Из недр сфинкса нарастающей волной послышались гулкие звуки, похожие — если нет других сравнений, то подойдет это — на удары буддийских барабанов, как они звучали бы, если бы барабанщиков вместе с барабанами засунули внутрь медного быка и… То есть вы не знаете, что такое медный бык? Ну, если верить букве предания, это медный кухонный прибор, предназначенный для равномерного прожаривания запорожцев. Кто такие запорожцы? Ну, это были такие непоседливые назойливые существа с хохолком на темени, передвигавшиеся вприсядку и обитавшие в стране, истинное название которой они не сказали бы даже под пыткой. Почему? Скорее всего потому, что они не имели о нем даже понятия. Почему не имели? Потому что… А вам не кажется, что лучше будет услышать, что же ответил сфинкс?

— Ты не можешь этого не знать, если начал искать карту, — произнес он тем временем.

Хейл продолжил не сразу. Он что-то соображал.

— Может быть, я знаю, — сказал он. — Может быть, догадываюсь. А может быть, и ошибаюсь. Не мог бы ты дать мне какой-нибудь наводящий намек? Это не монстр. Может быть, человек?

— Тебе нужно имя или сущность?

Хейл поймал себя на том, что в задумчивости постукивает пальцами по стволу своего магического псевдоавтомата.

— Наверное, сущность лучше, — решил он.

— Это не монстр и не человек, — сказал сфинкс. — в то же время и монстр и человек. Он все и никто. Он демон. Кстати, на самом деле их двое.

— В каком смысле? — быстро спросил Хейл. — В том же, что и демон Макс… — Хейл осекся. — Подожди, — озадаченно произнес он, тщательно и медленно выговаривая каждый звук. — Ты сказал — двое?

— Согласно традиции ты должен договорить предыдущий вопрос, прежде чем произносить следующий, — сообщил ему сфинкс.

— Я имел в виду: в том же смысле, что и демон Максвелла?

— Не знаю, кто такой этот твой Максвелл, — ответствовал сфинкс. — Достаточно сказать, что их двое, что они могучи и они сделают все, чтобы сохранить во вселенной нынешний порядок вещей.

Хейл пожал плечами.

— А мне-то что? — сказал он. — Я совершенно не собираюсь этот порядок менять. Я всего-навсего хочу вернуться на Землю. Разве у меня нет такого права?

— Я не стану на это отвечать, — ответил сфинкс, — а просто предложу тебе самому…

«…на это отвечать, — ответил сфинкс, — а просто предложу тебе самому…»

Старый букинист оторвал глаза от страницы. Чтение не помогло. Более того, к воспоминаниям о бесконечном плавании в звездном вакууме и острому чувству вины за загубленные материки и человеческий род прибавились навязчивые видения пляшущих в глазах кровавых мумий.

— Какая ерунда! — произнес он. — Бред, бред и бред! В этом нет совершенно никакого смысла. Какая-то сказка. Я ничего не понял. Я вообще ничего не понял. И с раздражением захлопнул книгу.

— Очень сложный человек, — не оборачиваясь, сказал капитан Никсон. — Как у нее странно меняется лицо! Чтобы в ней разобраться как следует, стоит быть сильным психологом.

Бричарду показалось, будто последняя фраза не связанна с предыдущей. Командир крейсера сидел в кресле, что-то наблюдая на экране и демонстрируя вошедшему гладкий затылок. Пробежав взглядом по обстановке командирской каюты, Бричард решил, что на месте хозяина выбрал бы дизайн повеселее.

Капитан Никсон вдруг резко развернулся.

— Ну и что ты скажешь теперь о своем найденыше? — поинтересовался он. — Присаживайся, сержант.

— Есть, сэр! — сказал тот. — И сел в кресло напротив.

— По-моему, с ней все в порядке, сэр, — сказал он. — Ребятам она пришлась по душе. Они хорошо сделали, что не поперли всей толпой смотреть на нее, как на артефакт с Грибона, а встречали ее, ну как…

— Как будто просто пришел новый человек, — подсказал капитан Никсон.

— Именно так, сэр.

— Значит, ты считаешь, что все в порядке?

В тоне его слов что-то наводило на мысль, что сам Никсон в этом сомневается. Бричард попытался что-нибудь прочитать в его глазах, но не преуспел. В глазах человека вообще ничего не прочитать, если лицевые мускулы отказываются давать ценные подсказки.

— Думаю, что да, сэр, — сказал Бричард. — Даже удивительно, насколько все в порядке.

Губы капитана Никсона обозначили улыбку. Или, может быть, это была усмешка.

— То есть никаких проблем, никаких странностей? — еще раз уточнил он.

— Сэр, вы бы сами на нее посмотрели! — сказал Бричард.

— Я наблюдал за ней,

— Когда, сэр?

— Почти все это время.

Бричард чуть было не задал следующий вопрос, но вспомнил о существовании камер внутреннего наблюдения.

— Ну, она не без странностей, конечно, — сказал он. — Скажем, у нее были проблемы с дверьми. Она не привыкла к тому, что двери… Как бы это сказать?.. Способны к двухстороннему общению.

С видом, который говорил «это как раз пустяки», капитан Никсон шевельнул ладонью.

— По-твоему, это ее главная странность? — поинтересовался он.

— У всех есть странности, — сказал Бричард. — Тем более у человека, который провел несколько лет на необитаемом острове. У нее их не слишком много.

— Да, — подтвердил капитан Никсон. — С этой точки зрения она даже патологически нормальна. Прожила много лет на острове одна, что почти не сказалось ни на ее общительности, ни на умственных способностях… А тебе известно, сержант, что человеческая психика не рассчитана на одиночество? Очень много говорят о стрессах, возникающих от избытка нежелательного общения, но это пустяки по сравнению с тем, что происходит с человеком, когда он остается один. Мне приходилось встречать людей, проживших несколько лет в одиночестве, и я не помню ни одного, по которому бы не рыдала психушка.

— Я так понимаю, у нее очень устойчивая нервная система, осторожно заметил Бричард. — И ведь я говорил вам, сэр, сначала она жила на острове не одна…

— Да, я слышал. И все равно эта история слишком странная. Кстати, как мне показалось, девушка избегает разговоров о своем прошлом.

— У каждого из нас свои скелеты в шкафу, — сказал Бричард. — Моя мама тоже всегда избегала разговоров о своем прошлом, папа очень этим изводился, пока не выяснилось, что она просто стеснялась сказать, что незадолго до их встречи кардинально изменила размер бюста и форму бедер.

Капитан Никсон вроде бы опять улыбнулся.

— А у тебя есть свои скелеты, сержант? — вдруг спросил он. — Которые ты постеснялся бы открыть и лучшему другу, и любимой женщине?

— Никогда не задумывался над этим вопросом, кэп.

— Ты вообще счастливый и уравновешенный парень с цельной психикой. Я тебе очень завидую.

Для Бричарда эта фраза прозвучала странно. Конечно, у капитана Никсона могли найтись поводы для зависти. Например, те, которые заставляют калек недолюбливать здоровых людей. Но сейчас имелось в виду что-то другое. Бричард не был уверен, что это «другое» не связано с тонким понятием «ирония».

— Чему именно, сэр? — осторожно спросил он.

— Внутренней цельности, — объяснил командир. — Ты хочешь сказать, что не знаешь, о чем я говорю, сержант?

— Нет, сэр, — ответил Бричард.

Взгляд капитана Никсона заставлял собеседника мысленно застегивать все пуговицы мундира. Даже если этот мундир и пуговицы существовали только в виртуальном пространстве их воображения.

— Попытаюсь объяснить, — сказал капитан Никсон. — Внутренней цельностью я называю способность человека всегда видеть каждую отдельную вещь в единственном, а не во множественном числе.

На этот раз Бричарду показалось, будто над ним проводится какой-то психологический эксперимент.

— Сэр, — осторожно начал он, ощутив себя подопытным кроликом, — а разве каждую отдельную вещь можно видеть еще и как-то иначе?

— Вполне, — подтвердил капитан Никсон. — Есть такое свойство психики, в силу которого человек может видеть отдельное явление или личность как некое множество. Причем каждая составляющая этого множества может быть очень непохожей на все остальные.

Если капитан Никсон хотел быть понятным, то у него это не очень получилось.

— Но, сэр! — сказал Бричард, на миг позабыв о существовании виртуальных пуговиц. — Я почему-то думал, что такое свойство психики называется по-другому.

— А как именно?

— Я думал, что шизофренией, сэр.

Изгибом рта капитан Никсон обозначил улыбку.

— Попытаюсь объяснить свою мысль иначе, — сказал он. — К примеру, что ты можешь сказать о нашем общем товарище по оружию лейтенанте Гейзере?

Бричард подумал:

— Ну.., он старший офицер корабля, сэр. Ваш заместитель. И в общем хороший парень.

— Правильно. С твоей точки зрения, он старший офицер, мой заместитель и в общем хороший парень. А как, по-твоему, его должны воспринимать те пятнистые чужаки, колонию которых мы сожгли в прошлую боевую кампанию?

— Думаю, что не очень хорошо, сэр.

— Я тоже так думаю, сержант. Можно предположить, что они считали его жутким кровожадным чудовищем. И были по-своему правы. Как и ты.

— Я думаю… — начал было Бричард.

— Вот именно! — перебил его командир крейсера. — А для его матери, наверное, он любящий и славный сын, только немного забывчивый и легкомысленный. И то только потому, что забывает регулярно посылать открытки и устраивать сеансы прямой связи. Похоже на то?

— Может быть, сэр.

— А для той девушки, которая провожала его в прошлую кампанию, сейчас он законченный сукин сын. А раньше, наверное, он был для нее клевым парнем и сексуальным гигантом. То есть получилось уже четыре, даже пять мнений об одном и том же человеке. И все они по-своему справедливы, хотя речь идет об одной-единственной личности. — Все это капитан Никсон объяснял тем тоном, каким объясняют способ завязывания шнурков на ботинках. — Вот эту способность видеть в одном человеке разные ипостаси его личности, и в то же время видеть его целиком, я называю утратой внутренней цельности. Теперь тебе понятно, сержант?

Бричард хотел спросить, чем же утрата внутренней цельности отличается от обострившегося приступа шизофрении, но снова ощутил на своем горле давление виртуальных пуговиц.

— Понимаю, сэр, — выдавил он. Верхняя пуговица на момент ослабла, что позволило ему произнести следующую фразу: — Я только не понимаю, сэр, почему вы мне это объясняете.

— Все это я объяснял потому, — сказал капитан Никсон, — что ты парень, видящий вещи немного иначе, чем я. А что касается этой девушки, то ты все-таки наблюдай за ней. Она очень странная.

Кажется, капитан Никсон сказал сержанту меньше, чем собирался.

— Вы же сами говорили, сэр, что, проведя на острове несколько лет, трудно не обзавестись комплексами, — возразил Бричард.

— Ты что-то путаешь, сержант. Я ни слова не сказал о комплексах. Я говорил только о странностях.

— А какая разница, сэр?

— Диаметральная. На необитаемом острове у человека могут развиться странности. А комплексами он обзаводится уже в обществе людей.

Сегодня Бричарду довелось услышать массу откровений, половина из которых могла бы заставить человека, имеющего несчастную предрасположенность к утрате внутренней цельности, бросить все, чем он занимался до этого дня, и посвятить остаток жизни поискам абсолютной истины. Но так как сержант относился к счастливому цельному большинству, он мог только сказать:

— Действительно, сэр?

— Можешь спросить об этом у нашего дока, если тот еще не забыл основ психологии. В общем, ты меня понял, сержант? Понаблюдай за ней.

Бричарду стало не по себе. Никсон заметил нечто такое, чего совершенно не заметил он.

— Мне было бы легче, если бы вы объяснили мне, что именно я должен заметить, сэр.

Складки кожи на левой стороне лица командира дружно изменили форму. Это должно было означать усмешку.

— Дик, ты слышал о таком понятии, как «предвзятое мнение»? — спросил он.

— Это когда мы заранее знаем, что должны думать о том, чего еще не видели, — сказал сержант.

— Не совсем. Предвзятое мнение — это когда мы видим не то, что перед нами находится, а то, в чем нас убедили. Ты слышал сказку про голого короля?

— Нет, сэр, — честно признался Бричард, который знал о существовании только тех сказок, по которым делались компьютерные мультфильмы, да и те успел подзабыть. Голого короля ни в одном из них не показывали.

— А про эксперимент, когда разным людям показывали одну и ту же фотографию человека, но одним говорили, что на ней снят уважаемый профессор, а другим — что опасный преступник?

— Не помню, сэр. А что должно получиться?

— То, что получается. Первые находят на снимке черты, свидетельствующие об уме, любознательности и доброжелательности, вторые же видят признаки жестокости, завистливости и прогрессирующей деградации личности.

Это уже было легче усвоить, чем теорию внутренней цельности.

— Я понял, сэр, — сказал Бричард.

Несколько секунд капитан Никсон молча смотрел на него. Ничего ты не понял, сержант, — сказал он. — Она славная девушка, только со странностями. Вся штука в том, что странности у нее не совсем те, какие должны быть. По крайней мере с моей точки зрения. Только и всего. Можешь идти, сержант.

Бричард поднялся. Потом снова сел. Потом опять встал.

— Сэр, почему вы говорите это именно мне? — спросил он.

— Во-первых, я скажу это не одному тебе, а во-вторых, она тебя выделяет среди других.

— Действительно, сэр?

— Разумеется, — охотно подтвердил капитан Никсон. Ты ведь первый, с кем она познакомилась.

— Только поэтому, сэр? — спросил Бричард. И моментально об этом пожалел.

— Думаю, что да, — сказал капитан. — Другой причины не вижу. Ты хороший, простой парень, без всяких ненужных для твоей работы зверьков в голове. Только и всего. Как раз такой, каким должен быть.

— Я понял вас, сэр, — заявил Бричард, на один миг совершенно перестав ощущать на своем горле давление виртуальных мундирных пуговиц. — Этому нас учили. Десантник должен быть деревянным до пояса, начиная с головы, потому что…

— Потому что иначе у него не согнутся ноги, — подсказал капитан Никсон. — Ступай, сержант. Я больше тебя не задерживаю.

— Есть, сэр! — отчеканил тот. И вышел, вынося ощущение, что в этой истории он чего-то крупно недопонимает. И что капитан Никсон очень многое не договаривает.

Приблизительно с таким настроением Бричард спустился в кают-компанию сержантского состава. Здесь он застал четверых человек. Сержант технической службы Ка… Впрочем, какая разница, как именно его звали?.. В общем, один из этих четверых смотрел фильм, потягивая коктейль через соломинку, второй пил кофе и оживленно беседовал с третьим, одетым в неуставную короткую юбку и с волосами умопомрачительного оттенка… ну да, это была девушка… а четвертый, то есть опять четвертая… в общем, четвертой была Сато Ишин. Она сидела в углу за компьютером и что-то читала, бегло прогоняя по экрану снабженный яркими фотографиями текст. Кажется, колонку новостей.

Разумному существу, лишенному цельности восприятия действительности, эта сцена могла показаться просто невероятной. Человек, найденный на необитаемом острове, просто не может отрешенно сидеть в кают-компании, что-то читая с монитора, как будто всего-навсего отлучался с корабля на недельку — слетать на родную планету и проведать любимую бабушку. Возможных сценариев масса. Робинзон может сидеть в углу, затравленно озираясь и грызя ногти, или радостно подпрыгивать на месте, как подпружиненный чертик, приставая ко всем подряд и время от времени выпрашивая кусочек сыра. Не возбраняется также бессвязная болтовня или параноидальное молчание, ностальгический взгляд в воображаемую даль, нечистоплотные привычки, поиск несуществующих блох, поедание живьем корабельных тараканов и воровство сухарей. Но что совершенно предосудительно для робинзона, так это вести себя как просто нормальный человек.

К счастью для себя, Бричард не имел об этом понятия. Поэтому он просто подошел к девушке, бегло бросил взгляд через ее плечо и убедился, что она действительно читает колонку новостей. Правда, почему-то трехмесячной давности.

— Привет! — сказала Сато, оглянувшись. — Я как раз про тебя вспомнила. Оказывается, я совсем ничего не знаю.

— Ты думаешь? — спросил Бричард. — Это почему? — И снова поглядел на экран.

Надо ли было понимать эти слова в том смысле, что она совсем ничего не знала о последнем скандале в мире шоу-бизнеса или об исходе матча на кубок Лина Миксера? Или ее поставило в тупик сообщение о новых слушаниях о коррупции в верхней палате Межзвездной Федерации? Или предсказание сногсшибательного поворота последней моды на короткие прически? Или бойкая заметка о предстоящем разводе кинозвезды Лены Стерлинг и продюсера Уэллера Бакса?

— Ну так это и не нужно знать, — сказал он, собравшись с мыслями. — Обычный информационный мусор. Ты находишь то, что нужно, а остальное сразу забываешь.

Сато на секунду задумалась.

— Я поняла, — сказала она. — Только этому еще надо научиться.

— Чему именно?

— Отличать то, на что надо обращать внимание, от того, чего можно не замечать.

— А ты не умеешь? — спросил Бричард, которого судьба в этот день будто нарочно пыталась заставить увидеть незримые ипостаси привычных явлений.

— Умею, — подтвердила Сато. — В лесу. В море. У себя в хижине. — Оглянувшись на монитор, она точным щелчком закрыла окно. — Но не здесь. О чем ты задумался?

— Ни о чем, — ответил Бричард, извратив истину приблизительно градусов на сто восемьдесят.

— Тогда пойдем, покажешь мне свою каюту, — сказал она.

— Зачем? — спросил Бричард. И снова полюбовался тонкой игрой ее лица.

— Тебе же было интересно увидеть, где я живу!

Что тоже было естественно, но неочевидно, во всяком случае для Бричарда. Она жила в лесной хижине, экзотической с любой точки зрения, а он проводил часы сна в стандартной сержантской каюте три на два с половиной метра. За предшествующие четыре часа Бричард успел показать ей все, от отсека управления до реакторного фундамента, но про обычные каюты он как-то забыл.

— Действительно? — переспросил он, дав повод заподозрить себя в приступе тупости. — Тогда пойдем.

На самом деле с ним случилось что-то вроде небольшого ступора. Просто ему показалось, что он рассматривает детскую картинку-загадку «Найдите десять отличий», только с перевернутым заданием: «найдите черты сходства». Никогда не задумывались о том, как меняет людей одежда? А она их очень меняет. Если не верите, разденьте догола короля и мелкого уголовника, видного политика и карточного шулера, беспутного ловеласа и честного отца четверых детей, правящую королеву и бедную домохозяйку, пустившуюся во все тяжкие «ночного мотылька» и девушку «синий чулок», поставьте всех их в ряд, попросите сделать одинаковое выражение лица, и вы поймете, что потребность в ношении одежды задана не только культурными стереотипами, ложной стыдливостью и климатическими условиями.

К чему все это? Только к тому, что он вдруг увидел перед собой другую девушку, не слишком похожую на ту, которую вчера встретил в лесу. На той были бриджи и куртка из шкур, лук в руке, стрелы за спиной и стебель травы, запутавшийся в стянутых в узел черных жестких волосах. А эта одета в свободный комбинезон, ее вымытые шампунем волосы мягко струились, а пальцы были словно предназначены бегать по клавиатуре. Но разница между этими двумя вовсе не сводилась к имиджу, прическе и одежде.

— Вот эта дверь, — сказал Бричард, выйдя в коридор и пропустив Сато вперед.

Он был немного сбит с толку, но не настолько, чтобы упустить случай чуть-чуть пошутить. Однако девушка не стала задерживаться перед дверью, как три часа назад. Она вообще очень быстро всему училась, но Бричарду это еще предстояло понять.

— Какая маленькая! — сказал она.

— Ну понятно, — сказал Бричард. — Это ведь крейсер, а не туристский лайнер.

Она рассматривала висящие на стенах картинки. Они не были неприличными с любой точки зрения, но Бричард почему-то пожалел, что не снял некоторые из них накануне.

— Это кто? — спросила Сато.

— Это? — переспросил он. — Просто фотография.

Он так никогда и не узнал, дочитала ли она те правила хорошего тона, которые видел в ее компьютере. Но если и нет, то способности девушки отчасти искупали недостаток знаний. Например, чувство такта. Поэтому на этот раз она не узнала о существовании профессии фотомодели, а Бричард упустил возможность подумать над тем, почему обыкновение развешивать на стенах фотографии красивых женщин в уменьшенных до полной условности купальных костюмах может показаться кому-то явлением вовсе не самоочевидным. Как уже упоминалось, он был счастливым обладателем внутренней цельности, мешающей понять, что на самом деле в мире вообще очень мало самоочевидных вещей. Возможно, их нет вообще.

— А это? — спросила она.

— Это моя старая знакомая с Эскипиры, — ответил Бричард, чуть-чуть покривив душой. — Давно я уже ее не видел. Не хочешь присесть?

— А это? — спросила Сато, последовав приглашению и непринужденно устроившись в обманчиво удобном кресле.

— Это мои друзья и однокурсники из учебного корпуса, — ответил сержант.

Припомнив слова капитана Никсона, он задал себе вопрос: можно ли считать привычку забираться в кресло с ногами одной из тех странностей, которые следовало брать на заметку? Наверное, все-таки нет, решил он. Взгляд Сато продолжал странствовать по стенам. На них всего висело четыре фотографии фотомоделей, две — лично знакомых Бричарду девушек, четыре групповых снимка, два из которых были фотографиями экипажа «Эскалибура», семь различных пейзажей — и еще один снимок, сделанный в непривычном освещении и под необычным углом. Поэтому Сато не поняла, что именно на нем снято. Тем более что фотография висела отдельно от остальных.

— Это Земля? — спросила она, показав на один из пейзажей.

— Нет, что ты! Все вот эти снимки, — Бричард обвел рукой пейзажи, — я делал сам. Так что Земли на них быть не может. Эта фотография сделана в парке Кусс-Нагрилла. Наверное, очень похоже на Землю. Все растения, которые там растут, земного происхождения.

— Значит, на Земле ты не был? — рассеянно спросила Сато.

— Еще бы! — сказал Бричард. — Для этого ее сначала нужно найти. Пока это никому не удавалось.

Позабыв о фотографиях, она перевела на него удивленный взгляд:

— Ты хочешь сказать, что не знаешь, где находится Земля?

— Ну так ведь этого никто не знает.

— Ее удивление не убавилось

— Но почему… — начала она. И не успела договорить. Бричард тем более не успел ничего ответить. В его переговорнике раздался щелчок.

— Сержант! Сато Ишин у тебя?

Бричард узнал голос командира.

— Да, сэр!

— Покажи ей, как пройти в мою каюту.

— Есть, сэр!

Переговорник отключился. Бричард посмотрел на Сато.

— Ты пользуешься успехом, — сказал он. — За все время службы я побывал в каюте старика всего три раза. И то два из них благодаря тебе.

В ее взгляде обозначилось нечто, чему на языке жестов соответствует пожимание плечами.

— Это была шутка, — сказал Бричард. — Пойдем, покажу, где его каюта.

— Зачем? — спросила она.

— То есть? Ты же там…

Теперь не договорил он. Сато повернулась к стенной панели и пробежала пальцами по последовательности молниеносно выскакивающих окон.

— По коридору налево, — сказала она. — Потом лифт или лестница, седьмой уровень, направо от лифта.

Это даже не было вопросом.

— Да… — подтвердил сержант. — Все правильно. Слушай, а как ты…

— Что? — спросила Сато.

— Ничего, — ответил он. — Я потом спрошу. Сейчас тебя зовет командир.

Таким образом, почти сорвавшийся с его языка вопрос так и остался незаданным, может быть и зря, потому что…

Что касается голого короля, то в цикле «малодостоверных преданий планеты Земля» — впрочем, все предания об этой планете страдают недостатком достоверности — сохранилась история о двух предприимчивых портных, за грабительскую цену подрядившихся сшить для некоего короля Уникальных свойств платье, которое не увидел бы человек глупый или плохо исполняющий свои обязанности. В результате этой аферы король прогулялся голышом по городской площади, битком заполненной закомплексованными подданными. И если бы не реплика какого-то наивного ребенка, кто знает, сколько лет он бы щеголял в одной и той же престижной одежде.

История не сообщает, нашли ли спецслужбы предприимчивых портных и что с ними сделал король. А жаль, потому что с точки зрения упоминавшихся выше теорий эти портные были не просто проходимцами и мошенниками. Это были гениальные мастера рекламы и имиджмейкеры, далеко опередившие свою косную эпоху. Методы их творчества принадлежали будущему, и когда оно наступило, то все короли, вожди, диктаторы и политики стали ходить в одеждах, скроенных по технологиям двух изобретательных портняжек. Эти одежды стали для них важнее собственной кожи, потому что видимость давно стала куда важней, чем сущность, и… Почему? Ну хотя бы потому, что…