Богами Тьорла были эльфийские боги: серебряный Паладайн и лесной повелитель, король-бард Астра. Но сейчас Тьорл, глядя на игру теней в гуще узорчатых листьев дуба, кажется, понял значение узора – узора, который могла выткать только Такхизис, Владычица Тьмы.
Внезапно почувствовав озноб, он придвинулся к костру поближе.
– Ты же видел Меч, – сказал Станах, – а значит, видел красную полосу в стали; это отметка бога. Я видел, как она появилась, как она вылетела из горна Реокса, да, это метка бога. А значит, тан, который получит Меч Бури, будет править Торбардином как Король-регент. Уже триста лет ни один тан не правил объединенным гномским королевством. Плохо, когда нет единого королевства. Что-то всегда»… мешает, что ли. Мы знаем, что у нас уже никогда не будет Верховного Короля. Молот Хароса стал легендой, его никому и никогда не удастся найти. Но Меч Бури дает право любому тану стать Королем-регентом и занять трон вместо Верховного Короля. Если Королем-регентом станет Рилгар, гномы Торбардина станут его рабами. Он – маг из племени дерро и почитатель Такхизис. Значит, Торбардин будет принадлежать ей, причем завоюет она его без боя. Рилгар готов на все, лишь бы получить Меч Бури: и убийство – это еще не самое страшное, на что он способен.
Из огня выкатилось полено, покрытое серой золой. Носком сапога Станах отбросил его назад в костер.
– В конце концов, я полагаю, что не Кельда должна владеть Мечом.
– Именно Кельда.
Тьорл сел прямо, его голубые глаза сверкали, словно лезвие ножа.
Станах сидел не шевелясь, уставившись на эльфа.
– Но почему?
– Потому что она получила его в подарок от моего друга. От человека, о котором ты упоминал. Он исчез два дня назад. Два гнома, один из них одноглазый, были у Тенни в ту ночь, когда Хаук исчез, – может, это твои друзья?
Холод пронзил Станаха до мозга костей. Агенты Рилгара уже в Старой Горе?!
– Нет, они мне не друзья. Я ушел из Торбардина с Кианом и с человеком-магом по кличке Музыканта Киан мертв. Маг ждет меня на юго-востоке. Я пришел в город один.
– Я дорого бы заплатил, чтобы знать, не врешь ли ты.
– Думай обо мне что хочешь. – Станах фыркнул. Он вспомнил Киана и громкое карканье ворон в небесах. – Те двое, что были в таверне, не мои друзья. Скорее всего, они из отряда, посланного Рилгаром украсть Меч. Уверен, что по крайней мере один из них – маг. Несомненно, они подстерегли твоего друга, но не нашли у него Меч, потому что он уже был у девушки. И если они маги, Тьорл, то перенесли твоего друга в Торбардин намного раньше, чем ты подумал о том, что потерял его. Если он еще жив, он у Рилгара. По мне, в таком случае уж лучше смерть. Рилгар не остановится ни перед чем, чтобы узнать, где Меч.
«Скорее всего, – думал Станах, – Хаук уже мертв. Но раз Рилгар не преследует Кельду, значит, Хаук хранил молчание до конца».
Такие же мысли он прочел во внезапно потемневших глазах эльфа.
– Вижу, ты теперь все понял, – прошептал Станах.
Тьорл тряхнул головой и огляделся.
– Но сейчас я вижу, что мы потеряли нашего караульного. Кендера нигде нет.
«Ты не усомнился в моих словах, – думал Станах. – Если бы ты засомневался, то не стал бы искать повода проверить, не идет ли за нами тот, кто готов из-за Меча убивать всех подряд, не останавливаясь ни перед чем».
Станах кивнул в сторону березы, призрачно серевшей в темноте.
– Я подежурю за кендера. А ты поспи. Тьорл покачал головой.
– Кендер – твой друг. Сдается мне, он ушел и оставил тебя, чтобы ты взял на себя ответственность за наш покой, вахту… а может быть, и Меч тоже.
– Я? – Станах протестующе фыркнул. – А куда я с Мечом пойду теперь? Ну да, обратно, в Торбардин, – если смогу дойти. Думаешь, я мог бы убить тебя спящего? Впрочем, ты хорошо знаешь, что мне не выйти из этого леса, буду блуждать, пока не умру. – Станах мрачно улыбнулся. – Лавим говорил: кто вошел в Эльфийский лес, не выйдет из него, пока сам эльф не покажет ему дорогу. Я подожду до утра, а утром мы еще поговорим об этом, согласен?
Тьорл, доверявший гному в городе, теперь, в лесу, ему не доверял. Однако самому лесу он верил. Действительно, куда уйдет Станах, если он боится Квалинести? Слова гнома звучали в общем убедительно, но все же Тьорл сомневался в их правдивости…
Замерзнув, почувствовав, как донимает ее сырость, Кельда свернулась калачиком и замерла. Она слышала рассказ Станаха и поняла: лежащий у нее под рукой меч – не обычный клинок с красивой рукоятью.
Разбудили ее как раз голоса Станаха и Тьорла, хоть и приглушенные. Впрочем, она была рада, что проснулась: во сне ее мучили кошмары. Она и не думала подслушивать, но стала прислушиваться, поняв, что говорят о мече, а когда услышала его имя, почувствовала себя совершенно несчастной.
«Хаук! Неужели он мертв? Или он до сих пор пленник этого Рилгара?»
Кельда как можно крепче сомкнула глаза. Она вспомнила его руки, большие и мозолистые, вспомнила, как он положил меч – Меч Бури – к ее ногам. Она вспомнила его улыбку и голос – прерывающийся, когда он просил у нее прощение. Что же с ним случилось?
«Если он жив, он у Рилгара. По мне, в таком случае уж лучше смерть», – вспомнила она слова гнома.
Тьорл спал рядом с ней. У костра дежурил Станах. Огонь золотил серебряную серьгу у него в ухе и окрашивал красным его густую черную бороду. Он взял в руку толстую ветку, чтобы бросить ее в огонь, и тут увидел: Кельда привстала. Он ничего не сказал, только кивнул. Кельда поправила волосы и протянула ему еще одну ветку.
Он взял ветку и сказал «спасибо». Кельду удивило, что его голос, глубокий и громыхающий, когда он говорил с Тьорлом, может быть таким нежным, как сейчас. Кельда улыбнулась Стамаху, и его глаза немного повеселели.
Она поднялась, подошла к костру и села рядом с ним.
Кельда сидела на земле, прислонившись к бревну, и не могла отвести глаз от танцующих языков пламени.
…Огонь, жаркий, как пламя сотни факелов, вырвался из пасти дракона. Крыша родного дома загорелась, Кельда в ужасе закричала. Затем пламя охватило весь дом. Кельда увидела в окне лица ее матери и брата. Мальчик кричал, в отблесках пламени слезы на его лице были цвета крови. Мать закрывала мальчика, как будто верила, что своим телом сможет защитить его от нестерпимого жара.
И вот уже ничего не видно, только два человеческих тела в огненном доме…
Жар костра не согрел Кельду. Костер, напомнив ей о смерти брата и матери, вызвал у девушки ледяную дрожь во всем теле.
– Станах, а где Лавим?
Тот пожал плечами.
– Да кто его знает? Ушел по каким-то своим кендерским делам. К рассвету, я думаю, вернется.
Глянув вдаль, он больше ничего не добавил.
– А мы хоть поблагодарили тебя за наше спасение? – тихо спросила Кельда.
Он ответил не сразу, молчал, как бы задавая тот же вопрос самому себе.
– Нет, – наконец произнес он.
– Прости меня за такую оплошность. Конечно, мы должны были сделать это раньше. Спасибо тебе. Если бы не вы с Лавимом, Тьорла бы убили, да и меня тоже. – Говоря. это, она запиналась: шипение веток в костре сейчас напомнило ей только что снившийся кошмар.
Станах покачал головой.
– Не думай об этом. Забудь, считай, что ничего такого не было. Лучше скажи, как ты оказалась с Тьорлом на той дороге?
– Я пришла попрощаться с ним. Он уходил из города.
– Вот как?
Заметив недоверие в его глазах, Кельда смутилась.
– Нет, я сказала не совсем то, что хотела. Я ведь познакомилась с ним всего за день или за два до этого. Когда Хаук отдал меч мне, а затем сам пропал, я хотела отдать меч Тьорлу. Но он его не взял. Он сказал, что Хаук может в любой день прийти за ним.
Станах улыбнулся. Теперь он все понял. Тьорл девушке вовсе не был интересен – она все время думала о пропавшем Хауке. Он услышал подтверждение этого в ее голосе и увидел в, ее взгляде, когда она посмотрела на Меч Бури. Меч мог быть каким угодно некрасивым, его рукоять могла быть сделана не из золота, а из свинца, а сапфиры могли быть простыми камешками, поднятыми со дна ручья, но меч принадлежал Хауку, и только это было существенно для Кельды.
Но Тьорла, однако, кроме судьбы Хаука, интересовало еще кое-что – его интересовала сама девушка. Это Станах отлично понял. Глаза эльфа могли быть твердыми, как сапфиры в рукояти Меча Бури, но когда он смотрел на Кельду или говорил с ней, они небыли такими. Это нужно будет всегда иметь в виду.
– Кельда, – обратился к ней Станах, – а твоя семья не будет беспокоиться, что ты куда-то подевалась?
– Мой отец, и моя мать, и мой маленький брат… – Кельда громко вздохнула, – все они мертвы. У нас была ферма в долине. Но вот прилетел дракон и…
Станах посмотрел сперва на огонь, потом на лес. Сколько же страшного за свою короткую жизнь пришлось уже пережить девушке!
– Успокойся, Кельда, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, – успокойся.
Она снова вздохнула.
– У меня никого, никого не осталось. «С точки зрения людей, она очень хорошенькая», – подумал Станах. Он искоса взглянул на Кельду. Сколько ей лет? Трудно сказать. Может быть, двадцать… Высокие и русоволосые сыновья соседних фермеров, вероятно, сравнивали ее зеленые глаза с ночными светлячками; но сейчас здесь, в темном лесу, они были похожи просто на глаза потерявшегося ребенка, испуганно глядящего на обезумевший мир.
Двадцать лет! Станах, который – как и любой гном – в: двадцать лет еще был малым ребенком вообще не мог понять: как же можно считать взрослым кого-либо из существ, проживших еще так немного? Он и сейчас видел в Кельде только ребенка.
Станах попытался осознать, почувствовать, что означает для человека потеря семьи, но не смог. У гномов, кроме близких родственников, есть кланы – кланы, дающие им силы и поддержку во всех случаях, но у людей все, кто не входит в состав семьи, считаются чужими. За какое-либо особо тяжелое преступление или тяжкий грех гном мог быть изгнан из клана, и это было для любого гнома самым тяжелым наказанием. Про Кельду сейчас можно было сказать: все члены ее клана умерли.
Гном содрогнулся: «умерли все члены клана!» Он раздул поярче костер, и в ночном воздухе заплясали искры. Свет костра отразился на золотой рукояти Меча Бури и замерцал в сапфирах.
Станах почесал бороду. Итак, тот бродяга что-то значил для нее…
– А ты давно знаешь Хаука?
– Нет. Но для него, наверное, достаточно, раз он отдал меч мне. – Кельда застенчиво улыбнулась. – Это глупая-преглупая история. – Улыбка сразу погасла. Ее зеленые глаза стали темными и печальными. – Он умер, да? Я слышала, что ты говорил о нем Тьорлу.
Станах уже чуть было не сказал ей, что Хаук, без сомнения, мертв. Ну как же мог он остаться в живых до сих пор? Но тотчас же он сообразил, что если Кельда будет верить, что Хаук жив, что он до сих пор в плену у Рилгара и не говорит, где Меч, чтобы не убили девушку, то она, возможно, отдаст Меч ему, Станаху. Но это может произойти только в том случае, если он сумеет убедить ее, что, отдав ему Меч, она сможет избавить Хаука от смерти. Наверное, будет нетрудно убедить ее, что, если Меч достанется Рилгару, Хаук сразу будет убит. Тейвар непременно его убьет, чтобы Хаук не сказал никому, что Меч у него, у Рилгара.
О да, она, поверив, что этим может спасти Хаука, охотно отдаст Меч Станаху. Конечно, возможность того, что действительно удастся спасти жизнь Хаука, невелика, но главное, чтобы она поверила в это. Она несла Меч Бури по лесу, спала, обняв его рукой. Это был Меч Хаука, и она ни за что не расстанется с ним, если… если не будет верить, что, отдав Меч Станаху, спасет Хаука.
Он взглянул на Кельду. Она уже снова спала – уснула сидя, обняв руками ноги и положив голову на колени. Такая симпатичная человеческая девушка, влюбившаяся в бродягу…
Слегка коснувшись ее плеча, Станах разбудил Кельду и сказал, что ей лучше снова лечь в свою постель и еще хоть немножко поспать нормально: скоро рассветет.
Она вернулась к своей холодной постели – и к Мечу. Станах устроился у огня поудобнее и начал обдумывать, что ему делать дальше?
«Делай то, что ты должен делать», доказал Музыкант.
Станах подумал с тревогой: где сейчас Музыкант, в безопасности ли он, ждет ли:, его на холме? Четверо против одного. Да, но этот один – маг.
«Делай то, что ты должен делать».
«Хорошо, маг, я так и буду делать: то, что должен».
Глава 10
Лавим вернулся, едва рассвело. Замерзший и вымокший, кендер, вздыхая, жалел, что ему так и не удалось в Старой Горе найти гномской водки. Фляжка на поясе была пустой. Некоторые называли гномскую водку «Белая Погибель», но всетаки ужасно жаль, что фляжка пуста. Лавим всегда считал, что сделать запас – вторая после жаркого любовного свидания – наиважнейшая вещь в жизни.
«Иногда даже первая», – думал он сейчас, засовывая руки поглубже в карманы своего старого широкого плаща и горбясь под моросящим ледяным дождем. Он не увидел в лесу ни привидений, ни призраков, ни фантомов – ни с головами, ни без голов. Лес, о котором столько всего говорили, оказался просто на удивление скучным местом! У костра куда как интересней!
Тьорл сердито смотрел на Станаха. Кельда, подняв голову, не смотрела ни на кого.
«Что-то ее допекло», – подумал Лавим. Он сел у костра, протянул руки к огню и поднял глаза на Станаха.
– Что произошло?
– Ничего. Просто упрямство, – проворчал Станах. – Дурацкое эльфийское упрямство.
Он положил в костер веток и посмотрел на Тьорла насмешливо.
– Тогда скажи мне, эльф, как ты собираешься узнать, что твой друг не в плену у Рилгара? Ты хочешь уйти от нас? Хорошо, тогда я могу предположить, что ты собираешься просто продать его.
Тьорл ледяным взглядом смерил гнома.
– Я скажу тебе, чего я не собираюсь делать. Я не собираюсь отдавать меч Хаука тебе – я не поверил ни одному твоему слову. Я иду туда, куда велит идти меч.
Лавим навострил уши.
– А куда конкретно мы идем?
Никто ему не ответил.
– Ну что же, прекрасно, – сказал Станах Тьорлу. – Иди один. Я почему-то думаю, ты веришь мне, эльф. А если нет – спроси у мага Музыканта,. он подтвердит мой рассказ. – Станах горько усмехнулся. – Я полагаю, ты отлично понимаешь, что если я солгал, то его рассказ будет отличаться от моего, так ведь? Хорошо, иди один. Сам по себе. Спроси его прежде, чем я рискну сказать ему хоть слово. Правда, Музыкант не будет торчать на холме, если он решит, что я мертв. Если его там не окажется, я тотчас пойду в Торбардин. – Станах мрачно улыбнулся. – Я думаю, и ты пойдешь со мной.
– Кто такой Музыкант? – Лицо Лавима выражало недоумение и любопытство. – Почему: он должен считать, что ты мертв? Значит, мы идем в Торбардин? Я там никогда не был, Станах, и я думаю, это как раз то самое место, где можно найти самую лучшую гномскую водку. – Он улыбнулся эльфу.
– Кельда тоже идет?
– Нет, – твердо сказал Тьорл.
До сих пор молчавшая Кельда пристально посмотрела на него.
– Да. Я иду!
Тьорл хотел что-то сказать, но Кельда его опередила.
– Я пойду с мечом. Я не могу вернуться в город, во всяком случае сейчас. Я должна отыскать свою собственную дорогу. – Она замолчала, ее глаза сверкали почти неистово. – И меч будет при мне. Он мой – ты сам это сказал. Если Хаук еще жив, то он жив потому, что защищает меня. Когда ты думал, что Хаук вернется, тебе было выгодно говорить, что меч – мой. О, тогда меч был моим. Так вот, он и сейчас мой, и только я имею право решать, куда мы с ним пойдем.
– Хаук? – Лавим смотрел то на Кельду, то на Станаха, то на Тьорла.
– Что за меч? – Он увидел лежащий на коленях у Кельды Меч Бури. – О, так вы говорите об этом мече?
Станах положил. свою руку на плечо кендера.
– Не шуми, старина, прибереги свои вопросы на потом. – Он кивнул Кельде: – Так, значит, ты идешь?
– Да, иду.
– Ладно. – Медленно протянул Тьорл. – Но вы хоть представляете, что вам предстоит испытать в пути?
– Нечто хуже того, что мы уже испытали?
Тьорл ничего не ответил. Ночью он не решился рассказать о Финне. Теперь он был рад, что промолчал. Отряд Финна ждал Тьорла за лесом Квалинести. Тьорл был почти уверен, что Финн встретится им раньше, чем Станах отыщет своего мага. А встретившись с Финном, он и расскажет ему все: и о мече, и о разговоре со Станахом, и о Верминаарде. О Верминаарде в первую очередь, о том, что он намерен отправить своих солдат к подножию Харолисовых гор. Пусть Финн и решает, что следует делать.
– Ладно, Кельда, – сказал он. – Но тебе нужна более теплая одежда.
– Он поднял руку, призывая Станаха помолчать. – Я знаю одно место, где мы сможем кое-что достать для нее. Это к тому же нам по пути.
Станах подбросил веток в огонь.
– Где это место?
– Что это за место? – почти как эхо, отозвался Лавим.
– Квалиност.
Солнце прорвалось сквозь низкие серо-голубые тучи, и его теплые лучи осветили город. Четыре тонкие башни из чистого белого; камня отмечали северный, южный, восточный и западный углы квадрата, внутри которого находился город Квалиност. Белоснежный камень башен пронизали блестящие серебристые жилки. Кажущиеся хрупкими галереи высоко над городом соединяли между собой северную башню с южной и западную с восточной. В самом центре города возвышалась сверкающая ослепительным светом изящная Башня Солнца. Покрытая золотом, башня многие годы была домом Голоса Солнца. Сейчас, как и весь Квалиност, башня пустовала:
Голос Солнца увел свой народ, своих детей, из города. Эльфийский город Квалиност был построен гномами по проекту эльфов в те далекие времена, когда между двумя расами царили полное согласие и мир.
Когда Тьорл вошел в город своих предков, его сердце наполняли и радость, и печаль.
«Радость, – думал он, – оттого, конечно, что я снова увидел его, а печаль – потому что прекрасный город этот, увы, пуст».
В пустынном городе завывал холодный осенний ветер, рыдал у зданий, когда-то полных жизни, шелестел золотистыми листьями бесчисленных осин на улицах. Раньше в городе всегда звучал веселый смех, а теперь – только тихая и скорбная погребальная песня.
Тьорл печально слушал голоса памяти. Громкий смех отца, песни сестер.
Где они сейчас?
Ушли вместе со всем народом. Увидит ли он их снова когда-нибудь? Тьорл тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли.
Почти все дома в Квалиносте были выстроены из кварца цвета неба на рассвете. И все дома сейчас пусты, темны, печальны.
Кельда, закрыв глаза, прислонилась к серому стволу старой осины. Город не был сожжен, он просто покинут жителями, но смотреть ей на город было почти так же невыносимо, как на почерневшие, обгоревшие останки своего родного дома.
Станах, считавший свой дом в горе главным своим богатством, понял, почему Тьорл так печален. Он перевел взгляд с Тьорла на Кельду и подумал: так вот что у них общее – у Тьорла нет дома, у нее нет клана. Станаху стало их нестерпимо жалко.
Молчание нарушил Лавим. Голос его был веселым, как и всегда. Он показал на груды золы, лежавшие на улицах города повсюду.
– Тьорл, что это? Это словно бы следы от сигнальных костров, только их слишком уж много.
Эльф невольно улыбнулся.
– В городе не было сигнальных костров, кендерочек. Просто уходившие сжигали то, что они не могли унести с собой. Это, можно сказать, погребальные костры – костры, отмечающие путь, по которому безвозвратно ушла жизнь.
Лавим подошел к Тьорлу и сзади засунул ему под мышки свои замерзшие, посиневшие руки.
– Ой-ей-ей, Тьорл; Сжигать вещи – нехорошо, и, если ты меня спросишь, я скажу почему. Что бы там ни были, я бы или забрал их с собой, или продал. А сжигать их?! Нет! Теперь вам снова нужно будет обзаводиться необходимыми вещами;
– Теперь вещи будут другими, не такими, как раньше.
Станах взглянул на Тьорла.
– Все живое изменяется, – сказал он как можно мягче. – Кажется, даже эльфы.
Глаза Тьорла сразу стали ледяными.
– Нет, гном. Мы не меняемся уже много столетий. Единственное изменение, которое знают эльфы, – это смерть.
Станах раздраженно фыркнул, уже сожалея о своей неуклюжей попытке утешить эльфа.
– Тогда, значит, ты уже мертв, Тьорл, а продолжая все еще ходить по земле, просто загрязняешь воздух, которым могли бы дышать другие. Ваш город, ваш жизненный путь изменился. Возможно, мы должны теперь считать вас не эльфами, а привидениями?
Тьорл хотел было возразить, но вдруг, взглянув на безмолвный город, сказал:
– Возможно, и так.
Лавим увидел: Тьорл куда-то повел Кельду. Его продолговатые глаза сузились, он стал задумчиво накручивать на палец конец своей белой косы.
– Станах, – сказал он, – если, уходя отсюда, эльфы сожгли все свои вещи, то что же Тьорл собирается найти для Кельды?
Гном пожал плечами.
– Не знаю. С тех пор как мы пришли в город, наш гостеприимный эльф превратился в какое-то привидение. Может, он сотворит ей что-нибудь из пустоты?! – Станах побрел по улице. – Чем скорее мы уйдем отсюда, тем лучше будет для всех…
Лавим пошел за Станахом. Он еще не знал и половины того, что очень и очень хотел знать. Меч Кельды, какой-то пропавший бродяга, два гномских тана – все сплелось в единый клубок. И еще: кто такой этот Музыкант?
Маленький деревянный олень, застывший в грациозном прыжке, лежал, опутанный серебряными ожерельями, засыпанный золотыми серьгами и другими украшениями. Детская игрушка и материнские драгоценности! Станах освободил оленя, и сделал это так осторожно, как будто тот был живым. Он перевернул фигурку, взглянул – и улыбнулся. На животе оленя, среди искусно вырезанных завитков шерсти, виднелось изображение наковальни, перечеркнутое гномской руной Р. Значит, это изделие мастера-гнома.
Станах осторожно отложил игрушку в сторону и осмотрел комнату. В комнате был полнейший беспорядок.
Великолепные гобелены, огромные ковры, мягкие подушки – все было разбросано как попало. Даже платяной шкаф был опрокинут и лежал на полу.
Пошатываясь, вошел Лавим с огромной охапкой одежды в руках.
– А, ты здесь, Станах. Тьорл сказал, что это все для Кельды.
– А где она сама?
– Принимает ванну. А Тьорл пошел осмотреть какие-то механизмы, – Лавим бросил одежду на пол и уселся среди плащей, охотничьих костюмов, ботинок и кофточек. – Как я и догадывался, они, уходя, сожгли не все.
Знаешь, Станах, этот город, наверное, и впрямь был просто великолепным. И зачем только эльфы ушли отсюда?! Я думаю, если бы я тут жил, даже дракониды ни за что не смогли бы заставить меня уйти отсюда!
Страх, словно темнота, распоряжался в городе. Он прилипал к прекрасным зданиям, скрывался в яблоневых и грушевых садах. Страх и печаль шли по улицам и мрачно смеялись над каждой умирающей осиной.
Гном молча помотал головой. Кендер все равно не поймет, что это такое – страх. Так что стоит ли втолковывать ему что-либо?
Станах, скрестив ноги, сел на ледяной мраморный пол. Сдерживая нарастающее желание как можно скорее уйти из этой печальной комнаты, из этого печального дома, из этого пустынного города, он стал разбирать одежду. Не ровен час – Лавим всю одежду распихает по своим сумкам, а они у него и так уже полным-полны; да и сам он что-то очень уж пополнел, а ведь Станах хорошо помнил, что еще совсем недавно кендер был строен, как тростинка. Дома и магазины, оставленные жителями Квалиноста, вызывали грусть и у Тьорла, и у Кельды, и у Станаха; Лавим же чувствовал себя в городе так, будто попал в свой родной, кендерский рай.
Гном отобрал у Лавима плащ цвета молодой сосны, подбитый кроличьим мехом, – плащ по размеру как раз подходил Кельде, – выбрал ей прочные ботинки, с двумя слоями замши, утепленные гусиным пухом.
– Если не ошибаюсь, эти ботинки как раз то, что ей нужно.
Лавим осмотрел вещи и сказал, что теперь Кельда будет одета намного теплее, чем любой из них.
– Она и мерзла сильнее, чем любой из нас, – сказал Станах, – но теперь она хоть не будет мерзнуть. Послушай, отнеси-ка все эти вещи ей сейчас, а? Ну а потом сходи за Тьорлом. И вот еще что, Лавим…
Держа в руках ботинки и плащ, кендер обернулся.
– Да?
– Прежде чем пойдешь искать Тьорла, вытряхни-ка свои сумки, да получше.
Лицо Лавима выражало полное недоумение. А Станах добавил:
– И не рассказывай нам больше сказок о том, как вещи сами прыгают к тебе в карманы. Ну ладно, ладно, ступай, Лавим.
Оставшись один, Станах почистил свою одежду и задумался.
Да, он делал то, что должен был делать. Ни Кельду, ни Тьорла он больше не убеждал, что Хаук еще жив. Кельда сама убедила себя: Хаук жив потому, что жива она.
Когда они еще шли по лесу, Кельда рассказала гному о том, как Хаук отдал ей Меч. Рассказывала очень взволнованно, даже голос ее дрожал.
Теперь Станах был уверен, что девушка ни за что Не согласится с Тьорлом, если он будет против того, чтобы передать Меч магу. Кельда убеждена, что полупьяный бродяга, отдавший ей Меч, сейчас, словно палладии, защищает ее от мага дерро, – от мага, беспощадно убивающего всех из-за Меча Бури.
Может быть, Хаук и вправду защищает ее, если он еще жив; но Станах был убежден, что Хаук уже убит Рилгаром.
Станах закрыл глаза.
Как только они встретятся с магом, Меч Бури в одно мгновение будет перенесен в Торбардин – прямо в руки Хорнфела; Кельда и Тьорл даже понять не смогут, что случилось. Станах должен будет изо всех сил постараться как можно дольше внушать девушке надежду на то, что она спасает Хаука.
Имеет она право на Меч? И да, и нет! Такое право есть только у гномов. У одного гнома – у Хорнфела…
Тонкие пальцы коснулись его плеча. Станах открыл глаза и увидел стоящую передним Кельду.
– Станах? Ты как, готов в путь?
В этом покинутом жителями городе она всетаки ухитрилась вымыться. На ней был шерстяной охотничий костюм, замшевые ботинки и зеленый плащ. Меч Бури висел в Ножнах на поясе.
– Да, готов, – сказал он. Потом посмотрел на Меч. – А ты в состоянии нести его и дальше? Глаза Кельды сверкнули.
– Я уже несла его долго-предолго!
– Да, и спотыкалась на каждом шагу. Лес Квалинести – это не Старая Гора. Все будут думать: раз у тебя меч, то ты умеешь им пользоваться. Ты понимаешь, о чем я говорю?! Тебя убьют прежде, чем ты успеешь унести ноги куда-нибудь подальше. Позволь мне помочь тебе и нести твой меч или, если это тебя не устраивает, отдай его своему другу эльфу.
Кельда покачала головой.
– Меч пока еще мой.
– Но ты, по крайней мере, научись носить меч. – Он показал пальцем на ножны. – Затяни пояс потуже, чтобы ножны не били тебя по ногам.
Кельда затянула Пояс. Меч действительно стал ей меньше мешать. Она посмотрела на Станаха и улыбнулась.
– Что еще?
– Еще найди себе подходящий нож. Мечом ты все равно защитить себя не сможешь.
Внезапно, без какой-либо видимой причины он рассердился на Кельду. И на себя. Станах повернулся и прошел через комнату к окну. Посмотрел вниз, во Двор. 'Это лучше, чем видеть боль в глазах Кельды.
Осиновые листья кружились над двором, гонимые ветром. Их шуршание было единственным звуком в этом печальном, пустынном городе. В молчащем Квалиносте повсюду бродили призраки. Призраки и память. Или голос его совести?
Огромный черный дракон тридцати футов длиной вынырнул из облаков и спикировал над хребтами восточного Квалинести. Серебристая Солинари уже давно зашла, но кроваво-красный свет Лунитари заливал все вокруг, и этот свет сверкнул на его чешуе, на когтях и острых зубах, а также в мутных, словно застывших глазах. Его драконье имя было Севрист, сам себя он звал Темная Ночь.
Дракон поймал крыльями ветер и полетел к заросшим чахлым лесом хребтам на границе между Квалинести и Гномскими горами. Дракон не любил яркого солнечного света, он любил тьму: ночью он видел великолепно. Холодный лунный свет смотреть ему не мешал, но лучше всего он видел в такие ночи, как вот эта, когда даже и луна закрыта облаками.
Он смотрел на землю внизу, словно человек, изучающий хорошо составленную карту. Спустившись пониже, он пронесся над лесами к востоку от озера Кристалмир и дальше, над низкими холмами, что опоясывали Равнины Дергота, которые гномы называли Равнинами Смерти.
Темная Ночь был послан Верминаардом к Рилгару в Торбардин. Если гном примет предложения Верминаарда, его вскоре будут называть Повелителем. А он, конечно, примет предложения. Гном этот был хитрым, самолюбивым, злобным и едва ли не сумасшедшим. Душа у него почти такая же черная, как у черных драконов. Сейчас Рилгар с нетерпением ждал посланника из Пакс Таркаса. Севрист должен будет какое-то время служить новому Повелителю.
Дракон был как бы подарком Верминаарда Рилгару. А у всех его подарков обязательно есть зубы. Даже сейчас, собираясь сделать Рилгара Повелителем, Верминаард уже думал о том, где в Гномских горах будут стоять солдаты его армии. О да, он намеревался впоследствии сместить Тейвара, самому узурпировать власть и провозгласить Торбардин своей крепостью. Севрист все это знал. Знал он и еще кое-что.
Ветер был пронизывающе холодным, но это черному дракону было приятно. Темная Ночь, улыбаясь, летел над болотами и лесами, над равнинами и горами и вот очутился уже в окрестностях Торбардина.
«Что верно, то верно, – думал дракон, – у всех подарков Верминаарда есть зубы, а мои, разумеется, острее других».
«Пусть гном сделает то, что должен сделать, – сказал Верминаард дракону. – А ты должен оказывать ему любую помощь, которая ему понадобится. Ну а когда Совет Танов перестанет существовать, то…»
Что ж, спасибо Верминаарду за развлечение. Дракон произнес магическое заклинание страха и тьмы. Сегодня ночью в темной пещере под Торбардином, он будет сладко спать, и ему приснятся гномы – жалкие создания, в страхе умирающие неизвестно из-за какой болезни…