Антикопирайт

В Америке этическая и социальная система построена на неприкосновенности частной собственности, а антикоммунизм давно уже (начиная как минимум с 1950—х) стал явлением религиозным, по сути эквивалентным христианству. В этом смысл достаточно расхожего отождествления компутерного пиратства, сатанизма и коммунизма; с точки зрения доминантной в Америке этической системы, это явления эквивалентные, поскольку покушаются на основную сакральную ценность протестантской цивилизации — собственность; сакральное помазание и основной атрибут божества.

Второй аргумент в пользу копирайта — прагматический — подробно и в деталях опровергается сторонниками fair use: «Negativland», Лоуренсом Лессигом и прочими достойными персонажами. Есть масса примеров, когда копирайты мешают прогрессу и просто делают невозможным творчество и научную работу; и ни одного примера, когда без них нельзя было бы обойтись. «Лучше иметь кварту свободного программного обеспечения, чем галлон частно—собственнического программного обеспечения» заявил Ричард Столлман; и оказался в этом совершенно прав — чудовищное перепроизводство софта приводит к тому, что из ста коммерческих программ до прилавков доходят от силы 10, а через 3—4 года и эти десять тоже нигде не купишь. Эволюция компьютерного железа делает все вообще коммерческие программы абсолютно непригодными к употреблению через 7—8 лет после их написания.

Напротив, свободная программа живет вечно, будучи доступна с сети на миллионе фтп—сайтов; а при необходимости (замене операционной системы или компьютерных причиндалов) ее нужно лишь перекомпилировать и она опять заработает. Даже и пол—пинты свободного программирования для человечества делают гораздо больше для человечества, чем тридцать галлонов программирования частно—собственнического.

Не говоря уже о том, что «прогресс» (как и измеряемый литражом программ, так и прогресс просто) далеко не всеми толкуется однозначно. Можно доказать, что «прогресс» от первобытного строя к Современности заключался в постоянном ухудшении условий бытия, постепенной и неуклонной эрозии творчества и свободы. Можно доказать, конечно, что угодно, но формула «прогресс любой ценой» (ценой творчества и свободы) довольно сомнительная.

Сторонники копирайтов утверждают, что плата за интеллектуальную собственность есть единственный способ экономической поддержки свободного творчества; но это совершенно не так. Культура существовала десятки и сотни веков без всяких копирайтов; если отказаться от пресловутого фаллогоцентризма, то ясно, что творческая и духовная жизнь была на протяжении этих веков ничуть не менее интенсивна, чем сейчас. Даже и сейчас (несмотря на колоссальное давление со стороны индустриальных, финансовых и бизнес—кругов) фундаментальная наука финансируется из источников, никак не связанных с интеллектуальной собственностью; большинство форм искусства, от живописи и поэзии до макраме и балета — тоже. Применение заимствованной из поп—музыки экономической модели в большинстве областей культуры привело бы к немедленному уничтожению всей вообще там интеллектуальной жизни. «Негативланд» и Лессиг утверждают, что то же самое происходит и там — фильме, поп—музыке, программировании — где эти механизмы задействованы.

Есть десятки возможных (и реально работающих) экономических моделей, обеспечивающих поддержку свободного творчества безотносительно к интеллектуальной собственности. В академии это делается так: небольшое ежемесячное пособие выдается каждому, кто тяжким трудом и лишениями докажет свою приверженность интересующему его виду деятельности; в обмен на это, счастливчик обязывается организовать обучение, тяжкий труд и лишения следующему поколению аспирантов. Многие виды искусства (поэзия, да и музыкальный коллаж а ля «Негативланд» тоже) существуют как хобби; другие питаются за счет меценатов. Те из них, которые коммерческие (софт—порн, поп—музыка, Голливуд, бестселлеры) напоминают повторяющиеся от раза к разу штампованные идентично—уродливые макаронные изделия и вообще непонятно зачем нужны.

Когда сенатор Мережковский привел своего семнадцатилетнего сына к писателю Достоевскому за советом, что делать юноше, который хочет стать писателем — Достоевский сказал ему: страдать надо, чтобы стать писателем. На робкое возражение сенатора, нельзя ли как—нибудь без этого—съ, Достоевский выкинул их с крыльца и отца и сына и палкой еще приложил. Аналогичная история произошла с Мандельштамом. Когда к Мандельштаму пришел начинающий поэт с жалобами что его не печатают, Мандельштам спустил того с лестницы с воплями «А Франсуа Вийона печатали? А Андре Шенье печатали»? И действительно ведь не печатали.

Творчество есть продукт отчасти магический, и интересный ровно в такой степени, в которой магический. Магический значит спонтанный, иррациональный, возникающий от духа; магический это когда озарение. Если у человека было озарение оно произойдет бесплатно и даже если сдерут кожу оно все равно произойдет; а если человеку сказать нечего кроме как за бабки, то пусть лучше вообще не говорит. Знаковое поле и так перегружено разной идиотской бессмыслицей, библиотечные фонды Библиотеки Конгресса и гарвардской каждые 20 лет увеличиваются вдвое и никто всех книжек все равно никогда не прочтет. Перепроизводство литературы есть опасность гораздо более серьезная, чем ее недопроизводство; за публикацию книжек не только гонораров платить не надо, по—хорошему за такие вещи следует брать штраф.

Свободное программирование живет за счет консультаций и поддержки программного продукта: свободный он конечно свободный, но в коде сам черт ногу сломит, и богатый пользователь предпочитает выплачивать какие—то бабки автору за то, что тот поможет ему разобраться, либо улучшить продукт. Программист живет чуть беднее, но свободнее; а пользователь имеет кварту свободного программирования вместо галлона программирования частно—собственнического и тоже доволен.

А если жить у себя в офисе профессорском, как Ричард Столлман, обедать со студентками и мыться в общем сортире губкой, то вообще денег никаких не нужно. Но это если ты коммунист.

Грязный розовый коммунист.

Копирайт и коммунизм

Я обвиняю Америку, на которой лежит ответственность за позор наших дней: обожествление труда, эту омерзительную идеологию, основанную на прославлении материального прогресса, брезгливо—пренебрежительную к любой утопии и поэзии, ко всему, что служит совершенствованию человеческой души... Я не могу не противостоять этой тенценции; самым решительным броском вперед — идеей, и наиболее творческим из всех действий — бездельем.

(Тристан Тцара)

Последний в пользу копирайта аргумент — социальный: если все будет дешево или бесплатно, никто дескать работать не будет и повсюду наступит ужасная анархия и коммунизм. Аргумент действительно очень серьезный; обществу всеобщего благоденствия посвящена масса кошмарных анти—утопий. В наиболее характерном образчике этого, «Утопии 14» Воннегута, масса оскотиневших рабочих заменена механизмами и не работает, отчего очень страдает и стремится сломать машины, чтобы вместо них делать то же самое. Замена машинного труда обратно на ручной и возвращение к золотому веку Форда, конвейеров и биржевых махинаций — сквозная тема американской фантастики от Херберта и до Воннегута. В построениях теоретиков анархии общество благоденствия, свободной игры и творчества достаточно давно уже и в подробностях обсуждается, но ни в одной, кажется, из американских научно—фантастических книжек не описано ничего подобного.

Это можно, наверное, объяснить глубокой анальной фиксацией всего протестантского (и шире — иудео—христианского) культурного ареала. Действительно, в этом обществе захват и удержание собственности интерпретируется как божественная избранность и спасение от грехов; а это же есть не что иное как сублимация анального удержания на ближайшие доступные объекты. Даже слово property (собственность) в английском языке однокоренное со словом proper (приличный); общественная роль анально—ретентивного комплекса состоит в борьбе за приличие и за сохранение социального лица.

Коммунизм, будучи обществом бесконечной оральной гратификации, обществом без property и без properness, без социальных рамок и барьеров, на глубочайшем подсознательном уровне пугает и отвращает американца; именно поэтому общество без собственности и без принуждения в Америке — одно из самых запретных табу. Общество «Далекой Радуги» или «Понедельник начинается в субботу» Стругацких для американца — чудовищная, страшная антиутопия; общество, где нет ни Бога, ни Спасения; Бога и Спасения, явленного американцу в форме непосильного, бессмысленного, оглупляющего труда, материального успеха и достатка. Это совершенно неудивительно, что американцы изобрели конвейеры; если можно в одном образе передать американский национальный архетип, то этот образ будет — конвейер.

В настоящий момент, основной императив англо—американской цивилизации — немедленно положить предел безработице и свободным продуктам, покуда волна халявы не захлестнула общество, разрушив социальные и имущественные (т.е. сакральные) барьеры. Это отлично понимают лоббисты законопроектов против Линукса и некоммерческого цитирования защищенных копирайтами работ. Вице—директоры Майкрософт и другие высокопоставленные чиновники от месяца к месяцу твердят, что Линукс бесплатен, а значит противоречит американским ценностям, а значит представляет опасность цивилизации и всему американскому.

Контролировать некоммерческое копирование текста очень трудно; а чем проще нарушить тот или иной закон, тем строже должно быть наказание за его нарушение; иначе закон будет нарушаться повсеместно, и его придется просто отменить. В этом смысл безумных полумиллионных штрафов, которым подвергаются корпорации, у которых найдена одна копия нелицензионного продукта. Дальше будет хуже; за помещение на своей странице в WWW линка на сайт, где рассказывается, как взломать пароль, нарушителю грозит 10 лет тюрьмы — нет никакого сомнения, что и этот закон рано или поздно будет задействован.

Кому—то, возможно, кажется, что истинная суть закручивания гаек в копирайтном законодательстве — защита прибылей интернациональных мега—корпораций. Это совсем не так — мега—корпорациям принадлежит все, они скупают американских президентов оптом и в розницу, они фабрикуют протухший суп, булькающий в голове обывателя, и нет никакой силы, которая могла бы их остановить. Закручивание гаек, подкуп законодателей, все эти бесконечные чудовищные один за другим новые законопроекты, бредовые судебные иски против школ либо подростков, деассемблировавших код той или иной коммерческой программы или вывесивших у себя линк на какой—то незаконный материал — все это страшно невыгодно, некрасиво и в плане public relations прямо—таки разорительно. Невыгодно, ну и что. Копирайт давно уже не экономическая мера; копирайт это мера полицейская.

В ельцинской России подоходные налоги не окупали содержания аппарата налоговой полиции и чиновников; при Путине налоги опустили до смехотворно низкой цифры, а собираемость выросла, как и следовало ожидать, минимально. Теперь эти самые налоговые чиновники выжирают из бюджета столько денег, сколько не выжирают все вместе голодающие учителя с собесом, инвалидами и врачами. И никому не приходит в голову почему—то это самое налоговое ведомство распустить; вместо этого налоговики от квартала к кварталу раздуваются, как голодный клещ. Зачем это? Налоги это мера не только экономическая (а в нашей стране налоги это мера нисколько не экономическая) — налоги это форма учета, контроля и когда нужно арестовать очередного самонадеянного вора, Аль Капоне или Гусинского. Подоходный налог — мера в первую очередь полицейская; нужные государству бабки можно добывать, например, из пошлин (как это делалось в Америке вплоть до начала XX века), либо из природных ресурсов, либо из государственных монополий.

Что бы ни говорили адепты интеллектуальной собственности, но единственное содержание около—копирайтного дискурса — полицейское: либо почтенной публике дозволяется колбасить на знаковом поле любого ваньку, которого она захочет, либо это знаковое поле полностью экспроприируется в пользу мега—корпораций. Причем, по мере развития информационной технологии, эта самая экспроприация и контроль должны быть тотальнее и тотальнее; доходя, в идеале, до полной аль—каеды. Чтобы плотнее контролировать смысловое и знаковое пространство, корпорациям приходится развивать технологию; но каждое новое технологическое достижение требует усиления контроля. Замкнутый круг анального удержания, кусающий себя под хвостом.

Есть такая болезнь — анальная трещина; пациента мучает трещина в заднем проходе, от этого ему больно какать и у него начинается запор; но чем сильнее у него запор, тем тверже у него какашки, потому что какашки когда запор твердые. Чем тверже какашки, тем сильнее они царапают пациенту анус; тем больше и глубже у пациента анальная трещина и тем реже он какает.

В принципе, такая болезнь должна быть у гомосексуалистов.

Альтернатива этому одна всего — общество, где каждый сможет скопировать своим друзьям для своего и их удовольствия любую хорошую или полезную вещь; общество всеобщей радости, вседозволенности и тотальной оральной гратификации.

Либо победит fair use, либо победит анальная трещина. Есть всего два общественных проекта; проект абсолютного анального удержания и проект цветущего разнообразия и всеобщей оральной вседозволенности. Два полюса — порядок и хаос; мужское и женское; США и Россия; море и суша; работа и игра. Во втором проекте заняты коммунисты, радикалы, маргиналы, фашисты, скинхеды, панки, все негры, нищие, ученые, женщины, все, кто молод и голоден. В первом — все обдолбанные богатые подростки, все гуманитарии и попы, все помешанные на иерархии пузатые мужики с их Высоцким, телевизором, спортом, пивом и мэйл—бондингом; все «рок—музыканты», все журналисты, художники за гранты, бизнесмены, писатели и педерасты от масс—медиа. Все сторонники копирайта сплошь гомосексуалисты и педерасты.

Все знают, что копирайт и педерастия это одно и то же; вот попробуйте написать нарочно «копирайт», то и получится гомосексуалист.

Книга четвертая:

НОВОСТИ КОНЦА СВЕТА

Здесь рассказывается о новейших законодательных инициативах, направленных на упрочение законодательства о копирайте

Business Software Alliance

Результат свободного программирования — программы, которые весьма надежны и эффективны, и я счастлив, что это придает ему привлекательности. Но я скоре бы выбрал едва работающую, неэффективную, ненадежную, но свободно распространяемую программу, чем удобную и надежную, но проприетарную программу, которая не уважает мою свободу.

(Ричард Столлман, интервью сайту «Слэшдот»).

Глобализм простер свои крыла над Америкой начиная с конца 1980—х; одновременно с подписанием ею Бернской конвенции о копирайте (1988). А произошло это так. Традиционно, основной экспортной индустрией США были сигареты и оружие; с конца 1970—х, продукция Голливуда и других медиа потеснила изрядно и оружие и сигареты. США стали основным экспортером интеллектуальной собственности и чуть ли не монополистом ее; немедленно Америка оказалась членом всех и всяческих глобальных организаций охраны копирайта. Для выкручивания рук и лоббистской практики на местах был организован амбициозный лоббистский консорциум — Business Software Alliance (1988).

С самого перого дня, анти—пиратское лобби преследовало цели не только заявленные им (анти—пиратские), но и полицейские, а зачастую просто мошеннические. Основным донором BSA был Майкрософт, и функция его поэтому стала — не только бороться с компьютерным пиратством, но и любой ценой развивать и укреплять Майкрософта повсеместную монополию. В странах, с населения которых взять особо нечего, BSA насылает на крупные компании подкупленных ментов и адвокатов, пока тем это не надоест, и после заключает с ними соглашение следующего содержания: BSA отзывает ментов, а взамен компании обещают перейти исключительно на программное обеспечение Майкрософт.

Не встречая никакого противодействия в корпоративном мире, BSA разжирел невероятно. Вышло так, что про—копирайтные лоббистские структуры могут требовать от законодателей чего угодно, вплоть до луны, солнца, звезд и квадратного эллипсоида; и все получат. Так, в Америке за нелицензионную копию программы, которая стоит 100 баксов, берут штраф в $150,000 (150 тысяч долларов); это на $25,000 больше, чем штраф за слив токсичных промышленных отходов в реки.

Майкрософт/БСА не гнушается вообще ничем. Типичный (и многократно повторяемый) эпизод из жизни BSA: некто анонимный звонит по специальному анонимному телефону и доносит, что дескать в такой—то американской школе установили с одной лицензией Microsoft Office на несколько сразу компутеров (типа, учителя постоянно получали от своего начальства письма с аттачментами в MS—Word, а денег на еще одну копию этого дела не было, школы в Америке такие же нищие, как и в России). Майкрософт грозит подать на школу в суд, и требует, чтобы местное роно совместно с BSA произвело аудит, с целью установить, нет ли в школах округа (числом 264) еще незаконных копий. Находит 400 копий (из них 200 это MS—DOS, продукт, который уже лет 15 не менялся и 7 лет как не поддерживается). Грозит школе штафом в 400 помножить на $150,000. В результате соглашается на штраф в $300,000, плюс 3 миллиона за выкуп школой всего нелицензированного софта (безбожно устарелого и вообще установленного, возможно, каким—нибудь хулиганом по ошибке), плюс полтора миллиона на поддержку антипиратских мер; и изображает из себя доброго дядю и чуть ли не благотворителя, подарившего школе 60 миллионов благотворительных долларов от широты души.

Последние несколько лет, BSA проводит повсеместно специальные добровольно—принудительные проверки, на предмет обнаружения пиратского софта; для чего рассылает во все не очень крупные компутерные компании (а также разным случайным людям: студентам, домохозяйкам и линуксовым сисадминам) угрожающие письма с требованием немедленно допустить аудиторов BSA, которые удостоверят их компании лицензионную чистоту. Если граждане не отвечают, им присылают еще более угрожающее письмо, требуя немедленного ответа, а иначе фирму внесут в Страшный Черный Список потенциальных пиратов.

Ситуация поистине кафкианская.

От аудитов никто не застрахован — кроме компаний—участников BSA. Стоят они страшно дорого (под полмиллиона долларов, даже для маленькой компании); и оплачивает их, разумеется, никак не BSA. В теории, от аудита можно и отказаться; но на всякую хитрую жопу найдется х. с винтом. Любой, кто когда—либо заключал лицензионное соглашение с Microsoft (а это значит — любой, кто устанавливал у себя их софт; кнопочку «Accept» помните?) расписался (путем нажимания этой самой кнопочки) в том числе и что будет допускать к себе эти самые аудиты. Если он их таки не допустит, что ж, одно это уже есть нарушение лицензионного соглашения, а граждане нарушающие лицензионное соглашение уже по одному этому обстоятельству виновны в компутерном пиратстве; так что сколько веревочке не виться, а все пиздец.

На будущее следует учесть, что легальные продукты Microsoft гораздо опаснее нелегальных.

По закону, каждая программа, установленная на диске, должна иметь бумажную документацию, удостоверяющую факт покупки; плюс, товарные чеки и счета от кредитной компании, если программа была куплена в кредит. А поскольку за годы работы на каждом компутере скапливаются сотни неизвестно кем поставленных програм, аудит самой маленькой компании занимает несколько недель и требует сотен человекочасов напряженной работы; оплачиваемой, разумеется, самой фирмой (т.е. фирма платит и своим работникам, участвующим в аудите, и аудиторам тоже).

Службы наблюдения за копирайтом, подобные BSA, могут доставить любой компании и любому человеку массу неприятностей. Абсолютно чистых бизнесов не бывает; даже если начальство фирмы строжайшим образом следит за соблюдением лицензионной чистоты, никто не может помешать особо злому или просто сумасшедшему работнику установить на каком—нибудь компьютере в незаметном месте левую программу и стукнуть в BSA, по услужливо предоставленным анонимным линиям связи. Несколько лет назад в Москве BSA совместно с милицией был пороизведен рейд в помещениях одного мелкого провайдера; и несмотря на то, что провайдером использовался исключительно легально купленное обеспечение Sun — Solaris, граждане, проводившие обыск, таки нашли где—то в углу забытый неизвестно кем антикварный 486—й компутер с MS—DOS, лицензии на который за давностию лет ни у кого не было. Помещение было опечатано, а все компутеры вывезены для дальнейшей проверки. Подробностей не называю, поскольку ситуация достаточно типичная и подобные истории происходят ежегодно.

Анти—пиратские рейды превратились в идеальную полицейскую меру, стократ превосходящую и анти—наркотические и налоговые. Возможно, есть где—то граждане, которые платят налоги и не употребляют; но на любом, наверное, компутере стоит хотя бы одна позабытая, поставленная детьми либо друзьями нелицензионная программа; либо лицензия была, но потерялась; либо и лицензия есть, а товарный чек давно уже выкинули. Не говоря уже о том, что поставить на два компутера программу по одной и той же лицензии — ровно такое же преступление, как и поставить на одном компутере эту же самую программу, приобретенную незаконно.

Интернет и копирайт

Технология ведет нас к сценарию, где капиталистический метод производства будет побежден и с течением времени заменен другим. В наших руках ростки будущих ролей, не признающие рыночных отношений.

«Mikhail», автор бразильской локализации Гнутеллы.

Поначалу (года этак до 1995—го) Интернет был некоммерческим. На ФТП, Гофер и впоследствии WWW—сайтах лежали те файлы, которые люди выложили для своего удовольствия. Экономика Интернета была, в чистейшем виде, экономикой потлача, обмена дарами; ко мнению многих антропологов, именно таково было экономическое устройство первобытного общества. Пользуясь Интернетом, каждый, по возможности, выкладывал у себя что—то хорошее; облагодетельствовавшие Интернет граждане пользовались почетом и уважением, связанным с качеством и количеством контента, который они поставили. Контент это информационный продукт.

Подобным образом устроены любые сетевые—сообщества, от Юзнета и FIDO до доисторических BBS. Коммерческие экономические структуры в Интернете нежизнеспособны; практика демонстрирует это от года к году. Интернет—структура окупается только в виде пирамидной схемы. До недавнего времени, самым распространенным примером подобной схемы была продажа акций. Очередной бессмысленный дот—ком объявлял о сотнях тысяч или миллионах посетителей, выпускал под этих посетителей акции, и ждал, когда акции поднимутся; поскольку у других дот—комов акции тоже поднимались, народ раскупал доткомовские акции подчистую; от этого акции росли, что давало очевидный доход дот—кому. Еще во времена BBS 1980—х повсюду, как зараза, распространялось известное письмо «MAKE MONEY FAST», в котором предлагалось отослать доллар автору письма, и затем размножить это письмо в количестве сотен экземпляров по всем вообще BBS и сайтам; от чего размножившему тоже придет счастье. Такие схемы на Интернете действительно процветают (и это объясняет поток спама, переполняющий ваши, читатель, почтовые ящики); но они, как и дот—ком экономика, коммерцией в традиционном значении этого слова не являются.

Человек прагматический (а все американцы и все капиталисты — люди сугубо прагматические) при взгляде на любую вещь имеет две мысли: (а) каким образом эта штука может быть полезна и (б) а не навредит ли эта штука моему бизнесу. Когда в 1995 году, под вопли об информационном хайвее, на Интернет ринулись стада коммерческих дельцов—«бизнесменов», они не занимались исследованиями культуры или экономики сетевого сообщества. Подобно вандалам, захватившим античную постройку, «бизнесмены» (а) выдумывали способы, как бы им приспособить Интернет под свои модели хозяйствования и (б) преследовали традиционные для Интернета формы экономической и культурной жизни, если видели в них опасность для своих интересов. Поскольку подобные люди—«бизнесмены» видят опасность для своего стиля жизни во всем непонятном и незнакомом, а ознакомиться с Интернетом они труда себе не дали, Интернет представлялся им в виде сугубо загадочном и угрожающем — в виде бандитского логова с сокровищами или трущобы, заваленной золотыми слитками. Модель, для американского национального характера достаточно привычная; сначала вся Америка, а затем ее менее исследованные области представлялись американцам именно в таком виде — как нечто, нуждающееся в немедленном выеме сокровищ с последующей дезинфекцией, асфальтированием и превращением в шоппинг—молл.

Дот—комеры поступили, сравнительно с этой публикой, очень даже умно — они подстроились под уже существующую модель, в виде мэйк—мани—фаста, и сделали на ней колоссальные деньги; но это пришло сильно потом. У дот—комеров было руководство и идеология, именно журнал «Wired» и Global Business Network; а у традиционного бизнеса не было никакой четкой картины насчет того, зачем нужен Интернет, и нет до сих пор.

Голливуд, издательства и музыкальные корпорации не понимали, каким образом и зачем создаются некоммерческие сайты; они видели это как непонятный, но безусловно враждебый процесс, который невозможно контролировать. Ужас контент—корпораций перед тем, что скоро все их продукты окажутся в Интернете и они немедленно разорятся, был в большой степени неоправданным — даже и в конце 1990—х, когда пиратство в Интернете, благодаря Напстеру, расцвепо пышным цветом, заметного падения доходов у корпораций не произошло.

Но ужас этот был совершенно реален; и контент—корпорации стали лоббировать драконовские и противоречивые законы о копирайте, которые в одночасье превратили большую часть интернетчиков в уголовников. На лоббирование конгрессменов и международных структур ушли сотни миллионов — возможно, больше, чем потеряли они на крахе дот—кома и на пиратстве.

Плодом этого лоббирования стал драконовский закон о копирайте — Digital Millennium Copyright Act.

Интернет—сайты убыточны, а большие Интернет—сайты просто—таки разорительны, в пропорции к их величине. Именно поэтому любой достаточно популярный Интернет—проект погибает, достигнув определенной популярности; его либо закрывают (как закрыли Дежа Ньюс), либо продают и перестают поддерживать (так произошло с каталогом Yahoo, который практически не обновлялся уже года три), либо он загибается сам из—за постоянных перепродаж из рук в руки и перебоев в работе (так было с Альтавистой).

Другими словами, успех Интернет—проекта пагубен ему в гораздо большей степени, чем неуспех.

Еще разительнее этот эффект в мире порно; не очень гадко сделанный и оригинальный порносайт немедленно гибнет, захлебываясь под грузом траффика; поэтому основное в искусстве содержателя порносайта — отвадить посетителей.

Я не шучу. Даже и те, кто не ходят на порносайт, много раз наверное читали о чудовищно уродливом и неудобном дизайне большинства порносайтов; это не преувеличение — даже и в сравнении с дизайном большинства коммерческих сайтов (который ужасен), порносайты отличаются дополнительной, избыточной уродливостью и вопиющим безвкусием.

Это не случайно. Мастера порнографического дела тщательно изучают свою аудиторию, с целью отсеять любого посетителя с мало—мальски заметными проблесками интеллекта — такой никогда не будет платить за платный доступ (благо ничего не стоит надыбать кучу паролей и убедиться, что на данном платном порносайте ничего хорошего нет — на платных сайтах вообще хорошего меньше, так это дело устроено). Последний писк порнографической моды довел эту тенденцию до логического предела. Запускается специальный скрипт, под названием circle jerk. 200—300 порнографов создают странички под этот скрипт, которые странички выглядят как нормальные сайты, но каждый линк ведет не на картинку (или чего на нем написано), а на какой—то другой из сайтов, на которых запущен этот скрипт. Желающий порнографии вместо этого бесконечно ходит по бессмысленным разноцветным страницам, каждая из которых завлекает его посмотреть красоток или секс с лошадьми, но вместа секса с лошадьми показывает следующий сайт, призывающий к тому же самому. После 5—6 круга у несчастного наступает гарантированное размягчение мозгов и он идет платить деньги спонсору.

Бесплатные и не очень уродливые порносайты для подобной системы как нож острый; авторы таких сайтов рассматриваются как ублюдки и чуть ли не развратители населения. Порнографы время от времени собираются и принимают очередные стандарты, гарантирующие уродливость и бессмысленность сайта (увеличение числа кнопок и слепых линков, уменьшение числа страниц на сайте и числа картинок на каждой; увеличение площади, отданной под призывы посетить спонсора); с тем, чтобы всех нарушающих эти стандарты вебмастеров отлучать от баннеропоказов, спонсоров и прочих жизненных благ.

Подобная судьба ждет Интернет в целом, если народу будет чуть больше, а траффик не подешевеет: тогда популярность любого мало—мальски дельного сайта будет расти так, как сейчас растет популярность порносайтов; и придется затачивать под идиота не только порносайты, но и все вообще что бывает.

Спасением от этого видятся технологии peer—to—peer (с идеологической точки зрения, между прочим, идеально отвечающие ситуационистской доктрине). Скажем, вместо создания центрального сайта с фотографиями голой Мадонны, который на следующий день сдохнет, каждый выкладывает у себя одну—две фотографии голой Мадонны; и запускает программу обмена файлов, позволяющую каждому желающему скачать эту голую Мадонну с тысяч или десятков тысяч серверов. В такой системе все желающие видеть голую Мадонну находятся в равном положении, и (в соответствии с теорией Марселя Мосса о потлаче), любителей поделиться фотографиями голой Мадонны будет предостаточно.