Анонс

Начало романа весьма напоминает «Загадку Эндхауза» (или сцены из Конан Дойла — лондонское утро, чтение почты за завтраком и дедуктивные размышления о появившемся клиенте. Но по мере развития событий уже к середине романа понимаешь, что читаешь вовсе не Конан Доила и не раннюю Кристи, а произведение в духе «Немезиды» (см, том 19 наст, собр. соч.) о затхлости чувств и превращения idee fixe в преступную манию.

«Тихий пруд» — роман исключительно женский, о чем нас и предупреждают в бытово-философской реплике «У нас тут прямо дамское царство. В общем, обычная история — женщины нянчат нас в детстве, а потом опекают в старости».

Действительно, мужские образы даже второстепенными не назовешь: верный, но игривый любовник, обезличенный донжуан и маловыразительные полицейские, чья роль, кажется, сводится лишь к тому, чтобы поражаться новым подвигам мисс Силвер. Понятно становится, что в данном сюжете мужчина даже не может быть убийцей.

Второе, что бросается в глаза — противопоставление успехов и неудач, а скорее, какой-то инертности, неспособности к активной жизни; получается, что вокруг мисс Форд собраны только такие люди, и характер смертей, в сущности, не приведших к желаемому результату, соответствует общей атмосфере несостоятельности. Домочадцы заняты исключительно своими мелкими склоками, других чувств за ними не наблюдается. Все здесь как бы само собой давно отказались от семейной фамилии, красивой и аристократической, но ко многому обязывающей, променяв ее на более куцый, но удачливый вариант.

Когда в конце романа мисс Форд объявляет о своем желании покинуть дом, становится понятно, что происходит символический отказ от старого образа жизни.

Занятно отметить фразу, вложенную в уста Герти Мейсон:

«Если уж кто пошел убивать, он сам никогда не остановится», что соответствует высказываниям многих героев романов Кристи, но в гораздо менее аристократическом варианте.

Роман вышел в Англии в 1954 году.

Перевод под редакцией Е.Чевкиной выполнен специально для настоящего издания и публикуется впервые.

А. Астапенков

Глава 1

Почту мисс Силвер всегда просматривала за завтраком.

С младых ногтей она усвоила житейскую мудрость, что делу время, а потехе час, а потому любое обращение к ней за помощью, личной или профессиональной, по почте или по телефону, неизменно имело приоритет перед потехой, сиречь чтением утренних газет. Таковых мисс Силвер получала две: одна была из тех отстраненных и надменных, в которых даже самые ужасные и потрясающие мир события представляются далекими и не имеющими особого отношения к повседневной жизни, другая же, судя по броским заголовкам, предпочитала живописать политические скандалы наряду с такими всегда актуальными и волнующими темами, как очередная свадьба, убийство или развод.

Мисс Силвер взяла письма и начала их разбирать. Одно было от ее племянницы Этель Бэркетт, жены управляющего банком в одном из центральных графств — этот конверт мисс Силвер вскрыла тут же. Когда Этель писала в последний раз, Роджер, младший из ее троих сыновей, был не совсем здоров, но, слава богу, оказалось, он уже поправился и даже вернулся в школу. Затем следовали и другие семейные новости:

Я думаю, вас обрадует, что Дороти благополучно произвела на свет двойняшек — мальчика и девочку, оба прелестные, так что и Дороти, и Джим в полном восторге. Ну не здорово ли — десять лет у них не было детей и они прямо извелись оба, а потом — сперва мальчик, потом — девочка, а теперь — оба сразу. Лично я считаю, что на этом можно бы и остановиться!

Джим был родной брат Этель Бэркетт, а мисс Силвер, соответственно, приходился племянником, и такого рода известие переварить было непросто. Две вязаные кофточки и три пары пинеток уже были отправлены Дороти Силвер, но теперь выясняется, что всего этого требуется в двойном количестве. Мисс Силвер с облегчением вспомнила, что на пинетки шерсти у нее вполне хватит, а вчера она как раз приметила в универмаге Месситера очень симпатичную голубую пряжу — в самый раз на детские кофточки.

Отложив письмо Этель, чтобы дочитать на досуге, мисс Силвер взялась за послание от другой своей племянницы — Глэдис Робинсон. В нем, надо полагать, очередная порция жалоб на все и вся и более чем прозрачные намеки на то, что приглашение в гости к «дорогой тетушке» отчасти бы скрасило эту беспросветную участь. Сердце у мисс Силвер было доброе, но судьба Глэдис жалости у нее не вызывала. В самом деле, мужа девочка сама себе выбрала, человек он достойный, хоть и зануда — так ведь он и был таким с самого начала. Ну, с деньгами у него не слишком хорошо — а у кого, спрашивается, с ними хорошо, в наше-то время? Между прочим, Глэдис-то и замуж вышла, только чтобы на работу больше не ходить, — и вот теперь скулит, дескать, ей целыми днями надо то подметать, то пыль вытирать, то стряпать. Причем все это получается у нее из рук вон плохо; мисс Силвер искренне сочувствовала бедняге Эндрю Робинсону. Глянув на неряшливые каракули, она поняла, что предположения ее совершенно верны, и отложила письмо в сторону, взяв конверт со штемпелем Ледбери. Она неплохо знала графство Ледшир, да и друзей там было немало, но этот крупный, четкий почерк был ей незнаком, да и бумага — плотная и явно дорогая — невольно привлекала внимание. Развернув сложенный вдвое листок, она прочла:

Миссис Смит приветствует мисс Мод Силвер и была бы счастлива договориться о встрече с ней завтра, в четверг, между 10 часами утра и полуднем. Она будет в Лондоне и позвонит из гостиницы, чтобы договориться о встрече и уточнить время.

Мисс Силвер с интересом разглядывала листок почтовой бумаги: обрезан на два дюйма — видимо, чтобы скрыть отпечатанный на нем адрес; почерк торопливый, да еще и две помарки. Пожалуй, это было бы даже занятно — встретиться с этой миссис Смит и выяснить, что ей нужно.

Но пока что с лихвой хватало времени не только закончить завтрак, но и спокойно дочитать письмо Этель — такое теплое, наполненное милыми подробностями счастливой семейной жизни, — а потом, нахмурившись, мисс Силвер взялась за то, что прислала Глэдис Робинсон: от прежних ее посланий оно отличалось только тем, что в сем последнем она прямым текстом просит денег:

Эндрю буквально шагу мне ступить не дает, стоит мне хоть чуточку взять из хозяйственных денег, он прямо свирепеет! По-моему, он даже не в состоянии понять, что мне нужно одеваться! И вечно недоволен, если я разговариваю с кем-то кроме него! Так что если можно, дорогая тетушка…

Мисс Силвер собрала письма и газеты и направилась в гостиную. Даже покидая свою скромную квартирку совсем ненадолго, она возвращалась сюда неизменно переполненная благодарностью тому, что она называла Провидением, за обретенный наконец уютный и удобный уголок. Двадцать лет кряду она не могла рассчитывать ни на что, кроме должности гувернантки в чужих домах, а потом — выхода на пенсию, более чем скромную. И тут внезапно перед ней открылись совершенно иные перспективы. Руководствуясь строгими жизненными принципами, любовью к справедливости и даром читать в людских сердцах, она начала карьеру частного детектива. О ней знали даже в Скотленд-Ярде — ее очень ценил сам старший полицейский инспектор Лэм. А то, что он иной раз мог и вспылить, ничуть не мешало их давней и сердечной дружбе. Инспектор Фрэнк Эбботт как-то в порыве непочтительности заявил, что его уважаемый шеф подозревает «Моди в чем-то опасно напоминающем колдовство», — инспектор, впрочем, славился своим витиеватым слогом.

Газеты Мисс Силвер положила на вращающуюся книжную тумбочку, письма племянниц сунула в ящик письменного стола, а записку миссис Смит водрузила на ежедневник.

Славная у нее гостиная! Конечно, на современный взгляд, многовато и мебели, и картин, и, главное, фотографий. В светлых кленовых рамках висели репродукции викторианских шедевров — «Пузыри» Джона Миллейса, «Пробуждение души» Уотса Хоупа и меланхоличный «Олень»

Лэндсира, резные ореховые кресла так и манили присесть своими удобными изгибами подлокотников и мягкими вместительными сиденьями. А фотографии являли собой прямо-таки энциклопедию мод последнего двадцатилетия, вставленную в куда более старомодные рамки, вызывавшие в памяти самое начало века с его плюшем и серебряной филигранью. На самом деле почти все они были связаны с ее расследованиями. Служа справедливости, мисс Силвер когда-то сумела спасти доброе имя, счастье, а нередко и жизнь тех людей, что теперь улыбались с каминной полки, с книжного шкафа и отовсюду, где только для них находилось место. Кроме того, было множество снимков младенцев, которым она в свое время тоже связала пинетки, шарфики и кофточки.

Стоя у письменного стола, мисс Силвер любовалась комнатой. Лучи солнца пробивались сквозь переливчатые ультрамариновые шторы, ложась на полу возле самого края ковра и подчеркивая, как он великолепно подходит к шторам.

Не успела мисс Силвер сесть в кресло за письменный стол, как зазвонил телефон. Сняв трубку, она услышала глубокое контральто:

— Монтэгю-Меншинс, пятнадцать?

— Да.

— Это мисс Мод Силвер? — голос был женский, но настолько низкий, что вполне мог бы принадлежать мужчине.

— Я вас слушаю, — ответила мисс Силвер.

— Вы, вероятно, получили мое письмо с просьбой о встрече — это миссис Смит.

— Да, я его получила.

— Когда я могу с вами встретиться?

— Вообще-то я сейчас свободна.

— Тогда я приеду прямо сейчас. Думаю, что буду у вас минут через двадцать. До свиданья, — в трубке послышались гудки, Мисс Силвер тоже положила трубку. Затем взяла ручку и написала короткое, но резкое письмо Глэдис. Она уже успела приступить к более приятному делу — подробному, пункт за пунктом, ответу милой Этель, когда в дверь позвонили, и мисс Силвер не без сожаления отложила ручку.

Мгновение спустя ее верная Эмма Медоуз открыла дверь и объявила:

— Миссис Смит.

Глава 2

В комнату вошла сутуловатая пожилая женщина. Из-под потрепанной фетровой шляпки с какой-то нелепой и к тому же пыльной вуалью во все стороны торчали седые космы. Несмотря на почти летнюю погоду, женщина была в манто из меха, называемого «кролик под котика», старомодном и слишком длинном, — из-под него виднелся лишь неровный подол какого-то черного шерстяного одеяния.

Закрытые черные туфли на низком каблуке и поношенные черные перчатки дополняли картину.

Мисс Силвер пожала посетительнице руку и пригласила садиться. Миссис Смит тяжело дышала, словно бы запыхавшись, когда же она направилась к указанному мисс Силвер креслу у камина, стало заметно, что она довольно сильно хромает.

Чтобы дать гостье время прийти в себя, мисс Силвер не спеша пересела в кресло по другую сторону камина — напротив гостьи, — протянула руку к мешочку с вязаньем, лежавшему на столике возле кресла, и, достав оттуда моток мягкой белой шерсти, принялась набирать петли для детской кофточки. Хорошо, что она купила так много этой прекрасной, такой мягкой белой шерсти — ведь близнецам Дороти нужен будет полный комплект теплых вещей.

Тем временем миссис Смит достала огромный белый носовой платок и принялась им обмахиваться. Все еще тяжело дыша, она наконец отложила платок и произнесла:

— Вы должны меня извинить. Мне трудно подниматься по лестницам, — голос у нее оказался хриплый, грубоватый, а речь отрывистая, с некоторым намеком на простонародный лондонский выговор.

Мисс Силвер закончила набирать петли, и спицы замелькали, вывязывая модный заграничный узор.

— Пожалуйста — чем могу быть полезна?

— Ну, не знаю даже, — миссис Смит теребила носовой платок. — Я вообще-то к вам как к специалисту пришла.

— Итак?

— Я слыхала про вас от подруги — не важно, от кого именно. И вообще у меня правило такое: меньше слов — больше дела.

Вязание, давно став для мисс Силвер привычным занятием, ничуть не отвлекало ее внимания от собеседницы.

— Мне совершенно безразлично, кто именно порекомендовал вам обратиться ко мне за консультацией, но я должна предупредить, что мои возможности помочь вам во многом будут зависеть от степени вашей откровенности.

Миссис Смит вскинула голову, как лошадь в узде.

— Ну, это смотря по…

Мисс Силвер улыбнулась.

— Смотря по тому, можно ли мне доверять. Но иначе я просто не смогу вам помочь. Полумеры не имеют смысла.

Как заметил в свое время лорд Теннисон: «Во всем доверься иль не доверяйся вовсе».

— Уж больно трудно, — заметила миссис Смит.

— Верю. Но вам придется принять решение. На самом деле вы ведь пришли сюда не консультироваться со мной, не так ли? Просто вам обо мне рассказывали и вы захотели взглянуть на меня и решить, стоит мне доверять или нет.

— Почему это вы так решили?

— Так поступают многие мои клиенты. Непросто посвящать в свои личные дела незнакомого человека.

— Вот именно — дело и правда личное. Не хочу, чтобы знали, что я обращалась к частному детективу, — отчеканила миссис Смит.

И внезапно увидела, что между нею и мисс Силвер пролегло огромное расстояние. Без единого слова или жеста ее собеседница, эта маленькая, похожая на гувернантку особа, вдруг немыслимо отдалилась. Со своей тщательно завитой челкой, старомодным, оливково-зеленым кашемировым платьем, с этой брошкой — вырезанной из мореного дуба розочкой с жемчужиной в середине, с черными нитяными чулками, с лаковыми туфлями, слишком узенькими для нынешних ног, — эта женщина словно сошла со старой фотографии и теперь, казалось, вот-вот шагнет обратно. И тогда, поразившись себе, миссис Смит вдруг поняла, что не хочет, чтобы эта женщина уходила и не отдавая себе отчета в том, что делает, произнесла:

— Ну хорошо, но то, что я вам расскажу, останется строго между нами.

— Да, строго между нами.

Манера поведения миссис Смит неуловимо изменилась, как и ее голос: оставаясь низким, он утратил грубоватую хрипотцу.

— Что ж, вы правы — я действительно пришла сюда посмотреть на вас. Но когда я объясню вам причины, которые побудили меня сделать это, думаю, вы и сами сочтете их достаточно вескими.

— А теперь, когда вы на меня посмотрели?

Миссис Смит непроизвольно взмахнула рукой. Вроде бы мелочь — но она совершенно не сочеталась с кроликовым манто и общим обликом гостьи. Лучше бы она продолжала мять и теребить носовой платок — а этот жест своей естественной грацией как-то выпадал из образа. Миссис Смит поняла это, но слишком поздно и произнесла, выговаривая с несколько утрированной простоватостью:

— Теперь так я точно решила с вами потолковать. Только вот с чего начать-то, не знаю.

Мисс Силвер молча продолжала вязать. В этой комнате она перевидела немало клиентов: и перепуганных, и убитых горем, и отчаянно нуждавшихся в поддержке и утешении. Миссис Смит, похоже, не принадлежит ни к одной из этих категорий. У нее есть свой план и собственные соображения, как его осуществить. Если она решит говорить, то обо всем расскажет сама, а если нет — будет молчать, и ничего тут не поделать. Неожиданно и резко миссис Смит решилась и заговорила.

— Понимаете, какая штука, — сказала она, — кажется, кто-то пытается меня убить.

Мисс Силвер слышала такое не впервые и, не выказав ни изумления, ни недоверия, спросила — спокойно и деловито:

— Что заставляет вас так думать, миссис Смит?

Руки в черных перчатках продолжали комкать платок.

— Это суп… у него был странный… вкус. Я к нему не прикасалась. Там была муха — в пролитой на стол капле.

Потом она так и лежала там — мертвая.

— Что произошло с оставшимся супом?

— Его вылили.

— Кто вылил?

— Та женщина, которая мне его принесла. Я сказала ей, что с супом что-то не так и она выплеснула его в раковину в ванной.

— В ванной?

— Да. Из-за ноги мне трудно спускаться вниз. Мне удобнее, когда все в одном месте. Я редко бываю на первом этаже с тех самых пор, как охромела. И умываюсь у себя наверху.

— Стало быть, женщина подала вам суп, а потом сама же и вылила. Что это за женщина?

— Прислуга — вроде сиделки. Я человек не совсем здоровый, так что она за мной присматривает. Только не вздумайте ее подозревать — она скорее сама отравится, чем отравит меня.

— Надо было сохранить этот суп, чтобы отдать на анализ, — усмехнулась мисс Силвер.

— Тогда мне это как-то в голову не пришло. Видите ли, это был суп из шампиньонов, и я подумала, вдруг туда положили какой-то другой гриб — просто по ошибке. Не то чтобы миссис… — она осеклась, вскинув голову. — Я хотела сказать, что хорошая кухарка всегда отличит поганку от шампиньона, разве нет?

Последнюю фразу мисс Силвер проигнорировала.

— Вы утверждаете, что тогда не придали этому случаю особого значения. Не объясните ли вы, отчего теперь вы думаете иначе?

Темные глаза пытливо смотрели на мисс Силвер из-за пыльной вуали. Помолчав, миссис Смит ответила:

— Потому, что это был не единственный случай. Когда подобные вещи случаются одна за другой, это заставляет задуматься, не так ли?

Спицы в руках мисс Силвер звякнули:

— Если подобных происшествий было несколько, я бы вас попросила рассказать о каждом из них по порядку, начиная с первого, — тон ее сделался абсолютно серьезным. — Вы что-то заподозрили именно после того случая с грибным супом?

— И да и нет. Видите ли, началось все даже не с супа.

— Хорошо, тогда скажите мне, с чего же.

— Ох, — вздохнула миссис Смит, — началось все с несчастного случая пять — нет, шесть месяцев тому назад.

— Что случилось?

— Дело было под вечер, знаете, когда уже темно, а свет еще не зажигают, — и я спускалась по лестнице. Вся штука в том, что я ничего не могу утверждать с уверенностью — знаете, как это бывает, когда упадешь — не помнишь и половины того, что произошло. Единственное, что я помню точно, это как я лежу в холле под лестницей со сломанной ногой, и не то что могу поклясться, что меня столкнули, но у меня есть определенные подозрения.

— Вы считаете, что кто-то вас столкнул?

— Может, столкнул, может, подножку подставил — это как раз не важно. И не спрашивайте меня, кто бы мог это сделать — это мог быть кто угодно из живущих в доме или вообще неизвестно кто. Но никому не удастся убедить меня, что я пересчитала все ступеньки просто так, по собственной воле.

— Понимаю… — сказала мисс Силвер задумчиво. — А следующий случай?

— Суп, о котором я вам уже говорила.

— А после этого?

Миссис Смит нахмурилась.

— Снотворное. Именно оно навело меня на мысль, что лучше посоветоваться с вами. Когда я сломала ногу, врач выписал мне снотворное, но я не слишком люблю подобные вещи. Они быстро получают над нами власть, я такого навидалась более чем достаточно. Поэтому я принимала его, только если боль становилась невыносимой. Пилюль всего было с полпузырька, и за шесть месяцев я приняла их штук шесть или семь. И вот на днях я решила снова ими воспользоваться. Ну, вы знаете, как обычно поступают в таких случаях — я перевернула пузырек и вытрясла все пилюли на" ладонь. Я просто смотрела на них и ни о чем таком не думала. Если бы выпала только одна эта пилюля, я бы, думаю, ничего и не заметила — иногда я просыпаюсь ночью и все думаю и думаю об этом, — но рядом с другими она показалась мне чуточку большей и немножко заляпанной, что ли, — как если бы с ней кто-то что-то делал. Я взяла лупу и внимательно ее рассмотрела: она была разрезана пополам и снова склеена. Мне стало страшно и я выбросила ее за окно.

Мисс Силвер кашлянула.

— Позвольте заметить, это был не самый разумный поступок.

— Конечно глупость, — честно призналась миссис Смит, — но тогда у меня было чувство — как сейчас помню, — что у меня оса в ладони, и я ее просто стряхнула прочь, и все.

— Это случилось недавно?

— В понедельник вечером.

Мисс Силвер отложила вязанье, подошла к письменному столу и вернулась с тетрадкой в блестящей голубой обложке. Положив тетрадь на колени, она принялась что-то записывать карандашом на странице, озаглавленной «Смит» с вопросительным знаком. Закончив писать, мисс Силвер посмотрела на гостью ясным и бодрым взглядом птички, высмотревшей наконец вкусного червяка.

— Прежде чем мы продолжим беседу, мне бы хотелось услышать имена и краткую характеристику всех людей, живущих в вашем доме. Только имена, уж будьте так добры, назовите настоящие.

Было заметно, что миссис Смит колеблется. Наконец она спросила с вызовом:

— Почему вы решили, что я намерена вам лгать? Мисс Силвер улыбнулась — эта улыбка в свое время завоевала доверие не одного клиента.

— Мне трудно поверить в то, что ваше имя действительно миссис Смит.

— Почему?

Карандаш в руке мисс Силвер не дрогнул.

— Потому что с той минуты, как вы вошли в эту комнату, вы играете роль. Вы боитесь, что вас узнают, и создали вполне убедительный образ особы, совершенно на вас не похожей.

— Если этот образ столь убедителен, — ехидно спросила миссис Смит, — почему же он не убедил вас?

Мисс Силвер посмотрела на нее серьезным взглядом:

— Почерк, — просто ответила она, — он очень многое говорит о человеке. Ваш, если можно так выразиться, принадлежит вовсе не миссис Смит, кем бы она ни была.

Даже почтовая бумага и та миссис Смит совершенно не подходит.

— Как это глупо с моей стороны, — низкий грудной голос мигом утратил последние признаки простецкой лондонской скороговорки. — Что-нибудь еще?

— О да. Миссис Смит не стала бы приделывать вуаль к такой старой шляпе. Она бы вообще не надела вуали. Мне показалось, что вам не хочется, чтобы я могла разглядеть ваши глаза. На самом деле вы боялись, что вас могут узнать.

— И вы меня узнали?

Мисс Силвер улыбнулась.

— Ваши глаза не так просто забыть. Вы старались смотреть вниз, но, хотя бы изредка, вам необходимо было смотреть на меня — ведь вы именно за этим сюда и пришли: взглянуть на меня и решить, стоит ли со мной консультироваться. Вы очень хорошо изменили свой голос — легкий акцент и отрывистая манера разговора, но выдали себя одним-единственным невольным движением. Мне кажется, что это ваш обычный жест, но вы воспользовались им в образе фру Алвинг в «Привидениях»[1]. Ваша левая рука поднялась и упала — простой жест, но в вашем исполнении такой сильный и такой трогательный. Он врезался мне в память на том незабываемом спектакле. И вот, стоило вам снова взмахнуть рукой, как я поняла: вы — Адриана Форд.

Адриана рассмеялась низким мелодичным смехом.

— Да я и сама это сразу поняла. Жест совершенно выпал из образа — хотя все остальное, по-моему, неплохо.

Манто из сокровищницы Мейсон — это моя горничная, а раньше была костюмершей. Шляпку она собиралась выбросить. Если честно, я считаю это настоящим произведением искусства — вуаль и все остальное. Но я боялась, что меня выдадут глаза. Фотографы всегда их акцентируют, — Адриана сдернула шляпку и растрепанный седой парик, высвободив собственные волосы — густые, коротко подстриженные, выкрашенные в золотисто-рыжий цвет. — Ну, так-то лучше, верно? Конечно, к костюму не подходит, да и грим не тот, но теперь мы, по крайней мере, можем видеть друг друга. Мне опостылело вглядываться в ваше лицо через эту проклятую вуаль.

Адриана бросила шляпку и парик на соседнее кресло и выпрямилась. Сутулость была для нее еще менее естественна, чем манто из кролика — осанка Адрианы Форд была весьма горделивой.

И больше не было ни миссис Смит, ни трагической фру Алвинг, ни ужасной, леденящей душу леди Макбет десятилетней давности, ни изящной Джульетты, которой зрители восхищались тридцать лет назад. Сняв маскарадный костюм, перед мисс Силвер сидела женщина, прожившая на свете много лет, полных побед и славы, — темпераментная, живая, властная, остроумная и умеющая глубоко чувствовать. Из-под красиво изогнутых бровей смотрели по-прежнему прекрасные темные глаза.

Мисс Силвер видела все это и еще то, что таилось в глубине этих глаз и в складках возле рта — бессонные ночи и дни, полные колебаний и душевной борьбы, покуда Адриана Форд наконец не решилась перевоплотиться в миссис Смит и прийти со своей бедой к незнакомой ей женщине. И сказала:

— Может быть, теперь вы все-таки сообщите мне те частности, о которых я вас просила.

Глава 3

Адриана Форд рассмеялась:

— А вы упорны, правда? — и вдруг перестала смеяться. — Вы хотите знать, кто был тогда в доме, и что делал, и почему я считаю, что кто-то пытается меня убить, не так ли? Хорошо, я дам вам список имен, но это поможет вам не больше, чем помогло мне. Временами мне кажется, что все эти покушения я сама себе напридумывала. И все-таки я пришла к вам — потому что поняла, что больше не в состоянии просто сидеть и ждать, пока еще что-нибудь случится. В Форд-хаусе бывает очень много народу. Я назову вам их имена и расскажу, кто они такие, но я хочу, чтобы вы ясно поняли, что я никого не подозреваю и не обвиняю. И вы должны пообещать, что по первому моему слову вы уничтожите все записи, которые сделали и забудете все, что я вам говорила.

— Я уже заверила вас, что все, что будет здесь сказано, останется между нами, — сказала мисс Силвер. — Кроме тех случаев, когда трагические события потребуют вмешательства закона.

Рука Адрианы поднялась и упала в том же самом жесте, который так запомнился мисс Силвер — легком, грациозном и выразительном.

— О, после нас — хоть потоп! Если меня убьют, можете делать все, что вам заблагорассудится! — воскликнула актриса с чувством, которое, впрочем, тут же иссякло — нахмурившись, она пробормотала:

— Зачем я это сказала?

Я не собиралась так говорить. Нам лучше заняться теми, кто бывает в доме, — она забарабанила пальцами по подлокотнику кресла. — Я не знаю, что вам обо мне известно, но все знают, что я оставила сцену. Живу в старом доме у реки в трех милях от Ледбери. Дом называется Форд-хаус.

Я купила его три года тому назад потому, что мне понравилось название. Я — урожденная Рутерфорд, но на сцену вышла как Адриана Форд. Некоторые из моих родственников остались верны своей шотландской фамилии, а некоторые, вслед за мной, стали называть себя Фордами. Я — последний представитель нашего старшего поколения. Ну а теперь — об обитателях Форд-хауса. Алфред Симмонс и его жена — дворецкий и кухарка. Оба служат у меня уже двадцать лет и живут в доме, как и Мейсон, которую можно назвать моей горничной. Она занималась моими костюмами и очень мне предана. Начала работать у меня еще девочкой, а теперь ей под шестьдесят. Еще двое приходящих служанок: девчонка по имени Джоан Катл — глупое создание, которое меня бесит, но невозможно представить себе, чтобы она захотела кого-нибудь отравить, — и вдова средних лет, чей муж был младшим садовником. Ее фамилия, если вам, конечно, интересно, — Прэтт. Рядом с домом живет садовник по имени Робертсон и при нем еще молодой человек — Сэм Болтон. Он обслуживает машину и вообще следит за техникой.

Пока мисс Силвер записывала имена в свою тетрадку, Адриана пребывала в мрачном молчании, а затем сказала:

— Ну, это все слуги Форд-хауса, и я не могу придумать ни малейшей причины, чтобы кто-то из них захотел убрать меня с дороги.

— А наследства им не положено?

— А как же! За кого вы меня принимаете? Мейсон служит у меня уже сорок лет, а Симмонсы — двадцать.

— Они знают, что упомянуты в завещании?

— Они бы очень огорчились, если бы я этого не сделала.

— Мисс Форд, я вынуждена просить вас выражаться точнее. Они действительно знают, сколько именно им положено по завещанию?

— Конечно, они это знают!

— И это значительная сумма?

— Я никогда не мелочусь!

— А остальным слугам тоже что-нибудь полагается?

— Да нет. По пять фунтов за каждый год службы. Так что всем остальным — не больше сотни.

Мисс Силвер провела под записями жирную черту.

— Так. Со слугами разобрались. Могу я спросить, кто еще живет в Форд-хаусе?

Палец Адрианы скользил по вырезанным на подлкотнике кресла листьям аканфа.

— Мой кузен Джеффри Форд и его жена Эдна. Джеффри уже под пятьдесят. Его доходы не так велики, как ему хотелось бы, так что жизнь деревенского джентльмена его вполне устраивает. Сначала он наносил мне визиты, которые от раза к разу становились все более продолжительными, а теперь он живет в Форд-хаусе почти постоянно. Джеффри — человек приятный, и мне нравится, что он живет в доме. Его жена — одна из тех невыносимых женщин, которые всегда хотят как лучше — постоянно мешает слугам и называет это работой по дому. Дай ей волю, она все запрет под замок, а выдавать будет не больше суточной порции, да и то по большой просьбе. И еще она страшно ревнует Джеффри — просто смехотворно!

Мисс Силвер занесла карандаш над тетрадным листом.

— Говоря «смехотворно», вы хотели сказать, что оснований для ревности у нее нет.

Адриана хрипло рассмеялась.

— Что вы! Я бы сказала, для этого у нее есть все основания! Но на что она, собственно, рассчитывала? Она старше Джеффри, да ее и прежде нельзя было назвать привлекательной. Никто так и не смог понять, почему он на ней женился. Насколько мне известно, денег у нее нет. Ну, довольно о Джеффри и Эдне. Есть еще Мириэл.

Мисс Силвер записала имя в тетрадку, переспросив:

— Мириэл? А фамилия?

— О, разумеется, Мириэл Форд. По крайней мере последние двадцать три года — или около того — ее зовут именно так. Не имеет смысла спрашивать, откуда она взялась, потому что взялась она из ниоткуда. Можно сказать, ее мне подбросили и она пожелала остаться. От нее все шарахаются. Яркая личность — тридцать три несчастья.

— Чем она занимается?

— Цветами, — Адриана презрительно скривила рот.

— Вы не задумывались о том, чтобы дать ей какую-нибудь профессию?

— О, конечно думала, но все, чем она когда-либо хотела заниматься, это выйти на сцену и блистать. Работать ей не хочется, да и таланта нет. На самом деле все это очень печально.

«Эмоциональная, разочарованная, недовольная» — записала мисс Силвер напротив имени Мириэл Форд. И, подняв голову от записей, заметила, что Адриана смотрит на нее и в ее взгляде явственно читается сомнение.