Глава 12

Адриана рассылала приглашения направо и налево, одним на ленч, другим к обеду. Кроме того, намечался коктейль:

— Кошмар, но людям нравится, ничего не поделаешь.

Мириэл, тебе придется обзвонить всех, кто есть в этом списке. И, ради всего святого, не говори с ними таким голосом, словно созываешь их на мои похороны! Для некоторых и без того будет большим шоком узнать, что я до сих пор не умерла, так что уж будь добра, повеселей с моими друзьями, не то добрая половина явится в трауре. К нам ведь собирается Мейбл Престон — ждет не дождется нанести нам свой осенний визит, так что от нее мне все равно не отделаться.

Хватит и этой мертвой головы на нашей пирушке, незачем, чтобы и остальные сидели с постными лицами.

Ниниан поднял взгляд от конвертов, которые он надписывал с предельной скоростью почерком, весьма напоминающим клинопись.

— Дорогая, не надо старушку Мейбл! Неужели ты правда ее позовешь?

Адриана кивнула.

— Конечно позову! Она будет так счастлива — хотя ни за что в этом не признается. Как же можно ее вычеркнуть!

— Ума не приложу, что вы с ней так носитесь, — капризным голоском сказала Мириэл. — От нее и вы даже благодарности не дождетесь. Она только приезжает и на все жалуется.

Адриана недоуменно подняла тонкие брови.

— Между прочим, она моя старая подруга. Пусть жалуется, если ей это доставляет удовольствие. Если бы я прожила такую же жизнь, как Мейбл, я и сама бы время от времени жаловалась.

Ниниан послал ей воздушный поцелуй.

— Ты? Никогда! Но бог с ней, пусть приезжает и радуется. А мы обеспечим ее гостями, чтобы посменно выслушивать ее сетования, и запасом чистых носовых платков, чтобы утирать наворачивающиеся слезы!

Миссис Престон прибыла на следующий день. Визиты в Форд-хаус, несомненно, были единственной отдушиной в ее скучнейшей жизни. Обитала она в двухкомнатной меблированной квартирке в одном из самых дешевых пригородов, а ее друзей можно было пересчитать по пальцам. Людям хватает своих проблем, и они не горят желанием выслушивать бесконечные истории о том, как плохо обошлись с ней практически все, с кем она когда-либо встречалась. Четыре раза в год она отправлялась в Фордхаус, чтобы излить свои старые обиды на его обитателей.

Адриана, не склонная воспринимать жизнь в вечном страдательном залоге, на удивление терпеливо сносила это наказание, но ближе к концу визита и ее терпение истощалось и она высказывала свое мнение, тем самым невольно добавляя свежие горести к нагромождению давних и заплесневелых, но исправно хранящихся в памяти бедняжки Мейбл, — после чего извинялась и немедленно забывала обо всем сказанном.

Ниниан был отправлен встречать поезд, прибывающий на вокзал в Ледбери в 11.45. В поисках Дженет он вошел в детскую и увидел, что она разбирает платья Стеллы.

— Дорогая, только ты можешь спасти мою жизнь. Если я буду встречать Мейбл в одиночку, то вряд ли выживу.

Бери пальто и пошли!

— Я должна забрать Стеллу от викария.

— И тебе, и мне, и всем остальным прекрасно известно, что она не освободится раньше половины первого.

У нас куча времени.

— Видишь, я разбираю одежду.

— Зачем?

— Я только что получила телеграмму от Стар. Она хочет знать, что из одежды есть у девочки.

— Почему она не выяснила это до отъезда?

— Похоже, это просто не пришло ей в голову. Она говорит, что там продаются очаровательные детские платьица и она хочет прислать их Стелле. Я должна телеграфировать размеры.

— А она подумала о том, сколько ей придется заплатить на таможне?

— Не уверена, что эта мысль вообще пришла ей в голову. И платить будет не Стар, а Адриана. Я только что ей это объяснила.

— И что сказала Адриана?

— Засмеялась и сказала, что у нее самой очень много платьев, так что справедливо, чтобы и Стелла получила свою долю. Похоже, Стар ей очень нравится.

— Она всем нравится. Даже в твоем ледяном сердце для нее находится капелька тепла.

— У меня не ледяное сердце.

Ниниан покачал головой.

— Не откусив пирога, не попробуешь, а словами сыт не будешь, — изрек он и трагическим голосом продекламировал:

На слова садовник рьян,

А в саду его — бурьян.

Как пойдет бурьян расти

Будет сада не найти!

А ниже там есть такая строчка: «это словно в сердце нож», только я уж и не припомню, какая тут связь. Слушай, давай бери пальто и идем, а не то опоздаем к поезду и подарим Мейбл тему для жалоб до конца ее визита. Честно, дорогая, ч не в состоянии предстать перед ней в одиночку Я многое могу сделать для Адрианы, но всему есть пределы. И лучше нам выйти с черного хода — на тот случай если Мириэл посетила блестящая идея, что лучше нам от правиться на вокзал втроем.

Дженет показалось, что она снова вернулась в детство, когда они играли в одну из своих любимых игр — прятаться от взрослых. Они тайком выбрались из дома через черный ход, прокрались через задний двор, упиваясь будоражащим ощущением бегства. Им предстояло ехать на старом «даймлере», верно служившем домочадцам Адрианы много лет.

Бензина он, конечно, выжирал как следует, но год за годом бегал как новенький и доставил их на вокзал Ледбери с запасом в целых пять минут.

Миссис Престон вышла из вагона третьего класса и сутулясь направилась к ним — высокая, тощая, с потухшим взглядом. Все, что было на ней, когда-то принадлежало Адриане, но вид у прежде шикарных вещей стал какой-то подержанный, второсортный и невеселый — как если бы их надели против их воли. Серый клетчатый костюм сидел на Мейбл мешком, юбка вытянулись сзади, шубка из кротового меха потерлась. И трудно было найти что-нибудь менее сочетающееся, чем ярко-изумрудная шляпа и ярко-розовый шарф, дважды обернутый вокруг жилистой шеи.

Мейбл пожала им руки и сказала тем голосом, который Мейсон именовала «рыдающим»:

— Ужасная поездка! Такая тоска! Смотреть совершенно не на что и в целом вагоне не с кем поговорить. Вот уж точно, англичане — самый черствый народ на свете! Был там один симпатичный мужчина с двумя газетами, но думаете, он предложил мне хотя бы одну? Нет, конечно! Даже не удостоил меня вниманием — много чести! Понятно, если ты никто, то для людей ты все равно что труп. Или даже хуже!

Глядя на Ниниана, Дженет только диву давалась. Он слушал Мейбл с живым участием, время от времени что-то сочувственно бормоча, и та принимала это с мрачным удовлетворением. Теснота ее жилья, характер квартирной хозяйки, подорожание жизни, невоспитанные продавцы в магазинах, равнодушие и пренебрежение когда-то восторженной публики — жалобы лились потоком, не давая передохнуть.

Дженет, вышедшая из машины у ворот дома викария, все еще слышала эти стенания, заглушавшие даже звук мотора отъезжающего «даймлера». Посмотрев на часы, девушка обнаружила, что Стелла выйдет не раньше, чем через десять минут. Утро было туманным, но теперь небо очистилось и солнце пригревало. Пройдя мимо дома викария, Дженет направилась к коттеджам неподалеку — их сады пестрели осенними цветами. На свете действительно нет ничего прелестнее английской деревни. Первый коттедж принадлежал церковному сторожу — в этом доме жил еще его прадед и исполнял те же обязанности. Именно он первым начал подстригать живую изгородь из кустов остролиста так, чтобы в месте калитки получилась арка и по бокам от нее — два симпатичных птенчика. И теперь, как и сто лет назад, птенцы-кусты несли дозор по обеим сторонам калитки, не шевелясь и только поблескивая на солнце, — предмет особой гордости мистера Бэри. Соседний садик, принадлежавший старой миссис Стрит, пестрел живописным ковром из цинний, львиного зева и георгинов. Ее сын стал профессиональным садовником и немало просвещал мать по своей части, но зачем эти премудрости? Все, что сама она посадила, растет и цветет, а что еще нужно?

С этой стороны церкви рядком шли сады, а напротив находился загон для скота и начиналась извилистая подъездная дорожка, ведущая к поместью Хэршем-плейс, теперь пустовавшему — мало кому по карману содержать дом с тридцатью спальнями. В сторожке поместья жила мать Джеки Трента, считавшаяся дальней родственницей хозяев имения. Это была миловидная молодая женщина, о которой судачила вся деревня. Большую часть своего времени она тратила на собственную внешность и наряды, но совершенно не занималась одеждой Джеки, и не было дома в деревне, который бы не стыдился своего соседства с ее заросшим сорняками садом — вид у него и в самом деле оказался очень запущенным. Как и у Джеки, подумала Дженет.

В тот самый момент, когда она поровнялась со сторожкой, оттуда вышла Эсме Трент. На ее голове не было шляпки и волосы сияли на солнце — явно осветленные, они казались неестественно яркими по сравнению с подведенными темной тушью бровями и ресницами и броской помадой.

И вообще миссис Трент пользовалась косметикой куда больше, чем другие деревенские жительницы. В довершение всего на ней был восхитительного покроя серый фланелевый костюм, а если судить по нейлоновым чулкам, туфлям на каблуках и хорошенькой сумочке, тоже серой, она вряд ли собиралась идти за Джеком в дом викария. И действительно, Эсме торопливо шагала вниз по дороге и к тому времени, когда Дженет вернулась к дому викария, стало ясно, что она идет к остановке автобуса до Ледбери.

Миссис Лентон срезала георгины в саду перед домом. У нее были такие же белокурые волосы и круглые голубые глаза, как у ее дочек, — смешливая от природы, она вообще смотрела на вещи просто. Благодаря этому общаться с ней было необыкновенно легко и приятно, но сама она в силу этого же свойства своего характера то и дело разрывалась между тем, что делала, и тем, что, по ее представлению, должна была бы делать. Цветами она собиралась заняться сразу после завтрака, но не успела, и вот теперь торопилась покончить с георгинами, думая о молочном пудинге, который уже стоял в духовке. И тут она увидела Эсме Трент, входящую в автобус. Лицо миссис Лентон вспыхнуло и она сказала сердито:

— Вы видели, мисс Джонстон? Она уходит и одному лишь Богу известно, надолго ли — скорее всего, надолго! А бедный маленький мальчик должен идти в пустой дом и есть то, что она, возможно, соизволила ему оставить! И ему всего шесть — это просто ужасно! Пару раз я оставляла его у нас, но ей это не понравилось — она заявила, что это совершенно ни к чему и что она все сама предусмотрела — после этого я не стану оставлять его у нас.

— Это очень плохо, — заметила Дженет.

Миссис Лентон свирепо срезала очередной цветок.

— Говорить она может все что угодно, но ведь это сказывается на Джеки! Хорошо Джону говорить, что мы должны быть милосердны к ближним, но когда они такое с детьми вытворяют, у меня просто сил нет терпеть!

Из дома выбежали три маленькие девочки, Джеки тащился следом. Элли Пейдж, родственница викария, которая их учила, вышла на крыльцо, но, увидев Дженет, отступила назад. Мэри Лентон окликнула ее:

— Элли, иди сюда и познакомься с мисс Джонстон.

Элли неохотно спустилась вниз. Дженет недоумевала.

Элии трудно было назвать хорошенькой, но все же ей была присуща некая застенчивая грация. Детям нравились ее уроки и трудно было понять, почему она так враждебно или, по крайней мере, настороженно смотрит на Дженет. Голос у Элли оказался необычным — мелодичным и довольно высоким:

— Думаю, что Стелла сказала вам о танцевальном классе, — заявила она без всяких предисловий. — Занятия сегодня в три. Из Ледбери приедет мисс Лейн.

Мэри Лентон вернулась, держа в руках золотистые и оранжевые георгины.

— Ну конечно, я же помню, почему мне нужно было побыстрее разделаться с цветами! У нас будет с полдюжины детей и почти все останутся на чай! Стелла всегда остается.

Ох, возможно Джеки тоже захочет прийти. Танцевать он, правда, не любит, но может посмотреть, — и она обратилась к мальчику, который угрюмо брел по дорожке сада:

— Деточка, может, зайдешь к нам попозже — посмотришь танцы, чайку попьешь, а?

Джеки пнул ногой камешек.

— Нет!

— Но детка…

Мальчик отвернулся и выбежал за ворота.

— Мэри, милочка, он правда невыносимый ребенок! — сокрушенно заметила Элли.

Глава 13

Адриана спустилась вниз к ленчу с готовым заданием для каждого из домочадцев и рассердилась, не обнаружив в столовой Джеффри.

— Мне нужно отдохнуть часок, а после этого я повезу Мейбл на прогулку. Если Джеффри собирался в город, он должен был сказать об этом мне. Я надеюсь, он не взял «даймлер»? — и Адриана испытующе посмотрела на Эдну, нервно теребящую салфетку.

— О нет, конечно нет. То есть как он мог взять «даймлер», если Ниниан уехал на нем встречать Мейбл?

Адриана тряхнула короткими рыжими волосами.

— Предполагаю, что ничто другое не помешало бы ему взять мою машину, не поинтересовавшись, когда она потребуется мне самой, право — это ведь такая мелочь! И не говорите мне, будто он не знал, что она мне потребуется, потому что это — отягчающее вину обстоятельство! Если вы оставите меня в покое, я может быть и перестану сердиться к тому времени, когда он вернется домой. Значит, он взял «остин». Честно говоря, я бы предпочла, чтобы на нем уехал Ниниан. Так куда же девался Джеффри?

Эдна нервно крошила хлеб на скатерть рядом со своей тарелкой.

— Я на самом деле не знаю. Я не спрашивала.

Адриана рассмеялась.

— Возможно, возможно — мужчины в самом деле этого не любят. Особенно если они собираются что-то натворить.

Хотя, конечно, Джеффри… — Адриана рассмеялась, не договорив.

— Тебе не кажется, дорогая, что ты слишком сурова? — небрежно заметил Ниниан.

— Возможно, — ответила Адриана, кладя себе салат. — В любом случае, — продолжала она, — поскольку Джеффри здесь нет, он не сможет вести нашу машину. Это сделает Мириэл. Нет, Ниниан, для тебя у меня другое поручение. Мы высадим тебя и Дженет в Ледбери — вы обменяете книги в библиотеке и кое-что купите. Короче говоря, Дженет будет делать покупки, а ты — нести свертки.

— Мне нужно забрать Стеллу, — заметила Дженет.

— Из танцкласса? Ничего, посидит у викария подольше.

Мы можем забрать ее на обратном пути. Все решено, и хватит об этом.

— После ленча я обычно отдыхаю, — обреченным голосом заявила Мейбл Престон.

— Я тоже, — отрезала Адриана, — но часа на отдых более чем достаточно. Человек не должен позволять себе обзаводиться дурными привычками. Ну ладно, все решено, и пусть каждый будет готов к выходу ровно без четверти четыре.

Ниниану было позволено вести машину до самого Ледбери. Затем наступил ужасный момент, когда Адриана вдруг засомневалась, стоит ли его отпускать:

— Мириэл так нервно водит машину, — сказала она. — Да, голубушка, это именно так, и незачем испепелять меня глазами, — она ослепительно улыбнулась Дженет:

— Надеюсь, вы благодарны мне за то, что я позволяю вам похитить нашего единственного кавалера. А теперь, Мейбл, я хочу показать тебе башню Руффорда. Сама-то я и пытаться не буду туда залезть, но Мириэл пойдет вместе с тобой.

Сегодня вид сверху должен быть просто отличным.

Мириэл все еще протестовала, говоря, что боится высоты и ни за что не полезет на башню, когда машина, взревев, рванулась с места.

Ниниан рассмеялся.

— С Адрианой не поспоришь! Но чего ради заставлять эту несчастную Мейбл карабкаться на самый верх башни?

Они обменяли книги в библиотеке и довольно быстро покончили с длинным списком покупок, настолько рутинных, что не имело смысла ехать за ними — все это, за исключением, пожалуй, библиотеки, можно было устроить по телефону. Впрочем, как заметил Ниниан, дареному коню в зубы не смотрят.

— По-моему, Адриана просто хотела оставить нас наедине.

— Чушь! — ответила Дженет и тут же получила отповедь.

— Ты слишком торопишься с выводами! Причем это не первый случай, когда я говорю тебе об этом! Адриана пытается сосватать нас для собственной забавы, а то, что Мириэл так злится, придает забаве дополнительную пикантность.

— С какой стати ей злить Мириэл?

— Вопрос не ко мне, дорогая, — но факт очевиден.

Смею предположить, что это такая игра — Адриана не упустит случая метнуть дротик в любую мишень — не со зла, а просто ей хочется посмотреть, удастся ли нас поддразнить.

Если удается — очко в ее пользу, а если мы сумеем отразить удар или не обратим на него внимания, ну что ж, тогда это наша победа.

— Люди могут ненавидеть тех, кто с ними так играет, — рассудительно заметила Дженет.

Ниниан рассмеялся.

— По-моему, Адриану это бодрит.

Их обещали подобрать на углу, на повороте к вокзалу, в четверть пятого, поскольку, как уверяла Адриана, пять часов совсем не поздно для чая и они в любом случае будут дома без четверти пять. Но без двадцати четыре Ниниан заявил, что если он немедленно не подкрепит свои силы, у него немедленно разовьется ненависть к походам за покупками, которая может стать хронической.

— И только подумай о том, как неприятно тебе будет это обнаружить!

Дженет сурово глянула на него — так ей, во всяком случае, казалось самой.

— Мне?

— Именно. Неужели ты не боишься, что у меня разовьется подобный комплекс? Представляешь, тебе не удастся всучить мне даже малюсенький списочек покупок, провожая меня на службу и целуя на прощание!

Проигнорировав всю фразу, за исключением единственного поразившего ее слова, Дженет, затаив дыхание, переспросила:

— На службу?

— Конечно. Разве я не говорил? С первого октября я становлюсь подневольной клячей в издательстве. У меня будет свой конверт с зарплатой и свой письменный стол в задней комнате с видом на помойку.

Ниниан заметил, как изменилось выражение лица Дженет — потеплело и оживилось:

— О, Ринган! — воскликнула она и затем добавила поспешно:

— Тебе это очень противно, да?

Он тихонько взял ее за локоть и крепко сжал.

— Если бы мне было противно, я бы просто не стал этого делать. На самом деле думаю, это может оказаться довольно интересно. Это «Фирт и Сондерс», ну ты знаешь. Ты должна помнить Эндрю Фирта. Мы всегда были друзьями, и, когда я узнал, что у него открылась вакансия, я подумал, что могу вложить деньги покойного кузена Джесси Рутерфорда, которые он мне оставил. Эндрю сказал, что они, скорее всего, меня возьмут, и действительно взяли. Я закончил еще одну книгу, так что теперь я не с пустыми руками.

Дженет молчала. Они брели вдоль витрин магазинов.

Вокруг было полно народу, они шли сквозь толпу. Это что-то новенькое. Значит, Ниниан рассказал ей то, о чем ни словом ни обмолвился Стар. Он рассказывал Дженет многое, но обычно Стар тоже об этом знала.

— Я думала, твоя книга — вторая — хорошо расходится.

— Да. А следующая пойдет еще лучше, и так далее. Но не думай, пожалуйста, что я решил бросить писать — просто у меня есть неплохой план. А теперь свернем вот сюда и выпьем чайку. Подходящее местечко, чтобы поболтать.

В двух шагах от них, в узенькой извилистой улочке, сверкал большой золотой чайник-вывеска, новенькая и блестящая. Заведение, которое он рекламировал, вряд ли было сильно древнее — подобное сооружение долго не простояло бы. Мутные окна бутылочного стекла пропускали ровно столько света, чтобы видеть чуть дальше вытянутой руки, а потолочные балки грозили сотрясением мозга всякому, кто был хоть чуточку выше шести футов. Пока они пробирались через зал, плотно заставленный маленькими столиками, Ниниан наклонился к ней и шепнул:

— Вообще-то «Чайник» — занятное местечко. Люди прячутся тут, когда не хотят, чтобы их узнали. И представь себе, именно здесь они и сталкиваются нос к носу с теми, с кем меньше всего хотели бы встретиться. Но вон там, в дальнем конце зала, есть и вправду укромные уголки.

Они добрались до столика в закутке, совершенно скрытом от любопытных глаз. Под потолком еле тлела оранжевая лампочка. Воображаю, что тут за чай, подумала Дженет, знавшая из опыта, что средневековый колорит — один из способов замаскировать серьезные огрехи. Но когда чай наконец принесли — в приземистом оранжевом чайнике, на редкость неудобном, — тот оказался очень неплох, а пирожные так просто великолепны. Съев четыре пирожных, Ниниан продолжил рассказ о своей предстоящей работе в издательстве:

— Знаешь, я не хочу, чтобы книги были для меня средством заработать на кусок хлеба. По-моему, это самоубийство — по крайней мере для меня. Приятно, когда можешь сказать: мне плевать, что думает публика — я намерен писать о том, черт меня дери, что сам выбрал. Хочется мне корпеть над книгой год — и буду корпеть, и не желаю, чтобы мне мешали. А если мне приспичит спалить всю эту писанину у всех под носом — возьму да и спалю. Единственная проблема в том, что я привык есть каждый день, а лавочники, алчные души, требует, чтобы по их счетам. платили. Получается, дружок, что надо зарабатывать денежки, а идея с издательством лично мне представляется плодотворной. Плохо ли — честно трудиться плюс иметь возможность врезать собратьям по перу либо протянуть им руку помощи — смотря по тому, что тебе в голову взбредет, — и за все это еще получать неплохое жалованье! Кроме того, это еще и не худший способ вложить капиталец.

Думаю, что вряд ли скоро кому-нибудь захочется национализировать издательское дело, а до тех пор мы будем исправно получать заработанное.

Дженет поставила на стол свою чашку, глаза наконец привыкли к полумраку, и она разглядела, где находится блюдечко.

— Что, без комментариев? Почему ты не спрашиваешь, что я хочу сделать, когда начну получать хорошие деньги?

— А что, надо было спросить?

— Ну, по крайней мере я ждал такого вопроса. Но я все равно скажу. Я собираюсь жениться, а статистика показывает, что жены предпочитают регулярное поступление денег в семейный бюджет — это спасает от неловких ситуациях в очередях. Жены не любят ждать, пока треска на прилавке потеряет товарный вид и окажется завернутой в газету. И тем более не любят просить продавца подождать с присылкой счета до тех пор, пока не выйдет очередная книга. Это чревато снижением социального статуса и падению в глазах других.

Подливая себе чаю, Дженет обожгла пальцы и поспешно поставила чайник на стол.

— Снова без комментариев? — спросил Ниниан.

— Рыбу в кредит не покупают. Для этого надо выпускать по книге в неделю или хотя бы в месяц, и то надо быть на очень хорошем счету, чтобы тебе это позволили.

— Вообще-то я не особенно люблю рыбу, так что уж будь добра запомни и готовь ее мне не чаще двух раз в неделю.

Повисло молчание, наконец Дженет ответила:

— Мне не нравится, когда со мной так разговаривают.

— Правда?

— И той девушке, на которой ты собираешься жениться, тоже не понравится.

Ниниан ответил, смеясь:

— Ну, тебе виднее! Давай сменим тему. Есть предметы куда романтичнее, чем какая-то рыба. Давай решим вопрос о квартире. Я располагаю секретной предварительной информацией об одном, по-моему, подходящем варианте. Парень, который теперь ее снимает, получил работу в Шотландии и согласился уступить ее аренду мне. Я говорю тебе об этом сейчас, чтобы потом на месте не пререкаться. Давай завтра подъедем в город и окончательно все решим.

Дженет смотрела прямо перед собой. Оказывается, в уединенном закутке кафе, таком укромном на первый взгляд, совершенно негде спрятаться. Дженет ощущала на себе взгляд Ниниана, догадываясь, каков он, этот взгляд, — насмешливый, дразнящий, пытающийся нащупать брешь в ее защите. И даже если бы она могла спрятать от него лицо — глаза и губы, румянец на щеках и участившееся дыхание, Ниниан знал секрет, способный вмиг разрушить всю ее защиту, заветный секрет из дней далекого детства, когда ей незачем было прятать свои чувства. И Дженет сказала самым равнодушным голосом, на какой только была способна в этот момент:

— Снимать квартиру или нет — решать той, кому в ней жить.

— Естественно. Но я хочу, чтобы ты посмотрела — что да как там.

— Мне нужно присматривать за Стеллой.

— Она может остаться на ленч в доме викария — она обычно всегда остается, когда няня берет выходной. Стар договорилась об этом с миссис Лентон. Мы можем уехать на автобусе в половине десятого и вернуться к половине пятого. Знаешь, это действительно очень важно — чтобы ты посмотрела эту квартиру. Он хочет там кое-что оставить — линолеум, всякие там занавески, которые к его эдинбургскому жилью ну никак не подходят — там он будет жить в теткином доме, где окна, по его словам, девять футов высотой[4].

Вспыхнув от гнева, Дженет посмотрела в лицо Ниниану.

— Я уже говорила тебе, что мне не нравятся подобные разговоры!

— Но дорогая, нам ведь понадобятся занавески и линолеум — представь себе, я их раздобуду, а ты заявишь, что не сможешь жить с ними рядом!

— Я и не собираюсь жить с ними рядом.

Лицо Ниниана внезапно изменилось — он схватил Дженет за руки.

— Не собираешься, Дженет — это правда?

— А зачем мне жить с твоими занавесками?

Ниниан трясся от беззвучного смеха.

— Просто они — часть тех даров, которыми я собирался тебя оделить. Нет, это теперь устарело. На последней свадьбе, на которой я был, это называлось «обеспечить». Такая жалость, ты не находишь? Мне нравилось, как это звучало:

«Я оделяю тебя». Немного старомодно, но такова природа свадеб.

— Ни о какой свадьбе речи не было.

— Была речь, дорогая, и вполне определенная речь.

В течение последних десяти минут я старательно укладывал к твоим ногам и мою зарплату, и линолеум, и все остальное — ты что, не заметила?

Дженет ответила «Нет», вернее, она попыталась произнести «Нет», но ее язык и губы не произнесли ни звука.

— Попробуй еще раз! — сказал Ниниан тем же дрожащим от смеха голосом. И тут же склонил темноволосую голову и поцеловал ее руки, которые он держал в своих так крепко, что, казалось, никогда их не отпустит.

В это мгновение все вокруг словно закружилось и одновременно словно замерло. Едва губы Ниниана коснулись ее руки, как Дженет поняла, что не сможет сказать «нет». Но по крайней мере ей хватит сил не позволить себе сказать «да». Невозможно, просто невозможно — вообще что-нибудь сказать.

И тут из-за ширмы, отделявшей их от соседнего закутка справа, раздался мужской голос — он принадлежал не кому иному, как Джеффри Форду, сидевшему в каком-то ярде от их столика:

— Ну, здесь-то нас никто не увидит, — удовлетворенно сказал он и в ответ прозвучал женский смех.

Дженет выдернула руку, и раздосадованный Ниниан воскликнул «Черт!» — не слишком громко, зато от души. Было слышно, как по другую сторону ширмы отодвигают стулья и садятся.

Дженет встала, забрала сумочку и устремилась к выходу. Ниниан двинулся следом и положил руку ей на плечо — Дженет ее стряхнула. Когда они уже удалилась в темное пространство зала, женский голос негромко, но очень отчетливо произнес:

— Я так себя вести не собираюсь, не бойтесь!

Глава 14

Дженет проснулась среди ночи. Ей снился сон, и ощущение этого сна продолжалось наяву — так капли остаются на коже, когда уже выйдешь из воды. Дженет села, ожидая, пока сонные ощущения окончательно уйдут. Этот сон прежде снился ей часто, но вот уже довольно давно не давал о себе знать.