Джонатану

1. КОНЕЦ

Рука открыла книгу.

Глаза начинают движение слева направо, дойдя до конца строчки, опускаются вниз.

Глаза открываются шире.

Понемногу слова, воспринятые мозгом, порождают картину, огромную картину.

В глубине черепа зажигается гигантский внутренний панорамный экран. Это начало.

Первая картина представляет...

2. ПРОГУЛКА ПО ЛЕСУ

...безбрежную Вселенную, темно-синюю и ледяную...

Присмотримся внимательнее к картине, особенно к той её части, что усыпана мириадами разноцветных галактик.

На окраине одной из галактик переливается разными красками старое Солнце.

Придвинемся ещё ближе.

Вокруг Солнца вращается маленькая тёплая планета, укрытая перламутровыми облаками.

Под облаками — сиреневые океаны, окаймлённые континентами цвета охры.

На континентах — цепи гор, равнины, пена бирюзовых лесов.

Под листвой деревьев — тысячи пород живых существ. Две из них продвинулись в своём развитии особенно далеко.

Шаги.

Кто-то брёл по весеннему лесу.

Это молодое человеческое существо женского пола. У неё длинные волосы, гладкие и чёрные. Она в чёрной куртке и длинной юбке того же цвета. Радужная оболочка её глаз покрыта сложным, почти рельефным рисунком.

Этим ранним мартовским утром она шла быстрым шагом. Её грудь вздымалась от порывистых движений.

Несколько капелек пота выступили на лбу и над верхней губой. Когда они соскользнули к уголкам рта, она разом слизнула их.

Эту девушку со светло-серыми глазами звали Жюли, ей было девятнадцать лет. Она шагала по лесу в обществе своего отца Гастона и собаки Ахилла. Вдруг она резко остановилась. Перед ней высился, словно палец, огромный холм из песчаника, нависая над оврагом.

Она поднялась на верхушку холма.

Она как будто разглядела рядом с исхоженными тропинками ещё одну, ведущую во впадину.

Она сложила руки рупором:

— Эй, папа! Кажется, я нашла новую дорогу! Иди за мной!

3. ВЗАИМОСВЯЗЬ

Он бежит вперёд. Спускается вниз по склону. Он петляет, чтобы не задевать тополиные почки, торчащие вокруг него пурпурными веретёнами.

Шорох крыльев. Бабочки расправляют свои расцвеченные паруса и перемешивают воздух, догоняя друг друга.

Неожиданно его внимание привлекает красивый листок. Такие чудесные листья могут заставить вас забыть обо всем, что вы собирались предпринять. Он останавливается и подходит.

Восхитительный листок. Его достаточно нарезать квадратиками, немного размять, а потом покрыть слюной, чтобы он забродил и образовал маленький белый шарик, полный пленительного ароматного мицелия. Режущей кромкой мандибул старый рыжий муравей перерезает стебель у основания и водружает листок над своей головой, как широкий парус.

Но насекомое ничего не знает о законах навигации под парусом. Поднятый вверх листок наполняется ветром. Маленькие сухие мышцы напрягаются, чтобы сдержать листок, но старый муравей слишком лёгок. Его швыряет из стороны в сторону. Всеми конечностями вцепляется он в черенок, но ветер оказывается сильнее. Он отрывает муравья от земли и уносит в небо.

Муравей едва успевает отпустить добычу, чтобы не взлететь слишком высоко.

Листок мягко спускается, танцуя в порывах ветра.

Старый муравей наблюдает его полет и утешает себя: есть и другие листья, поменьше.

Листок все ещё рисует завитки в воздухе. Он неторопливо и торжественно снижается.

Красивый тополиный листок замечает слизняк. Прекрасный полдник!

А слизняка видит ящерица, она уже собирается его проглотить, но тут тоже замечает листок. Надо подождать, пока слизняк поест, и тогда ей больше достанется. Она издалека наблюдает за трапезой слизняка.

Ящерицу замечает ласка и думает подкрепиться ею, но понимает, что ящерица, кажется, ждёт, пока слизняк съест листок, и, со своей стороны, тоже решает повременить. В тени листвы трое, связанные в одну экосистему, следят друг за другом.

Неожиданно слизняк видит ещё одного слизняка. А вдруг пришелец захочет украсть его сокровище? Нетеряя времени, слизняк набрасывается на аппетитный листок и пожирает его до последней прожилочки.

Как только трапеза закончена, ящерица обрушивается на слизняка и заглатывает его, словно макаронину. Пришло время ласки, в свою очередь, броситься в атаку и поймать ящерицу. Она мчится, перелетая через корни, но вдруг наталкивается на что-то мягкое...

4. НОВАЯ ДОРОГА

Девушка со светло-серыми глазами не видела ласку. Выскочив из засады, животное ударилось о её ноги.

От неожиданности девушка вздрогнула, нога её заскользила по краю холма из песчаника. Она потеряла равновесие и увидела обрыв под собой. Не упасть. Только бы не упасть.

Девушка взмахивает руками, хватая воздух, пытаясь удержаться. Ещё совсем немного. Время замедляет ход.

Упадёт? Не упадёт?

На мгновение ей показалось, что опасность миновала, но тут лёгкий ветерок превращает её длинные чёрные волосы в растрёпанный парус.

Все сошлось на том, чтобы она упала с холма. Ветер подтолкнул её. Нога заскользила опять. Почва поползла. Светло-серые глаза распахнулись. Зрачки расширились. Ресницы затрепетали.

Девушка покачнулась и полетела в овраг. Длинные чёрные волосы закрыли её лицо, как будто защищая его.

Она хваталась за редкие растения на склоне, но те проскальзывали между пальцами, оставляя ей только цветы и обманутые надежды. Она съезжала по гравию вниз.

Она попыталась подняться, но обрыв был слишком крут. Она обожглась о крапиву, оцарапалась о куст ежевики, кубарем скатилась на дно, покрытое папоротником, думая, что здесь наконец завершится её падение. Но, увы, за широкими листьями прятался другой склон, ещё более крутой. Она ободрала руки о камни. Новые заросли папоротника оказались такими же предательскими. Пролетев сквозь них, она покатилась дальше. Она миновала семь уступов, расцарапалась о дикую малину, подняла в воздух звёздным облаком охапку одуванчиков.

Она скользила и скользила вниз.

Резкая боль пронзила ей пятку: она зацепилась ногой о большой острый камень.

Лужа вязкой жёлтой грязи стала в конце концов её последним пристанищем.

Она села, поднялась, обтёрлась стеблями травы. Вокруг все жёлтое. Её одежда, лицо, волосы покрыты липкой землёй. Она даже во рту, и вкус у неё горький.

Девушка со светло-серыми глазами потрогала пострадавшую пятку. Она ещё не пришла в себя от изумления, как вдруг почувствовала что-то холодное и липкое у себя на запястье. Она содрогнулась. Змея. Змеи! Она свалилась в змеиное гнездо, змеи карабкались на неё.

Она завопила от ужаса.

Пускай у змей нет слуха, но их чрезвычайно чувствительные язычки позволяют им воспринимать колебания воздуха. Этот крик прозвучал для них как выстрел. Испугавшись, в свою очередь, они поползли в разные стороны. Обеспокоенные матери-змеи закрыли своих змеёнышей, изогнувшись трепещущими буквами S.

Девушка провела рукой по лицу, убрала прядь волос, упавшую на глаза, выплюнула ещё один комок горькой земли и хотела было подняться по склону наверх. Он оказался слишком крутой, да и пятку её дёргало от боли. Она решила позвать кого-нибудь.

— На помощь! Папа, на помощь! Я тут, в самом низу. Иди сюда, помоги! На помощь!

Она кричала долго. Напрасно. Она была одна, раненая, на дне пропасти, её отец не появлялся. Может быть, он тоже заблудился? Если это так, то кто же отыщет её здесь, в бездне, в лесу, в папоротниковой чаще?

Девушка со светло-серыми глазами глубоко вздохнула, пытаясь успокоить биение сердца. Как вырваться из головоломки?

Она вытерла грязь со все ещё запачканного лба и осмотрелась. Справа по краю оврага сквозь высокую траву она заметила что-то тёмное и заковыляла туда. Чертополох и цикорий скрывали вход в своего рода туннель, вырытый прямо в земле. Какое же животное соорудило эту огромную нору, подумала она. Слишком велика для зайца, лисы или барсука. Медведей в лесу не было. Логово волка?

Во всяком случае, небольшое отверстие оказалось достаточно просторным, чтобы пропустить человека среднего роста. Туннель не внушал доверия, но она подумала, что проход куда-нибудь да выведет её. И на четвереньках устремилась в илистый коридор.

Она двигалась на ощупь. Туннель становился все темнее и холоднее. Что-то колкое зашевелилось под её ладонью. Пугливый ёжик свернулся в клубок, прежде чем броситься наутёк. Она продолжала путь в полной темноте, все время чувствуя какое-то движение вокруг.

Она ползла на локтях и коленях. Ребёнком, она долго училась стоять, потом ходить. Большинство малышей начинает ходить в год, она же ждала до полутора. Вертикальное положение казалось ей слишком рискованным. На четырех лапах существовать безопаснее: лучше видно все, что валяется на полу, да и падать не так высоко. Она с радостью провела бы остаток своей жизни, ползая по полу, если бы мать и няни не заставили её выпрямиться.

Туннель не кончался... Чтобы найти в себе силы двигаться вперёд, она заставила себя мурлыкать считалку:

Три или четыре раза, все громче и громче, она затягивала эту песенку. Её учитель пения, профессор Янкелевич, научил её прятаться в звучание своего голоса, как в защитный кокон. Но здесь было слишком холодно, чтобы заливаться соловьём. Вскоре считалка стала паром, валившим из её заледеневшего рта, потом — хриплым дыханием.

Как упрямый ребёнок хочет довести шалость до конца, так и она и не думала о том, чтобы повернуть обратно. Жюли ползла под эпидермисом планеты.

Ей показалось, что вдали появился слабый свет.

Она, обессиленная, решила, что это галлюцинация, но свет вполне реально вспыхнул бесчисленными крошечными жёлтыми искрами.

Девушка со светло-серыми глазами на секунду вообразила, что подземелье таит в себе алмазы, но, приблизившись, разглядела светлячков, фосфоресцирующих насекомых, лежащих на кубе совершённой формы.

Куб?

Она вытянула пальцы — светлячки тут же погасли и исчезли. В абсолютной темноте Жюли не могла рассчитывать на своё зрение. Она ощупала куб, призывая на помощь всю силу своего осязания. Он был гладким, твёрдым, холодным. Это был не камень, не обломок скалы. Рукоятка, замок... Это был предмет, сделанный рукой человека.

Маленький чемоданчик кубической формы.

Изнемогая от усталости, она поползла назад. Сверху доносился весёлый лай — значит, отец её нашёл. Он был там с Ахиллом и звал слабым, далёким голосом:

— Жюли, дочка, ты там? Ответь, прошу тебя, подай знак!

5. ЗНАК

Он поводит головой, как будто рисуя в воздухе треугольник. Тополиный листок рвётся. Старый рыжий муравей хватает ещё один и принимается жевать, не ожидая, пока лист забродит. Может быть, еда и не очень вкусна, но, по крайней мере, восстанавливает силы. Он не особенно любит тополиные листья, он предпочитает мясо, но он ещё ничего не ел с тех пор, как сбежал, так что капризничать не время.

Проглотив еду, он не забывает почиститься. Концом когтя он хватает длинный правый усик и выгибает его вперёд до губ. Направляет его в ротовой канал под мандибулами и посасывает, чтобы вымыть.

Когда оба усика очищены пенящейся слюной, он полирует их маленькой щёточкой, расположенной в выемке под голенями.

Старый рыжий муравей играет суставами брюшка, торакса и шеи, выгибая их до предела. Потом когтями чистит сотни граней глаз. У муравьёв нет век для их защиты и смачивания, и если не прочищать глазные линзы, то картинка становится расплывчатой.

Чем чище грани, тем лучше муравей видит окружающее. Вот что-то появилось. Что-то большое, даже огромное, сплошь покрытое иголками и движущееся.

Внимание, опасность: громадный ёж выходит из пещеры!

Быстро удираем. Ёж, внушительный шар с разверстой пастью, весь утыканный острыми копьями, атакует.

6. ВСТРЕЧА С КЕМ-ТО УДИВИТЕЛЬНЫМ

Ссадины покрывали все тело. Она машинально послюнявила самые глубокие царапины. Ковыляя, донесла кубический чемоданчик до своей комнаты. Вот она уже на кровати. Сверху на стене слева направо красовались плакаты с портретами Галласа, Че Гевары, Doors и Аттилы Гунна.

Жюли тяжело поднялась и отправилась в ванную. Стоя под обжигающим душем, она яростно тёрла себя мылом с ароматом лаванды. Потом завернулась в большое полотенце, сунула ноги в махровые тапочки и принялась отчищать одежду от покрывавшей её жёлтой земли.

Туфли надеть невозможно. Раненая пятка распухла. Она стала искать в шкафу старые летние босоножки, ремешки которых имели два достоинства: не давили на пятку и оставляли открытыми пальцы. У Жюли ступни были маленькие, но широкие. А большинством производителей обуви женские туфли выпускались только узкой и удлинённой формы, что приводило к печальным последствиям — постоянным, все время болевшим мозолям.

Она снова потёрла пятку. Казалось, первый раз в жизни она ощущала этот участок своего тела: кости, мускулы, сухожилия как будто ждали этого случая, чтобы заявить о себе. И теперь все они, страшно возбуждённые, гудели там, в нижней части ноги. Они существовали и напоминали о себе сигналами бедствия.

Тихим голосом она поздоровалась: «Добрый день, пятка».

Ей показалось забавным приветствовать часть своего тела. Она обратила внимание на свою пятку только потому, что та болела. Но если хорошенько поразмыслить, разве думала она о своих зубах в другие дни, а не когда они начинали ныть? Точно так же вспоминаешь о существовании аппендикса только в минуту приступа. В её теле была куча органов, о которых она не подозревала просто потому, что они благовоспитанно не посылали ей вестей о боли.

Её взгляд вернулся к чемоданчику. Она была зачарована этим предметом, извлечённым из недр земли. Она взяла его в руки, потрясла. Чемоданчик был тяжёлым. Устройство с пятью колёсиками, каждое со своим кодом, надёжно защищало замок.

Чемоданчик был сделан из литого металла. Чтобы его пробить, нужен отбойный молоток. Жюли осмотрела замок. На каждом колёсике были выгравированы цифры и символы. Она подвигала ими наудачу. Наверное, у неё один шанс из миллиона найти нужную комбинацию.

Она опять потрясла его. Внутри что-то было, какой-то предмет. Тайна разожгла её любопытство.

Отец вошёл с собакой в комнату. Он был высоким, рыжим, усатым молодцом. Брюки для гольфа делали его похожим на шотландца-егеря.

— Тебе получше? — спросил он.

Она кивнула.

— Ты упала в такое место, куда так просто и не попасть. Пришлось продираться сквозь настоящую стену из крапивы и кустов, — объяснил он. — Как будто сама природа скрыла эту поляну от гуляк и любопытных. Её даже на карте нет. Слава Богу, Ахилл почуял, что ты там! Что бы с нами стало без собак?

Он ласково погладил своего ирландского сеттера, который в ответ вымазал ему серебристой слюной низ брюк и весело залаял.

— М-да, ну и история! — заговорил он снова. — Странный замок — с кодовой комбинацией. Может быть, это какой-нибудь сейф, который грабители не сумели открыть.

Жюли покачала тёмной шевелюрой.

— Нет, — сказала она.

Отец приподнял чемоданчик.

— Если бы внутри были монеты или слитки золота, вес был бы больше, если пачки наличных, было бы слышно их шуршание. Может, там пакет с наркотиками, брошенный торговцами. А может быть... бомба.

Жюли пожала плечами.

— А вдруг там человеческая голова?

— В таком случае Лектор должен был немало потрудиться, чтобы сделать её меньше, — возразил отец. — Твой чемоданчик маловат для того, чтобы вместить нормальную человеческую голову.

Он посмотрел на часы, вспомнил о важной встрече и удалился. Радуясь неизвестно чему, собака отправилась следом, виляя хвостом и шумно дыша.

Жюли ещё раз потрясла чемоданчик. Совершенно точно внутри было что-то мягкое, и если это была голова, то, вертя её во все стороны, Жюли несомненно сломала ей нос. Чемоданчик вдруг стал ей противен, и она решила, что лучше не будет больше думать о нем. Через три месяца у неё экзамены на степень бакалавра, и ей не хочется сидеть четвёртый год в последнем классе. Пора заняться повторением.

Жюли достала учебник по истории и взялась его перечитывать. 1789 год. Французская революция. Взятие Бастилии. Хаос. Анархия. Великие люди. Марат. Дантон. Сен-Жюст. Террор. Гильотина...

Кровь, кровь и снова кровь... «История — это нескончаемая бойня», — подумала она, наклеивая пластырь на открывшуюся ссадину. Чем больше она читала, тем больше её мутило. Мысли о гильотине напомнили ей об отрезанной голове в чемоданчике.

Через пять минут, вооружённая большой отвёрткой, она атаковала замок. Чемоданчик не поддавался. Она взяла молоток, принялась стучать по отвёртке, пытаясь увеличить её шансы в роли рычага. Безуспешно. Она подумала: «Мне бы „козью ножку“, — затем: Хватит, у меня никогда не получится».

Она вернулась к учебнику по истории и Французской революции. 1789 год. Народный трибунал. Конвент. Гимн Руже де Лилля. Сине-бело-красный флаг. Свобода — Равенство — Братство. Гражданская война. Мирабо. Шенье. Процесс над королём. И опять гильотина... Как можно сопереживать стольким убийствам? Глаза скользили по строчкам, не воспринимая написанное.

Шуршание в дереве балки привлекло её внимание. Термит за работой натолкнул её на мысль.

Слушать.

Она приложила ухо к замку чемоданчика и медленно повернула первое колёсико. Она уловила еле слышный щелчок. Зубчатое колёсико зацепило ответчик. Жюли четыре раза повторила операцию. Механизм сработал, замок открылся. Там, где не помогло насилие отвёртки и молотка, хватило чуткости её уха.

Прислонившись к дверной раме, её отец удивлённо сказал:

— Тебе удалось его открыть? Как?

Он посмотрел на знаки на замке: «1 + 1 = 3»

— М-м, ничего не говори, я знаю. Ты размышляла. Есть ряд чисел, ряд символов, ряд цифр, ряд знаков и ряд шифра. Ты поняла, что речь идёт об уравнении. Затем ты подумала, что кто-то, кто хочет сохранить секрет, не будет использовать логическое уравнение типа 2 + 2 = 4. Ты попробовала 1 + 1 = 3. Это уравнение часто встречается в старинных ритуалах. Оно обозначает, что два объединившихся таланта более производительны, чем их простое сложение.

Отец поднял рыжие брови и пригладил усы.

— Так было, да?

Жюли посмотрела на него, её светло-серые глаза задорно блестели. Отец не любил, когда над ним подсмеивались, но ничего не сказал. Она улыбнулась.

— Нет.

Она нажала на кнопку. Пружина с сухим стуком подняла крышку.

Отец и дочь склонили головы.

Оцарапанные руки Жюли схватили содержимое чемоданчика и поднесли его к лампе на столе.

Это была книга. Большая толстая книга, из которой торчали краешки вклеенных листков.

Название на обложке было каллиграфически выведено большими стилизованными буквами:

Гастон пробурчал:

— Странное название. Вещи либо относительны, либо абсолютны. Они не могут быть одновременно и тем и другим. Это противоречие.

Ниже, буквами поменьше было добавлено:

Ещё ниже был рисунок: круг, в который вписан треугольник, одним углом вверх, содержащий, в свою очередь, нечто вроде буквы Y. Присмотревшись, можно было заметить, что стороны буквы Y представлены в виде трех муравьёв, сцепившихся усиками. Левый муравей был чёрным, правый — белым, а муравей в центре, изображавший перевёрнутый ствол Y, — наполовину белым, наполовину чёрным.

Под треугольником повторялась формула, открывавшая замок кубического чемоданчика: 1 + 1 = 3.

— Прямо старинная колдовская книга, — пробормотал отец.

Жюли, видя незатрепанную обложку, подумала, что книга, наоборот, совсем новая. Она погладила переплёт. На ощупь он был гладким и мягким.

Черноволосая девушка со светло-серыми глазами открыла первую страницу и прочла.

7. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ

8. В ТОЧКЕ КИПЕНИЯ

Большой и указательный пальцы правой руки тронули уголок страницы, схватили его и приготовились перевернуть лист, когда из кухни раздался голос.

«За стол!» — крикнула её мать.

Читать больше не было времени.

Для своих девятнадцати лет Жюли была очень худенькой. Её чёрные, блестящие, густые и шелковистые волосы ниспадали волной до самых бёдер. Сквозь белую, едва ли не прозрачную кожу порой проглядывали голубоватые вены, почти не скрывающиеся на руках и висках. Светлые глаза были тем не менее живыми и горячими. Миндалевидные, всегда подвижные, таящие, казалось, целую жизнь, полную метаний и гневных вспышек, они делали её похожей на маленького беспокойного зверька. Иногда глаза так сосредотачивались на какой-то определённой точке, что возникало ощущение, будто из них сейчас вырвется луч пронизывающего света, дабы поразить то, что девушке не по нраву.

Жюли находила себя внешне непривлекательной. Поэтому она никогда не смотрелась в зеркало.

Никогда не пользовалась ни духами, ни косметикой, никогда не красила ногти. Да и как, помилуйте, — ведь она их все время грызла.

Никакого интереса к одежде. Она прятала своё тело под широкими и тёмными платьями.

В школе училась неровно. До выпускного класса шла с опережением в год, учителя были очень довольны её умственным развитием и зрелостью интеллекта. Но вот уже три года все не ладилось. В семнадцать лет она провалила экзамен на степень бакалавра. То же самое в восемнадцать. Теперь в девятнадцать она готовилась к экзамену в третий раз, а оценки становились только ниже прежних.

Её неудачи в школе были вызваны смертью её учителя пения, человека старого, глухого и деспотичного. Он преподавал искусство вокала по своей оригинальной системе. Звали его Янкелевичем, он был убеждён в том, что у Жюли есть талант и что она должна развивать его.

Он научил её владеть мускулами живота, лёгкими, диафрагмой, правильно ставить шею и плечи, — все это влияло на качество пения.

В его руках она иногда чувствовала себя волынкой, которую мастер решился сделать совершённой. Она научилась согласовывать биение своего сердца с дыханием лёгких.

Янкелевич не забыл и о работе над мимикой. Он научил её, как изменять мускулы лица и рта, чтобы сделать инструмент идеальным.

Ученик и учитель составляли абсолютное единство. Только видя движения её губ и положив руку ей на живот, глухой, седовласый профессор понимал, какие звуки издавала девушка. Вибрации её голоса отдавались в каждом его нерве.

— Я глух? Ну, так что же! Бетховен был таким же, и это не мешало ему делать своё дело, — часто замечал он.

Он открыл для Жюли, что пение — вещь могущественная, это не просто рождение прекрасных звуков. Он научил её изменять свои эмоции, чтобы прогнать тревогу или забыть о страхе, с помощью одного только голоса. Он научил её слушать пение птиц — это тоже было частью его воспитания.

Когда Жюли пела, из её тела, словно дерево, вырастал столб энергии. Она испытывала чувство, близкое к экстазу.

Профессор не хотел мириться со своей глухотой. Он узнавал о новых методах лечения. Однажды молодой и чрезвычайно способный хирург сумел имплантировать ему в череп электронный протез, полностью устранивший его физический недостаток.

С тех пор старый профессор слышал шумы мира такими, какими они были. Настоящие звуки. Настоящую музыку. Янкелевич услышал голоса людей и хит-парады по радио. Он услышал гудки автомобилей и лай собак, плеск дождя и шёпот ручьёв, стук шагов и скрип дверей. Он услышал чиханье и смех, вздохи и рыдания. Он услышал бормотание постоянно включённых по всему городу телевизоров.

День его выздоровления должен был стать днём счастья, а превратился в день отчаяния. Старый учитель пения понял, что настоящие звуки не похожи на те, которые он себе воображал. Мир явился ему гамом и какофонией, мир был агрессивным, крикливым и чудовищным. Он был заполнен не музыкой, а нестройными шумами. Старик не смог перенести столь сильного разочарования и придумал себе самоубийство на свой манер. Он забрался на колокольню собора Парижской Богоматери и засунул голову под язык самого большого её колокола. Он умер ровно в полдень, унесённый страшной мощью двенадцати величественных и музыкально безупречных ударов.

С его исчезновением Жюли потеряла не только друга, она потеряла руководителя, помогавшего ей развивать талант.

Она, конечно, нашла другого учителя пения, одного их тех, кто ограничивает ученика работой над гаммами. Он заставил Жюли петь в слишком грубом для её гортани регистре. Ей было очень больно.

Вскоре на голосовых связках Жюли отоларинголог нашёл узелки и распорядился прекратить занятия. Она перенесла операцию и несколько недель, в течение которых её связки зарубцовывались, хранила абсолютное молчание. А потом с трудом заново училась говорить.

С тех пор она искала настоящего учителя пения, способного направлять её так, как это делал Янкелевич. И поскольку найти такого не могла, постепенно закрывалась от внешнего мира.

Янкелевич утверждал, что люди, обладающие талантом и зарывающие его, подобны тем кроликам, что не грызут твёрдой пищи: понемногу их резцы удлиняются, загибаются, продолжая расти, впиваются в нёбо и в конце концов пронзают снизу вверх мозг насквозь. Для того чтобы сделать опасность очевидной, профессор хранил у себя череп кролика, чьи резцы торчали у него из макушки, словно два рога. Он очень любил показывать этот страшный предмет нерадивым ученикам, чтобы побудить их к труду. Он даже написал красными чернилами на лбу черепа: «Пренебрегать своим природным даром — самый большой грех».

Лишённая возможности развивать свой талант, Жюли пережила период резкой агрессивности, затем — анорексию, за которой последовала булимия, когда она килограммами поедала торты, глядя в пространство мутными глазами, держа под рукой слабительное или рвотное.

Она не делала больше домашних заданий, а на уроках дремала.

Здоровье её пошатнулось. Она стала задыхаться, и, как будто этого мало, недавно у неё начались приступы астмы. Вся польза, которую ей приносило пение, обернулась злом.

Мать Жюли первая села за стол.

— Где вы были после обеда? — спросила она.

— Мы гуляли по лесу, — ответил отец.

— Это там она вся так расцарапалась?

— Жюли свалилась в яму, — объяснял отец. — Особенно не ушиблась, но повредила пятку. В этой яме она нашла странную книгу...

Но мать уже не интересовалась ничем, кроме еды, дымящейся в тарелке.