Глава 23

Джулия внезапно проснулась. Она не могла понять, что ее разбудило. «Наверное, это Элли застонала во сне», — подумала она.

— Элли! — ласково окликнула Джулия.

Ей не ответили. Она прислушалась: по ровному, спокойному дыханию она поняла, что Элли крепко спит. Правда, она могла вскрикнуть и не проснуться. «Как странно! — подумала Джулия. — Мы совсем не представляем себе, где пребывает человек во сне. Я не знаю, где сейчас Элли. Я и про себя-то иногда не знаю». Она проснулась с ощущением, что только-только отняла голову от рукава Энтони, к которому давеча прислонилась. Ей хотелось опять нырнуть в этот сон, чтобы спастись от того, что их всех ожидало утром.

«Интересно, который час? — подумала она. — Наверное, где-то между двумя и тремя». В комнате было темно, только два окна, словно картины на черной стене, зависли во мраке. Оки смутно серели, как бывает на холстах старых мастеров, когда все детали уже не различимы и остаются одни светотени. Правда, на этих света не было вовсе, были лишь разной интенсивности тени. Оттого, что сколько себя помнила, она всегда спала в этой комнате, Джулия знала, что самые густые тени — там, где деревья, а более размытые — там, где ветви редеют и начинается небо. Видимо, снаружи была полная темнота, потому что она не могла четко определить, где именно кончались деревья и начинались облака. Проснувшись, она приподнялась на локте, спустила ниже к поясу одеяло и откинула назад волосы. Теперь она поправила простыню, взбила подушку и улеглась снова. Элли спит, волновался не из-за чего. Вероятно, ее разбудил один из ночных звуков, столь характерных для сельской местности, — крик птицы, лисий взлай, перекличка барсуков… Сколько раз ей доводилось слышать все эти голоса, лежа на этой самой постели!

Она положила руку под щеку и тут снова услышала звук, который ее разбудил. Это был не барсук, не птица, не лиса. Это был шорох, который производит шарящая по дверной притолоке рука. Джулия привстала. Звук не прекращался. Его было невозможно спутать ни с каким другим, невозможно ошибиться. Рука нащупывала дверь, неуверенно скользила по косяку.

Джулия откинула одеяло, спустилась с кровати. Неслышно ступая босыми ногами, подошла к дверям и… ничего не услышала. Шорох прекратился. Затаив дыхание, она стояла, вслушиваясь. Неожиданно ей пришла в голову мысль, что это снова чьи-то проделки. Кто-то зло подшутил над Лоис — и вот ее не стало. Но если там была Мэнни… Мэнни ни за что на свете не будет подниматься наверх, чтобы разыграть или напугать ее, Джулию. Быстрым движением Джулия повернула ручку и, подавшись назад, распахнула дверь. На лестничной площадке было сравнительно светло, здесь всю ночь оставляли гореть слабую лампочку. После сна и темноты в комнате, ее свет на мгновение ослепил Джулию. Потом всего на расстоянии метра от себя она увидела чью-то фигуру в белом, повернутую лицом к ней. Впечатление неузнанности длилось всего миг: она тут же узнала, кто это, — Минни! Это была Минни Мерсер. В ночной рубашке, с ниспадающими до талии волосами, с широко открытыми, остановившимися глазами спящего человека. Она не смотрела на Джулию, потому что не видела ее. Она была за пределами мира, где сейчас бодрствовала Джулия. Она видела и искала что-то находившееся в ее сновидении. Джулии припомнилось, что будить лунатика опасно; что следует попытаться уложить его обратно в постель. Однако это легче сказать, чем сделать. И все-таки следовало попробовать. Нельзя допустить, чтобы Минни бродила по дому. Она может напугать кого-нибудь до смерти, а эта скверная Глэдис Марш снова распустит язык. Не хватает им еще одного скандала! И потом нельзя допустить, чтобы разбудили Элли. Джулия переступила порог и притворила за собой дверь.

Словно по сигналу, Минни повернулась и направилась к лестнице. Она двигалась так быстро, что к тому времени, как Джулия ее догнала, она уже успела ступить на первую ступеньку и без промедления и колебаний стала спускаться. Как она была способна двигаться с такой уверенностью, ничего не видя, было совершенно необъяснимо. Она, а вслед за ней и Джулия спустились в темный холл. Джулии показалось, что над ней сомкнулись темные воды, и тогда она тихо и настойчиво произнесла:

— Минни, ступай обратно в постель.

Что-то, видимо, пробилось сквозь ее сновидение, потому что она сразу, у самой лестницы остановилась.

— Ложись в постель, Минни, — повторила Джулия.

Никакой реакции. В ночной рубашке, с распущенными волосами, босая, Минни не двигалась с места. Джулия подошла вплотную, обняла ее и снова прошептала:

— Мин, ну пожалуйста, пойди ляг.

То ли Минни среагировала на настойчивый тон, то ли она забыла, зачем пошла, только вдруг повернулась и неуверенно поставила ногу на нижнюю ступеньку лестницы. Поддерживаемая Джулией, она поставила на ступеньку другую ногу и затем опять замерла, будто не зная, что делать дальше. Джулия ласково подтолкнула ее, и медленно, шаг за шагом они добрались до площадки второго этажа. Временами Минни останавливалась, стояла неподвижно, будто не дыша, и Джулия тоже останавливалась, боясь применить силу; иногда шла довольно уверенно. Где-то на середине подъема Минни начала что-то быстро, монотонно бормотать. Разобрать слова было невозможно, как бывает, когда говорят в соседней комнате. «Где она сейчас, бедняжка? — думала Джулия. — Что такое она бормочет?» Они добрались до площадки, когда Минни очередной раз замерла. Она говорила все тише, все невнятней и умолкла.

— Мин, солнышко… — шепнула Джулия, и, к ее великому облегчению, Минни неожиданно твердо направилась через площадку и вошла через распахнутую дверь в свою комнату. После площадки, где горел свет, Джулия ничего не видела, но Минни уверенно подошла к кровати и присела на краешек. Джулия чуть отошла, чтобы посмотреть, что Минни будет делать. И тут Минни вполне отчетливо и очень жалобно проговорила: «Что я наделала!»

От этих слов у Джулии все внутри перевернулось. Дело было не только в самой фразе, хотя она и сама по себе звучала достаточно неприятно. Хуже было другое: тон, которым ее произнесли, свидетельствовал о беспредельном отчаянии Минни. Она повторила эту фразу замирающим голосом, будто каждое слово давалось ей ценой нечеловеческих усилий. Затем она раза три прерывисто вздохнула, нащупала подушку и улеглась. Дрожащими руками Джулия укрыла ее одеялом. Колени у нее тоже дрожали. Прошла минута, другая, — рыдающие вздохи прекратились, и Минни заснула обычным сном. Каков бы ни был ее предыдущий кошмар, она от него избавилась.

Джулия испытала облегчение, насколько это было возможно в данной ситуации. Она пошла к раскрытой двери, вышла на освещенную площадку и сразу же увидела мисс Силвер, которая стояла возле самых дверей в комнату Минни. На ней было ярко-красное ночное одеяние, с вязаными рюшками по подолу и на рукавах, и войлочные черные шлепанцы. Волосы были аккуратно забраны в сеточку. Глаза светились умом, и лицо было совсем не сонное. Никогда еще Джулия не была так близка к панике. Она не догадывалась, что ее собственные отчаянные, широко раскрытые глаза вызвали у мисс Силвер глубокое сострадание. Мисс Силвер заговорила, ее голос помог Джулии немного прийти в себя.

— Она заснула, теперь ее можно спокойно оставить одну, — сказала мисс Силвер. — Насколько мне известно, лунатики никогда не встают дважды за ночь. Вы напугались, но причин для особого беспокойства я не вижу. Она часто ходит во сне?

Джулия так и не сняла руки с дверной ручки. Обе они говорили почти шепотом.

— Нет, насколько я знаю. Кажется, такое с ней случалось только в детстве. Я ужасно перепугалась.

— Еще бы. А теперь дорогая моя, вам следует поскорее лечь. Вы очень легко одеты, а ночи прохладные. Не тревожьтесь, думаю, мисс Мерсер теперь будет спать до самого утра.

Джулия вернулась к себе, закрыла дверь. Ей казалось, что с тех пор, как она покинула комнату, прошла целая вечность. Она легла, накрылась одеялом и почувствовала, как ее всю трясет. Она замерзла, но трясло ее не от холода. Ей было очень страшно.

Глава 24

Жить было бы куда проще, если бы после определенного события можно было, как в пьесе, дать занавес и устроить антракт или, как в романе, поставить точку перед началом новой главы, а следующее действие начать описывать с интервалом в несколько дней, недель или даже лет. Увы, в реальной жизни подобных интервалов не бывает. Что бы ни произошло вчера, сегодня тебе предстоит встать, одеться, встретиться со всеми за завтраком и ждать, что еще тебе преподнесет день сегодняшний. Джулия, несомненно, встретила бы свет нового дня с более легким сердцем, если бы могла опустить занавес после ночных событий, перед разговором с миссис Мэнипл и поднять его снова, только когда их беседа отойдет в прошлое. Но выхода у нее не было. Она взяла этот разговор на себя, и чем скорее его провести, тем лучше.

Никто не был расположен засиживаться за завтраком. После прибытия утренней почты всеобщее тревожное напряжение заметно возросло. Джимми раскрыл адресованный ему длинный конверт и, глядя в стол, потерянно произнес: «Она оставила мне все эти чертовы деньги». После этого он долго молча смотрел перед собой невидящим взглядом, затем резко отодвинул стул и вышел.

Прибыли инспектор Лэм и сержант Эбботт. При закрытых дверях они вначале допрашивали в кабинете Джимми. Туда же вскоре была приглашена и мисс Силвер. Джимми вышел от них с убитым видом, а мисс Силвер осталась.

Джулия убрала со стола, вымыла посуду, отправила Энтони погулять с Джимми по саду и затем с чувством, будто идет на казнь, направилась в кухню.

Миссис Мэнипл в этот момент была занята тем, что с помощью Полли отвешивала все необходимые для пудинга ингредиенты. Вероятно, пудинг планировался какой-то особенный, потому что, как правило, миссис Мэнипл не утруждала себя взвешиванием. Она с восхитительным безразличием смешивала муку, масло, яйца и все прочее, а результат всегда бывал такой, что пальчики оближешь.

— Сейчас, миссис Мэнипл, — сказала Полли и достала лимонную эссенцию.

С замирающим сердцем Джулия подошла к ним обеим и проговорила:

— Мэнни, ты не могла бы отпустить Полли, чтобы она помыла наверху с уборкой? Мисс Минни сегодня совсем не выспалась и я за нее беспокоюсь.

— Того и гляди свалится, — согласилась мисс Мэнипл. — Давай-ка, Полли, беги быстренько наверх, подсоби. Здесь я и без тебя справлюсь. До одиннадцати можешь не возвращаться. Займешься полами в спальнях, а мисс Элли протрет пыль.

Кухонный стол находился у длинного окна, выходившего на мощеный камнем дворик, посреди которого рос старый-престарый каштан. Джулия стояла и смотрела на дерево. У него была своя, особая история. В его ветвях прятался шевалье Леттер, в то время как Круглоголовые в поисках его шарили по всему дому. В деревне все знали, что раненый господин возвратился домой, но никто его не выдал… Это все случилось давным-давно…

Она отвернулась от окна и увидела, что миссис Мэнипл испытующе на нее смотрит.

— Ну, в чем дело, мисс Джулия? Выкладывайте, с чем пожаловали, не тяните. Вы ведь пришли не за Полли, так?

— Так, Мэнни.

— Нечего смотреть с таким видом, будто нас обеих хоронить собираются. Без кое-кого вполне можно обойтись на этом свете. Худого говорить не собираюсь, но не с чего слезы проливать день и ночь.

— Не надо, Мэнни!

Миссис Мэнипл между тем месила тесто. Ее сильные руки были чуть припорошены мукой, рукава ситцевого платья с букетиками сирени были закатаны до локтя. Платье от горла до талии было туго застегнуто на крючки, как носили, когда она поступала на службу молоденькой девушкой. Огромный передник с кушаком, надетый поверх платья, плотно охватывал место, которое когда-то называлось талией, и был завязан на спине большим бантом. Ее необычайно густые волосы, приподнятые надо лбом, были беспощадно стянуты на затылке в тугой узел. Поседевшие, они все еще круто курчавились. Черные брови придавали ее угольно-черным глазам выражение необычайной решительности, и сейчас эти глаза с вызовом были устремлены на Джулию.

— И незачем вам так горестно восклицать, мисс Джулия. Я не хуже вас понимаю, что о мертвых безо всякой причины плохо говорить грешно, по притворяться и лить крокодиловы слезы тоже не собираюсь. И нечего являться ко мне с вашим «не надо, Мэнни!»

Джулия взяла себя в руки. Сейчас совсем не ко времени вспоминать о том, сколько раз в своей жизни она приходила на кухню, чтобы смотреть, как Мэнни разбивает яйца, крошит изюм и смазывает формочки, как теперь, под аккомпанемент сообщений о последних деревенских событиях и бесконечных рассказов обо всех и каждом. Джулия внезапно обнаружила, что произносит то же самое вслух: «Сейчас не ко времени вспоминать об этом, Мэнни».

— Конечно не ко времени, если вы будете продолжать на меня вот так глядеть, мисс Джулия! — миссис Мэнипл строптиво тряхнула головой. — Сколько вас помню, у вас всегда был такой вот западающий в самую душу взгляд! Буду очень вам обязана, если вы прекратите это, мисс Джулия, иначе у меня молоко свернется, и пудинг не поднимется. В доме и без того дел невпроворот.

С этими словами миссис Мэнипл выложила пудинг в форму и засунула в духовку. Затем прошла к раковине, ополоснула руки и вытерла их насухо. Джулия подождала, пока она вернулась, и решительно сказала:

— Ну, хватит, Мэнни. Я хочу с тобой поговорить.

Румяные, словно яблоки, щеки миссис Мэнипл залила густая краска.

— И о чем же вы хотите поговорить, мисс Джулия?

— Думаю, ты и сама догадываешься.

— Тогда выкладывайте все как есть, и покончим с этим. Терпеть не могу, когда ходят вокруг да около. Не по мне. это да и на вас не похоже. Так что говорите прямо.

— Хорошо. Надо рассказать полиции о приступах рвоты у Лоис. Они должны знать, что это ты давала ей рвотный корень.

Румянец на щеках миссис Мэнипл стал гуще, но блестящие черные глаза смотрели прямо на Джулию.

— Ну и кто же, по-вашему, им об этом доложит? — спросила она.

Джулия не отвела взгляд, по побелела как полотно.

— Они должны об этом знать, — повторила она.

Миссис Мэнипл подошла к столу и решительно закрыла крышкой банку с мукой.

— Сами и расскажите тогда, если считаете, что у нас и без того мало хлопот. То, что я ей давала, к ее смерти имеет такое же отношение, как индейка, что была у нас на Рождество, — всего-то капельку настойки рвотного корня, это и ребенку не повредит, сами знаете, и потом, последний раз я это проделала за неделю до того, как она умерла. Ступай, дорогуша, скажи им об этом, и чем скорее, тем лучше. Я тебя останавливать не собираюсь.

— Они считают, что это дело рук Джимми, — изменившимся голосом произнесла Джулия.

Миссис Мэнипл выронила из рук ложку. Та со стуком упала в миску, но миссис Мэнипл, не обратив на это никакого внимания, вскрикнула:

— Они не посмеют!

— Они считают, что это сделал Джимми. Им известно, что Джимми и Лоис поссорились.

— Еще бы им не стало известно, когда в доме есть Глэдис Марш! Уши бы мои не слышали, что она говорит, — ты сама знаешь о чем. Служанка под стать госпоже: тоже стыда ни на грош!

— Они знают, что произошло в ту ночь, когда здесь был Энтони, — продолжала Джулия ровным голосом. — Они считают, что после той сцены у Джимми появился, как они это называют, мотив, чтобы с ней расквитаться. Им кажется, что они обнаружили и еще один мотив. Дело в том, что сегодня нотариус Лоис передал в руки Джимми ее завещание. Она оставила Джимми много денег. Он, конечно, понятия об этом не имел, но в этом ему полицию не убедить. Мэнни, дело очень и очень плохо оборачивается: они действительно уверены, что это Джимми.

— Тем хуже для них! — бросила миссис Мэнипл. — Полные дураки они, вот что я скажу!

С этими словами она деловито стала расправлять закатанные рукава и застегивать кнопки и крючки на обшлагах.

— Если меня заберут, ты распорядишься насчет ленча. С тушеным картофелем подашь холодное мясо, а Полли сделает овощные салаты. Пудинг я поставила на слабый огонь, о нем можешь не беспокоиться. Когда придет бакалейщик, вели Полли взять две свежие булки и одну вчерашнюю.

— Мэнни…

— Что тебе еще? Я делаю то, чего ты от меня и добивалась, верно? Похоже, пришло время, чтобы хоть кто-нибудь сказал этим господам из полиции: пусть перестанут дурака валять. Мистер Джимми — придумают лее! Да он бы лег на раскаленные уголья, только чтобы ее ножки не обожгло! И напрасно!

Миссис Мэнипл положила свою тяжелую руку на плечо Джулии и закончила словами:

— Не печалься, детка! Никогда не поверю, что с мистером Джимми стрясется что-нибудь плохое из-за обычной сквер ной женщины, у которой и сердца-то — что ядра в сгнившем орехе: днем с огнем не найдешь. И не пускай Глэдис Марш ко мне в кладовую. Она только и ждет, когда я отвернусь, чтобы туда залезть. Я этого не потерплю, слышишь?

Глава 25

Старший инспектор Лэм расположился за письменным столом в кабинете Джимми. Уперев руки в колени, он искоса поглядывал то на Фрэнка Эбботта, то на мисс Силвер. Та, казалось, вся ушла в свое вязанье. На этот раз это были толстые серые чулки для Дерека — младшего сына ее племянницы Этель. Спицы стрекотали, как кузнечики. С висевшего над камином портрета, писанного маслом, на эту сцену уныло взирал покойный Фрэнсис Леттер. Все, кто его знал, были единодушны во мнении, что художник воспроизвел внешность мистера Фрэнсиса фотографически дотошно. Однако при взгляде на портрет невольно думалось о том, какими непохожими бывают даже самые близкие родственники: никто бы не догадался, что Джимми его сын. Со стены смотрел высокий темноволосый и тощий господин. Какое-то сходство с ним скорее можно было обнаружить у Энтони, но Энтони мрачное выражение лица было абсолютно не свойственно, зато угрюмый вид мистера Фрэнсиса вполне соответствовал тому разговору, который происходил в кабинете.

Слово взял Лэм.

— Похоже, все указывает на него. Вы согласны со мной?

Мисс Силвер покашляла.

— Я еще не готова возражать вам, но мне бы хотелось, господин старший инспектор, напомнить одно из самых мудрых высказываний лорда Теннисона:

Если лугом вето пройдет

В пору всходов иль цветенья,

Что желает, то найдет, —

Собразуясь с настроеньем.

У Лэма глаза полезли на лоб.

— Ну, не знаю, как там насчет лугов и цветочков, но мне лорд Теннисон не указ, когда я точно знаю, что есть человек, который обнаружил, что его жена ему неверна и есть завещание, составленное в его пользу; то бишь у Джимми Леттера было целых два мотива, чтобы отравить миссис Леттер.

— Два мотива — это уже на один больше, чем требуется.

Фрэнк Эбботт с живостью проговорил:

— Вы хотите сказать, что если бы он потерял самообладание из-за ревности, то не стал бы думать о деньгах, и наоборот: если бы его больше всего интересовали именно деньги, то вряд ли он вышел бы из себя из-за сцены в спальне Энтони Леттера.

Лэм в запальчивости ударил кулаком по колену.

— Вот тут-то вы и не правы! Тут вы, зеленая молодежь, и допускаете самую серьезную ошибку! Человек не схема: он не всегда действует, сообразуясь с логикой. Вы были бы поражены, если бы узнали, как в одно и то же время он может думать совершенно по-разному: сначала так, а сразу потом — эдак. Допустим, он ревнует свою жену, но не настолько, чтобы убить ее, и тут у них происходит ссора совсем по другому поводу. После этого до него вдруг доходит, что она вообще не собирается считаться с ним. При этом он знает, что находится от нее еще и в финансовой зависимости, и это решает все. К тому же и разногласия в семье становятся все острее: он хочет, чтобы все продолжали жить вместе, она желает всех разогнать. У самого Леттера денег явно недостаточно, чтобы содержать поместье, а оно принадлежит его роду уже много лет. Это тоже его волнует. В это время он узнает, что жена возобновляет отношения с его двоюродным братом. Похоже, что она собирается его бросить, и тогда у него не останется средств. Затем всего за одну ночь развод становится неизбежностью: он застает жену в комнате брата. Неужели вам непонятно, как тут одно связано с другим?! Если бы дело было только в деньгах, он бы на это не решился; если бы она не вела себя так вызывающе, он мог бы закрыть глаза на измену. Я продолжаю настаивать, что здесь два мотива, и в данном случае один усиливает другой.

— Вы прекрасно иллюстрируете приведенное мной высказывание, инспектор, — кашлянув, сказала мисс Силвер. — Вы нашли то, что желали найти.

Румянец на багровых щеках Лэма сделался гуще.

— Для того у меня и ум, чтобы толковать то, что я вижу — вы это имели в виду? Если знаете иной способ его применения, извольте его объяснить. На мой взгляд, завещание миссис Леттер — факт достаточно серьезный, от этого никуда не деться. Вдобавок, у нас есть еще и заключение Смэрдона. Аптечку мисс Мерсер обследовал наш врач. Помимо обычных для каждого дома медикаментов, там обнаружено четверть бутылочки с таблетками морфия. Они немецкого производства и гораздо сильнее наших. Далее: на всех упаковках есть отпечатки пальцев мисс Мерсер — одни совсем свежие, другие — давние, что и следовало ожидать. На бутылочке с таблетками морфия ее отпечатки очень четкие, но, кроме того, на ней же и отпечатки пальцев мистера Джимми Леттера, немного смазанные, правда, но не настолько, чтобы вызвать какие-то сомнения. Его же пальчики и на бутылке с хинином. Думаю, что он искал морфий, но сначала взял по ошибке хинин. Там же пузырек с рвотным корнем, но на нем никаких следов. Если ваша, мисс Силвер, теория относительно предыдущих приступов тошноты у миссис Леттер верна, то тогда, очевидно, поначалу он был более осторожным — либо надевал перчатки, либо обтирал пузырек. Не знаю, зачем ему понадобилось прибегать сначала к этому, но думаю, что и это прояснится до конца следствия. Я не упоминал об этом во время недавнего разговора с Леттером только потому, что хочу прежде выяснить мнение мисс Мерсер на этот счет. Она держала в руках пузырек с морфием уже после него, и хотелось бы знать, как она это объяснит. Может, она искала что-то другое и просто переставила его. Тогда любопытно было бы знать, стоял ли он до этого на своем обычном месте. Или же, — он сделала паузу и в упор посмотрел на мисс Силвер, — она действовала с ним заодно. Может, оно так на самом деле и было.

Раздался стук, Лэм крикнул «войдите», и на пороге появилась миссис Мэнипл. Вид у нее был чрезвычайно торжественный, можно сказать, даже величественный. Она неторопливо подошла к дальнему концу стола. Во всем ее облике читалось достоинство, обретенное за пять десятков лет верной службы. Голова ее была высоко поднята, лицо невозмутимо спокойно. Инспектор оказался по правую руку от нее, сержант Эбботт — по левую, а мисс Силвер — как раз напротив. Все в ее облике говорило о том, что само ее появление должно воспринять как событие чрезвычайное. Все молча ждали, пока она заговорит. Лэм, не вставая, тяжело повернулся в ее сторону:

— Вы здесь служите кухаркой, миссис Мэнипл?

— Да, — ответила она.

Фрэнк Эбботт встал и подвинул ей стул:

— Присядьте, пожалуйста.

Она окинула его внимательным взглядом и сказала:

— Спасибо, сэр. Лучше постою.

Кажется, впервые в жизни Фрэнк несколько потерялся. Чуть покраснев, он вернулся к своему месту и стал перелистывать записную книжку. Лэм взглянул исподлобья на особу, которая приберегла почтительное «сэр» для его подчиненного. Было в этом что-то такое, что вызвало в нем невольное уважение к этой женщине. Но тут же ему подумалось, что и этому молодцу Фрэнку следует намекнуть, чтобы не очень-то заносился.

— Вы собираетесь нам что-то сообщить, миссис Мэнипл? — наконец спросил он.

Она выпрямилась и с достоинством произнесла:

— Для того я и пришла. Перед смертью миссис Леттер несколько раз бывало плохо. Это потому, что я кое-что ей в кофе добавляла.

Настала полнейшая тишина. Мисс Силвер даже вязать перестала и устремила на нее долгий, пристальный взгляд.

— Если вы намерены сделать признание, то обязан вас предупредить, что все, сказанное вами, будет зафиксировано и предъявлено на суде, — произнес наконец Лэм.

Миссис Мэнипл и бровью не повела. Голос ее не дрожал, когда она ответила:

— Насчет того, чтобы все было записано, я ничего не имею против. Если бы была против, то и не пришла бы сама. И я не собираюсь делать никаких признаний насчет того, почему и отчего умерла миссис Леттер. Я хочу только сказать про те приступы рвоты, которые у нее были до того: я ей рвотный порошок несколько раз подсыпана в кофе и один раз во фруктовый салат.

Лэм откинулся на стуле. Лицо его было так же бесстрастно, как и у миссис Мэнипл.

— Зачем вы это делали? — спросил он.

— Хотела наказать, — прозвучал мрачный ответ.

— За что?

— За то, как она поступала со всеми.

— С кем, например?

— Слишком долго объяснять.

— Ничего, мы потерпим. Рассказывайте.

Миссис Мэнипл свела свои густые брови.

— Ладно, я постараюсь как можно короче. Во-первых, за то, как она поступила с миссис Марш.

— Вы имеете в виду эту молодую особу, которая была личной горничной миссис Леттер?

— Вовсе нет. Я имею в виду мать ее мужа, Лиззи Марш, которая со мной в родстве и которую эта Глэдис упекла в работный дом. Это миссис Леттер все устроила. Без ее поддержки Глэдис не посмела бы это сделать, да и сам Джое не позволил бы, а миссис Лоис мистеру Джимми все наврала.

— И поэтому вы подсыпали ей в кофе рвотный порошок.

— Не только поэтому. Еще из-за многого другого. Хотя бы из-за Элл и, то есть миссис Стрит. Я бы не позволила так гонять своих кухонных девушек, как миссис Леттер — Элли. А теперь, когда она выжала из Элли все силы, то вообще, оказывается, собиралась указать ей на дверь: она не пожелала принять в дом ее мужа, мистера Ронни, чтобы Элли смогла выхаживать его сама. А с мисс Минни? Мисс Минни жила здесь с тех пор, как умер ее отец, доктор Мерсер. Миссис Леттер и ее загоняла до смерти. Теперь, видите ли, она стала не нужна и может идти куда глаза глядят, и миссис Леттер дела нет до того, что с ней станется. И опять это вранье мистеру Джимми: мол, мисс Минни сама хочет уехать отсюда. Ну вот, за это все я и решила ее наказать. Может, не следовало этого делать, но я хотела ее проучить. Ничего такого с ней от рвотного порошка не случилось бы: его даже ребенку малому дают, если что проглотит. Это я и пришла вам рассказать.

С этими словами миссис Мэнипл повернулась, чтобы уйти, но ее остановил голос Лэма.

— Подождите. У нас еще будут вопросы. Лучше присядьте на стул.

— Ничего. Я и постоять могу.

— Ну, как вам удобнее. Сейчас я буду задавать вам вопросы. Если хотите, можете не отвечать.

— Там увидим. Смотря какие вопросы.

— Начнем с самого простого. Сколько лет вы здесь?

— На Рождество будет пятьдесят три года, — сказала она с гордостью.

— Вы не выходили замуж?

Миссис Мэнипл вздернула голову, посмотрела на Лэма сверху вниз и произнесла:

— Я незамужняя. Когда вы прослужили на одном месте столько лет, само собою разумеется, чтобы к вам обращались как к почтенной женщине, а не как к девчонке и называли вас «миссис».

— Понятно. Вы очень преданы семейству, не так ли?

— После пятидесяти-то лет? А вы как думали?!

— И к мистеру Джимми вы очень привязаны?

— Я была здесь, когда его крестили. Его все любят, его нельзя не любить. Он такой: для каждого доброе слово найдет. Спросите хоть кого в округе — его все любят.

Лэм подался вперед, положил ладонь на поверхность стола и задал свой следующий вопрос, уже непосредственно относящийся к делу:

— Теперь расскажите подробно про все случаи, когда вы подсыпали рвотный порошок в кофе миссис Леттер. Когда вы сделали это в первый раз?

Он с удовлетворением отметил про себя, что миссис Мэнипл ответила без малейших колебаний.

— В тот вечер, когда приехали мисс Джулия и мистер Энтони. Оба они не бывали здесь последние два года, и я хотела, чтобы вечер у них прошел так, как если бы все оставалось по-прежнему и не было никакой миссис Леттер. Та целый вечер издевалась над мисс Элли: заставила ее переставлять цветы из одной вазы в другую, хотя и без того Элли еле держалась на ногах и с цветами все было в полном порядке. Тут я и подумала: «Ну уж нет, госпожа хорошая, этот номер у вас не пройдет!» Потому что, уж я-то знала, как это все будет: ни у мисс Элли, ни у мисс Джулии не будет и минуточки спокойной, чтобы поговорить с мистером Энтони или с мистером Джимми. Она была такая: ей хотелось, чтобы мужчины занимались только ею одной. Ну вот, я и подложила рвотный порошок в ее кофе. Я знала, что эту пакость — кофе по-турецки — пьет только она одна. Все вышло, как я хотела: ее стошнило, она вела себя тихо и никому не мешала.