпионской комедии, нас прежде всего интересовали не идеологические изыски сценаристов, а западные запретные плоды - эротика, модная одежда, рок-музыка... В том фильме всего этого было достаточно... Но был там один момент, очень и очень интересный. Безумные генералы, западные, естественно, генералы, задумывая агрессию против стран социалистического лагеря, нацеливая свои ядерные ракеты на Москву, пытались опробовать новые биологические системы наведения ракет, используя вместо компьютера почтовых голубей... Голубю показывают сперва карту, а там, где Москва, - ставят кормушку с зернышками. И так приучают голубя лететь именно туда...
      - Это ты зачем мне рассказываешь? - спросила Клэр.
      - Так просто, - ответил Павел, смутившись, - ты интересовалась меню, так вот - на ордевр будут икра и семга, у нас русский ресторан. А в качестве пля принципаль я предлагаю телятину по-старомонастырски...
      - По старомонастырски?
      - Да, с черносливом и с грибами и под соусом из сметаны с красным вином...
      Клэр, закатив глаза, изобразила на лице предвкушение восторга...
      - И это еще не все, - этаким крещендо продолжал Павел, - у нас еще будет и десерт...
      Но десерта они не дождались. Вместо десерта Амур с Венерой послали им в этот вечер любовь.
      * * *
      Когда они слегка остыли от первых восторгов...
      Ах, как Павел любил потом эти минуты своей жизни!
      Любил вспоминать, как, подперев подбородок прелестным маленьким своим кулачком, она задумчиво курила тонкую ароматную сигаретку и, балуясь, пускала дым ему в лицо... А он любовался, глядя на ее груди, любовался контрастом загорелой и незагорелой кожи в тех местах, где условно проходил топ ее купальника...
      - А как ты оказалась здесь?
      - Я? - переспросила она, вздрогнув...
      - Да, ты!
      Клэр пустила тоненькую струйку дыма, и столбик серого пепла беззвучно упал с ее сигареты прямо Павлу на грудь, тут же рассыпавшись невесомой пылью по седым завиткам рудиментарной мужской поросли...
      - Ты ведь совсем ничего обо мне не знаешь, милый, - сказала Клэр, щелчками длинных ноготков стряхивая с груди Павла просыпавшийся пепел...
      - Оттого и спрашиваю, и вопрос этот не от безразличия, - сказал Павел, ловя и целуя ее пальцы.
      - Я ведь сюда попала не по своей воле, а подписав прошение о применении ко мне специальной программы Министерства юстиции, - с жесткой угрюмостью выговорила Клэр длинную канцеляристскую формулу.
      - Я знаю об этой программе, и. у меня складывается впечатление, что все мы здесь так или иначе не по своей воле...
      - Да, Павел, ты совсем ничего обо мне не знаешь, а если бы узнал, неизвестно еще, стал ли бы ухаживать за мной?
      Павел посмотрел на Клэр, подняв брови в изумленном протесте.
      - Да, да! - продолжала настаивать Клэр, - если бы ты знал, за что я получила свое пенальти от суда штата Луизиана, то, может, и не полез бы ко мне в кровать!
      - Ну, положим, если быть скрупулезно точными, мы сейчас не в твоей кровати, а в моей, - шутливо возразил Павел.
      - Это не важно, противный мальчишка, - стукнув Павла кулачком в бок, продолжала Клэр, - я одного такого противного мальчика убила за то, что он относился к дамам не шибко уважительно...
      Павел слегка поперхнулся.
      - Как? По правде?
      Не улыбаясь, Клэр посмотрела ему в глаза долгим пристальным взглядом.
      - Испугался, мальчик мой?
      - Нет, не испугался, - с дерзкой бравадой ответил Павел.
      И Клэр разрядила обстановку обезоруживающей улыбкой.
      - Я попала в тюрьму в результате судебной ошибки...
      - Я верю тебе, - воскликнул Павел со страстью, - верю!
      - Спасибо, милый, - сказала Клэр, поцеловав его в лоб, - спасибо. А вот присяжные не поверили...
      И она рассказала, как год назад ее мужа, богатого луизианского землевладельца, нашли мертвым в его машине на берегу местного озерца в трех милях от его загородного ранчо. Старина Берни Безансон жил одиноким бобылем, когда Клэр Эпплби, юная докторесса-орнитолог, приехала из Дьюкского университета в те болотистые малолюдные места с целью изучения и отлова редких птах... Старина Берни тогда и запал на нее, как судачили потом соседи Бернара Безансона...
      Соседям Клэр не понравилась.
      Городская штучка! И чего у них с Берни общего? Она - вчерашняя небогатая студентка. А старине Берни в Бонвилле принадлежало три тысячи акров земли...
      Но тем не менее, невзирая на общественное мнение, они поженились. И жили странной для окружающих жизнью. Она не бросила своей кафедры. А он не уехал из Бонвилля...
      И когда старину Берни нашли в его фордовском грузовичке с двумя пулями в груди, вся местная общественность, включая шерифа, пришла к общему мнению, что надо "шерше ля фам"... И так случилось, что именно в день убийства Клэр уехала к себе в Северную Каролину.
      Против нее сыграло и новое завещание старины Бернара, составленное сразу после их свадьбы, по которому все свое движимое и недвижимое он оставлял не племянникам, как было в прежнем его завещании, а молодой жене, то есть ей, Клэр Эпплби-Безансон...
      Все двенадцать присяжных единогласно проголосовали за вердикт "виновна в убийстве".
      Тридцать лет тюремного заключения. От электрического стула, все еще не отмененного в штате Луизиана, ее спасло только то обстоятельство, что прямых улик в ее деле не было, и обвинение руководствовалось только уликами косвенными...
      Потом были три месяца тюрьмы.
      И потом вдруг предложение работать в Ред-Рок Вэлли. Работать по своей научной специальности. Орнитологом.
      - Эвон оно как! - сказал Павел задумчиво.
      - Вот так-то, мальчик мой! - заключила Клэр...
      - А у тебя не было мысли, - спросил Павел, - что это не судебная ошибка, а все специально подстроили, чтобы заполучить тебя, как нужного специалиста, сюда в Ред-Рок?
      Клэр сделала страшные глаза и зажала Павлу рот своей ладошкой.
      - Молчи, дурачок! - прошептала она едва слышно, - здесь же везде их уши!
      - Значит, и у тебя возникала такая мысль, - так же неслышно прошептал Павел...
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      РЕШАЮЩЕЕ ЛЕТО
      Питер Дубойс
      Санкт-Петербург, Россия
      Июнь, 1996
      Русская кровь пока молчала. Ничем не тронул Дубойса Московский проспект, по которому они ехали в бесконечном, нервном потоке машин. Потом они повернули направо, проехали мимо Витебского вокзала, и Питер стал постепенно узнавать город, знакомый ему по фотографиям, фильмам, сайтам Интернета.
      - Александр Сергеевич, - показал он на памятник, запечатлевший задумчиво сидевшего человека.
      - Нет, это не Пушкин, - с видом полной компетентности пояснил сопровождавший его фээсбэшник. - Это Грибоедов. Автор пьесы "Горе от ума".
      - Я знаю, - улыбнулся Дубойс. - Грибоедова тоже звали Александр Сергеевич.
      - Правда? - удивился, но нисколько не смутился, сопровождающий. - А я не знал. Век живи - век учись... Владимирский собор... А вон - Невский проспект... Литейный... А это наша контора. Большой дом...
      Машина проехала мимо странного серого здания, возвышавшегося над прилегающими домами.
      - Но мы сначала заедем в гостиницу. Вам надо отдохнуть с дороги, принять душ, перекусить. А потом уже милости просим...
      Нева. Питер зажмурился от яркого солнца, отраженного поверхностью воды. Вот тебе и серый, пасмурный город! Шпиль Петропавловской крепости показался ему солнечной осью раскинувшегося перед ним города. И этой золотой иглой Санкт-Петербург пронзил сердце Дубойса. Ему захотелось выйти из машины и идти, и идти по этим мостам и набережным. Не в силах справиться со своим детским восторгом, Дубойс шлепнул фээсбэшника по плечу и выдохнул:
      - Ух, какая красотища!
      - Да, - согласился тот, - город у нас красивый... Вон, между прочим, "Аврора". Революционный крейсер... Номер вам забронирован. Отдыхайте. А в четырнадцать ровно я за вами заеду...
      Питер принимал контрастный душ в номере гостиницы. Ему было приятно представлять, что та же вода, которая омывает гранитные набережные, сильной струей стучит по его упругому, молодому телу. Вот она - земля... вернее, вода предков. Князей Вороновых.
      Его охватило странное чувство, похожее на влюбленность, оно заставляет школьника сбегать с уроков, тянет студента из аудитории на белый свет. Питеру захотелось забыть всех этих Фэрфаксов, Лео Лопсов, Чиверов... Бродить бы без цели по набережным, сидеть на скамейке в Летнем саду, смотреть на питерских девушек. Пожить бы тут немного, ни о чем не думая, или наоборот, думать о самом главном.
      Дубойс растираясь полотенцем, глянул в окно. С шестого этажа гостиницы "Санкт-Петербург" был хорошо виден противоположный берег Невы и громадный серый дом, торчащий каким-то диссонансом над набережной Робеспьера.
      Нет, сначала дело. Только когда он убедится, что все выполнено, все, что требовалось, получено, проработано, зафиксировано, тогда он позволит себе первую прогулку по городу. А сейчас будем считать, что никакого города не существует, а только тот мрачноватый дом, его архивы, сотрудники, кабинеты.
      Человек в сером костюме с довольно приятным лицом провел Питера по коридору. Открыл массивную дверь и пригласил его в небольшое помещение.
      - Располагайтесь, мистер Дубойс. Документы из архива подготовлены, сейчас их принесут. Вы можете работать в этом кабинете. Вот мой внутренний телефон, если что-то понадобится, звоните, не стесняйтесь.
      Неисповедимы пути твои, Господи. Когда-то его предок не вернулся в свою страну, опасаясь этого самого ведомства, у которого он теперь в гостях. Сидит за столом в кабинете, в котором, возможно, допрашивали кого-то из его близких или дальних родственников.
      - Здравствуйте, - в кабинет вошла женщина в темном костюме с папкой документов. - Прошу вас расписаться здесь и здесь. Спасибо.
      Дубойс сел поудобнее. Придвинул к себе папку.
      Он читал изложенные сухим казенным языком данные уголовного дела 70-х годов о деятельности преступной группы под предводительством некоего вора по кличке Генерал, данные наблюдений, агентурных донесений, подслушанных разговоров, касающихся некоего гражданина Шерова Вадима Ахметовича, а сам почему-то представлял питерский проспект, обычный зимний день.
      Девушка в черной шубе с распущенными рыжими волосами. Неба не видно, вернее, оно опустилось на город и лежит теперь на плечах сутулых пешеходов. Поэтому снежинки появляются в воздухе неизвестно откуда. Если долго на них смотреть, можно заметить, что некоторые летят вверх. Рыжая девушка остановилась. Она то ли глядит на снег, то ли ей померещился чей то знакомый взгляд. Красивый рот портит усмешка. Вдруг словно что-то попало ей в глаз. Она смотрится в маленькое зеркальце и краем платка достает невидимую соринку...
      Дубойс взял в руки черно белую фотографию. Долго смотрел на эту красивую молодую женщину, почти девочку. Он убирал ее в папку, читал следующие документы, но потом опять доставал фотографию и не мог насмотреться. Что он увидел в этом лице? Он испытывал одновременно и восхищение, и непонятную, необъяснимую тревогу. Часть его существа будто говорила: "Смотри, ничего прекрасней ее ты никогда не увидишь". А другая половина шептала: "Не смотри ей в глаза, только не смотри ей в глаза, а не то..."
      Последним документом была справка из московского адресного стола. Гражданка Захаржевская Татьяна Всеволодовна, сочетавшись в 1982 году законным браком с гражданином Великобритании Аполло Дарлингом, в оную Великобританию на постоянное место жительства и убыла.
      Правда, в Ленинграде, впоследствии Санкт-Петербурге, остались ближайшие родственники: мать, Захаржевская Ариадна Сергеевна, 1931 г. р. и брат, Захаржевский Никита Всеволодович, 1954 г. р.
      Питер подумал и решил своим визитом ближайших не беспокоить. Едва ли они смогут сообщить ему что-нибудь существенное, а вот предупредить сестру и дочь, что ее персоной интересуются американские правоохранительные органы, сумеют наверняка. То, что Татьяна Всеволодовна, согласно справке из пограничных служб, после своего отъезда государственную границу СССР, впоследствии Российской Федерации, не пересекала, вовсе не означало, что она не поддерживает связи с родными. Да и что четырнадцать лет на родине не была, тоже не означает - для таких, как она, все границы условны, хоть на помеле перелетит...
      Выйти на Татьяну Всеволодовну Питеру позволила единственная, как оказалось, существенная улика, оставленная на месте преступления. Отпечатки пальцев. Нет, не на посуде, не на дверных ручках, не на поверхностях предметов - здесь, как раз, все было чисто-чисто, как учили. На обнаруженной в мусорной корзине целлофановой обертке от коробки с дискетами. Сорвать, выбросить и забыть - это же так естественно... Если бы не Делох, вычисливший русскую в случайной своей попутчице, если бы не лингвистическая догадка Питера, подтвердившая слова профессора, эта находка, сделанная при первом же осмотре дома Фэрфакса, так и осталась бы пустышкой. Но теперь, вкупе с подписанным Хэмфри Ли Берчем теплым дружеским письмом на имя директора ФСБ генерала Степанова, "пальчики" отправились в Москву, на Лубянку.
      Момент оказался благоприятным - в ожидании очередного многомиллиардного кредита МВФ Москва реагировала на просьбы западных партнеров с особой чуткостью и расторопностью. Не прошло и двух недель, как носитель отпечатков был идентифицирован с вероятностью 92, 8%...
      * * *
      На следующий день Питер стоял перед картиной своего тезки Рубенса "Персей и Андромеда" в Эрмитаже. Он думал о том, что все так и есть, как изобразил великий нидерландец. Одна мертвая гадина убила другую. Отрубленная голова Медузы и окаменелый дракон. Но это для влюбленных осталось по ту сторону щита, который держит в отведенной назад руке Персей. Он смотрит на свою Андромеду. Маленькие боги, амуры, вьются вокруг, теребят их, как дети. Рядом терпеливо стоит мощный рабочий конь Пегас...
      Если так долго стоять перед каждой картиной, не хватит и года, чтобы все осмотреть. Конечно, глупо бродить по залам Эрмитажа без заранее составленного плана. Скажем, можно было бы сегодня обойти только импрессионистов или античность... А вот и статуя Омфалы, скопированная им из Интернета. Питер почему-то заглянул ей в глаза. Пустые мраморные полусферы смотрели в никуда.
      - Простите, - услышал он за спиной осторожный голос, - простите меня за беспокойство. Вы интересуетесь античностью?
      Дубойс оглянулся. Рядом с ним стоял человек лет сорока. Пиджак в зелено-розовую клетку, брюки вишневого цвета и, что уж совсем нелепо, яркий, цвета морской волны нашейный платок с якорями.
      - С некоторых пор интересуюсь, - дружелюбно ответил Дубойс, хотя смотрел на своего неожиданного собеседника с удивлением: неужели еще один Делох?
      - А вы, видимо, англичанин или американец, судя по акценту?
      - Американец. Но мать и отец у меня - русские. И домашнее воспитание я получил русское.
      - Как интересно! - удивился незнакомец, потирая свои длиннопалые аристократические руки. - Раньше дворяне давали детям французское или английское воспитание, а вам, значит, русское. А ваши родители были дворяне?
      - Только мать, отец из крестьянской семьи.
      - Тоже необычно - крестьянин и дворянка. Вы прекрасно говорите по-русски.
      - Спасибо, я стараюсь читать русские книжки, смотреть российские фильмы. Правда, последний год времени все меньше и меньше. Вот, наконец, побывал в России...
      - Так вы первый раз в России? Значит, первый раз в Петербурге?
      Странный собеседник как бы случайно коснулся длинными пальцами руки Дубойса. Питер машинально убрал руку.
      - Позвольте представиться. Ник.
      - Очень приятно. Питер.
      Дубойс пожал вялую лапку нового знакомого.
      - Питер, я бы мог взять на себя обязанность вашего личного экскурсовода, провести вас по музеям, паркам нашего города, пригородам. Если, конечно, вы найдете приятным мое общество?
      Ник опять коснулся его руки. Тут Дубойса осенило. А не гей ли к нему клеится? Этого еще недоставало! Первый знакомый в Петербурге - и голубой. Не молоденькая студентка, а стареющий цветастый шут!
      - Я прошу прощения, - в голосе Дубойса появились металлические нотки, - вы меня, на верное, приняли за скучающего туриста. У меня очень мало свободного времени для экскурсий и прогулок.
      Собеседник сразу как-то сник, даже бант его шейного платка опустился вниз, на манер пионерского галстука.
      - Прошу прощения. Очень жаль. Извините, - он попятился задом, как бедный чеховский чиновник или лакей, но вдруг остановился. - Еще два слова, Питер. Я обратил внимание, что вы долго стоите перед этой статуей. Перед лидийской царицей Омфалой. Хорошо помню историю с переодеванием в мужскую одежду... Но если вас так интересуют ее изображения, есть еще одно, насколько я припоминаю. Оно находится в Ораниенбауме, в парке, у Китайского дворца. Если вас, конечно, интересует...
      Зачем Питер поехал в Ораниенбаум? В последний день можно было сходить в музей-квартиру Достоевского или Набокова? Да мало ли куда? Что он успел посмотреть за такую короткую командировку? Нет, зачем-то сел в такси, сказал: "Ораниенбаум", таксист назвал сумму, Питер кивнул. И вот он здесь, среди разрухи и запустения, среди дворцовых построек, превращенных в руины, среди разрушенных мостиков, больных деревьев. Зачем он приехал сюда? Чтобы увидеть другую сторону Петербурга? Но для этого достаточно было зайти в любой двор, любой подъезд. Приехал по рекомендации того странного типа? Нет. Что то другое вело сюда Дубойса, то, что в обычной жизни кажется случайностью, бессмыслицей, но стоит уловить невидимые обычному зрению знаки, как все складывается в некую цепочку, в которой даже знакомство с шутом гороховым в Эрмитаже неслучайно...
      Нет, хватит мистики. В последнее время он слишком часто попадает в какой-то странный круг, в другие измерения. Хватит. Командировку нужно признать очень успешной. Вся жизнь главной подозреваемой была теперь перед ним. Он знал про нее практически все, вернее, все, чем мог прижать ее к стенке на допросе, припугнуть, удивить. Татьяну Захаржевскую - миссис Дарлинг...
      Что же она за человек? Что за женщина? Только ли умная, расчетливая, коварная и хладнокровная убийца или... нечто большее? Какая сила хранит ее, может быть, наделяет правом вершить суд и исполнять приговор? Почему судьба ее так волнует его, следователя, которого должны волновать только доказательства и факты? Зачем он забивает себе голову лишними переживаниями, посторонними мыслями? Почему он все время думает о ней?
      А вот и Китайский дворец. Где же статуя Омфалы? Не может быть? Что это?
      На постаменте стояла женская фигура с львиной шкурой поверх длинного пеплоса и палицей в руке, но... без головы. Голова валялась на земле в двух метрах. Дубойс профессионально определил, что статуя разрушена ударом узкого металлического предмета, ломика или монтировки. Питер зачем-то поднял отбитую голову, подержал ее в руках. Вспомнил похожую сцену из известного англоязычного шедевра, грустно улыбнулся и проговорил: "Бедная Таня..." Потом положил голову у подножья статуи. На постаменте среди всяких надписей известного содержания почему-то одна, непонятная, привлекла его внимание: "Отсрочка".
      Ну, вот и все. Предъявить доказательства, добиться санкции на арест. Надо надеяться, "кузены" из Скотланд-Ярда уже установили нынешнее местонахождение миссис Дарлинг, так что много времени это не займет...
      Леонид Рафалович
      Москва, Россия
      Июнь, 1996
      - Ну что? Выпьем за генерального директора ООО "Вторчерметутилизация" и за президента ЗАО "Стил энд Каст Айрон экспорт"! - сказал Леня, поднимая бокал.
      Они отмечали регистрацию в ресторане ночного клуба "Метелица" на Новом Арбате.
      Гай-Грачевский, как владеющий языками, стал президентом "Стил энд Каст Айрон", а Забродину досталось прозаическое ООО "Вторчермет".
      Однако никто из его старых флотских приятелей не жаловался. И даже Забродин, обидевшийся было, что в Голливуд на консультации фильма о российском флоте пригласили не его, а Леньку - и то не жаловался. И на что жаловаться? Когда приехавший из Америки Леня Рафалович вдруг предложил им работу в его фирмах, с окладами по пять тысяч долларов в месяц!