Глава 3

Билл Кавердейл вытянул длинные ноги и откинул голову на ветхую спинку большого бесформенного кресла.

Под сиденьем топорщилась пружина, а из подлокотников вылезала набивка. Пучок конского волоса торчал рядом с коричневой от загара левой рукой, покоившейся на некогда красной коже обивки. Кисти рук у Билла были довольно красивы, но чересчур велики. Глядя в окно, он видел узкую полоску английского голубого неба и бетонную стену нового многоквартирного дома с множеством окон. Да, целый дом успел появиться на месте приземистых грязных домишек с тех пор, как Билл Кавердейл в прошлый раз сидел в этом шатком кресле и смотрел в это же окно.

Рука Гэрратта вытянулась на фоне оконного стекла и перечеркнула картину за окном.

— Восхищаешься видом? — осведомился полковник, разразившись отрывистым лающим смехом.

— Он очень успокаивает нервы, — ответил мистер Уильям Кавердейл. — Вы можете считать окна вместо овец, чтобы легче было уснуть.

Гэрратт подошел к окну, с отвращением устремив на многоквартирное здание маленькие глазки стального цвета. Короткие седеющие волосы торчали у него на голове, так выглядит отросшая за десять дней небритая щетина.

При виде одежды полковника каждый раз невольно спрашиваешь себя: каким образом сотворившему ее портному удалось избежать линчевания? Но так как никто не знал имени этого доблестного мастера, он мог безнаказанно снабжать Гэрратта самыми чудовищными образчиками портновского ремесла. Вот уже двадцать пять лет. Горчичный твидовый костюм в розовую клетку в министерстве иностранных дел помнят и поныне. В тот день полковник облачился в пурпурный западно-английский твид с зелеными полосками. Карманы, как всегда, топорщились. Неизменный красный носовой платок торчал дюйма на четыре из самого переполненного кармана, в котором помимо платка находились трубка, кисет с табаком, спички и связка ключей. Картину дополнял то ли колледжский, то ли клубный галстук, весь в ярко-синих и оранжевых зигзагах, придерживаемый булавкой, похожей на раздавленную уховертку.

Гэрратт повернулся к Биллу.

— Сначала сносят, потом строят, потом сносят опять. — Он скорчил гримасу. — Сплошное разгильдяйство. Хуже всего, когда кирпичи начинают падать.

Примерно полминуты Билл молчал, теребя пучок конского волоса указательным и большим пальцами. На указательном поперек костяшки белел шрам, к большому был приклеен пластырь.

— Что слышно насчет O'Xapa? — вдруг небрежно спросил он. — Вы выяснили, что произошло?

Гэрратт нахмурился. С насупленными бровями он становился поистине устрашающим.

— O'Xapa? Его прикончили год назад.

Билл методично наматывал конский волос на палец со шрамом. Когда черный волос трижды пересек белый шрам, он спросил:

— Вы уверены, что он мертв?

— Конечно уверен! А почему тебя это беспокоит?

— Потому что миссис O'Xapa в этом совсем не уверена, — медленно произнес Билл.

— Ты виделся с ней? — свирепо осведомился Гэрратт. — Что она говорит?

Билл крепче натянул конский волос, после чего ему удалось сделать еще один, четвертый виток.

— Да, я виделся с ней. Мы давно знаем друг друга. И она не уверена… — Конский волосок порвался, и он стряхнул обрывки на пол. — Что там произошло, Гэрратт?

Полковник пожал плечами — это был не благообразный английский жест, а резкое подергивание.

— Нож в спину. Мешок с песком. — Он снова дернул плечами. — Меня там не было. Короче говоря, они до него добрались.

— Он выполнял какое-то задание?

Гэрратт кивнул.

— Какое? Где?

— Какой смысл в этом копаться?

— Я хочу знать.

Гэрратт опустился на подлокотник кресла, сунув руки в карманы и нервно покачивая ногой.

— Некоторые хотят знать все!

Билл кивнул. Он сидел неподвижно, лишь продолжая теребить двумя пальцами вылезший пучок из прорехи на подлокотнике, но стальные глазки Гэрратта приметили в этой неподвижности не приятную расслабленность, а напряжение. Билл с трудом удерживался от ерзанья и сохранял бесстрастный тон. Только сказав «я хочу знать», он все-таки сделал акцент на слове «хочу».

— Почему? — осведомился Гэрратт.

— Потому что хочу.

Последовала короткая пауза, которую нарушил смех Гэрратта.

— Ясно. Только знать особенно нечего. Тебе известно, что он был за человек. Довольно скользкий. К тому же скрытен, как устрица. Разведка — дело тонкое, а этот O'Xapa… — Он в третий раз дернул плечом. — Я могу иметь дело с человеком, который подчиняется приказам, но O'Xapa… От него постоянно можно было ожидать самых диких выходок. Рано или поздно он должен был попасть в беду.

— Чем он занимался, когда попал в беду? Каким образом он в нее попал? И как вы об этом узнали? — Вопросы следовали один за другим.

— Говорю тебе, что он выполнял задание, — проворчал Гэрратт. — А если хочешь знать, какое именно, то можешь хотеть сколько душе угодно, потому что я сам этого не знаю. Там целый клубок замысловатых трюков, поди разберись… Преступление само по себе не интересует разведслужбу при МИД, но когда затронута политика… это уже наша работа. Преступники международного масштаба всегда выискивают шансы воспользоваться международной политикой. Таким было дело Стервятника. До него мы добрались, но упустили тех, кто был у него в подчинении, в том числе чертовски умную женщину. На днях мы поймали одного из них, по это еще не конец. O'Xapa вышел на след тех, кто продолжает действовать в Англии. По крайней мере, так я думаю, но когда я видел его в последний раз, он ограничился намеком — мол, подождите и сами увидите — и тут же заткнулся. Но O'Xapa действительно преследовал крупную дичь — настолько крупную, что она прикончила самого охотника. Если бы ему хватило ума все мне рассказать, мы бы накрыли всю шайку. А в результате пшик — они накрыли его и, расправившись с ним, снова ускользнули.

— Миссис O'Xapa сомневается в том, что он мертв.

Гэрратт лягнул ножку своего кресла.

— Значит, сомневается?

— Она приходила к вам?

— Да, приходила. И много чего нарассказывала. Будто кто-то подбросил ей газету с обведенными чернилами буквами. А из букв якобы складывались слова «я жив» или что-то в этом роде. В общем, какая-то чушь!

— Почему чушь?

— Потому! — Гэрратт расхохотался. — Билл, дружище, за каким чертом О'Хара стал бы посылать жене эти ребусы?

Билл сдержался. Конечно, Гэрратт законченный грубиян, но он был его родственником (хоть и очень дальним), а также его старым и верным другом.

— Миссис О'Хара тоже так говорит, — заметил Билл.

— Да ну? Это первые разумные слова, которые я от нее слышу. В этом фокусе нет никакого смысла. Либо это весьма сомнительная шутка, либо она впала в неистовство, и сама это проделала.

Билл покачал головой.

— Не думаю. Я хорошо знаю Мэг — она совсем не истеричка. Сейчас я кое-что расскажу вам, Гэрратт, хотя вы мне наверняка не поверите. Только потом не жалуйтесь, что от вас что-то скрыли.

— Ладно, выкладывай. — Полковник прищурил маленькие глазки.

Билл рассказал ему про буквы на коврике Мэг, которые вырезали из писчей бумаги, и про сложенное из них слово «жив».

Гэрратт лишь поднял брови, постукивая по своему карману, отчего в комнате раздавались мерные позвякивания.

Поведал ему Билл и о конверте с кленовым листом, на котором было выколото все то же «магическое» слово.

Гэрратт опустил брови и перестал позвякивать.

— Эта дамочка — чокнутая! — заявил он.

Билл даже не рассердился. Сердиться на Гэрратта было просто глупо.

— Нет, она не чокнутая, — терпеливо возразил он.

— Хорошо, — кивнул Гэрратт. — Предъяви вещественные доказательства: «Дейли скетч», буквы из бумаги, конверт и, засохший мертвый кленовый лист. Полагаю, если О'Хара жив, то хоть лист, по крайней мере, мертв.

Билл не удержался от улыбки. Теперь, когда лед был сломан, он чувствовал себя куда свободнее.

— Нет никаких вещественных доказательств. Мэг убрала «Дейли скетч» в ящик письменного стола, но газета исчезла в тот самый день, когда она обнаружила буквы на коврике. Бумагу, из который их вырезали, взяли из того же ящика.

— Полагаю, потом кто-то вломился в квартиру и выкрал кленовый лист! — Гэрратт скорчил гримасу. — И ты называешь это доказательствами? Это же форменный бред!

— О'Хара был странным типом, — медленно произнес Билл.

Гэрратт понял его намек.

— Ты имеешь в виду, что он может играть с женой в кошки-мышки. Какие у них были отношения?

Билл ответил не сразу.

— Пожалуй, вам лучше знать все. Я уже десять лет люблю Мэг, но она меня не любила и вышла замуж за О'Хара. И, насколько я понял, хлебнула с ним горя. Теперь Мэг не знает, замужем она или нет. Он был сущим дьяволом, держать ее в подвешенном состоянии, то ли да, то ли нет, — как раз в его духе.

Гэрратт звякнул ключами.

— Возможно, тут ты прав.

— Положение просто отчаянное, — продолжал Билл. — Она даже не может вступить в права наследства.

В голове у него мелькнула мысль о бумагах в банке.

Нет, это был какой-то пакет. Мэг только предполагала, что в нем бумаги.

— И ты хочешь, чтобы я поверил, будто О'Хара хоть что-то ей оставил? — усмехнулся Гэрратт. — Очевидно, твоя Мэг просто хочет убедиться, что стала вдовой. Она здорово сглупила, связавшись с ним, но женщины все дуры — особенно незамужние. О'Хара наверняка мертв — я сказал ей это, когда она пришла ко мне. Он мертв, вне всяких сомнений. Тело, которое выудили из реки в декабре, — безусловно, это был он. Труп был раздет догола, и обычная идентификация не представлялась возможной, но были обнаружены следы давнего перелома, а я точно знаю, что О'Хара пять лет назад сломал правую ногу. На дознании мы специально его не идентифицировали, это не в наших правилах — мы все еще надеялись выйти на след, по которому шел О'Хара, и не хотели никакой шумихи в газетах. Миссис О'Хара должна пойти к своему адвокату и добиться официального признания смерти мужа. Мы ей поможем. Только не надо никакой огласки. Вели ей немедленно отправиться к адвокату. Что касается газеты, букв и кленового листа, то это либо идиотская шутка, либо у нее что-то с нервами.

О'Хара мертв, как Юлий Цезарь — пусть не беспокоится.

Поднявшись, Гэрратт направился в другой конец комнаты, пошарил в ящике стола и вернулся с потрепанной записной книжкой, после чего снова сел на подлокотник кресла и начал листать мятые страницы.

— Вот, октябрь тридцать третьего года. Первая запись об О'Хара относится к третьему числу — он должен был доложить о себе, но не сделал этого… Четвертого звонила миссис О'Хара и хотела узнать, что с ее мужем. Мы — тоже. Подождав два дня, мы начали поиски. Никто не видел О'Хара с восьми вечера первого числа, после того как он вышел из своей квартиры. Никто о нем не слышал.

Он не появился и не появится никогда. — Гэрратт захлопнул книжку. — Так что посоветуй миссис О'Хара сходить к адвокату — и дело с концом!

Билл Кавердейл выпрямился в кресле.

— Вы говорите, никто не видел О'Хара после первого октября?

— Да, — лаконично отозвался полковник.

— Но я его видел.

— Ты?

— Да. И я точно помню дату, так как на следующий день — пятого октября — отплыл в Америку.

— Ты в этом уверен?

— Абсолютно. Но если хотите, можете проверить.

Гэрратт вынул из кармана карандаш и принялся грызть кончик.

— Итак, ты видел О'Хара четвертого октября — спустя четыре дня после того, как его видел кто-либо еще. Где ты его видел? Что он делал? С кем был?

— Он сидел в такси, — ответил Билл. — Около двенадцати ночи — мой поезд должен был прибыть в одиннадцать, но задержался.

— С какого вокзала ты ехал?

— С Кингс-Кросс. Корабль мой отплывал назавтра, и я торопился, но застрял на перекрестке и увидел в такси О'Хара. Тогда я не обратил на это особого внимания и помню только то, что это было где-то между Кингс-Кросс и Пиккадилли-Серкес.

Гэрратт что-то нацарапал в книжке.

— Ты уверен, что это был О'Хара?

— Абсолютно, — кивнул Билл.

— И он сидел в такси, а не в частной машине?

Билл на миг закрыл глаза.

— Да, в зеленом такси.

Гэрратт сделал очередную запись.

— Тогда мы могли бы разыскать такси, но с тех пор прошел уже год. Он был один?

Билл Кавердейл встал и подошел к окну. Как и Гэрратт, он тоже стал смотреть на многоквартирный дом, но видел перед собой не многочисленные окна и бетонную стену, а сидящего в такси О'Хара и прижавшуюся к нему женщину. Гнев, который он ощутил тогда, нахлынул на него снова. Быть женатым на Мэг и общаться с подобными девицами! Билл попытался представить ее себе, но не смог. Тем не менее у него осталось впечатление, что это была девушка вполне определенного сорта. Что-то должно было создать подобное впечатление…

— Он был один? — нетерпеливо повторил Гэрратт.

Билл повернулся к нему.

— Нет. С ним была девушка.

— Ты видел ее лицо?

— Думаю, что да. Но я не могу описать ее.

— Много же от тебя толку! — проворчал Гэрратт. — Одна только головная боль! Ты уверен, что там была девушка?

— Да.

— И, конечно, ты бы не узнал ее, встретив снова?

Билл нахмурился. За его впечатлением что-то крылось.

Если бы удалось за это ухватиться…

— Я этого не говорил, что не узнал бы, — неожиданно для себя ответил он.

Глава 4

Билл Кавердейл направился пешком в свой отель. Казалось достаточно очевидным, что О'Хара нет в живых уже почти год. Оставалось последовать совету Гэрратта и принять необходимые меры, чтобы его объявили мертвым юридически. Похоже, Гэрратт считал, что с этим не должно возникнуть трудностей.

Билл думал о том, когда он сможет попросить Мэг стать его женой. Он наконец сможет заботиться о ней, делать ей подарки, увезти из душного Лондона. Он уже представлял себя и Мэг в открытой машине с набитым багажником и они едут куда-то вдвоем. Октябрь выдался погожим, что располагает к путешествиям. Они могли бы поехать в Шотландию, Уэльс, Корнуолл, куда угодно.

Но мечты могли разбиться о жестокую реальность. Билл был отнюдь не уверен, что Мэг согласится. Зачем ей? Если бы он был ей нужен, она бы не вышла за О'Хара, а стала бы его женой пять лет назад. Именно тогда, на ее двадцатилетие, Билл впервые сделал ей предложение. Раньше он не говорил с ней об этом, так как она была слишком юной, но к двадцати годам большинство девушек уже выходят замуж. Однако Мэг только посмеялась над ним.

— Билл, ты дурачок! Я знаю тебя слишком хорошо и слишком тебя люблю. Замуж я еще совсем не собираюсь, но когда надумаю, то моим мужем станет абсолютно незнакомый мужчина, я хочу чувствовать себя первооткрывателем. Это так романтично!

— Значит, я, по-твоему, недостаточно романтичен?

— Конечно, миленький мой Билл! Ведь я знаю тебя с пятнадцати лет.

В итоге Мэг вышла замуж за Робина О'Хара, которого не знала вовсе.

Билл вошел в телефонную будку и набрал номер. Вскоре в трубке раздался голос Мэг.

— Я слушаю.

— Это Билл.

— О, привет, Билл! — В ее голосе звучала радость.

— Я хочу, чтобы ты пообедала со мной.

— Не думаю, что…

— Думать тебе незачем — предоставь это мне. Куда бы ты хотела пойти? Как насчет «Люкса»?

— Право же, Билл…

— А потом можем пойти в театр. Что ты видела за последнее время?

— Ничего.

— Отлично, я зайду за тобой без четверти семь.

— Но, Билл, мне нечего надеть.

— Ну, дамы из высшего общества надевают на себя не так уж много.

— Ты переживешь, если я буду выглядеть ужасно старомодно?

— Пожалуй, да. Переживу. Значит, без четверти семь.

Билл повесил трубку. Он был доволен собой, так как одолел искушение сказать ей, что она в любом старье будет прекраснее всех. Ты можешь чувствовать себя половичком, но как только девушка об этом узнает, она начнет вытирать о тебя ноги. Лучше держать все восторги при себе, тогда появится больше шансов, что Мэг выйдет за него. Эти выводы свидетельствовали о том, что даже самый преданный влюбленный порою не лишен змеиной мудрости.

Мэг положила трубку. Ей следовало ответить «нет», но она так давно сидела взаперти! Как было бы восхитительно пообедать с Биллом и не есть на ужин хлеб с маргарином!

На прошлой неделе у нее был сыр, но теперь денег оставалось так мало, что приходилось довольствоваться хлебом, маргарином и спитым чаем. Конечно, нужно было отказаться от телефона с той самой минуты, когда она осталась без работы, но телефон оставался последним средством связи с друзьями. Правда, летом все разъехались, так что от телефона не было никакого толку, а теперь, когда люди начали возвращаться, все разговоры все равно придется прекратить и продать что-нибудь еще, чтобы заплатить за квартиру и прежние телефонные разговоры.

Мэг отмела прочь эти досадные мысли. Сегодня она обедает в «Люксе», а после идет в театр. Только вот в чем?

Прошли два года и один месяц с тех пор, как она вышла замуж за Робина О'Хара, и с тех пор у нее не было ни единого нового платья.

Войдя в спальню, Мэг открыла дверцу платяного шкафа и задумалась… Только не свадебное платье. Хотя после свадьбы она надевала его неоднократно, но все остальные поводы стерлись из памяти.

В радости и горе, в богатстве и бедности…

Радость и богатство испарились в первый же месяц супружеской жизни, оставив лишь горе и бедность.

Нет, только не свадебное.

Тогда розовое с кружевами? Розовый цвет ей не идет, но Робин как-то сказал, что хотел бы посмотреть на нее в розовом платье, а когда Мэг надела его, заявил, что она подурнела. Нет, розовое тоже отпадает.

Может быть, черное платье из жоржета? Мэг надела его и подумала, что оно выглядит не так уж плохо. Два года с лишним тому назад платье стоило очень дорого, но дядя Генри дал ей чек. Мэг посмотрелась в зеркало — нет, она слишком худа и бледна, чтобы носить черное. Конечно, можно что-нибудь добавить, чтобы оживить его, но спина… спина очень открытая, видны лопатки и проступившие позвонки. Передвигая ручное зеркало в разные стороны, Мэг думала о том, как безобразно выглядят торчащие кости, как жаль, что у этого платья такой глубокий вырез на спине, сколько денег она за него заплатила и как справедлива поговорка «с глаз долой — из сердца вон».

Мэг жила в доме дяди Генри с пятнадцати лет до замужества, и он всегда оплачивал ее счета и дарил ей чеки на день рождения и на Рождество, но как только она вышла за Робина, дядя совсем перестал ею интересоваться. Они не виделись уже целый год, а он даже не отвечает на ее письма. Что бы там ни говорил Билл, она больше не станет писать ему и получать в ответ суетливые письма мисс Кэннок, где она твердит, как сильно занят мистер Постлетуэйт и как важно, чтобы его не беспокоили.

Без четверти семь Мэг была готова. Она все же надела черное платье, прикрепив к левому плечу конец длинного шарфа с помощью бриллиантовой броши. Эту брошь — две маргаритки и листочек — ей подарил Билл, когда ей исполнился двадцать один год. Мэг долго колебалась, но, в конце концов, решила ее надеть. Многие люди — Робин, дядя Генри и те, кого она считала своими друзьями, — постепенно уходили в прошлое, но только не Билл. Почему же ей не надеть его подарок? Мэг больше не выглядела бледной — она подрумянила щеки и подкрасила губы, поэтому казалась Биллу такой же хорошенькой, как два года назад, только слишком худой. Милая его Маргарет, Маргаритка.

Они пообедали в «Люксе», а потом отправились в театр. Все стало как прежде, словно этих двух лет не было вовсе. Мэг долгое время была несчастной, но теперь с ее плеч как будто свалилось бремя. Она словно выздоровела после тяжелой болезни, ощутив прилив сил и энергии.

В квартире ее донимали усталые, испуганные мысли, но вырвавшись на волю, она оставила их позади. Мэг радовалась музыке, свету, веселым голосам, новым экстравагантным платьям дам. Должно быть, ее собственное платье выглядит страшно старомодным, но это не важно. В обществе Билла она всегда чувствовала себя красивее и наряднее, чем обычно.

Они говорили о старых временах в Уэйз-Энде, о веренице гувернанток Мэг — одна считала ее сорванцом и хотела, чтобы она надевала перчатки, когда шла в деревню, другая вечно благоухала отвратительными дешевыми духами, а третья так старалась заполучить профессора в мужья, что даже он это понял и сбежал на конгресс в Вену…

— Напрасно меня не отправили в школу, — сказала Мэг. — Если у тебя нет братьев и сестер, то только в школе можешь завести друзей. Конечно я бы визжала и брыкалась, если бы дядя Генри захотел меня отослать, когда рядом были ты и Дженни Холленд — больше мне никто не был нужен. Но потом Дженни уехала в Индию, а ты — в Чили, и мне стало совсем одиноко.

— Ну, я ведь вернулся, — весело отозвался Билл. — Мэг, почему профессор покинул Уэйз-Энд? Я думал, он похоронил себя там на всю жизнь.

— Я тоже, — кивнула Мэг. — Я сама очень удивилась.

Я редко с ним виделась. В позапрошлом сентябре написала ему, хотела хоть ненадолго приехать в гости, но он ответил что собирается переезжать. Конечно мне хотелось знать, что это он вдруг, и я написала снова. На сей раз ответила мисс Кэннок — в деревне стало слишком шумно из-за автомобилей и собак, а дяде Генри нужна тишина, так как он намерен работать над книгой, материалы для которой собирал чуть ли не со дня моего рождения. Не помню, как она должна была называться — «мета…» Есть такое слово «метаболизм»?

— По-моему, да.

— Что оно означает?

— Понятия не имею.

Мэг вздохнула.

— Я тоже, но это не важно. Как бы то ни было, мисс Кэннок сообщила, что дядя купил остров, где и собирается писать свою книгу в покое и уединении. Я была в таком отчаянии, что отправилась в Уэйз-Энд без предупреждения.

— Молодчина! — одобрил Билл. — Ты видела профессора?

— Да, хотя сначала думала, что это мне не удастся.

Мисс Кэннок суетилась из-за переезда и верещала, что дядю нельзя беспокоить. И как только он ее терпит! Меня от нее просто трясет.

— Но ты смогла его увидеть?

— Только потому, что я набралась терпения и каждый раз, когда она умолкала, чтобы перевести дух, говорила:

«И все же я не могу уехать, не повидав дядю». На сто первый раз у мисс Кэннок покраснели глаза и кончик носа — совсем, как у белой мыши, — она всплеснула руками и убежала с криками: «О боже!». Минут через десять явился дядя Генри, как обычно, рассеянный, но довольный нашей встречей, поэтому я была рада, что добилась своего.

Билл нахмурился. Профессор нуждается в хорошей встряске, и он, Билл, постарается устроить это в лучшем виде.

— Где находится его остров? — спросил он.

— Как выяснилось, этот остров не в море, а на озере.

— А где озеро?

— В семи милях от Ледлиштона — в местечке, именуемом Ледстоу. Там находятся дом, озеро и остров. Дом стоит на берегу, но от него на остров ведет крытый мост. Его построила эксцентричная старая леди, которой мерещилось, будто ее хотят убить, поэтому она соорудила на острове еще один дом и спала там, а в дом на берегу возвращалась только днем. У моста есть двери с обеих сторон, и если запереть их, то окажешься практически на необитаемом острове — никто не может туда добраться. Дядя был в таком восторге, что я не стала рассказывать ему о том, из-за чего я приехала.

— О господи! — вырвалось у Билла.

Мэг печально улыбнулась.

— У меня не повернулся язык, Билл. Он был так счастлив. К чему было его расстраивать? Все равно он не мог бы ничего поделать. Поэтому я уехала назад, а дядя словно испарился.

— Ну так ему придется снова материализоваться, — мрачно произнес Билл. Поведение Генри Постлетуэйта его возмущало. Как так можно?! Несколько лет заменял ей и отца, и мать, а потом преспокойно отправился на этот свой остров?

А у нее ни денег, ни мужа, который исчез неизвестно куда?

Старый профессор был типичным рассеянным ученым, но Билл чувствовал, что сумеет вернуть его на землю и напомнить об элементарных обязанностях.

— Я намерен повидать его, — сказал он, сдерживая гнев. — Может быть, завтра.

— Не надо! — воскликнула Мэг.

— Надо.

Мэг вздохнула. Билл всегда был большим упрямцем.

Если он решил отправиться в Ледстоу, то сделает это. Внезапно ей расхотелось обсуждать дядю Генри.

— Давай не будем об этом говорить. Пожалуйста, Билл…

Она не окончила фразу, но ее внезапно порозовевшее лицо и огорченный взгляд были и так достаточно красноречивы. Мэг старалась хотя бы на час забыть о своих невзгодах, устроить себе в этот вечер передышку, наслаждаясь светом, музыкой, цветами, вкусной едой, которую она не пробовала уже много месяцев. Она хотела получить час счастья после двух лет кошмара…

Они выпили кофе и поднялись из-за стола. И тогда произошло нечто невообразимое. Двое сидящих за столиком позади — плотный господин с двойным подбородком и алчными блестящими глазками и платиновая блондинка в серебристом платье с открытой спиной — тоже поднялись.

— 'Блондинки, настолько светлокожая, что ее можно было принять за альбиноса, показалась Биллу крайне неприятной.

Шедшая впереди него Мэг внезапно остановилась и повернулась. Ее рука взметнулась к вороту платья и опустилась снова, выронив скомканный носовой платок. Билл подобрал платок, Мэг поблагодарила его и двинулась дальше, а парочка снова села за столик. Женщина закурила сигарету.

У нее были светло-серые глаза, а губы были накрашены необычной губной помадой. Билл не мог вспомнить, как называется этот цвет.

Мэг прошла мимо не оборачиваясь, и Билл последовал за ней. Когда они подходили к двери, он снова посмотрел на пару за столиком.

Женщина в левой руке держала сигарету между указательным и средним пальцами. Цвет острых ногтей в точности соответствовал оттенку помады. Она, улыбаясь, смотрела на Мэг, и Билл неожиданно вспомнил две вещи.

Во-первых, помада имела оттенок розовой циннии — самый неестественный цвет из всех существующих в царстве цветов, — а во-вторых, губы цвета циннии он видел у девушки, сидевшей в такси рядом с Робином О'Хара в ту октябрьскую ночь год назад.

Глава 5

Билл молчал, пока они не вышли из обеденного зала.

Голоса, смех и музыка, казалось, внезапно стали неестественно громкими, и все помещение словно вибрировало от звуков. Идя по уставленному зеркалами сводчатому проходу, Билл и Мэг невольно посмотрели друг на друга. Их взгляды встретились, и шок, испытанный Биллом, еще больше усилился.

— Ты знаешь, кто она? — быстро осведомился он, когда они вышли в широкий коридор.

Брови Мэг слегка изогнулись над голубыми глазами.

— Кто? — холодно переспросила она.

Какой был смысл притворяться? Нравится это Мэг или нет, он должен выяснить то, что она знает. А в том, что ей что-то известно, не было ни тени сомнения.

— Прости, Мэг, но это важно. Та женщина за столиком позади нашего… я видел ее раньше, и ты тоже. Скажи мне, кто она.

— Я ее не знаю, но кто она, по-моему, вполне очевидно.

— Мэг! — Биллу хотелось как следует встряхнуть ее. — Я спрашиваю тебя, знаешь ли ты ее имя.

— Кажется, она называет себя Делла Делорн.

Между ними возникло странное чувство отчуждения, вызванное гневом, возмущением, гордостью — всеми эмоциями разом. Голос Мэг был тихим, но жестким и суровым. Значит, не будет ей и сегодня покоя. Неужели Билл не мог подарить ей этот вечер, не расспрашивая ее о Делле Делорн? Неужели эта особа так его очаровала, что ему немедленно понадобилось узнать ее имя?

Билл тоже был изумлен и рассержен. Несмотря на все ее достоинства, благоразумия у Мэг было не больше, чем у других женщин. Знает его уже десять лет, а разговаривает с ним таким тоном, словно он в чем-то провинился!

Неужели она решила, что он клюнул на эту смазливую платиновую блондинку с алчным взглядом?

— Ты случайно не знаешь, где она живет? — чопорно осведомился он.

— Случайно знаю, — отозвалась Мэг еще более чопорно. Она снова побледнела, и румяна на ее лице выглядели трогательно и жалко. Повернувшись, Мэг быстро зашагала в сторону гардероба. Вечер был безнадежно испорчен, но им предстояло вынести его до конца. Она должна взять свое пальто, а потом они с Биллом будут два часа сидеть рядом в театре, ненавидя друг друга и думая о Делле Делорн.

Когда они ехали в такси, Билл положил ладонь на ее руку.

— Не сердись, Мэг.

Она отвернулась от него.

— Я нисколько не сержусь.

— Не ври! Почему Делла Делорн вызывает у тебя такой гнев?

— Я уже сказала тебе, что не сержусь.

Билл развернул ее лицом к себе.

— Перестань, Мэг! Мне нужны имя и адрес этой женщины для Гэрратта, а не для себя. Ты ведешь себя так, словно я тебя оскорбил. Если бы ты не знала, кто она, мне бы пришлось выяснять это другим способом.

— Отпусти меня! — Неожиданно Мэг расслабилась. — Билл, ты не знаешь…

— Нет, но ты можешь рассказать мне, дорогая.

Теперь Мэг держала его за руки, и он ощущал холод ее пальцев.

— Прости, Билл. Я вела себя по-свински, но ничего не могла с собой поделать. Эта женщина… я дважды видела ее с Робином. Он не говорил, кто она, но мне рассказали другие. Делла называет себя актрисой — кажется, она иногда выступала в ревю. Я говорила тебе, что собиралась развестись с Робином. Из-за этого я хотела повидать дядю Генри. Почему тебе нужно что-то знать о ней?

Билл не решался говорить, и рука Мэг сильнее сжала его запястье.

— Потому что тоже видел ее с Робином? — Ее взгляд стал умоляющим. В полумраке такси глаза ее казались более темными и просто огромными. — Да, Билл?

Он кивнул, и ее напряжение сразу спало. Это была всего лишь старая беда, а не новая. Мэг, облегченно вздохнув, откинулась на спинку сиденья. Такси остановилось на светофоре. Они молчали, пока не зажегся зеленый свет.