Глава 5

Мисс Стандинг вздохнула, шмыгнула носом, вытерла глаза потрепанным платочком и заученным движением запустила пальчики в коробку с французскими шоколадными конфетами. Выбрав подтаявшую конфетку с приторной начинкой, она еще раз вздохнула и продолжила начатое письмо. Пристроив мятый листочек на коленке, она писала подруге, с которой рассталась два дня назад, когда уехала из Швейцарии, из Академии мадам Мардон — дорогого, изысканного заведения для избранных. На бледно-голубой бумаге было нацарапано: «Мой дорогой ангел Стефания!»

Мисс Стандинг лизнула шоколадку и продолжила:

«Так мерзко и чудовищно, что нет слов! Мамзель только всего и сказала, что бедный папа умер. Она сказала, что в телеграмме ничего больше не было и что я должна ехать домой. А когда я вчера ночью сюда приехала, никакой миссис Бьюшамп на месте не оказалось, а раньше на каникулах она всегда была здесь, да и слуги выглядят как-то странно. А мамзель сегодня укатила, и я так и не знаю, что случилось, только то, что папа был на своей яхте где-то на Средиземном море. Так что никаких похорон не будет, ничего такого, а у меня даже нет ничего черного, только то, с чем я приехала. Все убого до безобразия. Если ты не будешь мне писать, я просто умру. Такое безобразие, что поговорить не с кем! Сегодня утром придет нотариус — папин нотариус. Он позвонил и сказал, что придет. По-моему, я теперь буду богата до безобразия. Но все это так угнетает! Я даже пожалела, что у меня нет родственников, хотя бы таких безобразно скучных, как у Софи Вейр. Помнишь, какая у ее тетки шляпа? У меня нет родственников, кроме кузена Эгберта, а лучше уж вообще не иметь никого, чем такого. Никто себе не пожелает такого родственничка. Ужасный негодяй, другого такого поискать надо».

Мисс Стандинг нахмурилась, глядя на слово «ужасный», и вставила букву «т». Так выглядело лучше. Она взяла еще конфету и продолжила:

«В школу я больше не вернусь. В конце концов, мне восемнадцать лет, и меня нельзя заставить. Я вот о чем думаю: не завести ли мне охранника? В книгах девушки всегда выходят замуж за своих охранников; это такое безобразие, что нет слов. Ты должна приехать и пожить со мной, будем развлекаться до безобразия».

Перестала писать и вздохнула, потому что Стефания, конечно, сможет приехать только на Рождество, а до Рождества, пользуясь простеньким словарем мисс Стандинг, было еще долго до безобразия — три месяца.

Она хмуро оглядела богатую, пышно убранную комнату. Огромная комната тянулась от передней стены большого лондонского дома до задней, а пышность ее убранства пристала скорее гробнице, чем жилому дому. Пол устилали бесценные персидские ковры изысканных тусклых тонов, присущих ушедшему веку. Шторы были из исторической парчи, сотканной в Лионе еще до того, как Лион был потоплен в крови в дни Террора. Панели на стенах вывезены из Нидерландов, из дома, где жил великий герцог Альба. По этим панелям была развешана коллекция живописи, каждая картина — мечта коллекционера и целое состояние: сэр Джошуа, Ван Дейк, Питер Лели, Франс Хале, Тернер. Никаких современников.

Мисс Стандинг хмуро уставилась на картины, которые считала противными, мрачными и угнетающими. Она ненавидела всю эту комнату. Но когда начинала думать, что бы с ней сделать, чтобы она лучше смотрелась, у нее возникало чувство, что менять здесь что-либо — кощунство. Постелить розовый ковер, оклеить панели белыми обоями, чтобы закрыть темное дерево, — это все равно что смеяться в церкви. Глупо, конечно…

Она утешилась, съев вкусную конфетку, — внутри оказалась нуга. Диван, на котором она сидела, был похож на мебель из погребальной пирамиды — весь в пурпуре, золоте и серебре.

«Интересно, пойдет ли мне черное? Некоторых оно портит до безобразия. Но тот дурак, который приходил на именины вместе с де Шовиньи, сказал, что я должна носить черное, он сказал, что оно мне будет очень к лицу. Говорят, блондинки в черном выглядят лучше, чем во всем остальном. Но хорошо выглядеть в черном — скучно до безобразия».

Мисс Стандинг открыла маленькую кожаную косметичку, лежащую рядом с коробкой конфет, вынула из нее зеркальце и пудреницу и припудрила носик. Зеркальце всегда оказывало на нее благотворное действие. Ну как можно выглядеть несчастной, если в зеркале видишь щечки — кровь с молоком, золотистые вьющиеся волосы и большие голубые глаза, которые, представьте себе, больше и голубее, чем у других знакомых девушек.

Глаза у Маргот Стандинг были в самом деле примечательные. Их бледно-голубой цвет мог бы испортить весь ее облик, если бы не длинные черные ресницы. Но контраст между темными ресницами и бледными, но светящимися глазами придавал довольно заурядному хорошенькому личику налет экзотической красоты. У нее был средний вес и пухленькая фигурка, но она владела врожденным искусством принимать грациозные позы. Синяя шерстяная юбка в складку и белый джемпер выглядели скромно, без претензий. Но джемпер был связан из самой мягкой ангорки, а юбка сшита в известном парижском доме моды.

Открылась дверь в дальнем конце комнаты. Вильям, самый тупой из всех лакеев, что-то невнятно пробормотал, и мистер Джеймс Хейл прошествовал по персидскому ковру к Маргот. Раньше она с ним не встречалась. Он был нотариусом отца, и одно это наводило скуку. Но она подумала, что он даже еще скучнее — такой негнущийся, такой высокий, узкий в плечах, и к тому же безбровый. Она даже охнула про себя и поднялась ему навстречу.

Рука мистера Хейла была рыхлой и холодной. Он сказал: «Здравствуйте, мисс Стандинг» — и прочистил горло. Маргот села, мистер Хейл тоже сел. Наступило молчание, во время которого нотариус положил на соседнее кресло портфель и с важным видом открыл его.

Он поднял глаза и обнаружил у себя перед носом коробку конфет.

— Угощайтесь. Длинные — тверденькие, а кругленькие — просто мечта.

— Нет, благодарю вас, — сказал мистер Хейл.

Маргот взяла кругленькую. Она съела уже столько конфет, что для того, чтобы почувствовать вкус, ей приходилось их быстро разгрызать. Она грызла, а мистер Хейл с неодобрительным видом ждал, когда она закончит. Он хотел выразить ей соболезнование по случаю смерти отца, но, пока она жевала конфету, это было в высшей степени неуместно. Поскольку, дожевав конфету, она немедленно принялась за следующую, он отменил соболезнования и перешел прямо к делу.

— Мисс Стандинг, я пришел спросить вас, не знаете ли вы, где может быть завещание мистера Стандинга?

Маргот покачала головой.

— Нет, откуда мне знать?

— Возможно, отец говорил с вами на эту тему.

— Нет, мы с ним не виделись три года.

— Неужели? Так долго?

Мисс Стандинг кивнула.

— Раньше он изредка приезжал сюда на мои каникулы, но последние три года всегда был где-нибудь в Америке или в Германии, в Италии или еще не знаю где.

— Но не в Швейцарии? Насколько я знаю, вы учились в Швейцарии.

— В Швейцарии он не был никогда, — заявила мисс Стандинг и взяла следующую конфету.

— Он писал вам о своем завещании?

Маргот сделала большие глаза.

— Конечно нет! Знаете, он мне практически не писал.

— Так-с, — сказал мистер Хейл. — Это неудача. Видите ли, мисс Стандинг, мы находимся в большом затруднении. В течение последних пятнадцати лет все дела вашего отца находились в наших руках. Но полное представление о них имел мой отец — у него с последним мистером Стандингом сложились доверительные отношения. Если бы мой отец сейчас был с нами, мы бы все выяснили в несколько минут.

— А разве ваш отец не с вами?

Мистер Хейл прочистил горло и указал на черный галстук:

— Мой отец скончался месяц назад.

— Ох, — сказала мисс Стандинг. Она помолчала и вдруг, с неожиданным изяществом сменив тон, подалась к нему и сказала: — Мне ничего не рассказали о папе. Мамзель сказала, что ничего не знает кроме того, что было в телеграмме. Это вы послали телеграмму? Я так ничего и не знаю.

— Мистер Стандинг умер внезапно, — сказал мистер Хейл. — Он отплыл на яхте от Мальорки…

Маргот повторила название.

— Где это — Мальорка?

Мистер Хейл просветил ее. Он также поведал ей, как он выразился, «о печальных обстоятельствах» смерти отца. Оказывается, яхту застал в море шторм, мистер Стандинг отказался покинуть палубу, и его смыло волной за борт.

В этом месте мистер Хейл выразил заготовленные соболезнования, затем прочистил горло и добавил:

— К сожалению, нам не удалось найти следы завещания или какое-либо свидетельство, предполагающее, что он его составлял.

— Разве это важно? — безразлично произнесла Маргот.

Мистер Хейл нахмурился.

— Это очень важно для вас, мисс Стандинг.

— Вот как?

— Боюсь, что да.

— Но ведь я его дочь. Зачем же завещание? Ведь я у него одна, так? — Она по-прежнему говорила равнодушно. Мистер Хейл — старый болтун. Он вообще не человек, он — черный костюм и неодобрительная гримаса. Она невпопад сказала: — Будьте добры, мне нужны деньги. У меня совсем ничего нет. Я на последние купила конфеты — заставила мамзель остановить такси, выскочила и схватила их. Все было мрачно до безобразия, я почувствовала, что без конфет просто умру.

Мистер Хейл на это никак не отреагировал. С пугающей торжественностью он спросил:

— Вы совсем не помните свою мать?

— Нет, конечно. Мне было всего два года.

— Когда она умерла?

— Наверное…

— Мисс Стандинг, не скажете ли вы мне девичью фамилию матери?

Она покачала головой.

— Ну как же! Вы должны знать!

— Я не знаю… — Поколебавшись, она сказала: — По-моему, меня назвали в ее честь.

— Да? Назовите свои имена полностью.

— У меня только одно имя. По-моему, меня окрестили Маргарет, и, по-моему, так звали мою мать. Но меня всегда называли Маргот.

— Мисс Стандинг, неужели отец никогда не говорил с вами о матери?

— Нет. Повторяю, он со мной практически не разговаривал. Он всегда был занят до безобразия. Он никогда со мной не говорил.

— Тогда почему вы считаете, что вас назвали в честь матери?

Легкий румянец сделал мисс Стандинг еще прелестнее.

— У него был портрет, который он всегда держал под замком. Знаете, бывают такие штучки — дверца, замочная скважина, а внутри миниатюра. Мне всегда хотелось знать, что там внутри.

— Ну и?..

— Не знаю, должна ли я говорить… — с добродетельным видом произнесла она.

— Мне кажется, вы просто обязаны сказать.

Что-то в голосе мистера Хейла напугало ее. Она шарахнулась, вскинула на него испуганные глаза и, запинаясь, торопливо принялась рассказывать:

— Мне не разрешалось заходить в его кабинет. Но однажды вечером я зашла, потому что думала, что его там нет. Его и не было. А когда я услышала, что он идет, у меня оставалось время только на то, чтобы спрятаться за шторами. Мне было страшно до безобразия, я боялась, что он никогда не уйдет, и мне придется всю ночь простоять за шторой.

— Да. Продолжайте.

— Он писал письма, расхаживал по комнате. А потом как будто застонал, и я испугалась и выглянула из-за шторы. Он открывал этот портрет. Снял ключик с цепочки для часов и отпер. Он смотрел на портрет целую вечность. Еще раз застонал и шепотом сказал: «Маргарет», два раза.

— Вот оно что, — сказал мистер Хейл.

У Маргот пылали щеки.

— Почему вы так говорите, как будто я вам рассказала про погоду?! Я рассказала такую вещь, которая секретна до безобразия и ужасно романтична!

— Дорогая мисс Стандинг…

— Я вся трепетала до безобразия!

— Вы видели портрет?

— Н-нет. Значит, так. Я только успела взглянуть, и тут он отвернулся… ну, вы понимаете.

— Да?

— Это была миниатюра, а вокруг нее маленькие бриллиантики. Они сверкали как не знаю что, я только увидела, что она белокурая, как я. И все. Я видела ее один лишь миг. Она была ужасно красивая.

Мистер Хейл покашлял.

— Выходит, нет никаких доказательств, что эта миниатюра — портрет вашей матери.

— Конечно ее. Чей же еще!

— Не исключено. Позвольте спросить, портрет находится в этом доме?

— Он всегда возил его с собой. Наверное, он на яхте.

— Боюсь, он вместе с ним упал за борт. Стюард говорил о портрете, который вы описали. Он сказал, что мистер Стандинг всегда носил его с собой. Итак, мисс Стандинг, вы вполне уверены, что не знаете девичью фамилию матери?

— Я же вам сказала, что не знаю.

— Или хотя бы где ваш отец с ней познакомился?

Маргот помотала головой.

— Вы не знаете, где они поженились?

— Нет. Я ничего не знаю, сказала же вам — не знаю.

— Вы знаете, где вы родились?

— Н-нет. Во всяком случае… нет, не знаю.

— Что вы хотели сказать? Вы что-то собирались сказать.

— Только то, что… нет, не знаю… я думаю, что не в Англии.

— А! Не скажете ли почему?

— Он сказал — давно, я была еще маленькая, — он сказал, что он родился в Африке. Я спросила: «А где я родилась?» — и он ответил: «Далеко-далеко отсюда». Я подумала: видимо, я родилась не в Англии, а еще где-то.

Мистер Хейл пощелкал языком — обычно это записывают как «тц-тц!». Так он выразил свое презрение к подобному воспоминанию. В качестве доказательства оно никуда не годилось. Он прочистил горло с еще большей значительностью.

— Мисс Стандинг, если не будет найдено завещание, или свидетельство о браке вашей матери, или ваше свидетельство о рождении, то ваше положение станет исключительно серьезным.

Рука Маргот с конфетой застыла на полдороге ко рту.

— Почему это оно станет серьезным? Я папина дочь.

— Этому нет никаких доказательств, — сказал мистер Хейл.

Маргот расхохоталась.

— Ой, смешно до безобразия! Все знают, что я его дочь! Вы смешной до безобразия! Кто же я, по-вашему, если не Маргот Стандинг? Это же просто глупо!

Мистер Хейл насупился.

— Мисс Стандинг, дело очень серьезное, и я умоляю вас отнестись к нему серьезно. Я не верю, что мистер Стандинг составил завещание. Я знаю, что он не делал этого до двенадцатого августа сего года, когда заплатил за визит отцу. Это было шесть недель назад, и после того, как он ушел, отец сказал, что он безуспешно убеждал мистера Стандинга в необходимости составить завещание. Отец сказал такие слова: «Странное дело, — сказал он, — человек в положении мистера Стандинга откладывает такую простую и необходимую акцию, как составление завещания. Учитывая особые обстоятельства его дочери, он просто обязан это сделать, чтобы обеспечить ее будущее». Мисс Стандинг, это точные слова моего отца, и я привожу их в подтверждение того, что он был осведомлен о некоторой незаконности вашего положения.

Маргот вытаращила глаза.

— Что вы имеете в виду?

— При отсутствии какой-либо информации и в свете сказанного моим отцом…

— Господи боже мой, что вы имеете в виду?

— Я имею в виду, — сказал мистер Хейл, — что брака, по-видимому, не было.

— Как же так, ведь есть я! — сказала мисс Стандинг.

— По-видимому, вы незаконнорожденная.

Мисс Стандинг молча смотрела на него. Она повторила слово «незаконнорожденная» — оно прозвучало очень музыкально. Она просияла и с неподдельным интересом спросила:

— Как Вильгельм Завоеватель? Как сыновья Чарлза II?

— Точно так, — сказал мистер Хейл.

— Потрясающе до безобразия! — воскликнула мисс Стандинг.

Глава 6

Когда мистер Хейл закончил объяснение законного положения незаконной дочери человека, умершего без завещания, глаза мисс Стандинг округлились от недоверия.

— В жизни не слышала ничего более несправедливого. До безобразия, — твердо сказала она.

— К сожалению, от этого закон не меняется.

— Тогда что хорошего в том, что женщинам дали право голоса? Я думала, Что они изменят законы, несправедливые до безобразия. Так нам всегда говорила мисс Клей.

Мистер Хейл никогда не слышал о мисс Клей, которая была ни много ни мало как заместительница мадам Мардон. Сам он был противоположного мнения об избирательном праве для женщин.

— Вы хотите сказать, что я ничего не получу? — спросила мисс Стандинг, выпрямившись в кресле и сложив пухлые ручки на коленях, прикрытых синей шерстяной юбкой.

— По закону вы ни на что не имеете права.

— Но это совершенно позорно! Вы хотите сказать, что у папы были миллионы, но я не получу ничего вообще? Кто же, если не я? Кто-то же должен их получить! Или государство их просто украдет?

— Ваш кузен мистер Эгберт Стандинг является законным наследником. Он… э… без сомнения, сочтет уместным выделить вам некоторое содержание.

Мисс Стандинг вскочила, словно подброшенная пружиной.

— Эгберт! Вы шутите, вы конечно шутите!

Мистер Хейл принял оскорбленный вид.

— Нисколько, мисс Стандинг!

Маргот топнула ногой.

— Я не верю ни единому слову! Папа не любил Эгберта. Он назвал его паразитом. Я это прекрасно помню, потому что я не знала, что означает это слово, и спросила его, а он велел посмотреть в словаре. И сказал, что не знает, чем он заслужил такого племянника, как Эгберт. Он сказал, жалко, что его брата Роберта не утопили в детстве, тогда бы у него не было Эгберта. Вот что сказал папа, и вы еще думаете, что он бы захотел, чтобы все его деньги, и все вещи, и картины достались человеку, к которому он так относился?! Папа обожал эти чудовищные мрачные картины, он бы ни за что не захотел отдавать их Эгберту. Эгберт тоже их обожает, не знаю почему, и это папу злило больше всего. Какие все-таки бывают смешные люди, правда?

Когда мистер Хейл ушел, Маргот продолжила письмо к Стефании.

«Ой, Стефания, кто сейчас приходил! Мистер Хейл, нотариус! Старый оболтус, голос нудный до безобразия — когда у священника бывает такой голос, заснешь и в церкви. Но мне спать не пришлось, потому что он говорил вещи, убийственные до безобразия. Выдал целую кучу семейных секретов, сказал, что считает, что я незаконнорожденная, как все равно какая-нибудь историческая личность! Раньше мне только в исторических книгах попадались незаконнорожденные. А он говорит, что и я такая, потому что думает, что отец и мать не были женаты. Я этого не понимаю, но он говорит, что нет никакого свидетельства о браке и о моем рождении. Видишь, какая глупость? Если бы я не родилась, меня бы не было! А я есть, и тогда кому нужно это свидетельство о рождении?! А он говорит, что я не получу никаких денег…»

В офисе мистер Хейл приступил к расспросам мистера Эгберта Стандинга. Раньше он его не видел и теперь рассматривал с некоторым неодобрением. Он не любил толстых молодых людей, не любил молодых людей, которые сидят развалясь, не одобрял галстуки с болтающимися концами и запах душистых сигарет. Вполне обоснованные подозрения у него вызвали волнистые волосы Эгберта. На какое-то мгновение он даже проникся жалостью к мисс Стандинг, так ему не понравился Эгберт. Не понравился он и юному клерку, который сидел в углу и записывал.

Помимо всего прочего, с мистером Эгбертом Стандингом было трудно вести дело. Он откидывался в кресле, зевал, пробегал пальцами по искусственным волнам шевелюры мышиного цвета. У него было круглое невыразительное безбровое лицо, светлые глаза и светлые ресницы. Мистеру Хейлу он страшно не нравился. Казалось, немыслимо пробудить в нем интерес к обеспечению мисс Стандинг и даже к собственному положению в качестве наследника.

Мистер Хейл повторил высказывания мистера Хейла-старшего, как он повторял их Маргот.

— После слов отца у меня не осталось сомнений в том, что положение мисс Стандинг не вполне законно. Отец надавил на мистера Стандинга, чтобы тот составил завещание, но мистер Стандинг уклонился. Я уверен, что отец знал больше, чем рассказал. Как я понимаю, мистер Стандинг ему доверял. Позвольте спросить, не говорил ли дядя с вами на эту тему?

Эгберт развалился в кресле и зевнул.

— Вроде бы говорил.

— То есть как это — вроде бы?

— Я что-то припоминаю… я… э-э… я не очень интересуюсь делами.

— Вы можете мне сказать, что говорил ваш дядя?

Эгберт пробежался рукой по волосам.

— Я… э… у меня очень плохая память.

— Мистер Стандинг, это очень важный вопрос. Вы подтверждаете, что дядя говорил вам что-то, что привело вас к предположению, будто ваша кузина — незаконнорожденная?

— Что-то в этом роде. — Голос Эгберта ослаб от изнеможения.

— Что он сказал?

— Я… э… не припоминаю. Меня не интересуют семейные дела.

— У вас должны быть какие-то воспоминания.

— Кажется, дядя был очень возбужден… кажется… да, я припоминаю. Он разозлился на меня… да, я думаю, что на меня. Помнится, он сказал что-то в таком роде… — Эгберт замолк и стал критически разглядывать большой палец на правой руке.

— Что? Что он сказал?

— Вообще-то я точно не помню. Что-то насчет завещания.

— Да? Это очень важно.

— Вообще-то я не помню, что он сказал. Но у него был рассерженный вид. Что-то там насчет завещания. Он сказал пусть его повесят, если он оставит имущество мне. Но ведь он так и не составил завещание, верно?

— Нам не удалось его найти. Что он еще сказал, мистер Стандинг?

— Да вообще-то немного. Насчет моей кузины… знаете ли…

— Что? Что он сказал насчет кузины?

Эгберт зевнул.

— Извините, мне это было совершенно неинтересно.

Мистер Хейл еле сдерживал нетерпение.

— Что сказал ваш дядя по поводу положения его дочери?

— Я не помню… — томно сказал Эгберт. — Что-то насчет незаконности… что-то в том же роде он мне написал.

Мистер Хейл резко выпрямился.

— Ваш дядя писал вам о положении своей дочери?

Эгберт покачал головой.

— Он писал про клуб, куда я собирался вступить, он сказал, что забаллотирует меня.

Мистер Хейл стукнул по столу.

— Вы сказали, что он написал вам про дочь!

— Нет, он написал, что забаллотирует меня в клуб. О дочери он вскользь упомянул.

— В письме такого рода? Мистер Стандинг!

— Если подумать, это было не в том письме. Я же говорил вам, что у меня плохая память.

— О, так было и другое письмо? И что он в нем сказал?

— Но я не помню, — раздраженно сказал Эгберт.

— У вас есть это письмо? Вы его сохранили?

Эгберт слегка взбодрился.

— Может, и есть, не знаю… я ужасно рассеян, оставляю письма где попало. Знаете ли, мой человек иногда их выбрасывает, иногда нет. Можно у него спросить.

— Он вряд ли вспомнит, но вы могли бы посмотреть.

Эгберт задумчиво произнес:

— Он все письма читает… Он мог бы вспомнить…

Годы самоконтроля не прошли даром для мистера Хейла. Он закусил губу, помолчал, потом сказал:

— Будьте добры, вы не могли бы попросить его произвести тщательные поиски? Это письмо может быть важным доказательством. Если в нем содержится собственное признание мистера Стандинга, что его дочь рождена вне брака, вопрос будет улажен. — Он сделал паузу и добавил: — В вашу пользу.

— Полагаю, так и будет, — томно сказал Эгберт.

Мистер Хейл зашелестел бумагами.

— Возможно, сейчас еще рано поднимать этот вопрос, но если вы преуспеете и станете наследником, я полагаю, вы будете готовы рассмотреть вопрос о выделении некоторого содержания вашей кузине. Я упоминаю об этом сейчас, потому что если мы будем иметь ваши заверения в этом вопросе, то нам нужно подготовиться к тому, чтобы выдать ей небольшой аванс. Она оказалась совершенно без денег.

— Неужели?

— Абсолютно. В сущности, она уже сегодня просила меня дать ей денег.

— Неужели?

— Говорю вам, просила, и я буду рад услышать вашу точку зрения на предмет ее содержания.

Эгберт зевнул.

— У меня не бывает точек зрения. Искусство — вот что меня интересует. Моя небольшая коллекция… фарфор…. миниатюры… графика… Искусство.

— Мистер Стандинг, я должен спросить вас со всей серьезностью: готовы ли вы гарантировать небольшое содержание вашей кузине?

— С какой стати?

Мистер Хейл объяснил:

— Если вы станете наследником состояния последнего мистера Стандинга, вы будете очень богатым человеком.

Эгберт опять покачал головой.

— Не слишком, после того как каждый урвет себе кусок, — заметил он.

Мистер Хейл понял, что это относится к налогу на наследство.

— Все равно вам достанется очень много, — сухо сказал он. — Содержание вашей кузине…

В третий раз Эгберт покачал головой.

— Никаких подачек. Если бы было завещание, или если бы оказалось, что дядя был-таки женат на ее матери, разве она стала бы выделять мне содержание? Ни за что!

— Вряд ли можно проводить подобную аналогию.

— Никаких подачек, — еще раз повторил Эгберт, — в том числе в виде содержания. Кое-кто, — он пробежался рукой по волосам, — кое-кто посоветовал, чтобы мы поженились. Что вы об этом думаете?

— Вопрос скорее в том, что об этом думает сама мисс Стандинг.

— И что? Ее это вполне устроит, не так ли? Я подумал, что с моей стороны это будет отличное предложение, оно устраивает нас обоих, разве вы не видите? Если объявится завещание или свидетельство о браке, мне это до лампочки А если не объявится — ей. Я думаю, что это отличное предложение.

— Безусловно, оно дает обеспечение мисс Стандинг, — подтвердил мистер Хейл.

— Или мне, — сказал Эгберт.

Глава 7

В тот вечер мистер Арчи Миллар возместил Чарлзу пропущенный обед. Они заняли столик в углу огромной обеденной комнаты отеля «Люкс». Арчи был в ударе, полон дружелюбия и искренней симпатии к Чарлзу.

— Я — как Виртуозный Племянник из серии «Брошюры для милых крошек». Уже в семнадцатый раз за этот год меня призвали к смертному ложу тети Элизабет. И она каждый раз оживает, потому что каждый раз прихожу я! Она не собирается умирать в течение ближайших ста лет, но старушка без конца развлекается: посылает за мной, вечно меняет завещание и дает мне ценные советы. Вечно говорит о моих промахах и недостатках, на что я отвечаю: «Ты права» — и она оживает! Врач сказал, что для нее это великолепный тоник. Ради бога, но я не хотел бы, чтобы она посылала за мной, когда я обедаю с приятелем.

Чарлз обдумывал, сколь много можно рассказать Арчи. Пропади пропадом эта Маргарет! Только путается под ногами. Он нахмурился и внезапным вопросом прервал поток разглагольствований Арчи:

— Расскажи про Пельхамов. Они живут все там же, на Джордж-стрит, шестнадцать?

Арчи опустил вилку для рыбы.

— Так ты ничего не слышал?

— Ни слова с тех пор как уехал.

— Миссис Пельхам умерла шесть месяцев назад, — сообщил Арчи.

Чарлз был потрясен. Маргарет обожала свою мать. Временами ему казалось, что она обожает ее сверх меры. Красивая, эмоциональная, с неуловимым, не поддающимся описанию шармом, она никогда не испытывала недостатка в поклонниках. Чарлз и сам преклонялся перед ней. За что же упрекать Маргарет? Он был потрясен и не скрывал этого.

— Бедняга Фредди совсем раздавлен. Фредди Пельхам, конечно, зануда, но сейчас все его жалеют. Еще бы, такой удар: всем растрезвонил, что везет ее за границу, и вдруг такой конфуз… Домой вернулся один, бедняга.

— Она умерла за границей?

Арчи кивнул.

— Фредди решил отправиться с ней в длительное путешествие. Никто не знал, что она была больна. Бедняге Фредди не позавидуешь — вернуться одному! Чудовищно.

Чарлз, мысленно проклиная себя за нежелание произносить имя Маргарет, все-таки сказал:

— А разве Маргарет с ними не было?

— Нет. Для нее это был ужасный шок.

Чарлз еще раз пересилил себя.

— Я полагаю, она замужем?

— Маргарет? Кто сказал тебе эту чушь?

— Никто. Я просто подумал, что она давно вышла замуж.

— Так вот, она не вышла замуж — по крайней мере так было до того дня, когда я с ней встречался, а это было десять дней назад. Знаешь, она больше не живет с Фредди.

— Почему?

— Никто не знает. Девушки нынче пошли все такие независимые. Она ушла из дому и стала жить самостоятельно, когда Фредди увез мать за границу, и так продолжается до сих пор: она сама зарабатывает на жизнь, и непохоже, чтобы ей это нравилось. Мне и самому жаль. Я всегда любил Маргарет, ты же знаешь, — извиняющимся тоном сказал он.

Чарлз неестественно засмеялся.

— Я тоже. И что же она делает?

— Работает в магазине — много часов, мало денег. Я бы сказал, что все это — мерзкая показуха. Что за прихоть — работать, когда можешь не работать? Девушки этого не понимают, когда уходят из дому.

— Где она живет?

— Она говорила, но провалиться мне на этом месте, если я запомнил, — сказал Арчи. — Какая-то квартирка. Родной отец оставил ей деньги, знаешь?

— Да такая мелочь, что не о чем и говорить.

— Ах ты мерзкий плутократ!

— На эти деньги нельзя прожить.

— Она на них живет, плюс один фунт в неделю.

Чарлз не сдержал своего удивления:

— Один фунт в неделю?!

— Столько она огребает.

— Невероятно!

— Говорю тебе, ты мерзкий плутократ. Фунт в неделю — ее цена на рынке. Она сама сказала.