Мэг почувствовала жгучую обиду. Слышать такое после стольких лет, прожитых вместе!
— Ты знаешь, что я тебе не помешаю, — быстро сказала она.
— Да-да… — не слишком уверенно отозвался он.
Мэг отпустила его руку. Дядя отдалился от нее после брака с Робином, но она надеялась, что теперь все изменится. Он сам пригласил ее приехать, и ей казалось, что возвращаются прежние времена. Но вернуться в прошлое невозможно.
Они вышли из-под деревьев, и Мэг увидела озеро и дом на его дальней стороне, там светилось незанавешенное окно. Она могла различить только смутный силуэт острова. Там нигде не было света. Внезапно освещенное окно тоже исчезло, словно глаз под опущенным веком. Кто-то опустил штору, и все погрузилось во мрак.
Медленно и молча они шли по берегу озера. Впрочем, походка Генри Постлетуэйта никогда не отличалась энергичностью. Он стал прихрамывать уже много лет назад, но Мэг казалось, что хромота усилилась. Она хотела спросить дядю о его здоровье, но чувствовала, что он пребывает вне пределов досягаемости. Ее охватила невероятная тоска по Биллу. В том, что дядя Генри погрузился в свои мысли, не было ничего нового, но она ощутила острое чувство одиночества. Мэг вспомнились унылые строки Мэттью Арнолда[3]:
Да, в море жизни смертных миллионы
Подобны одиноким островкам.
Это мрачнейшее стихотворение заканчивалось на якобы утешительной ноте:
По воле Божьей наши берега
Соленою водой разделены.
Слезы обожгли глаза Мэг. Как глупо думать о Билле!
Ведь она приехала сюда, чтобы быть подальше от него, так какой смысл жалеть, что его нет здесь? Чем больше Мэг тосковала по Биллу, тем сильнее убеждалась, что поступила правильно, уехав из Лондона. Если Робин жив, между ней и Биллом не будет ничего, кроме тысяч миль соленой воды. И зачем только она вспомнила это стихотворение?
Очевидно, ее навели на такие мысли остров, озеро и отчаянная потребность вернуться в Лондон. Нет, не в Лондон… к Биллу… Мэг погрузилась в свои мысли так же глубоко, как профессор — в свои. Никто из них не произнес ни слова, пока они шли к дому.
Генри Постлетуэйт вошел первым, что-то сказал стоящему в холле слуге и скрылся из виду.
Слуга шагнул вперед. Это был невзрачный субъект средних лет, чью безупречную невозмутимость не могли поколебать даже Уильям и его пахнущая навозом тачка. Он взял багаж, велел Уильяму подождать, проводил Мэг в комнату, где Билл беседовал с мисс Кэннок, потом, вернувшись, отвел Уильяма с тачкой к воротам и запер их за ним.
Глава 15
Мэг осталась в незнакомой комнате с хорошо знакомой мебелью из ее собственной комнаты в Уэйз-Энде. Как ни странно, это делало помещение еще более чужим. Хорошо было одно — в этом уединенном и изолированном доме имелся электрический свет. Опасавшаяся тусклых масляных ламп Мэг была этому искренне рада.
Она села на свой любимый стул и стала ждать, что будет дальше. Дядя Генри тут же испарился, чего, разумеется, следовало ожидать. Возможно, он уже забыл о ней.
Слуга, несомненно, вернется, заперев ворота за Уильямом. Но где же Эванс и миссис Эванс? Она не слышала об их отъезде, но если они находились в доме во время визита Билла, то должны были повидаться с ним. Миссис Эванс всегда любила Билла, и оба они никогда бы не допустили, чтобы Мэг встречал незнакомый слуга. Возможно, Эвансы были в отпуске, а невзрачный субъект временно их замещает. Не покинули же они дядю Генри после двадцати лет верной службы. А может, не пожелали переезжать в это жуткое унылое место? Нет! Все равно, они никогда бы не оставили дядю Генри, заключила Мэг.
Вдруг мелькнула ужасная мысль, что кто-то из них, а может быть оба, умерли. Мэг не могла представить себе мир без Эванса и его жены. Одним из самых ранних ее воспоминаний было то, как Эванс сажает ее на стул с подушкой, очищает апельсин или яблоко и с торжественным видом ставит перед ней «десерт», покуда дядя Генри потягивает портвейн и, погрузившись в свои мысли, рассеянно смотрит в пространство. А какие миссис Эванс пекла пирожные! Легкие, как перышко! И всегда позволяла Мэг скатать комок теста и самой испечь пирожное для куклы, но оно получалось серым и тяжелым, как свинец. «Вам до самого Судного дня не стать хорошей кухаркой, мисс Мэг», — говорила миссис Эванс своим глубоким голосом. «Даже если я буду очень стараться, миссис Эванс?» «От стараний нет никакой пользы, дорогая моя. Есть прирожденные поварихи, а некоторых сколько ни учи, от их стряпни только в желудке тяжесть, как от булыжников. Вы из них будете, мисс Мэг, и тут ничего не поделаешь. Позволять таким стряпать — только зря продукты переводить, но для кукол сойдет и такая».
Нет, невозможно представить себе, что эти два столпа дома дяди Генри исчезли.
Дверь открылась, и вошла мисс Кэннок в голубом платье, в шарфе, в украшенных бисером туфлях. Большие роговые очки и челка. Она выглядела точно так же, как во время их прошлой встречи, словно провела эти тринадцать месяцев под стеклянным колпаком.
— О, миссис O'Xapa, — взволнованно заговорила мисс Кэннок, пожимая руку Мэг, — боюсь, вам пришлось ждать! Мистер Постлетуэйт так забывчив… Я даже не знала о вашем приезде и не знала бы до сих пор, если бы не встретила Миллера — должно быть, вам это кажется странным. Но вы же знаете: когда мистер Постлетуэйт поглощен своей работой, он ничего вокруг не замечает.
Оттого что поведение ее дяди взялась комментировать новая секретарша, Мэг стало еще неуютнее. Если бы тут сейчас оказалась старая толстушка Уоллес, а не маленькая суетливая Кэннок…
— Ничего страшного, — вежливо сказала Мэг. — Пожалуй, я поднимусь в свою комнату: мне нужно распаковать вещи.
— Да-да, — продолжала суетиться мисс Кэннок. — Миллер уже отнес наверх ваш багаж — таким образом я узнала о вашем прибытии.
— А где Эвансы? — внезапно спросила Мэг.
— Эвансы?
— Старый дворецкий и кухарка дяди Генри.
Вопрос был неожиданным, но Мэг больше не могла ходить вокруг да около. Ей так хотелось, чтобы мисс Кэннок ответила: «О, они в отпуске» или, еще лучше: «Они поехали на день в Ледлингтон».
Но мисс Кэннок не сказала ни того, ни другого. Она достала скомканный носовой платок и вытерла им кончик носа.
— Разве мистер Постлетуэйт не говорил вам? Это было ужасно неудобно, тем более накануне переезда. Но нам повезло с Миллером и его женой — они превосходная пара.
— Что произошло, мисс Кэннок? Почему Эвансы уволились? Не хотели переезжать сюда?
Мисс Кэннок спрятала платок в карман голубой юбки.
— Думаю, отчасти из-за этого, миссис O'Xapa. Но вряд ли им здесь бы понравилось — они жаловались на недомогание. Оба уволились одновременно, что причинило большие неудобства мистеру Постлетуэйту. Право, я еще не видела его таким расстроенным. Но он, смог сразу же нанять Миллеров, которые нам вполне подошли.
— А Роуз тоже уволилась? — спросила Мэг.
— Да, — ответила мисс Кэннок. — Она ведь живет в деревне, поэтому не захотела уезжать. Кажется, Роуз была помолвлена с шофером полковника Джонсона или собиралась с ним обручиться, что в общем одно и то же. — Она открыла дверь и шагнула в холл. — Ваша комната как раз над этой, и мебель там та же, которой вы пользовались в Уэйз-Энде, так что, надеюсь, вы будете чувствовать себя как дома.
Роуз здесь все равно бы не понравилось, а мы отлично без нее обходимся. Миллеры вдвоем превосходно справляются.
В холле было темно. Продолжая говорить, мисс Кэннок повернула выключатель, и наверху лестницы зажглась лампочка под янтарным абажуром. Лестница вела на галерею, куда выходили спальни. Мисс Кэннок открыла первую дверь слева, и они вошли в комнату такого же размера, что и кабинет внизу. Когда вспыхнул свет, Мэг увидела точную копию ее спальни в Уэйз-Энде. При задернутых портьерах комнаты выглядели абсолютно одинаково. Тем не менее Мэг не чувствовала себя дома, хотя это была кровать, в которой она спала до брака, и зеркало, в которое она смотрелась в подвенечном платье, это были портьеры и ковер, которые она сама выбирала, и других знакомых вещей, оказавшихся в незнакомом месте. У нее слегка закружилось голова, и какой-то момент она не слышала, что говорит мисс Кэннок.
Ее багаж уже был здесь, доставленный безупречным Миллером. Мэг отметила про себя, что газеты старой миссис Хиггинс не подкачали, так как запах навоза исчез вместе с Уильямом и его тачкой.
Когда она пришла в себя, мисс Кэннок говорила о приеме пищи.
— ..ему доставляют поднос в кабинет, и он не присоединяется к нам за столом. — «Он», видимо, был дядей Генри.
— Так не годится, мисс Кэннок! Вы не должны позволять ему этого!
Мисс Кэннок теребила кончики шарфа.
— Как я могу это сделать, миссис O'Xapa? Надеюсь, вы понимаете, какое глубочайшее почтение я испытываю. к его работе. Я не смею ему мешать. Книга находится в решающей стадии. — Платок появился снова, и кончик носа стал ярко-розовым.
— Вы хотите сказать, что дядя Генри всегда ест в своем кабинете?
— Да, мисс O'Xapa. Надеюсь, вы не скажете, что я поступаю неверно. Его было так трудно заставить поесть.
Но я заметила, что маленький поднос, поставленный рядом, часто искушает профессора, а просить его хоть па короткое время покинуть остров совершенно бесполезно.
— Значит, дядя ест на острове?
— Да, мисс О'Хара. Там его рабочий кабинет.
На языке у Мэг вертелось столько слов, что в результате она ничего не сказала. Она внезапно осознала, что больше не имеет права что-либо говорить, так как уже не является племянницей дяди Генри, живущей с ним в одном доме. Теперь она всего лишь приехавшая в гости родственницей. Она была нема и безгласна, как Давид, и это причиняло ей такую же боль[Имеются в виду строки одного из псалмов Давида: «Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром; и скорбь моя подвиглась».
Библия, Псалтирь, 38, 3.].
Во время паузы мисс Кэннок успела спрятать платок.
— Боюсь, вы у нас тут совсем заскучаете, мисс О'Хара.
Я очень занята, а мистер Постлетуэйт погружен в работу.
Мэг тоже этого боялась. Оставшись одна и начав распаковывать вещи, она думала о том, сколько времени проведет здесь и чем сможет себя занять. Придется ходить на прогулки. Если ей дадут ключ, она сможет уходить и приходить, никого не беспокоя. К тому же здесь можно читать, писать письма, штопать чулки и даже вязать джемпер. У нее уже целый год не было ни одной новой вещи. Должно быть, в Ледлингтон ходит автобус — можно съездить туда за шерстью. Вряд ли это дорого стоит. Впрочем, у нее есть пять фунтов Билла, которые дядя Генри вернет, если только удастся застать его в минуту просветления.
Покончив с багажом, Мэг подумала, что ей следует побродить по дому, чтобы как-то в нем ориентироваться, но сначала она подошла к ближайшему из двух окон, скользнула за портьеру и стала ждать, пока глаза привыкнут к темноте.
Небо заволокло тучами, деревья и озеро казались совсем черными. Окно находилось прямо над озером. Мэг показалось, что она различает очертания острова и крытого моста, ведущего туда, но когда она напрягла зрение, то начала сомневаться в том, что вообще что-то видела. Было слишком темно. Она отошла от окна, и свет в комнате почти ослепил ее.
Выйдя из спальни, Мэг раздумывала, куда идти дальше.
Ее дверь выходила прямо на лестницу. Один отрезок галереи шел вправо, к фасаду дома, второй тянулся вдоль задней стены холла, а третий — напротив первого. Неудивительно, что дом снаружи походил на огромный барак, если холл занимал так много места. Помещение освещалось очень скудно только маленькой лампочкой наверху лестницы, но Мэг видела, что двери выходят на галерею со всех трех сторон.
Свернув направо, она подошла к приоткрытой двери. За ней оказался темный коридор. Мэг двинулась по нему, нащупывая рукой стену. Почти сразу же она наткнулась на дверь слева, открыла ее и нашла выключатель, но свет не зажегся.
Окна не были занавешены, и комната казалась пустой.
Сделав несколько шагов по голым половицам, Мэг вышла в коридор.
Следующая дверь оказалась справа. На сей раз лампа зажглась, осветив ванную. Очень обрадовавшись, Мэг вернулась за полотенцем и вымыла лицо и руки. Вода была чуть теплая, поэтому Мэг заподозрила, что кухня находится далеко и что вода никогда не бывает теплее. Эта мысль привела ее в ужас.
Выключив свет, она вышла из ванной и продолжила исследование коридора.
Следующая дверь вела не в комнату, а на деревянную лестницу, круто спускающуюся вниз. Во мраке блеснул луч надежды. Возможно, кухня все-таки на этой стороне дома, и горячая ванна не так уж недоступна, особенно если миссис Миллер не только опытна, но и обладает чутким сердцем. Оставив дверь приоткрытой, Мэг медленно спустилась на один пролет и остановилась, услышав голоса. Быть может, не слишком тактично спускаться к миссис Миллер по черной лестнице. Мэг была по натуре очень импульсивна, но на горьком опыте брака с Робином О'Хара поняла, как опасно повиноваться импульсам. Лучше вернуться, подумала она, но прежде чем успела осуществить сие благоразумное решение, внизу вспыхнул свет, как будто сквозняк внезапно распахнул дверь у подножия лестницы. Мэг видела очертания двери и слабый рассеянный свет, проникающий, по-видимому, не из комнаты, а из тускло освещенного коридора. Она чувствовала движение воздуха.
Полоса света сузилась и расширилась вновь. Так и есть — ветер, дующий из приоткрытой двери наверху, шевелил дверь внизу.
Когда Мэг пришла к этому выводу, вдруг послышался негромкий, но сердитый мужской голос:
— Нет смысла рисковать! Тебе следовало поместить ее в одну из передних комнат!
Мэг вздрогнула, словно от удара током. Это был голос бесценного Миллера. Но что за странные веши он говорил!
В ответ раздался женский голос. Если это была миссис Миллер — а это должна быть она, — то она говорила, как образованная женщина.
— Вовсе нет. Я хотела, чтобы она чувствовала себя как дома, в окружении знакомых вещей. Воспоминания о детстве и тому подобное.
Мэг снова задрожала, на сей раз от гнева. Если этот насмешливый голос принадлежал миссис Миллер, то наглости ей не занимать.
— Ты могла перенести мебель в какую-нибудь комнату спереди, — снова заговорил мужчина. — Если позволить ей глазеть на озеро, то как бы не вышло неприятностей.
Гнев сменило недоумение, смешанное со страхом.
Женщина рассмеялась. Этот презрительный смех совсем не вязался с черной лестницей и помещениями для слуг.
— Много шуму из ничего!
— Из ничего? — Миллер все еще был сердит.
Смех послышался снова.
— Что может случиться за такой короткий срок?
От сквозняка дверь захлопнулась, и этот звук словно подтолкнул Мэг. Она оказалась наверху раньше, чем успела подумать о бегстве.
Мэг помчалась в свою комнату, по дороге выключив свет в ванной.
Глава 16
На следующий день Мэг писала Биллу:
Дорогой Билл!
Моя затея оказалась неудачной. Вряд ли я пробуду здесь долго. Ты видел дом, но понятия не имеешь, что значит жить в нем. Дядя Генри встретил меня, и с тех пор я его не видела. Его кабинет находится на острове. Он даже ест только там. Конечно, это ему не на пользу, но мисс Кэннок, по-видимому, не в силах с ним справиться. Ты знаешь, каков дядя Генри во время работы — если не проявить твердость, он просто уходит в свой мир и забывает о твоем существовании. Старая Уоллес умела заставить его есть вовремя и ходить на прогулки, но эта Кэннок совершенно беспомощна и только разводит руками.
Я пишу тебе, чтобы скоротать время. Если ты приищешь мне длинное письмо, я буду читать его с благодарностью по той же причине.
Мэг.
Р.S. Вода холодная.
P.P.S. На моем матрасе плесень, от которой промокают простыни.
P.P.P.S. В течение следующих суток плесень появится и на мне.
Билл получил это письмо за завтраком — не в тот же день, а на следующий. Он посмотрел на штемпель и нахмурился.
Ему бы хотелось, чтобы письма Мэг доходили быстрее.
Когда Билл вертел в руках конверт, его внимание привлекло маленькое пятно возле клапана. Поднеся конверт к свету, он увидел пятно и с другой стороны клапана. Очевидно, конверт открыли и заклеили снова. Может быть, это сделала Мэг, а может быть, и кто-то еще.
Минуты через полторы Билл пришел к выводу, что Мэг, заклеив конверт, решила изменить текст, вскрыла письмо и переписала заново. Его очень интересовал первый вариант, но ознакомиться с ним не было никакой возможности.
Положив письмо в записную книжку, Билл отправился посмотреть квартиру, которую собирался арендовать у Хьюлеттов. Джек Хьюлетт, служивший в военном министерстве, только что ушел в двухмесячный отпуск, после чего должен был вернуться в свой полк на севере. Поэтому Билл снял на два месяца квартиру с мебелью, что устраивало Хьюлеттов, которые пока не хотели вывозить свою мебель, и Билла, у которого мебели не было вовсе. Он надеялся, что за два месяца Мэг убедится в том, что супруг ее мертв, и у нее больше не будет причин оставаться в одиночестве. А уж после они смогут купить все вместе, потому что ему не хотелось покупать вещи, которые могут ей не понравиться. Билл не сомневался, что квартира придется Мэг по душе, так как все комнаты были просторными и светлыми. Он хотел въехать как можно скорее, потому что терпеть не мог гостиниц, но сначала нужно было найти надежную пару слуг. Миссис Хьюлетт дала ему адреса трех агентств, и он направился туда, испытывая странную уверенность в том, что найм слуг станет первым шагом к женитьбе на Мэг.
Во всех агентствах Биллу обещали подобрать семейную пару, обладающую непревзойденной честностью и компетентностью. Казалось странным, что столько достойных людей горят желанием готовить ему обед.
Когда Билл выходил из третьего агентства, какой-то человек, шагнувший в сторону, чтобы пропустить его, неожиданно воскликнул:
— Мистер Билл!
— Господи! Эванс! — с радостным удивлением отозвался Билл.
Эванс почтительно пожал протянутую руку.
— Прошу прощения, сэр, а я думал, вы все еще за границей.
— Я вернулся, причем насовсем, — ответил Билл. — А что поделываете вы и миссис Эванс? Я понятия не имел, что вы покинули профессора.
Добродушное лицо Эванса погрустнело.
— Понятно, сэр, что это вас удивило. Если бы кто-нибудь сказал мне или миссис Эванс, что нам придется искать работу, пока жив и здоров мистер Постлетуэйт, мы бы не поверили.
— Боже мой, Эванс! Неужели вы ищете работу?
— Приходится, сэр.
— Пошли со мной! — решительно заявил Билл. Его мысленному взору представилось волшебное видение: миссис Эванс готовит оладьи, омлеты и пирожные для него и Мэг.
Ему нужна пара слуг, а Эвансам — работа. Какой чудесный день! — Но почему вы ушли от профессора?
К печали на лице Эванса теперь примешивалась обида.
Казалось, оно говорило: «Я бы мог вам рассказать, но ничто не заставит меня это сделать».
Билл похлопал старика по плечу.
— Выкладывайте.
— Ни я, ни миссис Эванс не могли в это поверить, мистер Билл, — начал Эванс. — Ведь мы двадцать пять лет прослужили у мистера Постлетуэйта, и он ни разу не жаловался.
— Он даже не предупредил вас об увольнении заранее? — Уволить Эвансов мог только абсолютный безумец.
— Я не отрицаю, что у нас было… э-э… недомогание.
И очень странное недомогание, сэр. Его приписывали грибам, но меня ничто не убедит, что миссис Эванс с ее опытом могла ошибиться в грибах. Она весьма резко выражалась по этому поводу, мистер Билл. «Поганки это одно, а змеи в траве, которые хотят убрать нас с дороги, — совсем другое, — говорила она. — И я их никогда не перепутаю». Не буду отрицать, что ее слова произвели на меня впечатление.
Билл с любопытством посмотрел на него.
— Значит, вы думаете, кто-то хотел убрать вас с дороги?
— Так, несомненно, думает миссис Эванс, сэр, — уклончиво ответил старик.
— Господи! Но кто?
Мистер Эванс ответил еще более осторожно.
— Едва ли мне об этом следует судить, сэр.
Последовала пауза.
— Хорошо, — заговорил Билл. — Вы оба заболели.
Что произошло потом?
— Мистер Постлетуэйт, сэр, который всегда был сама доброта, предложил нам взять отпуск. Расхворались мы очень не вовремя: до переезда в Ледстоу-Плейс оставалась неделя, и нам с миссис Эванс дали понять, что переезд лучше осуществить с временной прислугой, что нам необходимо поправиться. Заболевание было серьезным, и мы, несомненно, оказались бы скорее помехой, чем помощниками, поэтому поехали пока к моему брату, он со своим семейством в Лондоне живет. Через две недели я написал мистеру Постлетуэйту, что мы поправились и готовы приступить к своим обязанностям, но в ответ пришло письмо, в котором нас уведомили о том, что мистер Постлетуэйт решил оставить в доме временную прислугу, а нам посылает месячное жалованье вместо предупреждения об увольнении.
— Письмо? От кого?
— От мистера Постлетуэйта.
— Вы уверены?
— Почерк был его, мистер Билл.
— Бедный старик, должно быть, выжил из ума.
— С вашей стороны очень любезно так говорить, сэр, но мы… вернее, миссис Эванс считает…
— Продолжайте.
— Может быть, лучше не надо, сэр?
— Надо!
— Ну, сэр, миссис Эванс считает, что мистер Постлетуэйт не писал этого письма. Или его заставили это сделать. По-моему, это уж как-то слишком, и я полагаю, миссис Эванс так сказала от обиды. Но не отрицаю, что могли найтись люди, способные устроить такое ради каких-то своих целей.
— Почему вы не обратились к миссис O'Xapa? — спросил Билл.
— Не стану отрицать, сэр, что мы обиделись не только на старого хозяина, а кроме того, мисс Мэг, по слухам, хватало собственных неприятностей. А потом леди Лэтимер написала нам, предложила поехать в Шотландию к ее матери, миссис Кэмбелл, и миссис Эванс сказала: «Чем дальше, тем лучше», поэтому мы согласились.
— Но я думал…
— Миссис Кэмбелл скончалась месяц назад, сэр. Ей было девяносто семь лет. Нам с миссис Эванс не хотелось оставаться в Шотландии, поэтому мы вернулись к моему брату, чтобы подыскать другое место.
Билл облегченно вздохнул. Он предложил Эвансу свою квартиру и себя в качестве хозяина, причем испытывал трепет, который обычно сопровождает предложение руки и сердца. Мэг и Эвансы странным образом были связаны для него воедино. Мэг могла отказать ему, но сможет ли она отказать им?
Эванс выслушал его с достоинством, за которым чувствовалась неподдельная радость. Сумев сдержать эмоции, он ответил, что относится к предложению благоприятно, но должен посоветоваться с миссис Эванс.
На том они расстались.
После ленча Билл отправился к Гэрратту.
— Твоя Мэг поговорила наконец с адвокатом?
Билл злорадно усмехнулся.
— Нет, но я только что нанял кухарку и дворецкого ее дяди. И знаете почему? Нет? Тогда я скажу вам. Потому что только Англия способна производить на свет Эвансов.
— Скорее только Уэльс[4], — заметил Гэрратт. — Ну и что из этого?
— Благодаря сатанинской деятельности безымянной змеи в траве, дворецкий и кухарка мистера Постлетуэйта — кстати, супружеская пара — стали моими дворецким и кухаркой.
— Ты пьян? — бесцеремонно поинтересовался Гэрратт.
— Вы всегда меня об этом спрашиваете. Я всего лишь взбудоражен, и если бы вы все знали, то были бы тоже взбудоражены, так как теперь у вас есть шанс прийти ко мне пообедать и заодно почувствовать, что такое пища богов. Миссис Эванс растрачивала свои таланты на профессора, но раз он настолько спятил, что позволил ей уйти…
— Ты пришел сюда говорить о кухарках и дворецких? — угрожающим тоном прервал Гэрратт.
— Не совсем. Я хочу знать, раскопали ли вы что-нибудь новое о Делле Делорн… — голос Билла стал серьезным, — ..и увидеть какие-нибудь документальные доказательства смерти О'Хара, чтобы я мог убедить Мэг. Она не сделает ни шагу, пока не будет в этом уверена.
— Почему ты не привел ее с собой?
— Она уехала из Лондона, к дяде.
— Сбежала?
— Сбежала, — подтвердил Билл. Как ни странно, это пришло ему в голову только теперь. К чувствам, которые он испытывал к Мэг, прибавился охотничий азарт.
Гэрратт отошел к шкафу с выдвижными ящиками, стоявшему в дальнем углу комнаты.
— Черт бы побрал всех женщин! — сказал он, порывшись в ящике и вернувшись с папкой, которую бросил на стол перед Биллом. — Можешь посмотреть, но только здесь, с собой уносить нельзя. Мы предоставим все необходимое в распоряжение адвокатов миссис О'Хара. Наиболее убедительное доказательство — след перелома ноги. Мы раздобыли рентгеновские снимки перелома О'Хара. У него имелись кое-какие специфические черты. Они здесь — можешь сравнить их со снимком безымянного трупа. Перелом абсолютно идентичен — нет ни малейших сомнений. Смотри сам. А вот заключение хирурга. Конечно, миссис О'Хара будет не слишком приятно смотреть на такое доказательство, но если она не поверит тебе на слово, приведи ее сюда, и пускай она увидит это сама. Мне нужен этот пакет, и я должен получить его, прежде чем наш противник придумает новую уловку, чтобы остановить меня, и, того и гляди, доберется до пакета сам.
— Как вы думаете, что в нем? — спросил Билл.
Гэрратт скорчил гримасу.
— Понятия не имею. Возможно, тот парень — тоже. — Его брови взлетели вверх, а лоб перерезали морщины. — Может быть, отпечатки пальцев, подробные досье, сведения о местопребываниях и махинациях увядающих авторитетов международной преступной организации. Что бы там ни было, противник отчаянно в этом нуждается, иначе он не стал бы запугивать миссис О'Хара и палить в тебя наугад в темноте.
Билл посмотрел на него.
— Почему в меня?
— Ну-у… — протянул Гэрратт тоном, абсолютно не похожим на его обычную отрывистую речь. — Возможно, ты представляешь угрозу в качестве стимула. Миссис О'Хара не может выйти за тебя, пока не убедится в смерти мужа, а если тебя убрать, она, по-видимому, не будет так активно пытаться в этом убедиться.
Билл побагровел до корней волос. Гэрратт раздраженно пожал плечами.
— Тебе незачем меня убивать — я ничего не утверждаю. Но этот малый может так считать.
Билл с усилием сдержал гнев. Сердиться на Гэрратта не было никакого смысла — это его бы только порадовало.
— Мне казалось, — сухо произнес он, — официальная версия такова: я вообразил выстрел, выдумал его или сам его произвел, либо это сделала Мэг, напялив брюки, которые она прятала под вечерним платьем. Вы ведь помните, что я настаивал на брюках.
— Это не официальная версия, — мрачно отозвался Гэрратт. — Но те, кто убил О'Хара, безусловно, запросто прикончили бы и тебя, если бы решили, что ты стоишь у них на пути. Теперь что касается Деллы Делорн…
— Что вы о ней выяснили?
— Почти ничего. Сейчас она отсутствует — кажется, это обычное ее состояние. Уборщицы тоже нет в Лондоне — гостит у сестры в деревне. Господи, ну и жизнь! — Внезапно он усмехнулся. — А теперь прочь отсюда и постарайся вразумить свою Мэг. Мне нужно работать.
Билл вернулся в отель и сел писать трудное письмо Мэг О'Хара. Трудным оно было потому, что ему следовало убедить ее в смерти Робина, а для этого требовалось четко описать предъявленное Гэрраттом доказательство. Билл два или три раза переписывал эту часть письма: когда он старался убедительно описать доказательство, текст казался ему слишком жестоким, а когда пытался смягчить его, совершенно исчезала убедительность. Сделав карандашный черновик, Билл тщательно его прочитал, решил, что он никуда не годится, и перешел ко второй части послания. Она оказалась еще более трудной, так как его мысли были сосредоточены на квартире, Эвансах и желании поскорее жениться на Мэг, а упоминать об этом в письме, где говорилось о доказательствах смерти Робина О'Хары, было как-то неприлично. Конечно, он мог написать, что снял квартиру Хьюлеттов. Поколебавшись, он добавил одну фразу к карандашному черновику.
Возможно, этого не следовало делать. Но образ Мэг в мрачном заплесневелом доме, получающей его письмо, полное жутких подробностей и без единого дружеского слова в конце, был слишком впечатляющим. Хорошо, он снял квартиру. Что дальше? Можно сообщить Мэг, сколько в ней комнат и описать их, чтобы это не выглядело тенденциозным. Билл сочинил ужасающую фразу, похожую на отрывок из проспекта агента по продаже недвижимости: «В ней столовая, гостиная, четыре спальни, кухня и ванная».
Он мрачно уставился на это предложение. Оно выглядело чудовищно, но никому не пришло бы в голову назвать его тенденциозным. С другой стороны, если описание квартиры получится скучным, Мэг не захочет в ней жить. Билл спешно сотворил панегирик виду из окон гостиной — верхушки деревьев, река, а если высунуть голову наружу, можно увидеть закат и его отблески на воде.
Прочитав панегирик, Билл нахмурился и хотел его вычеркнуть, но раздумал и перешел к Эвансам. Эта тема казалась безопасной, только бы не намекнуть, что Мэг тоже предстоит стать их хозяйкой. Черт возьми, ведь Мэг отлично знает, что он ее любит! О'Хара был никудышним мужем, и он уже год как мертв. Какой смысл бродить вокруг да около?
Билл написал Мэг об Эвансах, сообщив, как рассердило миссис Эванс предположение, что она по ошибке сунула в грибы поганку. После чего он задумался над концовкой и вскоре написал следующее:
Сколько времени ты собираешься пробыть в Ледстоу?
Думаю, тебе следует вернуться как можно скорее и повидать своего адвоката. Я бы с удовольствием приехал и привез тебя. Пожалуйста, позволь мне это сделать.
Билл.
P.S. Я могу приехать завтра, если ты пришлешь телеграмму.
Прочитав послание целиком, Билл переписал его с незначительными изменениями, положил в конверт, надписал адрес и опустил его в почтовый ящик отеля. Сделав это, он почувствовал себя распорядителем на похоронах Робина О'Хара. Теперь, когда неприятный долг исполнен, можно поднять шторы и впустить солнечный свет.