15. ПОСЕТИТЕЛЬ

…Тук, тук.

Я подскакиваю. Опять сморкмуха? Поскольку стук повторяется, я встаю, чтобы прогнать ее. Одной рукой оборачиваю бедра полотенцем, другой хватаю щетку-чесалку для спины и, вооруженный таким образом, открываю дверь.

Но за дверью я обнаруживаю не химеру. Передо мной, улыбаясь, стоит Эдмонд Уэллс, мой наставник по ангелизму.

– Ты сказал «до свидания». Я бормочу:

– Вы ведь ответили «прощай».

– Именно так. Адье, значит «у богов». Сдается мне, вот мы и у них.

Мы сжимаем друг друга в объятиях.

Я отодвигаюсь, чтобы впустить его внутрь. В гостиной Эдмонд Уэллс усаживается на красный диван и, как обычно без предисловий, спешит сообщить:

– Этот курс необычно большой. В прошлом «им» не хватало учеников, так что на этот раз «они» получат достаточно. Мне «они» тоже разрешили участвовать.

Загадочное выражение, заостренные уши и треугольный овал лица: Уэллс совершенно не изменился. Он по-прежнему производит на меня неизгладимое впечатление. В последней человеческой оболочке он был энтомологом, изучавшим муравьев. Но его любимым занятием было собирать знания и создавать мосты между существами, априори неспособными общаться друг с другом. Муравьи и люди, ангелы и смертные.

– Моя вилла недалеко от твоей, улица Олив, номер 142 851, – говорит он, как будто мы соседи на курорте, пока я натягиваю тунику, тогу и надеваю сандалии.

Он обращается ко мне на «ты», а я, неспособный на фамильярность по отношению к учителю, на «вы». Я шепчу:

– Здесь происходят странные вещи. На пляже, сразу по прибытии, я встретил Жюля Верна. Он умер практически у меня на руках. На боку был дымящийся ожог. Убийство. А Дионис мне сказал, что у него были проблемы, поскольку он слишком рано приехал и оказался слишком… любопытным.

– Жюль Берн всегда был первым, – соглашается Эдмонд Уэллс, не удивленный этим загадочным преступлением, так же как Дионис.

– Он лишь успел посоветовать мне ни в коем случае не ходить на Олимп. Как будто увидел там что-то ужасное.

Лицо Эдмонда Уэллса принимает сомневающееся выражение, в то время как наши взгляды устремляются к окну, через которое видна гора, по-прежнему окутанная облаками. Я настаиваю:

– Все здесь очень странно.

– Скажи лучше «удивительно».

– А эти книги? Все страницы пустые. Наставник улыбается:

– Значит, их предстоит заполнить нам. Я смогу продолжить свое творение – «Энциклопедию относительного и абсолютного знания». И там уже будет информация не о людях или животных, и даже не об ангелах, а о богах.

Из сумки, которую он носит на ремне через плечо, Уэллс достает книгу, похожую на те, что стоят у меня на полках, только она уже несколько потрепана.

Он ласково гладит корешок.

– Теперь все, что мы переживем, не будет потеряно. По памяти я записал фрагменты текстов, которые считал наиболее важными, и дополню их всем тем, что мы здесь обнаружим.

– Но почему вы…

– Ты можешь обращаться ко мне на ты. Теперь я больше не твой учитель. Я такой же бог-ученик, как и ты. Равный тебе.

– Но почему ты… Нет, извиняюсь, я предпочитаю обращаться на «вы»… Почему вы продолжаете этот поиск знаний?

Он удивлен, что мне не удается изменить наши отношения, однако не настаивает.

– Возможно потому, что в детстве меня преследовала навязчивая мысль, будто я ничего не знаю. Настоящий психоз. Однажды преподаватель сказал мне, когда я не смог выучить стихотворение наизусть: «Ты пустой». С тех пор я хочу наполнить себя. Не стихами, а информацией. В13 лет я начал составлять толстые тетради, заполненные изображениями, научной информацией и собственными размышлениями. (При этом упоминании он улыбается.) Я вырезал из газет фотографии обнаженных актрис и приклеивал их вперемежку с математическими формулами. Чтобы придать себе желания вновь открыть тетрадь. Я никогда не переставал заполнять ее. Как ты знаешь, даже когда я был в империи ангелов, я хотел продолжать этот проект энциклопедии, воодушевив одного смертного. Это чуть было не привело меня к катастрофе. Здесь я смогу продолжить свои поиски относительного и абсолютного знания.

– Пятый том энциклопедии?

– Пятый официальный том, но я написал еще несколько «полуофициальных», которые спрятаны в различных местах.

– Энциклопедии относительного и абсолютного знания спрятаны на Земле?

– Конечно. Мои маленькие сокровища, которые предстоит найти позднее тем, у кого хватит терпения их искать. Но пока что я начал этот том.

Я смотрю на книгу. На обложке Эдмонд Уэллс вывел красивым каллиграфическим почерком: ЭНЦИКЛОПЕДИЯ ОТНОСИТЕЛЬНОГО И АБСОЛЮТНОГО ЗНАНИЯ, ТОМ V.

Он протягивает мне свое произведение. – …Я написал его потому, что благодаря различным случайным встречам получил от многих людей массу знаний. Но когда я хотел вновь передать их людям, чтобы знания продолжали жить, я обнаружил, что мало кого интересует такой подарок. Дарить можно только тем, кто готов принять. Тогда я решил дать его всем в виде рукописи, как будто бросил бутылку с посланием в море. Пусть его получат те, кто способны оценить, даже если я их никогда не встречу.

Я открываю книгу. Она начинается с главы, озаглавленной «Вначале». Потом идет «Неизвестность», «А если бы мы были одни во Вселенной», «Небесный Иерусалим»… Последняя называется «Символика цифр».

– Опять? Вы ведь уже писали про это в четырех предыдущих томах.

Энциклопедиста это не смущает.

– Это ключ ко всему. Символика цифр. Я должен повторять и дополнять ее, поскольку она является самым простым путем к пониманию смысла эволюции вселенной. Вспомни, Мишель…

16. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: СИМВОЛИКА ЦИФР

17. ПЕРВЫЙ ПРАЗДНИК В АМФИТЕАТРЕ

А что же находится выше, «8»?

Бьют часы. Три длинных удара. Мы спешим на центральную плошадь с древней яблоней. Перед нами идут другие боги-ученики в таких же белых тогах. Здесь есть люди самых разных возрастов, появившиеся в том обличье, какое они имели во время последнего пребывания на Земле. Мы разглядываем друг друга, удивленные, что нас так много, стараемся угадать, что в нас может быть такого выдающегося, что мы удостоились чести оказаться здесь.

Жестами молодая девушка в шафранно-желтой тоге приглашает нас занять место в очереди.

– Это ора* (* L'heure (франц.) – час.), – шепчет Эдмонд Уэллс.

– Не знаю, у меня нет часов. Учитель улыбается.

– Ты не понял. Это не час, а ора, греческая полубогиня. Так они называются.

– Их двадцать четыре?

– Нет, – шепчет он мне на ухо. – Только три. Это Эвномия, покровительница законного порядка, Дике, покровительница справедливости, и Ирена – мира. Все они дочери Зевса, верховного бога, и Фемиды, богини правосудия, и считаются полубогинями.

По тому, как ора расставляет нас в линию, я думаю, что речь идет о первой полубогине. В греческом языке приставка «ей» означает «хороший», как эвфония значит благозвучие, а эйфория – блаженство. А в случае с нашей орой, это хорошее имя.

Ученики по очереди подходят к ней, Эвномия отмечает их в списке и указывает, куда идти. Когда я называю свое имя, ора пристально смотрит мне в лицо. Может быть, она тоже спрашивает себя, не «тот ли это, кого ждут»?

Но она ограничивается тем, что указывает мне на северный проспект, ведущий к амфитеатру.

Перед входом новая очередь. Другая ора, наверняка Дике, тоже сравнивает имена по списку. Проходя мимо, я заглядываю ей через плечо и замечаю, что имя Жюля Верна вычеркнуто и заменено на… Эдмон-да Уэллса. Неужели мой учитель вот так вдруг заменил убитого писателя?

Я говорю «Пэнсон» и получаю в обмен коробку. Сгорая от любопытства, спешу ее открыть. Там находится крест величиной с ладонь, в верхней части которого имеется полукруглая дужка из прозрачного стекла и цепочка, чтобы вешать его на шею. Ниже три колесика с выгравированным на каждом буквой.

– Этот крест с дужкой у древних египтян обозначал понятие «жизнь» и соответствовал иероглифу «anch», – говорит Эдмонд Уэллс. – Еще его называют скипетром богов.

Скипетр богов… Я переворачиваю крест и вижу на обратной стороне номер: 142 857, как и номер моей виллы.

Не удаляясь от моего наставника и друга, я вхожу в амфитеатр. Скамьи по кругу, центральная сцена. Он похож на любой античный амфитеатр. Вокруг ученики собрались небольшими группами и беспокойно обсуждают что-то.

– Как будто в детском сне, – говорю я. Учитель предлагает другую версию. – …Или в книге. Как будто кто-то написал произведение с такими декорациями. И чатателю достаточно склониться над ней, чтобы книга ожила. И мы там внутри.

Я, мало убежденный, пожимаю плечами, но он невозмутимо продолжает:

– Какой-нибудь писатель перечитал всю греческую мифологию, чтобы оживить ее, и чтобы мы могли это лучше ощутить. По-моему, «все начинается с романа и все им заканчивается».

Я начинаю понимать его мысль.

– В таком случае, этот писатель наблюдает за нами, как за персонажами. Но закончил ли он свою историю? Может быть, он начал с конца, а может, узнает все одновременно с нами, его творениями?

Он смотрит на меня полушутливо, полусерьезно.

Девушка в желтой тоге, с венком из цветов и фруктов, предлагает нам отойти в сторону, чтобы дать проход другим прибывающим.

– Третья ора?

– Вряд ли. Она больше похожа на другую полубогиню – Флору.

Она так близко, что я чувствую ее запах. Смесь ландышей и лилий. Если это покровительница цветов, то скорее всего весенних. Я любуюсь ее огромными золотистыми глазами, льняными волосами и хрупкими руками. Я даже делаю движение, чтобы прикоснуться к ней, но Эдмонд Уэллс меня удерживает.

Я рассматриваю своих соучеников, рассевшихся по скамьям амфитеатра. Знаменитостей немало, среди них я узнаю сидящих вперемежку: художника Анри де Тулуз-Лотрека, романиста Гюстава Флобера, Этьена де Монгольфьера, одного из братьев-изобретателей воздушного шара, керамиста Бернара Па-лисси, художника-импрессиониста Клода Моне, авиатора Клемана Адера, скульптора Огюста Родена. Есть и женщины: актриса Сара Бернар, скульптор Камилла Клодель, ученая-физик Мария Кюри, актриса Симона Синьоре, танцовщица и шпионка Мата Хари.

Эдмонд Уэллс очень по-светски подходит к последней.

– Добрый день, меня зовут Эдмонд Уэллс, а это мой друг Мишель Пэнсон. А вы не Мата Хари?

Молодая темноволосая женщина утвердительно кивает. Мы обмениваемся взглядами, не зная, как продолжить разговор.

Тихо опускается вечер, и мы рассаживаемся по скамьям. В небе появляются не одна, а три луны, образующие треугольник. Вершина горы Олимп по-прежнему скрыта в облаках.

Громким голосом я задаю мучающий меня вопрос:

– Что же там, наверху? Винсент Ван Гог отвечает первым:

– Серое с золотисто-коричневыми отблесками, немного оранжевого и голубого.

Мата Хари выдыхает:

– Тайна.

Жорж Мельес произносит задумчиво:

– Волшебство.

Гюстав Эйфель говорит вполголоса:

– Архитектор Вселенной. Симона Синьоре добавляет:

– Режиссер фильма.

Мария Кюри выговаривает мечтательно:

– Последний Принцип. Сара Бернар колеблется: – …Мы на Олимпе. Может, там… Зевс? Резкий голос позади нас обрывает споры.

– Ничего там нет.

Мы оборачиваемся. И видим невысокого типа с белокурыми волосами, в круглых очках, с каштановой бородой.

– Там наверху ничего нет. Ни Зевса, ни Архитектора, ни волшебства… Ничего. Там кругом только снег и туман. Как на любой горе.

Когда он с уверенностью произносит эти слова, на вершине вдруг загорается свет и начинает мигать, как фары в тумане.

– Вы видели? – спрашивает Мельес.

– Видел, – продолжает бородатый. – Я видел свет. Просто свет. «Они» включили прожектор на верхушке, чтобы у вас воображение заработало. А вы и любуетесь, как комары на лампу. Все это декорация и сценические трюки.

– Да кто вы, в конце концов, такой, чтобы быть настолько категоричным? – спрашивает Сара Бернар раздраженно.

Мужчина сгибается в поклоне:

– Пьер Жозеф Прудон, к вашим услугам.

– Прудон? Теоретик анархизма? – осведомляется Эдмонд Уэллс.

– Собственной персоной.

Я слышал об этом бунтаре, но не знал, как он выглядит. Чем-то похож на Карла Маркса. Наверняка в ту эпоху в моде была борода и длинные волосы. Высокий гладкий лоб и зачесанные назад волосы делают его шевелюру похожей на прическу с бантом. Он добавляет:

– Прудон: атеист, анархист, нигилист, чем и горжусь.

– Но вы ведь были реинкарнированы… – говорит Сара Бернар.

– Да. Однако я не верил в реинкарнацию.

– И вы стали ангелом…

– Стал. Однако я не верил в ангелов.

– А теперь вы бог-ученик…

– Да. И я стану «богом атеистов», – заявляет Прудон, довольный собственной формулировкой. – Ну а вы, скажите честно, вы верите в эту школу богов? Думаете, мы что, экзамены по демиургии будем сдавать?

К дискуссии присоединяется новый ученик. Он явно страдает сильным косоглазием, которое пытается преодолеть.

– Там, наверху, – восклицает он вдохновлен-но, – наверняка есть что-то очень сильное и красивое. Мы всего лишь боги-ученики, маленькие боги. А там Великий Бог.

– И как вы себе его представляете? – спрашиваю я.

– Я представляю себе что-то, что нас превосходит по мощи, по величию, по сознанию, по всему, – говорит он, как в экстазе.

Нового ученика зовут Люсьен Дюпре. Он рассказывает, что был офтальмологом и страдал косоглазием, и что он пытался помочь другим видеть лучше.

Прежде чем понял, что единственный способ видеть – это видеть душой.

– Охота вам нести всякую чепуху, – заявляет Прудон. – Я вот не боюсь утверждать, что нет ни Бога, ни начальника.

Среди учеников слышится шепот неодобрения. Анархист продолжает:

– Я как святой Томас. Верю только в то, что вижу. А вижу я людей, собранных на каком-то острове, которые, в то время как столько религий запрещали произносить это слово, продолжают упиваться именем Бога. Бог тут, Бог там. Вы считаете себя верующими, а на самом деле вы лишь сборище богохульников. Впрочем, что такое Бог? У нас что, специальные полномочия? Я констатирую лишь, что потерял свои атрибуты ангела. Раньше я летал и пересекал материю. Теперь я голоден, я хочу пить, на меня нацепили тогу, от которой все тело чешется.

Он прав. Грубая ткань мне тоже неприятна, и при одном слове «голод» желудок сжимается и зовет на помощь. Прудон продолжает:

– Я заявляю, что все эти декорации из картона, эта гора в дыму, все это липа.

В этот момент раздается короткий глухой звук.

Появляется кентавр с огромным барабаном на ремне, в который он бьет двумя палочками.

Затем появляется второй, третий, затем целая процессия из двадцати бьющих в унисон в барабаны кентавров.

Они приближаются шеренгой, идут вдоль амфитеатра, затем располагаются вокруг нас, и никто больше не движется. Барабаны звучат все громче и громче. Наши грудные клетки вибрируют. Их уже не меньше ста, и барабанный бой не прекращается. Ритм отдается во всем моем теле, в висках, груди, в руках и ногах. Я ощущаю каждую косточку в отдельности и весь скелет целиком.

Кентавры, похоже, начали что-то вроде вибрирующего диалога. Одни начинают импровизированные соло, другие подхватывают его в том же мотиве.

Неожиданно конское ржание приводит построение в замешательство.

Появляется женщина на коне, сидящая, как амазонка. На ней каска и серебряная тога, в руках копье, а сидящая на плече сова внимательно разглядывает присутствующих. Кентавры замирают с поднятыми вверх барабанными палочками.

В повисшей тишине женщина занимает место в середине арены. Она ростом тоже не меньше двух метров. Как и Дионис. Наверняка, как и все боги-учителя.

Она говорит, тщательно отделяя слова:

– Вы действительно очень, очень многочисленный курс. И к тому же, еще не все ученики прибыли. Вас около сотни, остальные присоединятся вечером. Никогда раньше здесь не было столько учеников. В итоге вас будет сто сорок четыре.

– Двенадцать раз по двенадцать, – шепчет Эдмонд Уэллс мне на ухо. – Как сто сорок четыре ребенка Адама и Евы, сто сорок четыре первых человека…

Женщина бьет копьем о землю, как бы пытаясь навести порядок в шумящем классе.

– Для каждого курса мы набираем ангелов, бывших смертными в одной культуре и одной стране. Таким образом, нет национализма, приводящего к закулисным объединениям. В этом году мы решили собрать бывших французов.

Богиня обводит глазами амфитеатр. Все замерли на местах. Даже Прудон молчит.

Она бесшумно спрыгивает на землю.

– Здесь, – продолжает она, – вы будете «богами народов», как некоторые бывают «пастухами стадов». Здесь вы научитесь быть хорошими пастухами.

Пока она прогуливается по арене, сова взлетает в воздух и улетает.

– Обучение будет проводится в две сессии, во время которых вашим образованием займутся двенадцать богов-учителей. Вот их список:

1. Гефест. Бог кузнечного дела.

2. Посейдон. Бог морей.

3. Арес. Бог войны.

4. Гермес. Бог путешествий.

5. Деметра. Богиня плодородия.

6. Афродита. Богиня любви. Во второй сессии выступят:

7. Гера. Богиня семьи.

8. Гестия. Богиня очага.

9. Аполлон. Бог искусств. 10. Артемида. Богиня охоты. 11. Дионис. Бог праздников, с которым вы уже знакомы.

В заключение я сама встану за кафедру: 12. Афина. Богиня мудрости.

Не знаю почему, но из всех этих имен только одно остается во мне: Афродита, богиня любви… Да, она хорошо произнесла это имя. У меня странное чувство, как будто я его уже знал. Или как будто она была членом семьи из моего прошлого. Или моего будущего.

Сделав еще несколько шагов, богиня продолжает: – …К этим двенадцати богам-учителям добавятся дополнительные боги. Для первой сессии это будут Сизиф, Прометей и Геракл. Для второй – Орфей, Эдип и Икар. Кроме того, с преамбулой подготовительного курса выступит Кронос, бог времени. Гермафродит окажет вам в случае необходимости психологическую помощь и постоянно будет в вашем распоряжении.

Трибуны снова начинают шуметь, но Афина еще не закончила. Она снова бьет копьем по земле.

– Добавлю, что здесь, как и в любом сообществе, необходимо подчиняться строгим правилам поведения.

1. Никогда не выходить за границы Олимпии после того, как часы пробьют десять ударов, отмечающих двадцать два часа.

2. Никогда не подвергать насилию никакого жителя острова, будь то бог, химера или другой ученик. Здесь мы находимся в оплоте мира, в святилище.

3. Никогда не пропускать занятий.

4. Никогда не расставаться со своим крестом, этим предметом в форме украшения, который был передан вам в футляре. Вы должны постоянно носить его на шее. Он будет служить вам удостоверением и окажется полезен в работе.

Снова гомон на трибунах, на который Афина, понимающая любопытство, вызванное ее словами, отвечает уточнением.

– Знайте, что вне стен Олимпии вы практически беззащитны. Остров полон опасностей, которые ваше воображение не в силах представить.

Шум не только не стихает, но еще больше усиливается.

– К тому же, – добавляет она, повысив голос, – здесь есть некто, могущий отбить у вас всякое желание попутешествовать. Дьявол собственной персоной.

Произнеся это слово, она сама содрогается от ужаса.

На этот раз она вызывает настоящий гвалт. Ее копье уже не способно утихомирить шум, и кентавры вынуждены бить в барабаны, чтобы заставить нас замолчать. У каждого свое представление о дьяволе. Барабанный бой прекращается. Афина заключает:

– Первое занятие завтра. Бог Кронос, отвечающий за время, будет ждать вас на вводную лекцию. Я настаиваю на том, чтобы занятия проходили спокойно, в ясности души и чистоте ума.

Именно в этот момент раздается ужасный предсмертный крик.

18. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: КРИК

19. ПЕРВОЕ ОФИЦИАЛЬНОЕ УБИЙСТВО

Крик длится долго, а потом неожиданно прекращается.

Мы обеспокоенно переглядываемся. Кричали, кажется, где-то за амфитеатром. Сова Афины летит в этом направлении, а кентавры уже галопом скачут туда. Мы спешим за ними.

Кентавры, вскоре окруженные плотной толпой, уже обступили место, где я, с трудом протиснувшись, вижу лежащую на спине жертву с раскинутыми в стороны руками. На месте сердца огромная дыра, через которую видно землю. Как и у Жюля Верна, плоть вокруг раны обожжена.