Глава 32

Дженни тоже вовсе не собиралась спать. Ум ее работал необыкновенно быстро и деятельно. Взглянув на Розаменд, вернувшуюся из рощи, она догадалась: что-то происходит.

Очень глупо со стороны Розаменд молчать, ничего не говорить. Можно было, конечно, вытянуть из нее новости, пустив две-три эффектные слезы. Но гораздо интереснее было поиграть в угадайку и заставить Розаменд проговориться. Она могла бы прикинуться, что ничего не замечает, но все равно было ясно: от нее что-то скрывают. Размышления, навеянные любовными романами Глории Гилмор, привели ее почти к самой сути. Розаменд хочет бежать с Крейгом Лестером, а это значит, что они больше не будут жить у тети Лидии. От такого ослепительного счастья Дженни не могла уснуть. Нельзя было терять ни минуты.

Розаменд покрутится за дверью с полчаса, а потом Дженни соберет собственные сокровища. Свои рукописи и книги она никому не оставит. Ей проще было умереть, чем оставить их тут. А вот другие про них просто забудут, этого нельзя допустить.

Пробило одиннадцать, потом четверть, потом полчаса. Иногда церковные часы бьют очень громко, а иногда их еле слышно. Все зависит от ветра. В комнате Розаменд уже давно все стихло. Дженни встала и надела теплый голубой халат. Она уже здорово из него выросла — он был ей едва по колено, но еще застегивался на груди. Обвязавшись пояском, она стала складывать все свои рукописи в верхний ящик стола. Им не нашлось бы там места, но Розаменд уже вынула оттуда столько вещей.

Сложив все рукописи и книги, она присмотрелась к правому верхнему ящику. В нем были ее карандаши, коробочки с мятным кремом, придававшим ящику чудесный запах, перчатки с дыркой, которую она забыла зашить, компас, линейка, перьевая ручка, пузырек чернил, коричневая лента для волос, теплый шарф, китайская шкатулочка и еще много всякой милой всячины, которую взрослые несправедливо обзывают хламом. Дженни не оглядывалась на слова других. В этом ящике все было для нее драгоценно, и все-все необходимо забрать с собой. Особенно дорога ей китайская шкатулка. Она с секретом. Если его не знаешь, шкатулка не откроется. Дженни подняла крышку. Под ней лежала жемчужная брошь, которую подарила ей при крещении ее крестная мать. А вскоре после этого матушка отправилась в Австралию и больше от нее не было никаких вестей. Вот булавка с голубой стеклянной птичкой, бусы из ярко-красных зернышек с черной точечкой с одного конца. Вот серебряный наперсток ее бабушки и монетка с изображением павлина. А вот и голубая венецианская бусинка.

Дженни хотела было отвести взгляд, но не смогла. Она не забыла о ней, хотя спрятала, чтобы забыть. Теперь бусинка мерцала перед ней своими золотисто-серебристыми искорками. Девочка потрогала ее. Да, вот она, осязаемая и реальная. И зачем она не оставила ее в траве у Викаридж-лейн? Почему не выбросила в поле или на дороге?

Зачем принесла домой? У нее появилось страшное подозрение, что это было неизбежно. Что-то в этой бусинке приковало ее внимание. Медленно, почти нехотя, Дженни вынула ее из шкатулки и положила на ладонь. Повернув бусинку к свету, она увидела, что дверь открыта и на пороге стоит Лидия Крю.

Тетка появилась совершенно беззвучно. Дверь была закрыта, а теперь она отворена. Никого не было, а теперь на пороге стоит Лидия Крю, высокая и вся в черном, на голове черный платок, черное пальто до пят. Ужасный миг, страшнее самого страшного сна. Дженни напряглась, готовая к сопротивлению. Одни люди от страха теряют присутствие духа, другие впадают в ярость. Дженни была из последних. Под холодным неподвижным взглядом мисс Крю краска бросилась ей в лицо и глаза вспыхнули. Она резко и отрывисто спросила:

— Что вам здесь нужно?

Лидия Крю вошла и закрыла за собой дверь.

— Почему ты не в постели и чем занимаешься?

— Я проснулась.

— Вижу, — отчеканила Лидия Крю ледяным тоном.

Взор ее был мрачен. — Откуда у тебя эта бусина?

— Я ее нашла.

— Где?

Дженни отступила на шаг и, зажав бусинку в кулаке, завела руку за спину.

— Просто нашла.

— Я спрашиваю где.

— Какая разница?

— Значит, ты не желаешь отвечать? Ясно. И я скажу почему. Потому что ты уходишь из дома по ночам и разгуливаешь неизвестно где!

Их взгляды встретились, но Дженни не отвела глаз.

Характер у нее был сильнее, чем у Розаменд. Когда ее пытались запугать, она неизменно начинала сопротивляться.

Это противостояние на какой-то миг вызвало у Лидии Крю " вспышку гордости: пусть Дженни и не носит фамилию Крю, но в ней течет их кровь. Сердце Лидии дрогнуло, но она взяла себя в руки и снова заговорила ледяным тоном:

— Ты, видимо, прекрасно понимаешь, что так продолжаться не может. Я этого не допущу. Ты отправишься в школу, я обо всем договорилась. Розаменд отвезет тебя туда, и без промедлений.

— Ни за что!

Мисс Крю холодно сказала:

— Розаменд должна была тебе все объяснить. Но она, конечно, считает, что все знает лучше всех. Мой тебе совет: будь благоразумна и постарайся воспользоваться шансом, который я готова тебе предоставить. Поскольку тебе придется самой зарабатывать себе на жизнь, необходимо восполнить все пробелы в образовании. Ты же потеряла уйму времени. А теперь отдай мне эту бусину!

Темная фигура надвигалась на Дженни, ей некуда было отступать. За спиной стоял комод, справа была стена.

Дженни сделала единственно возможное. Зажав в кулаке бусину, она притворилась, что протягивает руку, а потом быстро ее отдернула и бросилась к окну. В ярде от окна она взмахнула рукой, и бусина полетела в темноту. Все произошло в одно мгновение. Гнев, вспыхнувший в глазах Лидии Крю, был подобен молнии.

Но гром не грянул. Усилием воли мисс Крю сдержала его, а воля у нее была железной. Возникла ужасающая тишина. Дженни оперлась на подоконник, подставив лицо холодному ночному воздуху. Сердце бешено колотилось.

Лидия Крю направилась к выходу, взяв с собой ключ. Она вышла, дверь закрылась неторопливо и беззвучно. А чуть позже в тишине раздался щелчок — звук запираемого замка.

Глава 33

Спальня Люси Каннингэм тоже была заперта — ею самой. Она рано поднялась к себе, но пока не раздевалась.

Все чего-то ждала, сама не зная чего. Какое-то тягостное леденящее предчувствие повелевало: жди. Думать или анализировать она не могла, только чувствовать и терпеть это напряжение. Так терпят страх или горе. Страх тоже был, незримо нависал над ней. Призвав на помощь остатки благоразумия, она пыталась унять этот страх. Скоро вернется Николас, и она больше не будет наедине с Генри. Она услышит, как Николас войдет и закроет дверь, вот тогда можно будет лечь и даже постараться заснуть. А утром все снова будет хорошо.

«Но всегда находятся люди, для которых утро больше не наступит». Ей показалось, что кто-то произнес эту фразу вслух, совсем близко. Нет, конечно здесь никого нет.

Просто фокусы ее напуганного воображения. Мисс Каннингэм встала и начала прохаживаться. Самое нелепое — сидеть и прислушиваться к этой плотной тишине. Церковные часы пробили одиннадцать… четверть… полчаса…

Что-то Николас задерживался. Интересно почему? Никогда еще он так долго не задерживался, во всяком случае, в Доллинг-грейндж. Ведь остальные его сотрудники уже давно вернулись домой. Нет больше никаких сил вот так сидеть и ждать. Чему быть, того не миновать. Пусть уж это поскорее случится, и все. Внутри нее заговорила другая, рассудительная Люси Каннингэм и успокаивающим тоном спросила, чего же она боится. Или кого. Поскольку в доме был еще всего один человек, ответ напрашивался сам собой: Генри.

Раз так, то чего же бояться? Как можно бояться Генри?

Она просто дала волю нервам и довела себя до невыносимого состояния. А чтобы его преодолеть, надо всего лишь спуститься вниз и сделать то, что следовало сделать давно.

Поговорить с Генри, рассказать ему, что кто-то пытался ее убить, и посмотреть, как он на это отреагирует.

Мисс Каннингэм подошла к умывальнику, ополоснула лицо, и ей стало лучше. Чувство ужасной беспомощности отступило. Но прежде чем ступить на крутую лестницу, она зажгла на площадке свет и посмотрела вниз. Спустившись, она зажгла лампу и в холле, а потом направилась к кабинету Генри и открыла дверь. Там все было таким, как обычно: захламленный стол, яркий верхний свет, сгорбленная спина Генри, склонившегося над разложенными перед ним насекомыми. Стол был очень большой и за™мал почти половину комнаты, но на столешнице ни одного свободного дюйма. На столе стоял поднос с набором миниатюрных инструментов и множеством флакончиков, лежали листы картона с аккуратно разложенными трупиками мотыльков, бабочек, стрекоз и пауков. Пауков было, пожалуй, намного больше, чем остальных насекомых. В основном они были крупные, а некоторые вдобавок и волосатые. Даже сейчас Люси чуть не вздрогнула: существа, у которых было больше четырех конечностей, всегда вызывали у нее дрожь, она их не любила и ни за что не полюбит. Генри тоже выглядел вполне обыкновенно и занимался своим обычным делом. Вооружившись пинцетом, он что-то проделывал с самым крупным и отвратительным пауком. Обычная картина, с той лишь разницей, что вместо паука предметом исследования могли стать мотылек, бабочка и даже ящерица или лягушка. А так — ничего принципиально нового и неизменный запах антисептика.

Услышав шум открываемой двери. Генри Каннингэм привычно сказал:

— Если можно… я занят.

Раньше Люси часто смущалась от этих слов и уходила, но на этот раз она была настроена решительно.

— Извини, Генри, но мне очень нужно с тобой поговорить.

— Может быть, в другой раз? — с легкой тревогой пробормотал он.

— Нет, Генри. Сейчас.

Он со вздохом опустил руку, сжимавшую пинцет, откинулся в кресле, поднял на лоб очки и провел свободной рукой по векам.

— А я-то думал, ты легла.

Люси подошла к столу с другой стороны и пододвинула себе стул.

— Как видишь, нет.

— Вижу, вижу. — Он снова вздохнул. — Но уже очень поздно, а я действительно очень занят. Эти экземпляры мне надо отправить одному моему знакомому в Бельгию.

Он готовит лекцию о пауках, а у меня как раз есть такие, которые ему нужны. Изготовят слайды, и на экране сфокусируют многократно увеличенное изображение. Эта подборка — чтобы проиллюстрировать теорию Лелонга. Но тебе это неинтересно.

— Нет, — подтвердила Люси.

Он собрался снова заняться пауком, но она повторила, уже громче и требовательнее:

— Генри, мне надо с тобой поговорить.

Он снова откинулся на спинку кресла.

— Я очень занят. В чем дело?

— Генри, прошлой ночью кто-то пытался меня убить.

Он уставился на нее и заморгал, очки на лбу, дрогнув, блеснули.

— Кто-то пытался убить тебя!? Что ты хочешь сказать?

Она наклонилась к нему, опершись одной рукой о стол.

И он, и она сама увидели, что рука мелко дрожит. Люси снова положила ладонь на колени и сказала голосом, настолько изменившимся, что он еле его узнал:

— Кто-то протянул веревку поперек лестницы. Потом в холле зазвенел звонок. Я подумала, что это телефон, но это мог быть и будильник, и любой электрический звонок.

Я побежала вниз и споткнулась о веревку. Рубец от нее виден и сейчас. Если бы я не держалась за перила, то все.

Покатилась бы головой вниз, прямо на каменные плиты, и меня, возможно, уже не было бы в живых. Ведь так?

Генри был ошарашен:

— Милая Люси!

— Ведь так. Генри?

Он отложил пинцет и с усилием согнул пальцы. Видимо, они затекли от долгого удерживания пинцета.

— Кто-то, видимо, обронил веревку, а ты об нее запнулась. Николас, а может, миссис Хаббард. Непозволительная оплошность, это и действительно очень опасно.

В Константинополе, помню…

— Здесь не Константинополь, — прервала она его, — а Хэзл-грин. Веревка оказалась садовой бечевкой. Ее не просто оставили или обронили. Она была натянута через ступеньку и прикреплена к стойкам перил. Когда я ложилась, ее там не было. Кроме меня в доме остались лишь ты и Николас. Я хочу знать, кто из вас привязал бечевку.

— Люси!

— Это сделал один из вас. Если не ты, тогда Николас.

Если не Николас, тогда ты. Я хочу знать зачем.

— Ты сама не знаешь, что говоришь!

— Как же мне не знать — я весь день об этом думала.

Кто-то пытался меня убить.

— Люси, у тебя разыгрались нервы! Пожалуй, тебе лучше пойти лечь. Может, выпить чашечку чая и аспирин.

И вновь ее окутал страх. Рядом с ней просто Генри, который возится со своими противными пауками. Но в некоторых из его флакончиков яд. Чашечка чая и аспирин. Он между тем говорил:

— Тебе надо поскорее лечь. Я заварю тебе чай и принесу.

В его голосе слышалось беспокойство. О чем? Она не знала. Странно, странно… Он ни разу в жизни ни для кого не заваривал чая. Если бы его не звали к столу, он вообще забывал бы поесть. Ей вспомнилась книжка, которую она взяла полистать в привокзальном киоске. Книжка называлась «Смерть в чашке». Перед глазами поплыли флаконы на столе Генри. Она встала, придерживаясь за стол.

— Да, я пойду лягу. Спать пока не могу. А чаю мне не надо, иначе вообще не усну. Просто лягу.

На ходу она обернулась:

— Почему до сих пор нет Николоса?

Генри Каннингэм уже сдвинул очки на переносицу и взял в руки серебряный длинный инструмент.

— Николас… да он частенько и позже возвращается, — рассеянно отозвался он.

— Но он звонил из Доллинг-грейндж и сказал, что его задержат на работе.

— Ну, значит, после работы куда-нибудь зашел.

Он склонился над столом. Люси вышла из комнаты.

Она остановилась в холле и вдруг подумала: стоит снять телефонную трубку, и можно поговорить с кем захочется: с миссис Стаббс из «Рождественской сказки», с Мэриан Мерридью и ее подругой, этой хрупкой миниатюрной мисс Силвер, с Лидией Крю. Можно сказать что угодно: что ей плохо, что она взволнована, что она упала, что у нее кружится голова. Они живут совсем рядом, и любая придет к ней. И Лидия? Мисс Каннингэм отогнала этот вопрос, а с ним и все мысли о том, чтобы с кем-нибудь поделиться своей тревогой. Стать объектом местных сплетен, разбудить подругу лишь потому, что не спится самой? Уже поздно, слишком поздно. Церковные часы пробили полночь, когда она медленно побрела наверх, в свою спальню.

Глава 34

Ругая себя за то, что не уделяет своей милой хозяйке должного внимания, мисс Силвер поспешила к миссис Мерридью с извинениями. Вернувшись же в гостиную, она с облегчением обнаружила, что подруга сладко спит.

Проснулась миссис Мерридью не сразу, а когда наконец открыла глаза и села, то не имела ни малейшего представления о том, как поздно, и только через полчаса, взглянув на часы, ахнула. Но тем не менее подруги еще долго болтали. Когда наконец они обошли весь дом и проверили засовы на дверях и окнах, была уже почти полночь.

Хорошо поспавшая миссис Мерридью была в приподнятом настроении. Давно уже она не встречала полночь бодрствованием. Ей вспомнилась запретная ночная пирушка в школьной спальне, и как Сесилию чуть не поймали, остальные уже успели разбежаться.

— Ты помнишь, Мод?

Мисс Силвер помнила, но не одобряла той выходки, поэтому ответила сдержанно:

— Это было так давно.

Миссис Мерридью вздохнула.

— Да, конечно. Но кажется, что это было вчера. Мы ведь не очень изменились с тех пор, правда? В душе — нет. Да, мы выглядим не так, как раньше, по ведь все меняется постепенно, и перемен почти не замечаешь Но тебя я бы точно всегда смогла узнать. И Сесилию — тогда мы звали ее Сиси — тоже, хотя теперь она сильно располнела.

Наконец они пожелали друг другу доброй ночи. Мисс Силвер закрыла дверь и стала готовиться ко сну. Подойдя к прикроватному столику, она сняла часы, которые прикалывала на платье слева, завела их и положила перед собой.

Далее следовало снять тонкую сеточку для волос, которую она носила днем, и надеть другую, поплотнее, на ночь.

Никакие тревоги, никакие неожиданные отъезды, — а мисс Силвер приходилось сталкиваться с множеством непредвиденных и порою весьма печальных случаев — не могли застать ее врасплох: ее прическа была всегда в полном порядке. Нужно только потуже заплести косы. Она подняла руку к заколкам, державшим сеточку, как вдруг передумала — заколки остались на месте.

Несколько минут она стояла неподвижно, погрузившись в глубокую задумчивость. Может, воспоминания Мэриан о юности, когда правила приличия еще можно было нарушать, так подействовали на нее, а может, нечто более серьезное. Ей вдруг стало тревожно. Взглянув на ожидавшую ее уютную постель, мисс Силвер поняла, что не уснет, пока не избавится от этой тревоги. И ведь есть несложный способ вернуть себе покой. Мэриан Мерридью, безусловно, слышит неплохо, но таким острым слухом, как у нее, похвастаться не может. Надо только поосторожнее спуститься по лестнице и тихонечко открыть парадную дверь. Можно совершенно незаметно выйти из дома, чтобы потом не объяснять, зачем ей это понадобилось.

Мисс Силвер взяла часы со столика и снова приколола к платью, потом надела туфли, шляпу и пальто. Туго завязав на шее старенький, но любимый меховой капюшон, она выключила свет в спальне, спустилась вниз и неслышно покинула дом. На улице было холодно, но сухо — никакого дождя. Мисс Силвер похвалила себя за то, что надела испытанный множеством зимних непогод капюшон, и порадовалась ясной ночи. Но даже если бы в эту ночь разверзлись хляби небесные, мисс Силвер знала: она в любом случае направится Дауэр-хаус и посмотрит на окна. Что она будет делать потом, пока было ей неизвестно. К этому времени свет в доме уже должен быть потушен, но темнота еще не означает безопасность. В уме промелькнула фраза из Писания: «Пьянеющие пьянеют во тьме». Опьянеть можно по-разному. Люди могут опьянеть от гордости, от страсти или от власти. Они могут быть опьянены ненавистью или жаждой наживы.

Мисс Силвер прошла по темной и пустынной улице, все еще толком не зная зачем. Но если что-то потребуется предпринять, она в нужный момент сообразит, что сделать.

До Дауэр-хаус осталось лишь несколько ярдов, когда сзади послышались шаги. Луны не было, но ночь была ясная. К мисс Силвер приблизился кто-то крупный, рост и мощное телосложение напоминали ее нового знакомого, и она рискнула обратиться к встречному прохожему по имени.

— Мистер Лестер!

Он был потрясен, но тем не менее узнал ее голос.

— Мисс Силвер! Что вы здесь делаете?

— А вас можно спросить о том же? — вежливо поинтересовалась она.

Он рассмеялся:

— Что-то не спится. Решил пройтись.

Интересно, вдруг она догадалась, что он как дурак направляется к Крю-хаус поглазеть на темное окошко Розаменд, предусмотрительно зарешеченное тетей Лидией, полагающей, что небезопасно спать на нижнем этаже. Вообще-то ему все равно, считает мисс Силвер его дураком или нет. Жениху полагается совершать безумства. Ему хотелось кричать во весь голос имя Розаменд, повторять его, вырезать его на деревьях. Это его час, и ее. Но он услышал, как мисс Силвер сказала:

— Мне стало очень тревожно за мисс Каннингэм.

Крейг искренне удивился. Они с Розаменд, Дженни и мисс Крю — вот о ком он постоянно думает. А Люси Каннингэм Он посмотрел на мисс Силвер с недоумением.

— Почему?

— Я имею основания предполагать, что прошлой ночью на нее покушались. И не смогу уснуть, пока не взгляну на ее дом.

— И что же вы намерены делать? — спросил он, все еще не понимая.

— Не знаю. Пока даже не представляю, что можно предпринять.

Они стояли в тени у края дороги, разговаривая почти шепотом. Коттедж на окраине, за ними, и вся деревня были погружены в сон. Вдруг он порывисто переспросил:

— Как вы сказали? На нее покушались!?

Она рассказала ему обо всем, очень четко и кратко.

— Но это мог быть только кто-то из домашних.

— Да, мистер Лестер.

Он еле заметно усмехнулся.

— Этот унылый неразговорчивый Генри! Могу себе представить, какой из него злоумышленник. Он из тех, кто плывет по течению, но я думаю, он мухи не обидит.

Остается Николас. Она его вырастила… Как-то нехорошо получается.

— Преступления, как правило, вообще не слишком приглядны, мистер Лестер.

— Что вы хотите предпринять? — снова спросил Крейг.

— Сегодня мисс Каннингэм очень любезно провела для меня экскурсию по всему дому. Ее комната выходит окнами во внутренний двор. Она сказала, что на ночь оба окна открывает. Если у нее сейчас потушен свет и открыты окна, это может означать, что все пока в порядке. При обычных обстоятельствах я бы не заподозрила, что попытку повторят так быстро, но в данном случае, возможно, существует причина избавиться от нее без промедления. Своей тревоге я не могу не доверять, предчувствие никогда не оказывалось напрасным.

Ее состояние передалось Крейгу. Он почувствовал испуг, недоумение и сильное волнение.

— Если позволите, я пойду с вами.

Последовала многозначительная пауза. Его явно оценивали, точнее прикидывали, сколько он весит. Он сказал с еле заметной иронией:

— Я не наделаю шума. Я умею ходить прямо-таки по-кошачьи.

— Тогда я буду очень рада, если вы проводите меня.

У Дауэр-хаус не было подъездной аллеи. Он стоял фасадом к дороге, дверь в каменной стене, загораживавшей его от дороги, вела к парадной двери через застекленную галерею в викторианском стиле длиной примерно в дюжину футов. Крейг поднял шпингалет и отступил, пропуская вперед мисс Силвер. Церковные часы пробили четверть первого.

Глава 35

Дом казался целиком погруженным в темноту. Галерея, ведшая к парадной двери, окна и на первом, и на втором этажах были темными. Узкая застекленная калитка в левой стенке галереи вела в сад. Ее заперли изнутри.

Мисс Силвер извлекла из кармана пальто очень мощный фонарь, при его свете отыскала ключ и открыла калитку.

Чувствуя себя форменным грабителем, Крейг вошел в сад первым и оказался на дорожке из гравия меж двух рядов кустарника. Закрыв за собой калитку, мисс Силвер последовала за ним. Погасив фонарь, убрала его обратно в карман и как ни в чем не бывало двинулась по дорожке, будто долгожданная гостья.

Далее дорожка сворачивала за угол дома, а заросли кустов становились более густыми. За ними чернели деревья. Света по-прежнему нигде заметно не было. Дом высился над ними, как скала. Крейг наклонился к попутчице, прошептав: «Мы обойдем весь дом?», и различил во тьме ее кивок.

И в этот миг до них донесся шорох. Он раздался впереди, чуть левее от них — легкое шуршание задетой ветки.

Мисс Силвер взяла Крейга за руку и повлекла с дорожки к дому. Отступив немного, они укрылись в кустах и прислушались. Сквозь заросли по другому краю дорожки кто-то пробирался в их сторону. Если бы не треснувшая ветка, все трое могли бы столкнуться. Мисс Силвер стояла не шевелясь и припоминала расположение участка. Эта стена дома построена с изгибом для небольшого мощеного дворика, в это время года весьма угрюмого и сырого. В нем слишком много, по мнению мисс Силвер, ползучих растений, дикий виноград, еще там есть старая магнолия, а также пара темных кипарисов, растущих вплотную к дому.

Из зарослей кто-то вышел и направился во дворик.

Мисс Силвер предупреждающе сжала запястье Крейга.

Потом, совершенно бесшумно, она скрылась во тьме.

Ясно: ему ведено оставаться здесь, он ведь неуклюжий великан, которого непременно выдадут тяжелые шаги.

Это ему-то, бывшему парашютисту-десантнику. Не раз от его ловкости зависела не только его собственная жизнь.

Он невольно усмехнулся. Тем не менее Крейг остался на месте: главный сейчас не он, и в любом случае два человека произведут больше шума, чем один.

В темноте время течет медленно. Оно всегда течет медленно, если ждешь и пытаешься представить, что же происходит рядом. Что-то зашевелилось перед ним во мраке, и он шагнул вперед. Показалась рука мисс Силвер и тронула его за плечо. Он наклонился к своей невысокой спутнице, и она прошептала почти беззвучно:

— Кто-то только что пришел из Крю-хаус и вошел в Дауэр-хаус через потайную дверь. Надо пойти за ним.

— А как мы войдем внутрь?

Если его сейчас попросят взломать дверь и войти, он откажется, категорически. Во имя благого дела нарушить закон со спокойной совестью может любая женщина, но он мужчина, и ему вовсе не хочется отпраздновать свою свадьбу в камере для арестованных.

Ответ мисс Силвер был деловит и краток:

— Она открыла дверь, но я не слышала, чтобы она ее за собой закрыла.

В его уме эхом пронеслись слова Гилберта[4]: «Каким же чертом может быть она?».

Люси Каннингэм? Но зачем ей-то понадобилась потайная дверь?

Дженни? Ее тоже нельзя исключить. Но как же она вошла, откуда у нее ключ?

Нет, это не хозяйка дома и не эта маленькая сумасбродка. Наверняка это Лидия Крю. Он вдруг ощутил такую острую тревогу, что не знал, что и думать.

Мисс Силвер не выпускала его руку, так как камни дворика поросли мягким мхом и были скользкими от сырости. Она остановилась впереди него у черневшего на фоне стены кипариса, протянула руку, что-то нащупала, затем отодвинулась, приглашая его идти вперед. Он еле-еле протиснулся, зацепившись за стену и оцарапавшись о ветви. Пахнуло свежим ароматом. Потом они оказались в узком, очень узком коридоре. Позже он узнал, что это был проход между двумя комнатами. По ширине он был равен плечам Крейга. Интересно, сколько он соберет паутины, пока они проберутся?

Перед ними возникла полоса света. Она прорезала темноту, как раскаленная добела проволока, такая же узкая и яркая. Когда они приблизились, Крейг понял, что перед ними дверь. Нет, не дверь, а отодвигающаяся панель.

Кто-то прошел туда, не позаботившись плотно ее закрыть.

В щель просачивался не только свет, но и звук. Из-за стенки доносился низкий хрипловатый голос Лидии Крю:

— Право, Генри! Вот так история! У Люси явно что-то с головой!

В ответ послышался голос Генри Каннингэма, взволнованный и раздраженный:

— Она говорит, поперек лестницы была протянута веревка. Говорит, она чуть не споткнулась об нее. Она-то думает, что в доме был только Николас и я.

Ее голос взметнулся вверх со злобной силой:

— И ты, надо думать, сказал ей, что здесь была и я!

Видимо, она шагнула к нему навстречу. Заскрипел отодвигаемый стул. Перед Крейгом возникла картина: мужчина, испуганно отпрянувший от неведомого, но явно не нанесенного, удара. Стул грохнул, дрожащий голос захлебнулся от волнения: