25. МИФОЛОГИЯ: КРОНОС

26. СУББОТА: ЛЕКЦИЯ КРОНОСА

Восемь часов. Колокола бьют заутреню. Я заснул перед включенным телевизором, прямо в грязной тоге. Я принимаю душ и переодеваюсь.

Сегодня суббота, день Сатурна, древнеримское название греческого бога Кроноса.

Завтрака нигде не видно. Улицы Олимпии пусты, здесь и там висят еще клочья тумана. Влажные от утренней росы растения источают пряные ароматы. Несколько сбившихся с пути кентавров, сатиров и нимф, судя по всему, провели трудную ночь. Мне немного холодно в легкой тоге. Кучка учеников уже собралась под яблоней, они притопывают, чтобы согреться. Я был наверняка слишком занят в первые дни, разглядывая земных знаменитостей, если не заметил друзей по Империи ангелов. Рауль, занятый своими открытиями, тоже не заметил в амфитеатре собственного отца… На этот раз я сразу же замечаю моих теонавтов. Они все уже здесь, за исключением Рауля.

– А где Рауль?

Мэрилин и Фредди не знают. Эдмонд Уэллс думает, что он скоро появится, как и остальные ученики. Действительно, опоздавшие со всех сторон бегут на занятия.

Атмосфера напоминает мне начала занятий моего детства, когда мы ждали перед школой и обсуждали, что за учителя у нас будут.

Наконец появляется Рауль с повязкой на голове. К нам он не подходит и даже не отвечает на мое приветствие. Он демонстративно вступает в оживленный разговор с незнакомцами.

– Мне надоело ждать, – жалуется Мэрилин. – Мне холодно, я вся мурашками покрылась.

Фредди обнимает ее за плечи, чтобы согреть, и она нежно прислоняется к нему. К нам подходит Мата Хари.

– Кажется, учеников стало меньше. Двое отсутствовали на перекличке. Нас теперь только 140.

– Они нас убивают, убивают одного за другим, – восклицает Прудон. – Тут не школа, а бойня. Дебюсси был первым, за ним последовали другие. Мы все там будем.

– А что случилось с этими двумя? – обеспокоен-но спрашивает Люсьен Дюпре, бог-ученик с косоглазием.

– Они наверняка потерялись в лесу, – говорю я уклончиво.

– Вы думаете, они решились на ночную вылазку? – удивляется он.

– А может, они решили вернуться в Империю ангелов? – делаю я предположение.

– Афина говорила о наказании за богоубий-ство, – напоминает Мэрилин.

– Боги Олимпа мне всегда казались варварами. Наш сегодняшний профессор, Кронос, просто-напросто поедал собственных детей.

Ора Эвномия, по-прежнему безупречная в шафранного цвета одеяниях, приглашает нас следовать за ней на южный проспект.

Мы идем целой процессией. Я пользуюсь этим, чтобы найти Рауля.

– Я ударил тебя, чтобы спасти. Я знаю, ты хотел помочь отцу, но твоя жертва ему бы не помогла.

Он тяжело смотрит на меня, и я понимаю, что еще слишком рано для примирения и извинений.

Дворец Кроноса расположен по правой стороне проспекта. Благодаря пристроенной сбоку колокольне он похож на церковь. Колокола отчаянно звонят, напоминая о начале сессии.

Портал широко раскрыт, и ора Эвномия велит нам занять места на деревянных скамейках перед эстрадой, на которой стоит письменный стол, рядом с ним – огромная подставка для яйца метровой высоты, а у ее основания – две дыры и выдвижной ящик. Позади черная доска ожидает прихода профессора.

Рауль усаживается подальше от меня.

Я осматриваюсь. На полках по стенам в беспорядке расставлены будильники, настольные и напольные часы, часы с кукушкой, клепсидры, песочные и солнечные часы. Здесь есть коллекционные экземпляры, которые должны стоить целое состояние, другие поскромнее, из бакелита и даже из пластика. Все это беспорядочно тикает.

Мы ждем, шушукаясь, пока в глубине не открывается дверь и из нее появляется старик более двух метров высотой, лицо которого подергивается от нервного тика.

Не успевает он появиться, как все часы перестают идти. Он кашляет в руку, и мы замолкаем в ожидании.

– На Олимпе мы любим загадки, – начинает он. – Так вот я вам предлагаю одну:

«Он пожирает все: Птиц, зверей, деревья, цветы. Он грызет железо, кусает сталь, Превращает твердые камни в пыль, Убивает королей, разрушает города И сравнивает самые высокие горы. Кто он?»

Он смотрит на нас молча, потом садится со спокойным видом.

– Ни у кого нет идеи?

Никто не пророняет ни звука. Тогда, как будто со вздохом, он бросает:

– Время.

Он встает и пишет на доске: «Кронос».

– Я Кронос, бог времени.

Он совсем не представителен в своих лохмотьях, этот бог времени. Конечно, его темно-синяя тога усыпана звездами, чтобы создавать иллюзию небосвода, но она вся дырявая и жалобно свисает на руках.

– Я ваш первый инструктор, но не ваш первый учитель. Я учитель ноль. Я научу вас создавать время, а также владеть им. Знайте, что я существовал до всех остальных богов и что я являюсь отцом Зевса.

Все, что я читал о нем у Франсиса Разорбака, приходит на ум. Этот… бог, если я правильно понял, самый молодой из титанов, отрезал причинное место собственного отца, чтобы стать его единственным наследником. Затем он убил всех своих детей, чтобы они не соперничали с ним. – …Первый пункт. Знайте ваши рабочие инструменты.

В то время как он пишет на доске «Божественные инструменты», он задает вопрос:

– Кто может мне напомнить пять рычагов, которыми вы располагали, будучи ангелами?

Поднимаются руки. Кронос выбирает брюнетку с ямочками на щеках. Она заученно перечисляет:

1. Сны.

2. Интуиция.

3. Знаки.

4. Медиумы.

5. Кошки.

– Очень хорошо, девушка. Вы все можете продолжать их использовать, но у вас будет еще один инструмент, свойственный только богам, ваш крест.

Он вытаскивает из своей тоги крест намного большего размера, чем наши.

– Рассмотрим его вместе. Он снабжен тремя черными кнопками с белыми буквами. A, D, N. Я расскажу вам только о «D». «D» производит молнию. «D» разделяет, разрезает, уничтожает, дезинтегрирует. Что касается ваших народов, она позволит насылать гром и молнии, поджигать и убивать. Использовать экономно. Даже на Олимпе эта кнопка может убить. Поэтому вам запрещается направлять ваш крест на другого ученика, бога-учителя, химеру или любое другое живое существо. Если вы используете этот инструмент в плохих целях, вас постигнет кара. Я знаю, что один инцидент уже произошел, один ученик убил другого.

Когда Кронос холодно добавляет: «Этот богоубий-ца ждет напрасно», у меня, такое впечатление, что он смотрит именно на меня и я содрогаюсь, в то время как он продолжает, пристально глядя на класс:

– Никогда не забывайте зарядить батарею вашего креста перед занятиями. Вы найдете у себя в комнате маленькую подставку с выемкой, в которую его нужно вставить. Для недавних душ уточню, что он функционирует как мобильный телефон.

Сказав этот, мэтр дергает за веревку справа от себя.

Раздается звонок, и другой огромный старик входит в класс, тяжело дыша под весом огромной накрытой покрывалом сферы более трех метров в диаметре, которую он с трудом протискивает в дверь.

– Не слишком ли рано, – стонет грузчик, кряхтя. – Я большее не могу.

– Разрешите вам представить Атланта. Поаплодируйте, чтобы подбодрить его.

Мы аплодируем.

Дыша со свистом, тяжелым шагом Атлант направляется к огромной подставке для яйца и скорее бросает, чем кладет сферу, перед тем как вытереть струящийся со лба пот соответствующим его размерам платком.

– Вы не понимаете, это весит несколько тонн.

– Отдохни немного, – сочувственно говорит Кронос. – Будет лучше.

– Нет, не будет лучше. Мне надоели такие условия труда. Никто не понимает тягостей моей задачи. Мне нужен ассистент или по крайней мере тачка.

– Мы это обсудим позднее, – любезно говорит Кронос. – Сейчас не время и не место для такого рода дискуссий.

Подбородком он указывает на учеников. Дыша громче, чем кузнечный горн, гигант выходит, еле волоча ноги.

Кронос продолжает лекцию строгим голосом.

– Быть богом – значит перейти от микрокосмоса к макрокосмосу. Ангелами вы должны были кустарно работать для трех смертных, с их рождения до смерти, то есть на период, который редко превосходит один век. Теперь ваша божественная задача будет касаться человеческих толп в тысячи, а то и миллионы индивидуумов, за которыми вы будете следить многие тысячи лет.

Я весь обратился в слух, ловя каждое его слово.

Кронос снимает покрывало со стеклянной сферы. Внутри планета, поверхность которой едва касается сферы, находится в подвешенном состоянии.

– Подойдите поближе.

Мы собираемся вокруг, а он гасит свет, чтобы мы лучше видели планету, которая теперь излучает собственное свечение.

– Ваши кресты имеют дужку, окружающую лупу. Приставьте ее к поверхности и, поворачивая кнопку «N», которой вы уже переключали каналы телевидения, рассмотрите внимательнее район, который вас интересует.

Я поднимаю руку:

– А для чего предназначена кнопка «А»? Кронос не обращает внимания на мой вопрос. Мы взбираемся на стулья, чтобы оказаться на высоте экватора, и прислоняем глаза к лупам креста, чтобы рассмотреть поверхность планеты.

– Этот мир находится физически здесь, внутри этого стеклянного шара? – спрашивает Жорж Ме-льес.

– Хороший вопрос, но ответ – нет. Эта сфера – лишь экран, и то, что вы видите внутри, – лишь объемная и рельефная проекция этой планеты. Что-то вроде голограммы.

– А как она освещается? – спрашивает другой ученик.

– Она отражает свет своего солнца. В то же время, если все, что вы увидите, происходит в действительности, то и все, что вы сделаете, также будет передано напрямую.

– А где в действительности находится эта планета? – спрашивает Гюстав Эйфель.

– Где-то в космосе. Вам нет необходимости это знать. Местонахождение не имеет никакого значения для вашей работы.

На поверхности планеты с помощью лупы я вижу огромный черный океан с тоненькими черточками белой пены, в котором находятся несколько континентов с неровными краями. Видны пляжи, долины, леса, горные цепи, иногда покрытые снегом, пустыни, потоки и реки. Отрегулировав зум креста с помощью кнопки «N», я вижу поселки, деревни и города, и даже дороги и дома. Настоящий миниатюрный мир.

Я еще поворачиваю колесико на кнопке «N», и появляются поля и скот на них, пробки на дорогах, крошечные человечки, копошащиеся в городских артериях. Города кажутся целостными организмами, которые дышат, выпуская свои дымы как выдохи, мигают тысячами крошечных огоньков.

Но у меня нет звука. Кронос это знает, и он раздает нам наушники и объясняет, где они подключаются к кресту. Если я правильно понимаю, устройство функционирует как направленный микрофон. Там, куда я направляю лупу, я слышу звук.

Я выделяю двух маленьких человечков из множества. Где-то должен быть автоматический переводчик, потому что я сразу понимаю, о чем они говорят. Они жалуются на погоду, которая «испортилась». Чуть дальше, в храме, группа людей сожалеет, что «боги их покинули».

Мы все переводим лупы с места на место, восхищенные. Я вспоминаю время, когда я был ангелом и смотрел в сферах, что происходит с моими смертными. Я меняю угол зрения, как кинорежиссер, использующий все возможности.

Некоторые встают на кончики пальцев, чтобы рассмотреть северное полушарие. Другие на корточках наблюдают за южными территориями. С наушниками и крестами мы напоминаем врачей, исследующих огромную живую бородавку.

Мы играем с непрозрачностью стен, мы можем проходить сквозь крыши, входить в жилища и узнавать секреты живущих там людей. В затененной зоне ночь. Некоторые спят, храпя, другие занимаются любовью. Некоторые не могут заснуть, встают выкурить сигарету на балконе, а заодно и полить цветы. Где-то еще не выключены телевизоры.

Дальше наступает утро. Дети людей встают, одеваются, умываются, быстро проглатывают завтрак. Некоторые готовятся к школе. Взрослые торопятся на завод или в учреждение.

Сколько суеты на переполненных улицах. Автомобилисты бибикают в пробках, пешеходы толкаются у входов в метро. Время проходит, и все начинается в обратном порядке. Зажигается свет в окнах и на улицах. Снова включаются телевизоры.

Это время новостей. Я вижу то, о чем рассказывает журналист. В гористом районе люди бряцают оружием. Они кричат, бегают, дерутся, стреляют друг в друга, корчатся от боли, умирают.

Война – это наверняка спектакль для богов, потому что большинство из нас направило лупы на поля сражений. Вскоре мы видим враждующих, не зная даже, против кого и почему они сражаются. Некоторые ученики заключают пари, считая, что победят темно-зеленые униформы, потому что они кажутся более умелыми, чем светло-зеленые. Но смерть есть и в городах. Люди собрались в кинотеатре, чтобы посмотреть романтическую комедию, когда здание взрывается. Крича и обезумев, они разбегаются во все стороны. С воем сирен приезжают машины скорой помощи. Разорванные тела лежат на тротуарах и на проезжей части. Мужчины и женщины, с лицами, искаженными ужасом, плачут, стонут, заламывают руки.

Потом спасатели увозят тела, улицу убирают, жизнь возвращается в обычное русло, а люди – к своим обычным делам. Так муравьи снова организуют свою жизнь после того, как ребенок ударит ногой по муравейнику. Мы подпрыгиваем, когда раздается удар колокола, и Кронос включает свет. Как будто пробужденные от глубокого сна, мы остаемся на своих местах, протирая глаза. В какой-то момент нам показалось, что мы с ними. Мы отодвигаем лупы и отключаем наушники.

– Не дайте себя впечатлить кипучей человеческой деятельностью, – советует бог времени. – Вы должны понять это человечество в главном, в его стремлениях, в его надеждах, а не в его… жестикуляциях.

Из-под подставки Кронос достает большие настольные часы.

– Кто-нибудь поинтересовался календарем этой планеты?

Брюнетка, которая уже перечислила пять рычагов ангелов, снова поднимает руку.

– Они живут в 2035 году, – говорит она.

– В 2035 году «их» эры, – уточняет Кронос. – На самом деле, эти люди живут через 15 миллиардов лет после большого взрыва, 5 миллиардов лет после рождения их планеты, 3 миллиона после рождения первого человека, и в 6000 году после основания их первого города. Но для большей ясности демонстрации мы сохраним их ориентиры.

Он крутит зубчатое колесо, и число 2035 появляется на экране сверху часов.

– Это место напоминало нашу Землю, – шепчет какой-то ученик.

Мэтр соглашается.

– Нет тысячи способов создать мир, в котором живые существа смогли бы размножаться.

И к нашему облегчению, он добавляет:

– Однако речь не шла о вашей Земле. Вы заметили некоторые различия?

Ответы сыплются один за одним.

– Одежда. У них странная одежда.

– Пища. Они глотают странные штуки, которые я не смог идентифицировать.

– Религия. Их религиозные символы неизвестны на Земле, и их храмы ничем не похожи на наши.

– На этой планете семь континентов, а не пять, и другой формы.

– У них машины большего размера.

Кронос одобряет кивком головы каждое высказывание. Он добавляет:

– Эта планета больше, чем Земля, и времена года на ней сильнее отличаются друг от друга: знойные лета, очень холодные зимы… К тому же, на ней живут 8 миллиардов человек, – говорит он, выводя число на доске. – Мы, боги, идентифицируем каждую планету по отдельности. Эта называется «Земля 17». Земля, потому что такова ее категория с точки зрения гравитации, метеорологии, химии. Так же, как и откуда вы. 17 – потому что 17 курсов уже поработали над ней.

– В таком случае, как называется наша Земля? – спрашивает Эдмонд Уэллс.

– «Земля 1».

Мы ощущаем общее чувство гордости от принадлежности к первой Земле, планете-оригиналу, планете, с которой сделаны лишь бледные копии. Кронос подтверждает:

– «Земля 17» действительно лишь эрзац вашей «Земли 1». Мы создали ее специально для упражнений богов. В общем, это планета-«черновик», и как все черновики, она предназначена для опытов и экспериментов…

Я чувствую возбуждение от этой идеи.

– Я покажу вам то, что ни один из других ваших профессоров не сможет сделать.

С гордой усмешкой часового мастера он ставит свои странные часы под яркий свет одной из ламп, свисающих с потолка. Становится видно целое хитросплетение колес, зазубренных, гладких, трубок с разноцветными жидкостями. В центре этого механического переплетения большой круглый циферблат с двумя стрелками. Наверху цифровой экран с числом 2035.

Кронос осторожно открывает крышку, защищающую циферблат, и пальцем толкает вперед длинную стрелку. Быстрый взгляд на планету «Земля 17» позволяет констатировать, что там машины превращаются в болиды и люди бегают в убыстренном темпе.

Мы снова берем кресты, чтобы посмотреть на изменения на планете. Она как будто мигает… Свет, тень, день, ночь сменяют друг друга на полной скорости, а на экране меняются числа: 2036, 2037, 2038, 2039…

Считая, что время течет недостаточно быстро, Кронос отпускает длинную стрелку и берется за короткую, и теперь бегут не года, а десятилетия. Как застывшая, «Земля 17» больше не мигает. На ее поверхности возникают дома, затем исчезают, чтобы на их месте появились еще более высокие, дороги извиваются, становятся шире, увеличивается число полос, а в небесах летают аппараты самых разных форм.

Потом города перестают расти, летательных аппаратов становится все меньше, наконец они исчезают совсем, дороги превращаются в тропинки… 2060, 2070, 2080, 2090… Мне хотелось бы, чтобы Кронос прекратил свои фокусы, и я смог понять, почему все так остановилось, но он продолжает свой бешеный бег. 2120, 2150, 2180, 2190… Наконец он останавливается на 2222.

– Посмотрите хорошенько, – приглашает он, – посмотрите, что произошло с этой планетой за два века.

Он снова выключает свет. Мы подключаем наушники.

Больше нет дымных и освещенных городов. Нет машин. Нет огней в ночи. Лишь несколько кочующих племен, вооруженных луками и стрелами.

27. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТРИ ШАГА ВПЕРЕД, ДВА ШАГА НАЗАД

28. ВРЕМЯ ЧЕРНОВИКОВ

Опустошенные поля. Разруха. Разбитые дороги, заросшие дикой ежевикой. Разрушенные здания, где прячутся редкие люди, готовые убить за кусок любой пищи. Орды одичавших детей, которые борются за пропитание с ордами хорошо организованных собак. Уцелевшие после войн солдаты, которые нападают на редких путешественников, ищущих лучшие места, чтобы их ограбить и убить.

В 2222 году на «Земле 17» человечество забыло про мораль и медицину. Эпидемии косят выживших. Нет ни телевидения, ни радио, ни видения мира в целом. На смену цивилизации пришло ожесточенное насилие, и главный закон – каждый за себя. Прижавшись к лупе, я ищу на всех семи континетах хоть что-то, напоминающее возрождение.

Благодаря настойчивости я наконец нахожу в глубине густого леса поляну, на которой племя, кажется, собралось в деревню. Хижины на сваях выстроены полукругом, одна рядом с другой. В центре большой костер согревает людей с прическами, блестящими от жира животных и утыканными птичьими перьями.

Возвращение в предысторию.

В уголке старик обращается к внимательно слушающим детям, и я одновременно с ними узнаю историю катастрофы этого мира, как ему ее рассказал отец, которому ее передал памятливый дед.

«Раньше, – рассказывает он, – люди летали по небу. Они разговоривали на расстоянии по всей планете. Они жили в особенных жилищах. У них были машины, чтобы думать лучше и быстрее. Они даже могли делать свет без огня. Раньше… сотня народов жила в мире благодаря их демократической цивилизации. А потом небольшая группа государств, богатых сырьем, начала отменять эти демократические ценности и заменять их религией, основанной на Запрете. Те, кто обращался в нее, назывались между собой „запретчики“. Сперва они заставили говорить о себе, убивая приверженцев других культов и поджигая их храмы, потом они взялись за собственных умеренных и, конечно, за противников. Там, где собирались сторонники демократии, они взрывали бомбы, вызывая бесчисленные жертвы. Не зная, как реагировать на это бессмысленное насилие, не предавая своих ценностей, демократы сперва закрывали глаза на это, а потом попытались смягчить запретчиков, вежливо обращаясь с ними. Но те видели в этом лишь признак слабости и еще большее умножали свои жестокости. Чем больше запретчики свирепствовали, тем больше демократы искали оправдания их убийствам, находили им извинения и обвиняли самих себя, что это они их вызвали.

У запретчиков, по сравнению с демократами и приверженцами других конфессий, было то преимущество, что они были уверены в себе, убеждены в правоте своих идей и к тому же говорили простым языком. В то время как другие жили в сомнениях и сложностях, они спокойно запрещали своим женщинам получать образование и работать, принуждая их заниматься лишь домашним хозяйством и рожать детей. Демократы были убеждены, что такой обскурантизм должен быстро исчезнуть в мире, управляемом наукой, логикой и технологиями. Но ничего подобного не случилось. Движение запретчиков только росло и развивалось, в частности, среди всех противников прогресса. Это началось с наиболее обездоленных классов и в конце концов заразило интеллектуальные классы, которые находили в этом насилии и этой простоте форму нового проекта будущего.

Одна за другой демократические нации встали на колени, согнулись, попали под иго людей этой религии. Вместо того чтобы объединиться, они продолжали спорить между собой по поводу того, как можно остановить бедствие. И не находили такого способа. В то время как последние очаги сопротивления еще держались, повсюду уже царил террор. Только запретчики творили закон, и люди обращались в их веру, чтобы иметь спокойствие и спасти свою жизнь. Потом они принимали догмы запретчиков. Женщины повиновались мужчинам, мужчины своему шефу, а тот обладал всеми правами. Никто не осмеливался говорить, никто не осмеливался обучаться вне религии, никто не осмеливался иметь собственное мнение. Все должны были беспрерывно молиться в строго установленные часы. Тех, кто пытался уклониться, быстро выдавали соседи.

– Почему это действовало? – спрашивает один ребенок.

– У демократов были вопросы. У запретчиков ответы. Когда выяснилось, что демократические зоны стали лишь небольшими островками, изгрызенными слепыми покушениями фанатиков, истинный шеф запретчиков наконец обнаружил себя. Это не был один из представленных повсюду шефов террористов, но руководитель самой богатой нации, производящей сырье. Человек, который всегда заявлял, что поддерживает демократию. В системе запретчиков двуличие рассматривалось как военная хитрость.

Этот руководитель объявил, что отныне он является единственным представителем религиозного слова, и установил мировую диктатуру. С этого момента он создал иерархию преданных ему шефов и подше-фов. Закон навязывался политической и религиозной полицией. В то время как всему населению запрещались малейшие личные удовольствия, он, его семья и его приближенные жили в роскоши, пороке и разврате, наслаждаясь всеми богатствами. Они ничего себе не запрещали.

– И они по-прежнему летали, и перемещались без лошадей, и делали свет без огня? – спрашивает ребенок племени.

Старик прочищает горло, чтобы продолжить: – Запретчики преследовали ученых и инженеров из страха, что те придумают новые средства борьбы с ними. Каждого, кто хотя бы был похож на образованного, пытали до смерти, чтобы никто не распространял теорий, заранее названных подрывными.

Запретчики стали сжигать научные труды, уничтожать все произведения искусства, которые были созданы до них. Врачей, которые были в основном демократами, считали колдунами и убивали, и стали свирепствовать эпидемии. После образования женщин, технологии и медицины запретчики запретили путешествия, музыку, телевидение, книги, они даже запретили птицам петь, считая, что их пение может отвлечь от призывов к молитве… Запретчики переписали историю по-своему, исключив из нее все развлечения, кроме обязательного спектакля казней на стадионах. Повсюду царил страх.

– Тогда как же выжили мы? – спрашивает другой ребенок.

– Тиран наконец умер от старости. Между его сыновьями началась ожесточенная борьба за наследство. Отныне не стало ни великой армии, ни единой великой религиозной полиции. Теократическая империя разлетелась на куски. Бывшие офицеры превратились в боевых командиров. Там и сям силой воцарились независимые банды. Убить, чтобы не быть убитым, стало правилом. Перед лицом закона сильнейшего некоторые, как наши предки, решили уйти из городов, спрятаться в лесах, подальше от солдат, фанатиков и бандитов. Вот почему мы до сих пор здесь, и я могу рассказывать вам эту историю, которая является и вашей историей.

– Чего бы только я не отдал, чтобы подержать в руках книгу, – говорит один ребенок. – Узнать, как человек сделал так, чтобы летать в небе, как птица, разговаривать на расстоянии или делать свет без огня…»

Я не верю своим ушам.

Как и я, другие ученики узнали тем или иным способом о событиях, происшедших между 2035 и 2222. Мы с недоверием смотрим друг на друга. Значит, так легко привести развитую цивилизацию к точке отправления?

Кронос спрашивает:

– Почему, по-вашему, эта цивилизация зачахла?

– Из-за диктатуры религиозного тирана, – предлагает кто-то.

– Это лишь симптом. Я жду больших перспектив от будущего бога.

– Демократы были убеждены, что их демократии сильнее, чем фанатичная религия, а когда они очнулись, было слишком поздно. Они недооценили противника.

– Это лучше.

– Слишком привыкнув к комфорту, демократы стали ленивыми и не хотели сражаться.

– Неплохо.

Каждый хочет предложить свою версию, и мы все говорим одновременно. Жестом Кронос приказывает говорить по очереди. Эдмонд Уэллс торопится поднять Руку:

– Существовал слишком большой разрыв между наиболее образованными и большей частью населения. Элита развивалась все быстрее, в то время как большинство не имело ни малейшего представления о том, как работают машины, которыми они, однако, ежедневно пользуются. Зачем поднимать потолок, когда пол проваливается?