8. ХОЗЯИН ВЫСОКОЙ БАШНИ

Лукреция гнала во весь опор, вцепившись в руль мотоцикла «Гуччи». Пластиковые очки, кожаный шлем и развевающиеся по ветру рыжие волосы: она напоминала первых летчиц, покорительниц небес.

Она с ревом обошла грузовик. Помахала, извиняясь, водителю и выжала газ.

В коляске мотоцикла свалена куча разнообразных предметов: тросы, веревки, одеяла, матрасные пружины, держатели для занавесок, куски картона, звякающие на каждом вираже железки. Издалека могло показаться, что она перевозит хозяйственный или строительный мусор.

На баке мотоцикла нарисован Ганди, курящий косячок. На номерной табличке надпись: «Я вернулась. В аду слишком тесно».

На кольцевой она выжала акселератор и включила магнитофон, разразившийся варварской, почти первобытной мелодией «Thunder» старой рок-группы «AC/DC», которая снова вошла в моду. Сунула в рот жвачку и стала жевать в ритме музыки. Вскоре Лукреция миновала ворота Лила и помчалась дальше в пригород.

Она добралась наконец до мест, где должен жить Исидор Катценберг. По указанному адресу находился пустырь. Она выключила музыку, заглушила двигатель, осмотрелась при помощи бинокля, реликвии войны 1914-1918 годов, и все поняла. Замком, обителью Исидора Катценберга, была… водонапорная башня. Это была огромная бетонная конструкция, напоминавшая песочные часы.

Посмотрев в зеркальце заднего вида, Лукреция освежила на губах темную помаду. Просто привычка. Она знала, что при первом знакомстве экономишь десять минут, если хорошо выглядишь. Она спрыгнула на землю и пошла через пустырь.

Чем больше она рассматривала здание, тем больше понимала, насколько остроумной была идея поселиться здесь. Водонапорные башни настолько сливаются с пейзажем, что никто не обращает на них внимания. Трудно представить, что кто-то может здесь жить.

Она оказалась среди сорняков, старых кастрюль и выброшенных холодильников. Прошла мимо нескольких ржавых остовов автомобилей, в которых жили стаи крыс.

У Исидора Катценберга не было телефона, и девушка была вынуждена идти к нему, не назначив времени встречи. Вблизи водонапорная башня выглядела заброшенной. Политические плакаты и реклама клубов знакомств в Интернете покрывали круглые стены толстым разноцветным ковром, который обрывался там, куда уже не мог дотянуться расклейщик, встав на плечи приятеля. Были здесь и граффити, свидетельствовавшие о стремлении подростковых банд обозначить свою территорию.

Обогнув здание, Лукреция нашла наконец ржавую дверь, также наполовину заклеенную толстым слоем афиш. Ни имени, ни молоточка, ни звонка – ничего, что говорило бы о том, что здесь кто-то живет.

Она постучала. Ответа не было. Лукреция отбросила сомнения. Достав спрятанный на груди швейцарский нож, она выдвинула лезвие. Пора выяснить, есть ли кто в этой консервной банке, или коллеги надули ее. Замок оказался прочным, и ей пришлось повозиться, прежде чем стальной язычок поддался.

– Есть тут кто-нибудь?

Лукреция очутилась в большом зале со сводчатым потолком. Что-то вроде индейского типи из бетона. Она прошла вперед. А может быть, подумала она, профессора Аджемьяна действительно убил серийный убийца, который взломал дверь так же, как это только что сделала она. Тогда молодой инспектор окажется прав.

– Есть тут кто-нибудь? – снова спросила она, осторожно двигаясь дальше.

Она едва не споткнулась. Пол был завален книгами. Вся его поверхность была полностью покрыта томами самого разного размера и толщины. С потолка свисали лампы на длинных шнурах, то здесь, то там прорезавшие темноту кругами яркого желтого света. Остальное помещение тонуло во мраке.

Лукреция буксовала среди книг. Тут были сборники эссе, словари, комиксы, фотоальбомы, но особенно много было романов. Она ступала по Эдгару По, Франсуа Рабле, Джонатану Свифту, Филиппу К. Дику. Раздавила Виктора Гюго, поскользнулась на Флобере. Александр Дюма заставил ее потерять равновесие, а Ежи Косински помог обрести его.

В центре зала она прислонилась к большой колонне, подпиравшей верхнюю часть здания.

– Есть тут кто-нибудь? – повторила она.

В ответ раздался шум спускаемой воды и стук двери. Журчание воды из крана, кто-то мыл руки. Наконец на потолке появилась огромная тень.

– Исидор Катценберг?

Она подошла ближе. Кто-то очень большой сидел в кресле за неким подобием письменного стола, сложенным из толстых книг. Человек находился вне круга света, и Лукреция по-прежнему не могла его рассмотреть. Его силуэт напоминал яйцо, вставленное в рюмку.

Не обращая ни малейшего внимания на незнакомку, сферический силуэт взял пульт и включил «Симфонию из Нового Света» Дворжака. Потом открыл ноутбук и начал стучать по клавишам.

– Исидор Катценберг? – крикнула юная журналистка, силясь заглушить поток музыки.

Ответа все не было. Силуэт продолжал мерно барабанить по клавиатуре. Она решила броситься в атаку, так, словно была уверена, что он ловит каждое ее слово.

– Меня зовут Лукреция. Лукреция Немро. Я – журналистка из «Современного обозревателя», пишу о науке. Мне сказали, что вы можете помочь мне написать статью о палеонтологии.

Человек прекратил печатать. Лукреция по-прежнему не видела его лица, но теперь чувствовала, что он ее слушает.

– Я хочу написать большую статью о происхождении человека и об убийстве профессора Пьера Аджемьяна. Этот парень занимался поисками отца наших отцов, отца всех отцов. Он говорил, что нашел его… Я уверена – его убили, чтобы заставить замолчать.

Она подошла еще ближе к силуэту, спокойно сопевшему в кресле.

– Это может стать сенсацией. Смесь детектива и научного исследования. Надо раскрыть тайну профессора Аджемьяна. И тогда мы получим ответ на вопрос: «Откуда мы?».

Живая сфера наконец издала звук.

– Нет.

– Почему «нет»?

– Нет, это плохая тема.

Голос был высоким, слабым. Голос ребенка. Как такая гора жира может говорить подобным голосом? – подумала девушка. «Симфония из Нового Света» зазвучала с прежней мощью.

– Но почему? – спросила она.

Человек не отвечал. Не двигался. Она чувствовала его пронизывающий взгляд. Она протянула свою визитную карточку.

– Если вы решите мне помочь, вот мои координаты. Там мой адрес, номера телефонов, электронная почта. Звоните в любое время домой или на мобильный. Он всегда со мной.

– Мобильный телефон? Эта пакость, которая дребезжит в кино, барах и прочих прежде спокойных местах?

– У меня всегда включен режим вибрации. Мой телефон никого не беспокоит, но с ним я не чувствую себя собакой без поводка. И вы сможете найти меня везде, где бы я ни была. Не бросайте меня, пожалуйста.

Пухлая рука высунулась из тени и взяла визитную карточку.

– Ну что, вы согласны? – спросила Лукреция с возродившейся надеждой.

Массивное тело заворочалось в кресле.

– Нет, конечно.

– Да почему же?

– Раз вы здесь, значит, вы уже предлагали этот сюжет Тенардье, и она вам отказала. Я Тенардье не люблю – она невежественна, вульгарна и добилась своего положения интригами. Но по отношению к вам она права. Палеонтология – тема плохая. Всем наплевать на недостающее звено, и это логично. Прошлое никому не нужно. Люди покупают последние новинки и слушают прогноз погоды на следующую неделю. Всех интересует только будущее. Антиквары разоряются. Тем, кто занимается генеалогией, приходится сворачивать свою деятельность. Подержанные автомобили больше не продаются. Стариков, как только у них появляются морщины, прячут в дома престарелых. Кому интересно прошлое?

Она чувствовала все более пристальный взгляд странного человека.

– Кому это интересно? Только тем, у кого в прошлом остались проблемы. Мне кажется, я понимаю, мадемуазель, почему вы принимаете эту тему так близко к сердцу.

Лукреция еле заметно вздрогнула.

– Вы ничего обо мне не знаете, – сказала она.

Исидор Катценберг продолжал говорить:

– Напротив. Достаточно за вами понаблюдать, внимательно послушать, и можно кое о чем догадаться. Вы сирота.

Она замерла.

– Вы сказали «не бросайте меня», «собака без поводка». Говоря о недостающем звене, вы называете его «отец наших отцов».

Он высунул голову из тени, и Лукреция заметила макушку лысого черепа.

– Признайтесь, – сказал он, – вы считаете, что, найдя отца наших отцов – отца всех отцов, – вы найдете хотя бы одного своего предка.

Лукреция окаменела. Как столь нежный голос мог произносить такие жестокие слова?

– Я не люблю сирот. Они прилипчивые.

На этот раз он зашел слишком далеко. Больше сдерживаться она не смогла и занесла руку для пощечины. Он быстро уклонился, схватил ее за запястье и резко оттолкнул. Девушка опрокинулась на спину. Книги смягчили ее падение. Она рывком поднялась, пригладила рыжие волосы и послала в темноту испепеляющий изумрудный взгляд.

– Вы просто дурак. Глупец, идиот и пиз…к.

Почти задыхаясь, она выпалила:

– Знаете, куда вас посылают сироты? Подыхайте здесь один в берлоге, с кучей ваших книг и никому не нужных хлестких фразочек!

Лукреция вышла, громко хлопнув металлической дверью водонапорной башни.

9. ВПЕРЕД, НА ЗВЕРЯ!

Когда гиена пробегает под нижними ветвями большого дерева, вся стая прыгает на нее.

Все на одного. Теперь роли меняются. Охотник становится дичью. Но, даже попав в засаду, гиена не сразу признает себя побежденной. Она ощетинивается. Из ее ноздрей вырывается зловонный пар. Она обнажает клыки и усмехается, вызывая противников на бой.

Вожак подает знак. Тут же самые сильные самцы хватают зверя за лапы, пытаясь повалить его на землю. Самцы помоложе по очереди начинают наносить удары. Самки пронзительно кричат, оглушая жертву.

ОН стоит в стороне, издалека наблюдая за происходящим и восстанавливая дыхание. Все по очереди. ОН сделал свою часть работы, теперь может отдыхать и восхищаться храбростью врага.

Гиена не считает себя проигравшей. У нее еще есть силы искалечить молодого самца – она кусает его за руку, когда он пытается ударить ее по морде. Она кусает ноги, до которых может дотянуться. Она лягается и опрокидывает нескольких взрослых самцов, схвативших ее за лапы. Но погоня отняла у зверя много сил, и гиена слабеет.

Молодые самцы, под крики самок, призывающих к убийству зверя, осыпают градом ударов тело неподвижного врага.

На мгновение у него возникает желание помочь гиене. Но ОН быстро берет себя в руки. Надо подумать о чем-нибудь другом. ОН поднимает голову и смотрит на облака. Даже среди всего этого гама небо кажется бесстрастным. ОН следит за золотистыми облаками, проплывающими над ним.

Струя крови попадает ему в лицо, ОН решает уйти с места казни, взбирается вверх по веткам и продолжает спокойно наблюдать за небесами. Облака движутся едва заметно, словно ни спешка, ни волнение, ни страх неведомы им. ОН поднимает руку, пытаясь дотянуться до них, подпрыгивает, но у него ничего не получается. ОН залезает на самую высокую ветку дерева, с трудом сохраняя равновесие, снова пробует дотронуться до облаков. Но они по-прежнему слишком высоко.

Жаль.

Внизу соплеменники завершили убийство гиены. Среди нападавших есть раненые, но потери стаи невелики. Все зализывают раны. ОН смотрит сверху на останки зверя, который внушал ему такой страх. Странное ощущение – видеть противника, ставшего кучей дымящегося мяса. Странное ощущение – видеть этого пионера своего вида, получившего столь жалкую награду за смелость.

Это и есть один из великих законов природы – первопроходцы должны становиться мучениками, чтобы указать последующим поколениям границы, которые не следует переступать.

Отдышавшись, ОН решает спуститься к своим, хватается за лиану и соскальзывает к нижним веткам.

10. КОРОТКИЙ НОЧНОЙ ВИЗИТ

Лукреция соскользнула по веревке, которую привязала к чугунным перилам своего балкона. Это она умела делать хорошо.

В приюте ее окрестили « мышкой ». Не только из-за маленького роста, позволявшего ей проскальзывать куда угодно, но еще из-за способности подтачивать нервы окружающих, пока они не уступят ее капризам.

Вися между этажами, девушка подумала, что ни Кристиана Тенардье, ни Франк Готье, ни даже Исидор Катценберг не помешают ей довести до конца расследование. Она найдет убийцу профессора Аджемьяна и раскроет тайну ученого.

Отец наших отцов.

Отец всех отцов.

Для этой вылазки Лукреция облачилась в черную обтягивающую одежду и завязала конским хвостом длинные рыжие волосы. Чтобы идти бесшумно, она надела мокасины.

Она спрыгнула на балкон профессора. Окно было закрыто. Лукреция достала швейцарский нож и выбрала плоское лезвие, которое легко просунула между двумя створками, чтобы приподнять задвижку. Путь был открыт.

Она осторожно встала на пол и включила фонарик. Быстро осветила комнату и увидела скелеты обезьян. В ярком свете фонарика черепа улыбались еще шире, словно радовались визиту Лукреции.

– Привет, обезьянки.

Тени вытянулись до потолка.

– Вы-то знаете, кто убил профессора…

В ответ одна из горилл выпустила изо рта маленькую ночную бабочку, жившую в ее нижней челюсти. Бабочка, не понимая, почему среди ночи так светло, шумно пролетела через комнату.

Лукреция осветила стены. Она чувствовала в атмосфере помещения что-то неуловимое и в то же время гнетущее: нераскрытую тайну, которая была подобна черной туче – стоит лишь тронуть, и начнется буря.

Молния прочертила небо, раздался гром. Началась гроза, белые вспышки освещали комнату.

Лукреция снова открыла папку «Пресса» и стала листать страницы. Профессор Аджемьян описывал свои поиски недостающего звена, рассказывал о новых раскопках в ущелье Олдуваи. «Я скоро приподниму завесу над величайшей тайной: тайной происхождения человека», – говорил он в одном интервью. «Stupete gentes», – как говорили римляне. «Изумитесь, народы».

В других вырезках коллеги-палеонтологи выражали полное отсутствие интереса, если не презрение, по отношению к работам профессора Аджемьяна. «Он до сих пор не предъявил ни одной заслуживающей внимания кости».

Какой-то шорох насторожил девушку. Она быстро погасила лампу и застыла на месте.

Шорох утих. Потом возобновился. В комнате был кто-то еще. Лукреция поколебалась, затем включила фонарик и направила луч прямо туда, где, как ей казалось, скрипел пол. Мордочка, усики, маленькие розовые лапки. Мышь грызла бумаги в корзинке для мусора. Заметив, что ее обнаружили, она бросилась наутек.

На каждую мышку найдется мышка покрупнее. Журналистка села на пол, зажала фонарик в зубах и стала перебирать смятые обрывки документов. Нашла записку следующего содержания:

« Теперь я знаю, что дни мои сочтены. Они попытаются заставить меня замолчать. Моя тайна слишком мешает им.

Разумеется, мои открытия приведут в смятение научное сообщество, поскольку опровергают все принятые доселе принципиальные положения. Но дело касается правды, а с правдой ничего нельзя поделать. Даже если ее утопить, она все равно рано или поздно всплывет. Поэтому я прошу тебя, читающего написанное мной, о помощи. Если они убьют меня, расскажи всем о моей тайне, чтобы она не исчезла со мной».

Лукреция еще раз осветила комнату. Над креслом висел рисунок: маленькая рыбка разговаривает с большой: «Мама, говорят, некоторые из нас вылезли из воды и ходят по суше. Кто они?» Большая рыба отвечала: «Те, кто вечно был всем недоволен! »

Кто-то жирно зачеркнул «недоволен» и написал «встревожен».

Рисунок назывался «Секрет эволюции».

Она собиралась продолжить поиски, как вдруг опять услышала шорох. Это была уже не мышь. Щелкнул замок. Лукреция быстро выключила фонарик и спряталась на кухне. Она услышала, как открылась входная дверь. Кто-то вошел.

Новая вспышка молнии позволила ей разглядеть в замочную скважину человека среднего роста в мокром плаще. Он достал из довольно тяжелой на вид сумки маску обезьяны, надел ее и включил свой карманный фонарик.

Грабитель? Не похоже. Теперь он держал в руках большую канистру с бензином и поливал пол во всех комнатах, особенно щедро – в кабинете. Затем человек вернулся к входной двери и достал спички. Он зажег одну и, прежде чем бросить, секунду смотрел на пламя.

Магия огня. Этой секунды Лукреции хватило, чтобы броситься на незнакомца. Она щелчком погасила спичку и ударила непрошеного гостя коленом между ног. Тот застонал. Сквозь прорези маски она увидела глаза, в которых застыли удивление и боль. Пока он не сообразил, что происходит, Лукреция нанесла ему удар кулаком в живот, врезала ребром ладони по шее, заломила руки и повалила на землю.

Гром сотряс лиловое небо, и все в комнате задрожало. Тень струящейся по стеклам воды отразилась на стенах.

– Кто вы? Что вы здесь делаете?

Она сильнее вывернула руки незнакомца. Он приглушенно застонал.

– Вы хотите уничтожить улики, да? Ну, говорите? Кто вы?

Лукреция решила повернуть его к себе лицом и снять с него маску, но человек воспользовался этим, вырвался и бросился на лестницу. Лукреция помчалась за ним.

– Остановите его! – закричала она так, чтобы ее услышали внизу, в подъезде.

Но человек в плаще уже был на улице и смешался с толпой промокших, втянувших головы в плечи людей.

Безымянный человек среди сотен других безымянных людей.

11. ЕГО СТАЯ

ОН смотрит на соплеменников.

Они собрались вокруг тела гиены.

ОН не знает, сколько их.

ОН умеет считать только до пяти, и научился этому, рассматривая пальцы на правой руке. После пяти идет «много». Соплеменников много.

ОН не знает их имен. У них нет имен. ОН различает их по месту в иерархии стаи или по характерным физическим особенностям.

Самый главный – это вожак. Его спина покрыта слегка посеребрившейся шерстью. Словно факт обладания властью изменил цвет его шерсти. Во всяком случае, ОН заметил, что у самцов того же возраста, но лишенных власти, спины более темного цвета.

Вожак не очень высокий, но у него широкие плечи и мощный торс. Он обидчив и агрессивен. У него есть привычка раздавать всем несильные удары по голове, напоминая о том, кто здесь главный. Если какой-то самец захочет оспорить его власть, этот шлепок ему как раз и напомнит: «Либо ты это терпишь, либо вступаешь со мной в поединок».

Если стае что-нибудь угрожает, вожак не размышляет, он атакует. Можно назвать это безрассудностью, но большинство членов стаи считают это храбростью.

Раньше вожака выбирали по одному признаку: он не должен был бояться новых, неизвестных прежде явлений. Но вот уже несколько поколений, как эта мудрость вышла из моды. Теперь предпочитают самого сильного, и точка.

В любви вожак удивительно груб. Когда он предлагает случку самке из своего гарема, то обычно тянет ее за уши или сует ей пальцы в ноздри. Во время соития он кусает партнершу за шею или так дергает ее за волосы, что она мычит от боли.

Как раз сейчас ОН видит рядом с вожаком главную самку его гарема. У нее большие черные глаза и обвисшая ярко-красная задница. Как первое лицо гарема, она считает, что должна очень громко кричать, выражая свои мысли. Во время охоты это хорошо для устрашения противника, но в обычной жизни это начинает действовать на нервы.

Вторая самка вожака более скромна. Первая самка любит бить ее по голове, чтобы поставить на место. Вторая отыгрывается на третьей, которая держится в тени. Она прижимает к груди младенца. Пока третья самка кормит ребенка, вожак не может к ней приблизиться. Раздосадованный вожак уже несколько раз пытался убить малыша.

ОН продолжает разглядывать своих.

В группе самых сильных самцов выделяются «высокий худой», беспрестанно задирающий вожака, чтобы выяснить, не начинает ли тот стареть. Справа от него – «потерявший ухо», он может видеть опасность только с правой стороны. Есть еще «имеющий очень длинный член», чей репродуктивный орган касается земли, когда он бежит на четырех лапах. И наконец, «зловонное дыхание». Это не очень крепкий самец, но ему достаточно открыть рот, чтобы привести противника в полуобморочное состояние.

За ними стоят самцы средней руки. Это молодежь или бывшие самые сильные, побежденные другими самыми сильными. Они часто дерутся, чтобы определить, кому вызывать на поединок нынешних самых сильных.

В отдалении стоят самые слабые самцы, ни с кем не вступающие в конфликт и готовые броситься на помощь лидерам, когда те призовут их криком или тумаком.

Есть еще и бывший вожак. Вообще-то его уже должны были убить, потому что у него осталось слишком мало сил. Но у него очень тонкое обоняние, он может определить, какие травы съедобны, а какие – ядовиты. Такие знания необходимы для выживания стаи. И его оставили в живых.

ОН видит также больных или изувеченных на охоте самцов. Их присутствие терпят, пока они не становятся бременем для стаи. В основном их оставляют, чтобы бросить на съедение неожиданно напавшему хищнику. В повседневной жизни все относятся к ним как к козлам отпущения. Они не имеют права прикасаться к самкам, во время трапез им достаются объедки.

Слева, в стороне, галдит группа самок. Это самки самых сильных самцов, самки самцов средней руки и несколько девственниц, только начинающих отчетливо пахнуть гормонами. ОН подходит к ним и видит, что одна из самок рожает. Стая растет на глазах. Едва покинув тело матери, малыш становится на четвереньки. Самка перегрызает пуповину зубами, дает младенцу грудь и решает, что этого отпрыска она не сразу пустит на землю, она уже потеряла нескольких детей по невнимательности.

ОН продолжает наблюдать за стаей, собравшейся вокруг останков гиены. Дальше стоит группа детей, а еще дальше – группа стариков.

И наконец, ОН сам. Когда ОН думает о себе, то называет себя просто «я». ОН видел однажды свое отражение в луже.

Ничего особенного.

12. ИСИДОР КАТЦЕНБЕРГ

Лукреция встретилась с коллегами в «Эльзасском кафе». Можно сказать, что эти журналисты из раздутых штатов редакции «Современного обозревателя» стали ее «бандой». Стоя у стойки бара, они обсуждают последние новости из жизни редакции.

– Заведующий литературной рубрикой опубликовал роман и, чтобы получить хоть один положительный отклик, сам написал про него статью, а подписался псевдонимом, – объявил Флоран Пеллегрини.

Взрыв хохота. Журналисты заказали еще по кружке пива и сели за столик.

Лукреция села рядом с Франком Готье. Официант в длинном синем фартуке принес несколько дымящихся блюд с горячими закусками: белыми колбасками, франкфуртскими сосисками, свиными ножками в сухарях, бужениной с кислой капустой.

– Ну и как прошла твоя встреча с Исидором Катценбергом? – спросил Готье.

Девушка тряхнула длинной рыжей шевелюрой.

– Спасибо, неплохо. Но, думаю, я все-таки буду вести расследование сама. Я вчера опять была на месте преступления и видела кое-что интересное. Там появился таинственный посетитель в обезьяньей маске и с канистрой бензина. Он хотел спалить там все. Нестандартное поведение для серийного убийцы, как вам кажется?

– Ты его схватила?

– Убежал из-под носа. И бежал быстро. Жаль! Клянусь, я бы заставила его разговориться!

Рассказ Лукреции не произвел сильного впечатления на любителей кислой капусты. На их лицах появилось сомнение. Флоран Пеллегрини с набитым ртом высказал общее мнение:

– Ну-у, Тенардье все равно не даст опубликовать этот сюжет. Без Катценберга у тебя нет никаких шансов.

Франк Готье согласился.

– Давай признавайся, у тебя с толстым увальнем ничего не вышло. Ведь мы над тобой подшутили. Хотели охладить твой пыл. Катценберг все равно тебя послал бы. Он такой. Никого больше видеть не желает.

Лукреция застыла с поднятой вилкой и нахмурила брови.

– Так кто он, этот тип?

– Катценберг? Полный псих, – отрезал Готье.

Флоран Пеллегрини смотрел сквозь пивную кружку так, словно это был хрустальный шар.

– Нет, он, может быть, немножко тронулся под конец, но я его хорошо знал, и могу утверждать, что когда-то это был один из самых великих журналистов Парижа.

Он подождал, пока официант сменит тарелки, и продолжил:

– Я знал его тогда, когда он не был ни лысым, ни жирным и вел далеко не отшельнический образ жизни. Он работал в полиции, в центре судебно-медицинской экспертизы. Он был специалистом по микроанализу: волосы, подозрительные пятна, различные отпечатки. Рассказывали, что по одному волоску он мог определить пол, возраст, уровень стресса, пережитого его владельцем, и был ли тот наркоманом. Для Исидора это было игрой – отгадывание загадок. Но его несколько обижало отношение к результатам его экспертиз во время судебных процессов. Судьи и присяжные редко обращали на них внимание. И он переквалифицировался в журналиста, освещающего события в научном мире. Тут его знания помогали ему писать статьи, захватывающие, как детективы. Это было что-то новенькое – журналист, делавший выводы после того, как он лично посетил место происшествия, а не черпающий информацию из сухих и скупых официальных сообщений. Читатели узнавали его стиль, и он быстро завоевал себе громкое имя в мире прессы. Отсюда и пошло его прозвище – Научный Шерлок Холмс.

– Он просто хорошо делал свое дело, – отрезал Кевин Абитболь, вытирая жирные губы несвежей салфеткой. – Проблема в том, что большинство журналистов обленились до того, что вообще перестали чем-либо интересоваться. Им так все надоело, что они лишь повторяют то, что где-то слышали и в тысячный раз переписывают одни и те же статьи, составленные по одному шаблону.

Флоран Пеллегрини не обратил внимания на то, что его перебили.

– Исидора Катценберга надо было назначить заведующим научной рубрикой вместо Готье. Верно, Франк?

Тот нахмурился.

– Да-а, быть может. Я не виноват, что с ним случилась такая неприятность.

– Какая неприятность? – спросила Лукреция.

Он ехал в метро, когда там взорвалась газовая бомба, начиненная динамитом и ржавыми гвоздями. Террористический акт. Его защитила спинка сиденья, но был час пик, и многие погибли. Он ползал в дыму среди разорванных в клочья трупов, пытаясь помочь раненым.

Сидящие за столом примолкли на минуту, но потом продолжили бодро уписывать сосиски и свиные ножки. Пеллегрини продолжал:

– После взрыва он неделю просидел дома, не мылся, не ел, почти не спал. А потом решил вооружиться, найти убийц и казнить их одного за другим. В конце концов он выяснил, что дело связано со сложной дипломатической историей и что Франция продает оружие стране, ответственной за террористический акт. Делать было нечего. И он замкнулся в себе. Стал толстеть, меньше писать, а потом купил водонапорную башню, заперся в ней и окончательно отгородился от мира.

– В башне из слоновой кости, – добавил Кевин Абитболь.

– В могиле, – уточнил Готье.

Официант принес пиво, и все стали жадно пить, словно для того, чтобы лучше переварить странную историю. Лукреция тоже сделала большой глоток.

– Ведь была еще и книга, – сказал Флоран Пеллегрини.

– Какая книга? – спросила стажерка.

– Какой-то странный роман. В нем, под прикрытием незамысловатого детективного сюжета, проповедовалось активное непротивление злу. Он читал его и перечитывал, пока не добрался до спрятанной в тексте сути. Это стало для Исидора настоящим откровением. Он решил, что отныне его личным врагом становится насилие вообще, а не террористы в частности.

– Он снова начал писать, но его статьи стали слишком резкими, – заметил Готье.

– Исидор Катценберг в одиночку выступал против всего насилия в мире: против террористов, мучителей детей, палачей… И так резко, что это не мог напечатать уже ни «Современный обозреватель», ни любой другой журнал.

– Противник агрессии был слишком агрессивен, – уточнил Кевин Абитболь. – Есть границы и в обличении зла. Посольства подавали жалобы, Министерство иностранных дел потребовало его увольнения. Катценберга уволили, и он навсегда удалился в свою водонапорную башню.

– Однако он по-прежнему очень популярен у читателей, которые его не забыли, а также у дирекции «Современного обозревателя», где у него еще сохранились сторонники. Поэтому нельзя сказать, что мы тебя обманули, Лукреция, – заявил Флоран Пеллегрини.

Все вздохнули и утешились новым блюдом солонины.

13. ПИР

Все погружают руки в груду парного мяса.

Недостаток гиены в том, что она воняет. Запах у нее едкий и прогорклый. Некоторые ее части пахнут так плохо, что во время еды приходится затыкать нос.

Вкус, надо сказать, соответствует запаху. Те, кто никогда не пробовал мясо гиены, с трудом могут его есть. Особенно горчат жировые прослойки на задних лапах.

ОН не очень любит мясо гиены. ОН предпочитает травоядных. Их мясо нежнее, мягче, и запах у него приятный. Но его соплеменники едят с наслаждением. Особенно слабые самцы, для которых поражение сильного всегда реванш над жестокостью жизни. Они даже продолжают наперегонки рвать шкуру гиены. Запоздалая месть слабых.

Живот гиены уже вспорот, и пиршество в разгаре. Абсолютно все части тела гиены съедаются. Обсасываются мельчайшие хрящики хвоста. Хрящи ушей и даже десны, которые надо разгрызть, чтобы добраться до содержащегося в них кисловатого сока. У вожака зубы такие крепкие, что он дробит ими клыки гиены, чтобы полакомиться солеными нервами.

«Потерявший ухо» завладевает черепом гиены и раскалывает его, как созревший плод, чтобы извлечь мозг. Шар розового желе переходит из рук в руки. Каждый откусывает кусочек и передает соседу. Это очень важный ритуал – поедание мозга врага, который внушает тебе страх. Инстинктивно все чувствуют, что, попробовав мозг того, кто быстро бегает, будешь бегать быстрее, что, отведав мозг того, кто умен, станешь умнее.