Глава 19

Старший инспектор Лэм солидно расположился в тяжелом дубовом кресле за письменным столом Джимми Леттера и выглядел в нем куда более внушительно, чем сам Джимми.

Перед ним на столе лежала кипа бумаг. Свою шляпу с узкими полями он оставил в холле. Облаченный в строгий черный костюм, он держался прямо, был крепко скроен и нацежен, как дубовое кресло, на котором восседал. Жесткие черные волосы чуть отступили назад и оставили открытыми виски, отчего его квадратное лицо казалось еще более значительным, чем, скажем, лет двадцать назад. Круглые карие глазки, которые Фрэнк Эбботт весьма непочтительно сравнивал с изюминками в сладких булочках-жаворонках, были устремлены на молодого человека в светло-сером летнем костюме, который, небрежно откинувшись на спинку стула, сидел за столом напротив инспектора. Вряд ли можно было представить себе более несхожих между собой людей, чем эти двое: Лэм — полицейский старого образца, опытный служака, справедливый, честный, умный, и Фрэнк Эбботт. Последний окончил спецшколу и полицейский колледж, был гораздо образованнее. Однако, несмотря на отсутствие внешней почтительности по отношению к шефу, Фрэнк был преданным почитателем Лэма и служил ему не на страх, а на совесть. Хотя, глядя на Эбботта, с трудом верилось, что такой, как он, способен перед кем-то благоговеть и кому-то подчиняться, — утонченный молодой человек с белесыми волосами, с отсутствующим, мечтательным взглядом светло-голубых глаз, одетый, как заправский щеголь. Воротничок, галстук — последний писк моды, хорошей формы, ухоженные руки; стройные, элегантные ноги в элегантных туфлях мягкой кожи…

Старший инспектор хлопнул ладонью по столу.

— Ну, Фрэнк, что вы на сей счет думаете?

— Ваше слово первое, сэр.

Стол снова сотрясся от удара.

— Я задал вопрос! Ваше дело — отвечать!

— Прежде хотелось бы услышать ваше мнение, сэр, — не моргнув глазом, отозвался Фрэнк.

Старший инспектор побагровел. Что за непослушный ж этот Фрэнк! Не раз ему, Лэму, хотелось его хорошенько проучить и случалось, свое желание он приводил в исполнение. Как раз сейчас это было бы весьма кстати. Инспектор Лэм терпеть не мог самодовольных юнцов. Фрэнк — парень что надо, но и его следует время от времени осаживать для его же, Фрэнковой пользы, потому как уж больно много о себе воображает. А сейчас бьет Лэма его же собственным оружием! Позволяет себе вольничать, но так, что не подкопаешься — нельзя же выговаривать ему за излишнюю почтительность!

Все это Лэм думал про себя, а вслух лишь громче обычного произнес:

— Пожалуй, сейчас еще слишком рано для выводов Можно сказать одно: местные власти не стали бы нас привлекать, если бы не считали, что налицо убийство.

— Полностью согласен с вами, сэр, — с прохладцей отозвался Фрэнк, наклонив голову.

— Главный констебль явно не желает впутываться в это дело. Не думаю, что его мнение вообще чего-то стоит, — ему давно пора на пенсию. Зато здешний инспектор — как его там, Смэрдон, — тот, похоже, парень шустрый и его мнение однозначно. И доктор Хэтэвей думает то же самое. Насчет этих самоубийц со снотворным доктор абсолютно прав: они действительно все до одного проделывают свой смертельный номер, обычно укладываясь в постель. Это естественно. Вероятно, это та самая штука, которую в науке называют ассоциативным мышлением: ложишься в постель — значит, засыпаешь. Особенно часто это совершают женщины. Единственное исключение составляют те, которые вообще пытаются как бы исчезнуть с лица земли. Такие перед этим забираются в лес или еще в какое-нибудь укромное место и воображают, что их никогда не найдут. Теперь возьмем миссис Леттер: неглупая светская дама, да к тому же красотка. У них с мужем вышла ссора. Он застает ее посреди ночи в комнате своего двоюродного братца. Согласно показаниям миссис Марш, леди вешалась ему на шею, а он ее не захотел. Тут входит муж, говорит, что все слышал, и выгоняет нашу леди вон. Что и говорить, для женщины это такая пощечина, что хуже не придумаешь. После такого она могла бы решиться на самоубийство.

Фрэнк Эбботт кивнул, но промолчал, и Лэм продолжал:

— Я сказал — «могла бы», но не думаю, что она сделала бы это подобным образом. Такая женщина, какой я себе ее рисую, захотела бы обставить свою смерть более эффектно — приоделась бы, к примеру. Самоубийцы к этому склонны. Знаете, как они обычно-то говорят про себя: «Вы еще пожалеете, когда меня не станет!» Особенно женщины, которые кончают с собой из-за несчастной любви. Они падки на драматические эффекты, хотят, чтобы их смерть вызвала как можно больше шумихи, а объекту любви хватило бы из-за этого забот до конца дней. Как мне представляется, миссис Леттер, судя по всему, была не из тех, кто хотел бы уйти незаметно и не причинять окружающим излишних переживаний. Женщина, которая умудрилась восстановить против себя буквально всех, вряд ли стала бы щадить чьи-либо чувства. Такие стремятся наделать как можно больше шума. Она должна была бы размалевать себя, красиво причесаться, надеть самую что ни на есть соблазнительную ночную сорочку, да еще и оставить предсмертное послание, чтобы сильнее наказать предмет своей несчастной страсти.

Безразличное выражение исчезло с лица Фрэнка.

— Вот именно. Думаю, вы совершенно правы, — живо отозвался он.

— Конечно я прав! — воскликнул Лэм, приходя в хорошее расположение духа. — Но если это не самоубийство, то остается только что? Убийство. А коли это убийство, то, значит, совершил его кто-то из домашних, то есть один из семьи. Мистера Энтони Леттера можно исключить, он, к счастью для него, был в Лондоне. Явного мотива у него тоже нет — не травить же даму из-за того, что она в тебя влюбилась! Остается муженек — мистер Джимми Леттер. Дальше — две сводные сестрички, которые на самом-то деле никакая не родня… Они дочери мачехи мистера Леттера. Вот-вот. Значит, они, некая мисс Мерсер да еще слуги: старая кухарка, которая здесь с незапамятных времен, кухонная прислуга семнадцати лет от роду и миссис Глэдис Марш. — Последнее имя старший инспектор произнес вторично и с явным неодобрением, после чего заметил: — Ее мужу, каков бы он ни был, можно только посочувствовать. Испорченная до мозга костей — вот что я о ней думаю! Представляете, она имела наглость строить мне глазки!

— Невероятно, сэр! — откликнулся сержант Эбботт.

Глазки-изюминки с подозрением уставились на Фрэнка, но в лице не дрогнул ни один мускул.

— Что вы хотите сказать этим «невероятно»? Вы же при этом были?

— Я сказал «невероятно», потому что никогда бы не поверил, если бы не видел собственными глазами, — прозвучал почтительный ответ.

Лэм недоверчиво хмыкнул.

— Какая бы она ни была, ее мы тоже можем исключить. Опять же: не вижу мотива. Забалованная хозяйкой девчонка, и если была бы каким-то боком замешана, то пожелала бы остаться в тени, а не вылезала бы. Сдается мне, что мы бы так и не услыхали ничего про приступы миссис Леттер и про ее уверенность, будто ее хотят отравить, кабы миссис Глэдис Марш не изволила проговориться во время истерики. Навряд ли кто-то из семейства бросился бы к нам делиться этой информацией. Они будут стоять друг за дружку горой. Это естественно, на то они и семья. Старушенция кухарка служит здесь более пятидесяти лет. Такие, как она, еще ревностнее оберегают честь семьи, чем сами ее члены.

— Быть большим роялистом, чем сам король, — пробормотал Фрэнк Эбботт по-французски и поспешно добавил: — Вы абсолютно правы, сэр.

Лэм метнул в него гневный взгляд.

— Ах вот как — я, значит, прав?! Разрешите заметить, что мне и родного английского вполне хватает, а если для вас он недостаточно хорош, то тем хуже для вас. К иностранному языку знаете, когда прибегают? Когда говорят о чем-то постыдном или когда выпендриваются.

Фрэнк решил, что подразнил своего шефа достаточно и почел за лучшее перейти к обороне.

— Это была цитата, шеф.

— Цитируйте на английском! Что вам — Шекспира мало? Вон у него сколько всего понаписано!

— Так точно, сэр.

— Ну так и берите из него цитаты на здоровье и не смейте ко мне обращаться на другом языке — это меня выводит из себя. На чем я остановился?

— На том, что миссис Мэнипл будет защищать честь семьи более ревностно, чем любой из родственников.

— Да-да, она именно такая. А у нее в подчинении еще эта девушка Полли — как ее фамилия?

— Пелл, — подсказал Фрэнк.

— Ну да, Полли Пелл. Думаю, кухарка ее держит в ежовых рукавицах. Когда эта Мэнипл начинала свою службу, кухонные девушки знали свое место. Небось она и сама прошла эту школу, так что никаких вольностей от девушки терпеть не станет. В сельской местности перемены происходят куда медленнее, чем мы думаем. Уж я-то знаю, сам вырос в деревне. В мире все давно перевернулось, но это отнюдь не означает, что старая кухарка станет с этим считаться: свою кухонную девушку она наверняка держит в строгости, и та будет говорить, что ей укажет миссис Мэнипл. Итак, мы оказались при том, с чего начали: если бы не эта Глэдис, мы так бы ничего и не узнали.

— Наверное.

— Получается, что если исключить Глэдис Марш, то остается семейство плюс старая кухарка. Девушку Полли тоже можно не считать — какой у нее мог быть мотив? Значит, остается мистер Леттер, миссис Стрит, мисс Вейн и мисс Мерсер — ее я тоже причисляю к членам семьи. Конечно, самое веское основание для убийства было у мистера Леттера. Два года как женат, влюблен в супругу, считает ее верхом совершенства, и вдруг такой, можно сказать, удар: посреди ночи он застает свою женушку в одной ночной сорочке в комнате собственного двоюродного брата, в самый момент, когда она вешается ему на шею, а тот ее отвергает. Это кого хочешь выведет из равновесия. Убей он ее тут же на месте, то отделался бы минимальным сроком, потому как его на это спровоцировали. Но он этого не делает. Он выжидает остаток ночи, весь следующий день и еще почти целые сутки. Только после этого миссис Леттер умирает от большой дозы морфия в кофе. У него был мотив, да еще какой — ревность! Леттер вознес ее на пьедестал, а она рухнула с треском вниз. И возможность у него была: он находился один в комнате, когда там на подносе уже стояли две чашки с кофе. Вы можете сказать, что такая же возможность была и у всех остальных, и будете правы. Вот их собственные показания.

Мисс Вейн вносит поднос, ставит его на столик, выходит на террасу, подходит к окну кабинета и оттуда спрашивает мистера Леттера, будет ли он пить кофе в гостиной. Он отвечает утвердительно, а она ходит возле дома. К тому времени, когда она заглядывает в гостиную, чтобы сообщить, что отправляется погулять, все семейство уже там, мистер Леттер пьет кофе, а его супруга с чашкой в руках направляется к своему месту. Мисс Вейн удаляется, приходит в десять часов и застает миссис Леттер одну в беспамятстве. Все это записано со слов самой мисс Джулии Вейн. Она имела возможность положить морфий в любую из чашек, но не могла знать заранее, какую из них возьмет миссис Леттер.

Фрэнк Эбботт оставил свою небрежную позу. Он был весь внимание.

— Верно, — проронил он, внимательно глядя на шефа.

— Теперь возьмем мисс Мерсер. Она утверждает, что вошла в гостиную и застала там миссис Леттер. По ее словам, миссис Леттер при ней положила в чашку сахар, осведомилась, где остальные, и вышла на террасу якобы с тем, чтобы выяснить, куда все пропали. Со слов мисс Мерсер, она вышла вслед за миссис Леттер. Полагаю, сторона защиты станет утверждать, что миссис Леттер сыпала себе в чашку вовсе не сахар, а морфий, растертый так, чтобы он выглядел как сахар. Опять же полагаю, что в принципе это возможно, только мало верится. Из показаний самой мисс Мерсер явствует, что у нее тоже была возможность проделать операцию с морфием.

— А это уже тянет на предумышленное убийство, — вставил Фрэнк.

Лэм согласно кивнул и продолжал:

— Точно так же и со всеми остальными. Переходим к миссис Стрит. Из ее показаний следует, что, когда она вошла в гостиную, там никого не было, и поднос с чашками уже стоял на столе. Сразу же следом за ней входит мистер Джимми Леттер — не через террасу и итальянское окно, а через дверь, как и она. Миссис Леттер и мисс Мерсер в это время на террасе. Миссис Стрит выходит через итальянское окно, чтобы их позвать, а мистер Леттер остается в гостиной один. Таким образом, возможность подмешать морфий опять же была у них обоих. Картина ясна: каждый из них оставался один возле подноса, и кто-то из них подсыпал снотворное в кофе миссис Леттер. Не думаю, что стоит подозревать кухарку. Она, судя по всему, очень привязана к мистеру Леттеру, а если бы подсыпала морфий в одну из чашек, еще не известно, кому бы та чашка досталась. Мотива — кроме естественной нелюбви к новой хозяйке — у нее нет никакого, да и подвергать подобному риску своего мистера Джимми она никогда не стала бы. Пожалуй, мы ее можем исключить. Остаются мисс Вейн, миссис Стрит, мисс Мерсер и сам мистер Леттер. У всех были одинаковые шансы подсыпать что-то в чашку. Правда, как и повариха, мисс Вейн тоже не могла предвидеть, какая чашка кому достанется. Все согласны в том, что она не возвращалась в гостиную. Значит, с ней такая же ситуация, как и с поварихой, поэтому мисс Вейн мы тоже можем исключить, по крайней мере — пока. Теперь у нас осталось трое: миссис Стрит, мисс Мерсер и мистер Леттер. Все они что-то темнят. Прежде всего желательно бы знать, кто выносил поднос с пустыми чашками из гостиной. Когда мисс Вейн заглянула в комнату, мистер Леттер сидел в кресле возле окна и пил кофе, а миссис Леттер с чашкой шла через комнату. Миссис Стрит сидела возле двери, выходящей на террасу, а мисс Мерсер поднимала с пола лепестки роз, которые нападали из стоявшей на камине вазы. Миссис Стрит утверждает, что сама до чашек не дотрагивалась и не заметила, кто их уносил: она, мол, чувствовала такую усталость, что только и думала о том, как бы поскорее добраться до постели. По словам мисс Мерсер, она даже не приближалась к подносу, на котором находились чашки, после того как они с миссис Леттер вернулись с террасы. Она говорит, что миссис Леттер тут же подошла к столу и взяла чашку. Мистер Леттер утверждает, что его чашка стояла на маленьком столике возле кресла, на котором он имел обыкновение сидеть. Он, видите ли, не помнит, там ли стояла чашка, когда он в первый раз вошел в гостиную. Возможно, он лжет. Если это он подсыпал морфий, то навряд ли пожелал бы рисковать сам и наверняка постарался бы переместить свою чашку на безопасное расстояние. По словам миссис Стрит, она не запомнила, сколько чашек стояло на подносе, когда она вошла. Она только что вернулась из госпиталя после свидания с мужем. Его переводят в реабилитационный центр в Брайтон. Она была настолько поглощена своими мыслями и так утомлена, что ей было не до чашек. Мисс Мерсер говорит, что когда вошла она, то обе чашки находились на подносе. И она, и миссис Стрит вполне спокойно могли подсыпать в одну из чашек морфий, а другую перенести на маленький столик возле стула мистера Джимми Леттера, да и сам господин Леттер мог это сделать, пока оставался в гостиной один.

— Ну и как нам с этим быть?

— Искать мотив. Возможность совершить убийство была у всех четверых. Но если верить мисс Мерсер, что, когда она вошла, на подносе стояли две чашки, то получается, что мисс Вейн никак не могла переставить чашку мистера Леттера, поскольку ей было не известно, кто из них какую чашку возьмет. И опять получается, что она — менее вероятный кандидат в убийцы, чем трое других. Предположим, что кто-то из этих троих и переставил чашку с совершенно безобидным кофе на столик к мистеру Леттеру. Мы не знаем, которая это была чашка. Двоим из троих об этом известно не больше нашего. Третий должен знать это наверняка, потому что перенес эту чашку, точно зная, что находится в другой. Это, пожалуй, единственное заключение по поводу возможностей, которое мы в состоянии сделать, не обладая прямыми уликами. Теперь переходим к мотиву. Как я уже сказал вначале, у мистера Леттера был один из самых мощных мотивов для убийства: практически у него на глазах его жена признавалась в любви другому мужчине, да еще при весьма компрометирующих ее обстоятельствах. Теперь — о миссис Стрит. У нее тоже был достаточно сильный мотив, — возможно, не столь серьезный, как у мужа, и тем не менее… Вспомните-ка, что там говорила Глэдис Марш: «Все они ненавидели ее, все готовы были убить ее собственными руками. Миссис Стрит хотела поселить здесь своего мужа, а миссис Леттер была против, сказала, что в доме и так от родни деваться некуда и у нее нет ни малейшего желания превращать дом в госпиталь». Тут эта Марш вздернула подбородок и заявила: «Ясное дело, миссис Стрит все глаза выплакала, и меня это нисколько не удивляет. В госпитале полно симпатичных медсестер, а миссис Стрит наверняка боится, что потеряет мужа, как потеряла красоту». Спору нет, Марш — особа очень неприятная и злая, однако насчет мотива она права. Мотив существует.

— Миссис Стрит не очень подходит под тип убийцы, — отозвался Фрэнк, пожимая плечами.

Лэм в сердцах стукнул себя по колену.

— Сколько раз вам повторять — нет никакого особого «типа убийцы»! Любой человек способен убить, и если то, что он от этого выиграет, кажется ему страшно важным, то все прочее для него не имеет ни малейшего значения. Он уже себя не контролирует; для него важен только он сам, и он начинает думать, что ему все дозволено, и нормы, которые обычно удерживают человека, доведенного до бешенства, от преступления, для него перестают существовать. Такое может произойти с любым, если он не умеет держать себя в руках. Знаете, что больше всего поразило меня из сказанного Глэдис Марш? То, что миссис Леттер ненавидели абсолютно все. Возможно, эта Марш сильно преувеличивает, возможно, и нет. Одно я знаю: ненависть, когда ее так много — очень опасная штука. Как раз то, из-за чего в большинстве случаев люди теряют контроль над своими действиями. И факт налицо — женщина мертва. Я не говорю, что подозреваю миссис Стрит, но что мотив у нее был — это точно.

— Да, пожалуй.

— Теперь о мисс Мерсер. У нее тоже есть мотив, хотя, должен признаться, гораздо менее весомый, чем у двух других. Она прожила в этой семье двадцать пять лет. Ей предстояло уехать, потому что миссис Леттер вздумалось сменить весь штат обслуги. Случай сам по себе довольно банальный — господин средних лет женится, и женщина, которая прежде вела для него хозяйство, не находит общего языка с молодой женой. Это может быть дочь, сестра или экономка — в данном случае статус значения не имеет. Судя по всему, эта мисс Мерсер — милая и кроткая женщина. Она определенно не из тех, кто будет устраивать сцены — иначе она не продержалась бы целых два года. С другой стороны, не сомневаюсь, что у пес накопилась обида, и вид у нее совсем больной. Хотя, как я уже сказал, такие вещи случаются сплошь да рядом, и из-за этого никто никого не убивает.

Бесцветные брови Фрэнка Эбботта чуть приподнялись. Его взгляд был рассеянно устремлен на верхнюю полку книжного шкафа, где стояли томики романов о Веверлее, в которые за шестьдесят лет никто, кроме Джулии, не заглядывал.

— Она, кажется, докторская дочка? — проронил он.

Вопрос был задан ленивым тоном, но Лэм тут же впился в него взглядом.

— Ну и что из того? — быстро спросил он.

— Дочь деревенского врача, — раздумчиво продолжал Фрэнк. — Сельские доктора обычно сами прописывают и продают болеутоляющие лекарства. Я думаю о том, что сталось с запасом медикаментов покойного Мерсера, в частности с морфием. Смэрдон говорит, что изъял личную аптечку из комнаты мисс Мерсер, чтобы с ней ознакомился полицейский врач. Я поинтересовался пальчиками, и Смэрдон обиженно заявил, что, разумеется, они об этом не забыли и сняли все отпечатки прежде, чем передать врачу. На вопрос, что же они обнаружили, Смэрдон ответствовал, что у него еще не было времени проверить, но вечером он доложит нам о результатах.

Во время разговора Фрэнк поднялся и направился к дальнему из двух окон. Ближнее выходило на террасу, а второе на фасад и подъездную аллею. Из этого окна Фрэнк увидел, как к дому неспешно подкатывает автомобиль. Машина принадлежала мистеру Энтони Леттеру, и за рулем сидел он сам. Пассажирского места не было видно из-за кустов. Но вот машина выехала на открытый участок, и Фрэнк Эбботт издал тихий, продолжительный свист. Автомобиль снова скрыла живая изгородь. Фрэнк обернулся, в глазах его зажегся веселый огонек, и он безразличным тоном произнес:

— Леттер ездил в Вестон кого-то встречать, только нам никто не сказал, кого именно. Ну вот, теперь нам это известно.

Старший инспектор недоуменно поднял глаза. Его мыслительный аппарат, который Фрэнк однажды весьма неуважительно сравнил с трамваем, резво бежал вперед по рельсам, но был абсолютно не приспособлен к неожиданным разворотам. Лэм был погружен в размышления по поводу морфия в связи с мисс Мерсер и сельской фармацевтикой, и Энтони Леттер, который кого-то там встречал в Вестоне, прервал плавный ход его мыслей. Он сбился.

Лэм уставился на Фрэнка, досадливо заставил себя переключиться на то, о чем сообщил ему Эбботт, и спросил:

— Что нам известно? Ты это о чем?

— Моди, — лаконично произнес Фрэнк.

Щеки Лэма побагровели, и глазки полезли на лоб.

— Надеюсь, не Мод Силвер?!

— Она самая. Единственная и неповторимая Моди, — отозвался Фрэнк со злорадной улыбкой.

Глава 20

Мисс Силвер услышала, как позади нее дверь классной комнаты тихо затворили. Мистер Энтони Леттер ушел, и она это в высшей степени одобрила. Она всегда предпочитала разговаривать с клиентом с глазу на глаз, а в данном случае это было особенно желательно. Джимми Леттер сидел за школьным столом. Когда его кузен приоткрыл дверь и назвал имя мисс Силвер, он слегка приподнял опущенную на руки голову, но даже не сделал попытки встать. Мисс Силвер подошла, поздоровалась, протянула руку, и после небольшого колебания он ей дал свою. Джимми судорожно сжал ее пальцы и, казалось, никак не мог отпустить. Мисс Силвер, выждав минуту-другую, осторожно высвободила руку и уселась напротив. Он продолжал пристально смотреть ей в лицо неподвижными, потерянными, покрасневшими от бессонницы глазами. Его первая фраза была точно такой же, как тогда, когда он ей позвонил:

— Вы сказали, что это всего лишь злая шутка, но она мертва. Понимаете ли, она вчера вечером умерла. Отчего вы сказали, будто это всего лишь шутка? Она же действительно умерла.

— Я знаю, мистер Леттер, — мягко сказала она. — И очень вам сочувствую. Поскольку вы попросили меня приехать, то, видимо, полагаете, что я смогу вам помочь.

— Мне никто уже не поможет, — проговорил он, качнув головой.

— Тогда зачем вы послали за мной, мистер Леттер?

Он потер нос, однако даже в этом привычном жесте было что-то горестное.

— Я хочу все выяснить. Хочу знать, как это произошло. Здесь полиция. Они из Скотленд-Ярда. Кажется, они считают… Право, не знаю…

Он умолк.

Мисс Силвер пристально посмотрела ему прямо в глаза и заговорила таким твердым и решительным тоном, что сумела привлечь внимание Джимми.

— Выслушайте меня внимательно, мистер Леттер. Мне хотелось бы вам помочь, и я попробую это сделать. Вы сказали, что хотите выяснить, как это произошло. Хотите знать правду. Однако помните: правда иногда бывает очень мучительной. Так может оказаться и в вашем случае. Помните, что дело ведет полиция. Если ваша супруга умерла насильственной смертью, возможно, мне удастся выяснить, как это случилось, но я не ручаюсь, что мое расследование не доставит вам нового горя, и я не могу обещать, что утаю какие-либо улики от полиции. А теперь скажите: вы по-прежнему настаиваете на моем участии в этом?