Кэт так странно произнесла последнюю фразу, что любой другой это почувствовал бы, но Питер был, что называется, не здесь. Его воображение в который раз рисовало ему возможные маршруты убийцы, а рассудок старался разгадать чью-то страшную логическую цепочку, звеньями которой были человеческие жизни. Поэтому он все понимал буквально. Без всяких оттенков и намеков. Питер шел по кровавому следу, как хорошо натасканная гончая, и на посторонние следы, пересекавшие путь, не отвлекался.
Хочет ли он попробовать? Да она сама не понимает, о чем спрашивает!
Они забили в компьютер все материалы городских систем наружного видеонаблюдения… На следующий после убийств день ФБР изъяло более двухсот видеокассет наружки из всех частных и государственных учреждений города — банков, парковок, гостиниц, офисов, вокзалов, ресторанов….
Двести кассет по двадцать четыре часа информации на каждой… Четыре тысячи восемьсот часов видеозаписи. Более полумиллиона человек, зафиксированных на пленке. А сколько автомобилей?!
И как же найти среди них тот, который нужен ему, Питеру?
Поначалу он с интересом вглядывался в пляшущий на мониторе калейдоскоп черных «Мерседесов».
Потом утомился.
Два раза вставал, чтобы заварить Кэт кофе, на третий раз не встал.
Но и в дреме перед ним кружили лакированные катафалки…
Питер встрепенулся, протер глаза.
Кэт теребила его за плечо.
— Я что, уснул? Прости, пожалуйста.
— Ничего… Давай кино смотреть. Я чуть-чуть почистила картинку, так что будет почти Голливуд…
Питер прильнул к монитору.
На экране появился интерьер азиатского ресторанчика. За стойкой улыбался седой китаец в расписной рубахе, перед ним на высоком стуле сидела молодая китаянка.
— Грейс Ли, консультант балтиморского отделения «Хьюлетт-Паккард», — сказала Кэт. Питер изумленно уставился на нее.
— Откуда ты знаешь?..
— Лучше на экран смотри, — с ленивой улыбкой отозвалась Кэт.
В кадр, пританцовывая, вплыла вторая девушка, блондинка. Взобралась на стул рядом с первой, обернулась…
Питер обомлел. Это была… Кэт Броган собственной персоной.
— Грейс моя университетская подруга, я прошлым летом у нее гостила. За стойкой ее дядюшка, владелец ресторана в Чайнатауне… Он незадолго до этого установил систему наблюдения, а то какие-то вандалы повадились громить витрины…
Девушки оживленно болтали, китаец кивал, поддакивал.
Прошло минуты две. Недоумение Питера нарастало.
— Но какое?..
— Сейчас, погоди… Вот! Теперь внимание…
Изображение теперь поступало с другой камеры, на входе.
В кадре появился невысокий широкоплечий мужчина в майке с логотипом «Балтимор Ореолз».
— Кто этот любитель бейсбола и китайской кухни? — спросил Питер.
— Понятия не имею… Но я этого типа хорошо запомнила. Британский акцент, рыбий взгляд и лицо такое… Такое невыразительное, словно смазанное или на свечке оплавленное. Без эмоций, без возраста.
Кэт остановила картинку, и Питер полностью согласился с ее оценкой.
— Не только словесный портрет, но и фоторобот не враз составишь. Идеальная внешность для шпиона…
Незнакомец подошел к стойке, что-то сказал китайцу, скучающим взглядом обвел зал.
— Глаза холодного убийцы, — прокомментировала Кэт.
Китаец протянул «бейсболисту» полиэтиленовый мешок. Тот бросил на стойку деньги, развернулся, вышел.
— И что все это значит? — спросил Питер.
— Наберись терпения.
Теперь работала наружная камера.
Мужчина, спиной к зрителю, вышел на улицу, подошел к припаркованному на тротуаре черному «Мерседесу-330». Из переднего пассажирского окошечка показалась рука, взяла у него пакеты. Мужчина стал обходить машину и исчез из поля зрения.
Автомобиль тронулся прочь от камеры.
— Стоп! Укрупни-ка, — попросил Питер.
«Мерседес». Вид сзади. Номер крупным планом. И буковки, складывающиеся в слово «кисмет».
— Верни мужика, — попросил Питер.
Он долго вглядывался в затертые, невнятные черты лица. Прикрыв глаза, попытался представить эту коренастую плечистую фигуру в женском наряде. Признался себе, что из Денкташа дама получилась бы куда более правдоподобная.
Нет, не мог этот парень в день убийства находиться в доме жертвы. Околачиваться где-то рядом, всадить пулю в кондиционер, позвонить ремонтникам от имени Фэрфакса — это да, а вот попасть в дом… Разве что залезть в окошко, а потом вылезти, причем кто-то должен был закрыть за ним шпингалет.
Один из покойников? Или та баба в комбинезоне?
Баба…
— Кэт, дай-ка мне ту руку, ну, которая из машины показалась…
Оцифрованная видеозапись была десятикратно четче обычной, на которой Питер не разглядел бы ни изящных пальчиков, ни браслетки на тонком запястье.
— Ищите женщину… — пробормотал он.
— Что? — переспросила Кэт.
— Слушай, а бейсболист нигде больше не проявляется? Вот бы взглянуть…
Кэт улыбнулась.
— Пока вы дрыхли, сэр, мы с малышкой уже взглянули… — Она нежно погладила панель процессора. — Завари-ка еще кофейку, а я тем временем поставлю вторую серию нашего детектива…
Мужчина с нулевым лицом маялся на фоне колышущихся водорослей, проплывающих мурен и других, более мелких, обитателей морских глубин. На сей раз на нем была не майка бейсбольного клуба, а летний белый костюм, настолько изменивший его облик, что лишь профессионально ангажированный глаз распознал бы идентичность. Для умной машины это проблемы не составило. А вот место Питер определил сразу. Знаменитый балтиморский «Аквариум», в котором ему, кстати, так ни разу и не довелось побывать.
— Вообще-то, в смысле хронологии это первая серия, — заметила Кэт. — Запись сделана двадцать восьмого июня в три часа дня. А у дядюшки Ченя мы пересеклись в третьем часу ночи. Допоздна заболтались с Грейс и решили спуститься выпить чайку…
Мимо мужчины в белом проходили люди, преимущественно пожилые пары и женщины с детьми, останавливались полюбоваться на диковинную морскую фауну. На самого мужчину внимания никто не обращал, и он отвечал им полнейшей взаимностью.
Но вот промелькнула женская фигура в мешковатом брючном костюме. Мужчина дернулся вслед за ней и исчез из кадра.
— Черт! Мы их потеряли!
— И тут же нашли в зале рептилий, — ликуя, возразила Кэт.
Быстро, отнюдь не в праздно-экскурсионном темпе, парочка проследовала через полупустой зал, присела на диванчик между террарием непонятно с каким зверьем и огнетушителем. Судя по языку жестов, разговор у них был серьезный, причем доминировала женщина. Она первая поднялась и, что-то отрывисто сказав, вышла.
На выходе Питер сумел хорошенько разглядеть ее.
Рост выше среднего. Телосложение нормальное, скорее, худощавое. Длинные ноги.
Лицо?
Довольно миловидное, хотя, похоже, не очень молодое.
Белые мелкие кудряшки, старомодные круглые очки — такие во времена его детства носили поклонники Джона Леннона. Узкие поджатые губы.
На вид — типичная учительница из приличной школы где-нибудь в Новой Англии, возможно, старая дева, вся из себя такая хрупкая и беззащитная.
Точь-в-точь мисс Конноли, бывший майор спецназа, которая вела у них на курсах занятия по самообороне…
Пульс Питера участился, на лбу проступил пот. Он почувствовал, что взял след.
— Бинго! — Питер щелкнул пальцами — Кэт, ты гений!.. Что-нибудь еще по этим персонажам
Есть]?
— Вместе — нет, по отдельности — есть немного.
Не считая входа и выхода из «Аквариума», мужчина мелькнул еще два раза, на пешеходном мостике у вокзала и в какой-то забегаловке за кружкой пива. Женщина — чаще. В нашпигованной всяческой электроникой гостинице «Харбор-Корт».
Пятизвездный отель, безусловно, лучший в Балтиморе, роскошный и очень дорогой.
Учительницы из Новой Англии в таких, как правило, не селятся.
А вот международные террористы, выдающие себя за преуспевающих бизнесменов, — те как раз селятся…
В поле зрения камер пути Мустафы Денкташа и мадам Имярек не пересекались. Хотя…
— Кэт, поставь-ка мне еще раз тот кусочек, когда он входит в ресторан…
Камера в роскошном фойе гостиничного ресторана была установлена так, что направляющиеся ужинать гости либо продолжали движение прямо на нее и попадали в главный ресторан, либо поворачивали налево, в небольшой, на восемь столиков, ресторанчик а-ля-карт со средиземноморской кухней.
Мустафа повернул налево.
Спустя тринадцать минут туда же свернула мадам Имярек.
Костюм на ней был черный, но опять мешковатый, с широкими брюками.
В фойе она вернулась спустя тридцать девять минут, на три минуты раньше Мустафы. Важная деталь — на ходу она курила сигару. Не тоненькую сигарилку, а именно сигару формата «корона». Не каждый день встречаются женщины, курящие сигары…
Итак, тридцать девять минут. За это время можно успеть много. А уж на то, чтобы сыпануть какого-нибудь яду замедленного действия, достаточно и пары секунд…
Эксгумация и повторная аутопсия! Утром — нанести визит Рею Стюарту…
Впрочем, утро уже настало. Вовсю гудели лифты, развозя утреннюю обслугу. Рабочий день начнется через час двадцать минут…
— Кэт, последняя просьба… Проверь дамочку на соответствие с той фигурой в комбинезоне. Ну, на крыльце Фэрфакса.
— С тебя ужин в «Шовинисте», — устало отозвалась Кэт.
— С шампанским, — подтвердил Питер.
Чудо-машина Кэт тождественности двух образов не подтвердила. Но и не опровергла.
— Анатомических несоответствий не выявлено, — доложила Кэт. — Так что, может быть, это она. А может быть, и нет…
Глаза у Кэт были красные, под глазами проступили черные круги.
— О’кэй, — сказал Питер. — Теперь дуй домой отсыпаться. Под мою ответственность. От начальства я тебя отмажу…
Не только отмазал, а и договорился, что со следующего дня сотрудник Кэтрин Броган поступает в его полное распоряжение.
В прозекторской Питеру сказали, что Стюарт сегодня выступает в суде и будет после обеда. Не теряя времени даром, Питер отправился в «Харбор-Корт».
Откровенно говоря, он не рассчитывал на какой то результат от этого визита. Прошло слишком много времени, вряд ли кто вспомнит давнишнюю постоялицу даже по принтерной распечатке ее портрета. На сохранение каких-либо видеозаписей, помимо уже имеющихся в его распоряжении, тоже уповать не приходилось — ФБР конфисковало лишь кассеты от двадцать восьмого и двадцать девятого июня, а все прочие либо отправились в мусорный бак, либо были использованы для записи свежей информации.
Однако ему неожиданно повезло. Пожилой портье вспомнил, что его приятель, шофер гостиничного такси, прошлым летом рассказывал, как вез странную пассажирку, курившую толстую сигару. При резком торможении она нечаянно прожгла сигарой спинку водительского кресла и без звука выложила семьсот долларов на ремонт. Уиллард, так звали шофера, по возвращении в отель тут же отпросился в мастерскую.
По старому диспетчерскому журналу Питер узнал, что произошло это тридцатого июня. Двадцать девятого убили Фэрфакса и Лопса, а труп Денкташа был обнаружен рано утром тридцатого.
Питер помчался в аэропорт, всей душой уповая на то, что в таком серьезном учреждении кассеты видеонаблюдения хранятся дольше, чем в гостинице.
Упования его были не напрасны — в Управление он вернулся, везя на заднем сиденье ворох кассет, взятых под расписку в службе безопасности аэропорта.
Питер испытывал какое то мистическое благоговение к старому патологоанатому. Так флорентийцы когда-то провожали проходящего мимо Данте Алигьери словами: «Он спускался в ад!». Вот и Питеру иногда казалось, что Реймонд Стюарт наверняка знает, есть ли жизнь после смерти или нет. Повидав столько мертвецов на своем веку, можно было научиться понимать их язык, знаки, которые они показывают нам, находящимся пока по эту сторону экрана.
— Ну, что, Рей, как там насчет черного туннеля? Есть свет в конце? — вместо приветствия Питер обычно интересовался возможной перспективой на том свете.
— Свет, конечно, есть, но запашок там специфический, — мрачно ответил Стюарт.
Старик сам уже походил на своих пациентов. Заостренный нос, странное выражение глаз, скупость в движениях, черный юмор.
— Говори, с чем пожаловал, ищейка?
— Да вот… — Питер протянул Стюарту копию свидетельства о смерти Денкташа. — Твоя подпись?
— Ну…
— А не могло такого быть, что ты тут слегка напортачил, старик? Мне не нужно подавать прошение об эксгумации и повторном вскрытии?
— Эксгумация?! После моей экспертизы?! — Стюарт буквально вскипел. — Я покажу тебе, наглый щенок!.. Стой тут, не уходи никуда!..
Старик вырвал бумажку из рук Питера и удалился в свой кабинет, громко хлопнув дверью.
Возвратился он минут через пять и ткнул в нос Питеру заполненный формуляр.
— Читай! Это копия моего отчета! Не знал, что когда-нибудь придется с ее помощью доказывать свою компетентность молодым нахалам вроде тебя!
Питер принялся читать.
— Извини, Рей, твой почерк…
— И латынь, которой, видно, нынче не больно-то обучают… Давай сюда!
Старик с выражением зачитал текст, из которого Питер понял едва ли треть.
Но понял главное, — констатировав смерть от множественных разрывов коронарных сосудов, старый эксперт допускал, что разрывы могли быть обусловлены воздействием введенного в организм вещества.
— Какого вещества, Рей?
— Из группы тропиков, Питер. Он делает стенки кровеносных сосудов хрупкими, как… Стюарт задумался, подбирая сравнение.
— …Как мое терпение, Рей, — вывел его из раздумья Питер. — Давай, пожалуйста, покороче.
— Так вот. Происходит что? Правильно — инфаркт, как и обозначено в свидетельстве. Тропин в течение краткого времени так меняет структуру крови, что стенки сосудов, особенно коронарных сосудов, изменяются…
— И никаких следов…
— И никаких следов. Кроме признаков самого кратковременного изменения сосудов. Но чтобы это увидеть, надо собаку на этом съесть…
— Дохлую?
— А какую же еще? Живую материю не держим!
— А почему же твой отчет не приобщили к делу?
— Да затерялся где-нибудь, в коридорах власти…
Люди, которые убили Денкташа, хорошо знали, как надо убивать, не оставляя следов. И препарат они подобрали соответствующий. Если бы не старый Стюарт…
Но даже препарат завтрашнего дня требует от убийцы контакта с жертвой. Пусть мимолетного, эпизодического.
И контакт произошел в ресторане гостиницы «Харбор-Корт» …
Потом Питер сидел рядом с Кэт перед монитором. По другую сторону искомая дама мирно беседовала с усатым и, похоже, изрядно пьяненьким господином в курилке международного зала аэропорта.
Имея в распоряжении четкий хронометраж и полные списки персон, пользовавшихся в интересующие следствие два дня услугами отеля «Харбор-Корт» и аэропорта «Ди-Даблъю-Уай» нетрудно было вычислить пассажирку лондонского рейса госпожу Лив Улафсен, пятидесяти двух лет, гражданку Фарерских островов, постоянно проживающую в Великобритании, специалиста по подводным интерьерам.
Но далее след госпожи Улафсен обрывался.
Нигде, ни в одной базе данных такой женщины не было.
Ничего не дал и поиск безликого мужчины за рулем «Мерседеса».
Зато на удивление легко была установлена личность усатого собеседника госпожи Улафсен. Георг Делох, профессор востоковедения Лондоне кого университета.
Питер ухватился за профессора, как утопающий хватается за, соломинку.
Павел Розен
Ред-Рок, Аризона
Апрель, 1996 год
Естественным образом втягиваясь в новую, столь неестественно навязанную ему жизнь, Павел все чаще ловил себя на странном ощущении.
Ему здесь нравилось.
Ему нравилось просыпаться по истошному крику ди-джея в радио-будильнике: «Гуд морнинг, Аризона, в Ред-Рок семь утра, на улице восемьдесят пять градусов по Фаренгейту, и я ставлю клевую песенку группы „Зи-Зи Топ“…»
Ему нравилось, выйдя на крыльцо коттеджа, увидеть удаляющуюся спинку Клэр, в беленьких джоггинг-шузах трусящую по гравийной до рожке вдоль розариев, еще полных девственно утреннего аромата. Ему нравилось, пристроившись позади, глядеть, как равномерно мелькают ее белые пяточки с лейблом «найка», как живут здоровьем юного движения ее стройные загорелые икры, как упруго подрагивает плоть ее ягодиц, как открытая под коротким топиком часть восхитительной спинки становится влажной от пота… Он трусил сзади, сверля взглядом воображаемую застежку ее лифчика, едва угадываемую под желтой ти-шорткой, с умилением разглядывал влажную от здорового пота шейку с нежнейшим пухом позади розовых ушек, так трогательно выглядывавших из-под завязанных тугим узелком каштановых волос…
Она слышала его дыхание, она прибавляла ходу, и он тоже прибавлял… Не оборачиваясь, она еще более убыстряла бег… Это была игра… Он догонял… Она смеялась звонким смехом, потом, взмахнув руками, как бы сдавалась и, дав ему себя догнать, первая кричала ему: «Хай!»
Ему нравилось бежать с ней рядом, болтать о всякой чепухе и ловить, ловить ее улыбки и ясные солнечные зайчики в ее глазах.
Ему нравилось подставлять свое полное здоровья тело под холодные струи душа. Нравилось, выйдя из ванной на открытую веранду, растирать грудь и плечи махровым полотенцем, глядя на розы в палисаднике.
Ему нравилось готовить себе яичницу с беконом и с аппетитом поедать ее, проглядывая номер свежей «Ред-Рок Кроникл», четырехполосного дайджеста новостей, заменявшего здесь всю прессу мира.
Ему нравилось ходить на работу.
Ему нравилось жить.
Только вот постоянная тоска по Тане и по детям…
Но если бы кто спросил, что в его жизни главное, чем успокаивается сердце, когда Павел тоскует по семье, он бы ответил, что главное в его жизни не утренняя роса на розовых кустах и не застежка лифчика на восхитительно колыхающейся спинке бегущей Клэр, и не яичница с беконом…
А главное в его жизни — работа в лаборатории. В его лаборатории.
В полдевятого он уже был в своем офисе и просматривал отчеты ночных измерений. Подписывал заказы на новое оборудование, давал указания своим людям… Его, помимо воли, захватывал масштаб исследований. Порой ему казалось, что закажи он руководству привезти для исследования сто тонн золотых самородков, или электронный микроскоп размером с Эйфелеву башню, и ему бы не отказали! Он практически не был ограничен в средствах… Только думай! Только давай идеи!
И он выдавал, невольно увлекаясь собственными идеями, отдаваясь им без остатка…
Что нужно для моделирования импактитов в лабораторных условиях? Мощности в миллион электрон-вольт? Барокамеры, способные создавать давление в сотни тысяч атмосфер? Материалы?
Прежде всего ему необходимо метеоритное железо.
Пусть снабженцы ред-роковские под суетятся!
Ему для первой серии экспериментов понадобится килограммов двести натурального метеоритного железа. Это не такая уж и редкость. Достанут! Метеоритного-то железа достанут…
А вечерами, когда эксперименты можно было переложить на подчиненных, Клэр учила его верховой езде. Ну, по правде говоря, верховой езде — громко сказано! Просто они катались на очень и очень смирных лошадках по той части Ред-Рок Вэлли, по которой разрешалось кататься службой безопасности.
Павел ни на минуту не забывал о браслете, который сковывал его запястье.
Не боясь показаться смешным, на верховые прогулки Павел надевал широкополый «стетсон», и Клэр хохотала, приговаривая:
— Ты похож на Джона Вэйна в «Долине мертвецов», не хватает только кольта и винчестера!
У них был свой маршрут. Проскакав две мили по дороге к каньону, они подъезжали к ручью. И там спешивались, отпустив лошадок погулять в поисках съедобной колючки…
Они садились на гладкий обломок красного песчаника и глядели на воду, изредка бросая в нее камешки. Сидели и любовались аризонским закатом.
— Мне иногда кажется, что все это нереально, — говорила Клэр.
— Как?
— Как жизнь ковбоев в рекламе сигарет «Мальборо»…
— Я не думал об этом…
— А я думала, и мне кажется, что мы живем какой-то ненастоящей жизнью…
— Почему?
— Как в тех фантастических фильмах, где зрителю намекают, что все происходящее только внушается ему…
— Ну, это целая философская концепция, это еще древние придумали…
— Но я думаю так, что есть и настоящая жизнь, при том, что есть жизнь и внушаемая нам…
— Две жизни параллельно?
— Ага!
— Как это?
— Одна жизнь, внушаемая нам — ежедневная рутина, а вторая, настоящая — любовь…
Павел глядел на нее удивленно.
А Клэр глядела на воду, и лицо ее было грустным и красивым…
— Ты единственный друг… — сказал Павел в задумчивости.
— Что? — переспросила Клэр.
— Ты друг, — сказал Павел, — и я тебе благодарен, что ты возишься со мной — бесперспективным эмоциональным подранком.
— Моя специальность орнитолога обязывает с подранками возиться, — отвечала Клэр, направляясь к лошадям…
Эксперименты продвигались достаточно удачно. По крайней мере, удачно, если говорить о первой серии приближения.
В глубочайшем, прорезавшем толщу скалы бункере они создали условия, моделирующие высокие температуры и давление, которые возникали при ударе метеорита о земную поверхность.
Нажатие кнопки. Всплеск разряда в миллион электрон-вольт… И после того, как образцы остывали, лаборанты спускались в камеру и собирали их.
Вот они, искусственные шарики — копии звездных брызг! И все бы хорошо… И похожи внешне. И по электрическим и магнитным свойствам — почти идентичны каплям звездной крови… Только вот крутиться не хотят, как настоящие импактиты. Не желают — хоть ты тресни!
— Как в том анекдоте. Намазывать уже можно, а вот жрать пока нельзя, — сказал Павел после очередной серии испытаний.
— Что? — переспросил Эдди.
— А был такой анекдот, — уныло ответил Павел, — во Вторую мировую один еврей, чтобы не идти на фронт, предложил Государственному Комитету Обороны оставить его в тылу и дать ему денег, паек и лабораторию, а за это он в течение двух лет обещал наладить производство сливочного масла из обычного дерьма…
— Ну? — переспросил Эдди.
— А то и ну, что через два года с еврея потребовали отчета о затраченных средствах. Он и говорит комитетчикам, что, де, половина проблемы уже решена — намазывать на хлеб продукт уже можно, но жрать пока нет…
Эдди из приличия тихо хихикнул.
— Значит, и у нас полдела сделано, на природный импактит капли уже похожи, а то, что не желают работать, как гироскоп, отнесем к проблемам второго плана…
По средам, вечером, после конной прогулки, Павел вновь связывался с домом.
Лизавета сидела на фоне той же книжной полки со знакомыми корешками Пушкина и Достоевского, но на этот раз блузка на ней была голубая с кружавчиками.
— Как мальчики, как Таня? — спросил Павел.
— Я передавала Татьяне твое пожелание говорить с ней, — ответила Лизавета — но она еще не готова… Ты ведь должен ее понять, после того что произошло между вами, она не может так сразу, она ведь не машина какая-нибудь…
Идиллия оборвалась резко, в один день.
Утром под привычной «Кроникл» он обнаружил на пороге своего домика увесистое издание… «Лос-Анджелес Тайме», которую до сего дня ему ни разу не приносили…
С живым интересом просматривая многостраничный «матрац», пробежав глазами передовицы о результатах первичных выборов в штате Калифорния и о речи Клинтона перед выпускниками академии Вест-Пойнт, Павел раскрыл полосной разворот светской хроники…
И там увидел… Среди дюжины фотографий всяких разных голливудских знаменитостей в сногсшибательных нарядах он увидел свою жену Татьяну, сидящую на коленях у какого-то цыгана, у какого-то Гришки Распутина, нагло ухмыляющегося и откровенно лапающего его… его жену.
Павел приблизил газету к глазам, поискал рукою очки и принялся внимательно читать убористый текст заметки…
Колин Фитцсиммонс предложил главную женскую роль в своем новом фильме сорокалетней чешской актрисе Тане Розен. В то время, как муж актрисы отбывает срок в тюрьме за изнасилование малолетней, сама Таня весело развлекается в Лос-Анджелесе, заведя роман с известным исполнителем цыганских песен Григорием Опиумом-Орловским.
Павел еще раз перечитал текст. Ошибки быть не могло. Это была его жена Татьяна. Все верно.
Но почему?
И тут он вспомнил, как Таня спрашивала тогда, еще перед судом, правда ли то, в чем его обвиняют? Вспомнил и что ответил ей тогда. А что он мог сделать? Только верить, что она не поверит.
Вот какая история у них теперь вышла!
И Павел, открыв свой мини-бар, достал бутылку бурбона, где с прошлой вечеринки оставалось где-то с треть… И допил крупными глотками из горлышка… До дна.
Вторая мерзость случилась во время очередного разговора по видео с Лизаветой.
Та снова сидела на том же фоне, только цвет блузки поменялся с голубого на красный. Цвет блузки поменялся… А прическа — не поменялась. Та же прядь, точь-в-точь такая же, отбившись от массы других волос, свисала над левым ухом свояченицы.
— Лиза, а почему ты ничего мне не говорила о том, что Таня переехала в Лос-Анджелес и снимается в кино? — спросил Павел, как только они поздоровались.
— Я не хотела беспокоить тебя, — ответила Лизавета после мучительно долгой паузы.
Паузы чересчур длинной. Ненатурально длинной. Ненатуральной оттого, что лицо свояченицы ничегошеньки не выражало. Как будто он, Павел, не в обмане ее упрекнул, не в утаивании чего-то важного, а так, в какой-то ерунде…
И тут Павел решился. Мысль пришла в голову мгновенно.
— Ты, Лизавета, ты опять нам с Таней медвежью услугу оказываешь, как тогда, в Хмелицах, помнишь? — спросил Павел внимательно вглядываясь в Лизаветино лицо, — тогда мы с Танечкой тоже поссорились, а ты придумала, как нас мирить, да только еще пуще поссорила, помнишь?
— Помню, — ответила Лизавета после почти минутной паузы…
Павел ничем не выдал себя. Он спокойно договорил. Спокойно попрощался с Лизой.
Внешне спокойно. Но что творилось у него в душе!
Лизавета не могла помнить того, чего не было в их жизни. Он никогда не был в Хмелицах с Таней. Он вообще никогда не был в Хмелицах! А это значит, что это была не Лизавета. Он разговаривал с электронной игрушкой.
Новая электронная компьютерная игра для одиноких мужчин — поговори со своей семьей!
Ай да молодцы программисты из Ред-Рок!
Питер Дубойс — Георг Делох
Беркенсдейл-Стрит, Лондон, Великобритания
Апрель, 1996 год
Георг Делох был вещуном… И как положено классическим вещунам, Делох тяготел к притчам. От слепых пифий его отличало лишь то, что он был зряч. Один только Бог ведал, откуда Делоху являлось истинное видение сути вещей… Но сам профессор уверенно полагал, что его способность к прорицанию основана не на химерах тонких материй и метафизике психических энергий, а на накопленной в его светлой голове базе знаний, оперируя которой, тонкий профессорский ум на подсознательном уровне безошибочно угадывал ответы любых задач…
Они сидели в пустом чайном салоне на Беркенсдейл, и Делох чистой воды самородками гнал Питеру килобайты ценнейшей информации. И то обстоятельство, что профессор подчас вещал притчами, ничуть Питера не смущало. Имеющий уши да слышит!
— Ряженая дамочка — русская, я сразу понял по глазам, еще до того, как она меня чисто по-советски козлом обругала, — усмехаясь уголками губ, рассказывал профессор, — и когда она мне выпалила, чего мол уставился, старый козел, я не обиделся, а удовлетворенно отметил про себя, какой я все же молодец!
Питер пропустил похвальбу Делоха мимо ушей и кивнул, как бы подгоняя профессора: давай-давай, дальше рассказывай.
— А почему вы решили, что она ряженая?
— А я ее потому раскусил, что она в роль свою до конца не вжилась, — ухмыльнулся Делох.
— Как это, не вжилась? Поясните подробнее.
— А так, что глядела она на молодых мужиков с привычным вызовом, мол, какая я красотка — полюбуйся! Но забыла, что по роли-то она не молодая и не красотка совсем!
— И вы это почувствовали?
— А то! — воскликнул Делох, хлопая себя по ляжкам, — она и мне сказала, чего мол вылупился старый козел, совсем как молоденькие стервочки в баре обычно престарелым ловеласам говорят… А сама-то и забыла, что загримирована под стервочку не молодую, а под старую… Правда, на обычный грим это было не очень похоже, да и потек бы грим на жаре. Она словно под маской была… Может быть, какие-нибудь притирания или специальные препараты… К сожалению, в косметических тонкостях я полный профан, хотя кое-что о достижениях греческих гетер знаю. А что касается поведения… Ведь старухи-то совсем не так себя ведут, старухи-то обычно наоборот, истосковавшись по заигрывающим ищущим взглядам, никогда такого себе не позволят! Старухи на заигрывания любого, извините, козла, самой любезной улыбочкой ответят, я вам авторитетно говорю!
Питер одобрительно кивнул, дескать, понимаю…
— А вообще, она не простая штучка, наша русская фру Улафсен, — продолжал Делох, подливая себе и Питеру зеленого чая из прозрачного чайничка. — Она явно напомнила мне переодетого Геракла…
— Геракла? — Питер удивленно взметнул глаза на профессора.
— Геракла в гостях у лидийской царицы Омфалы, — усмехаясь, ответил Делох, — Геракл, когда убил своего друга Ифита, был наказан. Боги на три года послали его отбывать наказание в плену у Омфалы. И та наказывала Геракла, заставляя его переодеваться в женское платье, тем самым унижая его мужское начало… У Рубенса и Тинторетто любимые сюжеты, помните? Геракл выполняет домашнюю работу, переодевшись женщиной… И это после его-то подвигов!
Питер кивнул, в университете у них был неплохой курс античной культуры… И сразу вспомнил то унижение, которое испытал, когда оказался единственным из группы студентом, кто летом не ездил в Грецию… Не ездил по бедности своей… И именно тогда, когда высокомерные богатенькие детки, раздухарившись на семинарах по древнегреческому эпосу, вспоминали свои каникулярные похождения, он, Питер Дубойс, поклялся, что лучше всех выучит и вызубрит курс… И выучил и вызубрил… И потому теперь сразу понял, о чем речь в профессорской притче.