Глава 8

Эдвард задержался у мистера Барра. Было около десяти часов вечера, и уже стемнело, когда он подошел к протоке и вытащил карманный фонарик, хотя можно было обойтись и без него — ноги помнили каждый камень. Вечером шел сильный дождь, и воды в протоке было много. Камни были скользкими, а один, большой и плоский, прямо посередине, был залит водой. Эдвард перепрыгивал с камня на камень и наслаждался беззаботностью и свободой — ощущения почти забытые за последние пять одиноких лет. Дождь унялся — не может же он идти весь день не переставая! — но воздух был влажным и мягким, так легко дышалось. Все в его душе пело: «В гостях хорошо, а дома лучше». Нет лучше места на земле, чем то, где мир впервые ожил для тебя, где ты знаешь каждое дерево и каждый камень, каждого мужчину, женщину и ребенка, где ты ощущаешь, что в тебе течет кровь тех, кто триста лет создавал все это.

Он поднялся по склону от протоки и увидел черный силуэт церковного шпиля на фоне неба. Слабый свет освещал резьбу окна у хоров. В тихом воздухе слышались звуки музыки.

Эдвард застыл. Оказывается, он все же кое о чем забыл. Была пятница, а по пятницам с девяти до десяти Арнольд в церкви, он готовится к воскресной мессе. В усадьбе свое электричество, которое питает и помещение церкви. Прошли дни, когда деревенские мальчишки, тяжело дыша, приводили в действие мехи органа. Теперь там новый орган, и Арнольд мог всласть музицировать. Все в деревне гордились его игрой. В летние вечера, спеша по своим делам, любители музыки останавливались, минут десять слушали и, отметив, как Арнольд хорошо играет, продолжали путь.

Эдвард не испытал желания остановиться и послушать. Сладостное ощущение беспечности исчезло. Он нахмурился, ускорил шаг и чуть не столкнулся с кем-то, кто шел, шатаясь, со стороны деревни.

— Эй, не падай! — резко сказал Эдвард и поддержал незнакомца рукой. Парень был пьян.

— Извините, сэр, — сказал он покачнувшись. Эдвард осветил его фонарем. Рыжие волосы и мертвенно-бледное лицо. Если бы не эта неестественная бледность, он не узнал бы Уильяма Джексона, но, пьяный или трезвый, тот всегда оставался бледным — ни солнце, ни дождь, ни ветер не могли изменить цвет его кожи с самого детства. «Белый, как сливочный сыр, — Эдвард вспомнил слова старика Фулербая, — но он так же здоров, как я или вы, мистер Эдвард». Да, это был Уильям Джексон, правда, не в лучшем состоянии. Эдвард окликнул его по имени, и Уильям выпрямился.

— Да, мистер Эдвард. Иду домой — я самый — вот, иду домой…

— Поосторожнее на камнях — они скользкие.

— Нипочем не упаду, даже если постараюсь, — последовал вялый смешок. — У меня на ботинках гвозди, вот почему, и я по этим камням хожу по четыре раза на дню. У меня на повороте дом, у меня с Анни. Это уже после вас. Мы два года женаты, это та Анни Паркер, что работала у мисс Люси Вейн. Оставила ей кругленькую сумму, мисс Люси то есть, вот мы и купили дом, и я объявил о свадьбе.

Вино ударило ему в ноги, а не в голову, ему хотелось поговорить. Эдварду же этого не хотелось. И он резко сказал:

— Ну, иди и смотри, поосторожней.

Уильям Джексон опять покачнулся. Стоит ему захотеть, и он будет стоять на ногах так же крепко, как любой из них. Все дело в том, что он никак не мог решить, уходить ему или оставаться. Наверху, в церкви, был мистер Арнольд. Зачем, спрашивается, он пил последнюю кружку, если не для храбрости — чтобы и сказать ему то, что собирался сказать? Но здесь стоял мистер Эдвард — может, лучше сказать ему? Их было двое — мистер Арнольд в церкви и мистер Эдвард здесь, на дороге. Он никак не мог сообразить… Не надо было пить эту последнюю кружку.

— Мистер Эдвард… — Но, пока он раздумывал, Эдвард уже прошел мимо.

— Спокойной ночи, Вилли, — сказал он и скрылся. Звук его шагов, очень быстрых и решительных — он ходил так еще тогда, когда они были детьми, — постепенно затихал.

Может, надо было сказать все мистеру Эдварду, но деньги-то были у другого.

Одиноко стоя на мокрой дороге, Уильям покачал головой. Затем повернулся и пошел по темной тисовой аллее к церкви.

Глава 9

В доме викария вечер, посвященный шитью одежды для бедняков, подходил к концу. Эти вечера, которые поначалу робко и с сомнением устраивала миссис Болл, активная участница движения по спасению детей, имели большой успех. Каждую пятницу все местные женщины усердно работали иглами в гостиной викария. Это была великолепная возможность обменяться новостями и собственным мнением, и каждая лелеяла надежду, что придет день, когда ей, и только ей, откроют секрет приготовления божественного пирога, который всегда подавали в половине десятого. Но надежда была напрасной. На все намеки, похвалы, предложения честного обмена скромная и услужливая миссис Болл с улыбкой качала головой и очень любезно отвечала:

— Я бы с удовольствием, но это семейная тайна. Когда тетя Аннабела передала ее мне, я обещала никому не рассказывать.

Миссис Помфрет, чей муж владел собственной фермой к востоку от Гриннингза, предлагала подлинный рецепт восемнадцатого века пшеничной каши с корицей, мисс Симе делала ставку на надежный способ хранения свежей картошки до самого Рождества, мисс Блейк готова была открыть доставшийся ей от прабабушки рецепт крем-брюле, который, по рассказам, затмевал знаменитый оксфордский, но все безрезультатно. На следующий вечер после каждой такой попытки миссис Болл тяжело вздыхала и сообщала викарию, что чувствует себя очень жестокой.

— Но я обещала, Джон, тетя сказала, если я позволю этому рецепту уйти из семьи, она будет преследовать меня всю мою жизнь.

На это мистер Болл смеялся и говорил, что после того, что он слышал о тетушке, ему бы не хотелось видеть ее призрак, тем более в качестве постоянного гостя.

Все разошлись около десяти. Прощаясь, миссис Александер спохватилась:

— Чуть не забыла! Днем приходила эта несчастная Анни Джексон, она ищет работу, и я обещала, что всем об этом скажу. Кажется, ее мужа уволили, и они остались без заработка.

Мисс Блейк фыркнула:

— Она во что бы то ни стало хотела выйти за него замуж, и вот чем это кончилось! В свое время я ей говорила: «Ты, Анни, еще пожалеешь и будешь жалеть всю жизнь». Я ее знала еще девчонкой с тех пор, как она пришла к Люси Вейн, и не собиралась молчать. И что, вы думаете, она ответила? «У каждого из нас своя жизнь, и эта — моя». И вот к чему это ее привело! Никогда не любила Уильяма Джексона, и не я одна! Он совсем потерял всякий стыд с тех пор, как прибрал к рукам сбережения Анни!

— Как ей, должно быть, тяжело, — заметила миссис Болл.

Милдред Блейк вскинула голову:

— Сама виновата! Тот, кто не слушает добрых советов, должен мириться с последствиями! Спокойной ночи, миссис Болл. Я слышу, Арнольд Рэндом играет в церкви. Пойду перекинусь с ним словечком по поводу воскресенья. Если придется играть мне, то я должна знать заранее. Пусть не ждет, что я сяду и сразу отбарабаню две песни, три гимна и пару импровизаций — как будто я каждый день этим занимаюсь.

Миссис Болл рада была отвлечь внимание от бедной миссис Джексон и сказала:

— Да, я слышала, он собирается в Лондон в конце недели.

Дом викария находился рядом с церковью. Мисс Блейк могла не выходить на дорогу и не проходить через кладбищенские ворота. Она срезала путь и прошла через боковую калитку в церковный двор, пересекла его и приблизилась к двери под освещенным окном. Дверь, как она и предполагала, была приоткрыта. Тридцать лет назад она часто проскальзывала через эту дверь в церковь послушать Арнольда Рэндома, а потом, когда он прекращал игру, вместе с ним возвращалась домой. За эти тридцать лет сердце ее не смягчилось, а характер не улучшился. У нее не осталось ни малейшего снисхождения к Арнольду Рэндому.

Пока мисс Блейк обходила церковь, она вдруг сообразила, что он закончил играть, и вспомнила, что звуки органа не были слышны уже в тот момент, когда она вышла из дома викария. Хотя, пока они с миссис Болл разговаривали об Анни Джексон, Арнольд точно играл. Нет, он не мог уйти, иначе дверь была бы закрыта. Наверное, он только-только закончил. Ну что ж, даже лучше — ей не хотелось его слушать. Подобно многому другому, музыка потеряла для нее интерес. Ее пальцы могли еще нажимать на клавиши, но душа давно утратила способность воспринимать тонкие материи.

Она толкнула дверь и вошла. Дверь вела прямо в церковь. Орган находился слева. Через портьеру, за которой сидит органист, проникал слабый свет. Мисс Милдред потушила фонарь, который включила, пока шла через церковный двор, сделала один-единственный шаг вперед и услышала голоса. Высокий и холодный голос Арнольда Рэндома произнес слово «глупость». Кто-то отвечал ему с деревенским акцентом, его обладатель был явно пьян. Бесшумно ступая, она сделала еще несколько шагов и услышала, как Уильям Джексон сказал:

— А вдруг это не глупость, мистер Арнольд? Вдруг я рассказываю правду?

— Вы пьяны! — резко оборвал его Арнольд Рэндом.

С того места, где она стояла, она видела руку Уильяма Джексона от плеча до локтя. Портьера не была задернута. Да, он там, в грубом своем пальто. Вот он сделал шаг влево, и она увидела в полосе света его затылок с торчащими рыжими волосами. Он энергично затряс головой:

— Нет, не пьян. Здесь вы ошибаетесь, сэр. Конечно, последнюю кружку я выпил зря, но я не пьян. На ногах держусь не очень, но голова у меня ясная. Вчера было двенадцать месяцев, как мистер Джеймс Рэндом позвал меня в кабинет — меня и Билла Стокса, — хотел, чтобы мы были свидетелями в завещании. Вчера было ровно двенадцать месяцев.

— Ну и что? — спросил Арнольд Рэндом.

— Я и пришел сказать — что… Мистер Рэндом, с ним случился приступ, не дожил и до конца недели. Думали, он поправился, сиделка уже собралась уезжать, а тут случился приступ, и он умер. А Билл — он ушел во флот, и его смыло волной — так и не вернулся. Остался один я, кто может поклясться, что мистер Рэндом подписал это завещание.

— Джексон, вы пьяны! Разумеется, мистер Рэндом оставил завещание, его подлинность утвердили, на этом дело закончилось. А сейчас убирайтесь, ступайте домой! Мне надо запирать дверь.

Она видела, как Уильям переступил с ноги на ногу.

— Не спешите, сэр, — сказал он. — Не хотите, чтобы я все рассказал вам, найдутся другие, они будут только рады послушать. Например, мистер Эдвард.

— Что вы имеете в виду?

— Именно это я и хочу рассказать. Мистер Эдвард — три года назад все верили, что он мертв. Даже мистер Рэндом поверил. Приехал адвокат из Эмбанка, и он изменил завещание. Может, я и не проходил мимо окна, когда его подписывали, может, у меня глаз не было. Может, я не посмотрел и не заметил, на какой бумаге расписался мистер Рэндом. Большой лист плотной белой бумаги, там было напечатано на машинке, и мистер Рэндом наклонился и подписал его, и адвокат с помощником, и та дама, которая жила в доме, — как там ее звали? — миссис Пибоди — все это видели. Я думаю, они были свидетелями — она и адвокатов помощник. А на следующий день она уехала — назад в Австралию или еще куда-то.

— Джексон, вы пьяны. — Голос был твердым, но каким-то безжизненным.

Уильям засмеялся. Звук его смеха поразил Милдред Блейк.

— Я пьян — это потому, что посмотрел через окно и увидел, как мистер Рэндом подписывает завещание? А за двенадцать месяцев до вчерашнего дня я видел, как он подписал другое завещание — на голубой, а не на белой бумаге, и написано было им самим, а не напечатано на машинке, и свидетелями были мы с Биллом Стоксом, а не адвокатов помощник с миссис Пибоди. Я не настолько опьянел от одной лишней кружки в Лэме, чтобы все это выдумать, мистер Арнольд. Я и трезвый то же скажу. Не хотите верить — другие поверят. Мистер Эдвард, к примеру. Допустим, я пойду к нему и расскажу, что видел и слышал? Билли уже вышел, а мистер Рэндом — тот остался сидеть — обхватил голову руками и смотрит на голубой листок перед собой. Я его спросил: «Я пойду, сэр?», а он посмотрел на меня и так важно сказал: «Вы с мистером Эдвардом вместе росли. Прошлой ночью я видел его во сне так же ясно, как тебя сейчас, и он мне сказал: „Знайте, я не умер, я вернусь“. Вот поэтому я написал новое завещание и попросил тебя быть свидетелем. Нехорошо, если он вернется, а у него тут ничего нет. Хочу, чтобы ты это запомнил, Уильям. И ему рассказал, когда он приедет», — вот так он мне сказал.

Он остановился. Время шло. В тишине Арнольд Рэндом наконец спросил:

— И почему же ты не рассказал ему?

Уильям Джексон переступил с ноги на ногу:

— Думал, подожду, когда он приедет. Говорили, что он должен приехать. Не хотелось доверять бумаге. Я вообще-то не хочу неприятностей, но вы взяли и уволили меня…

— И ты взял и выдумал эту историю.

Мисс Блейк видела, как Уильям Джексон покачал головой.

— Я ничего не выдумывал, мистер Арнольд. Это святая правда — мистер Рэндом написал это завещание. Я могу поклясться на Библии, что я видел, как он подписал его, и что мы с Билли подписали, и что он сказал, будто мистер Эдвард говорил с ним во сне, что жив. Я не очень-то хочу поднимать шум, мистер Арнольд, и если вы меня снова примете на работу и дадите небольшую прибавку…

Арнольд Рэндом оцепенел.

Ему оставалось только твердить, что Уильям Джексон пьян. Это было его единственное оружие, единственный способ защиты, но он чувствовал его ненадежность. Если Уильям и был сегодня пьян, завтра он протрезвеет. Спиртное подсказало ему эту историю, или оно развязало ему язык и он решился рассказать то, что знал, — в любом случае, раз сказав, не скажет ли он это снова, когда хмель пройдет? Судя по всему, скажет.

Если принять его снова на работу и прибавить жалованье, он на некоторое время придержит язык. Но только до тех пор, пока ему не понадобятся деньги, пока он не почувствует вкуса к шантажу.

В установившейся тишине пришла четкая мысль: его шантажируют. Поддайся один раз, заплати — и будешь связан на всю жизнь. Чью жизнь? Путы оборвутся лишь со смертью одного из них, а Уильям младше на тридцать лет, если не на тридцать пять. Гнев захлестнул его, сметая все на своем пути.

— Подлый шантажист!

Это было только начало. Милдред Блейк закрыла уши руками, но кричащий голос все равно пробивался. Какие выражения! И в церкви! Некоторые слова были ей совсем незнакомы. Какой позор! И где! Какое кощунство!

Она поспешила выйти через маленькую боковую дверь и, стоя на дорожке, посыпанной гравием, слушала, как голоса то повышаются, то затихают. Она была потрясена, ужасно потрясена. Но ее мозг продолжал работать. У нее не было никаких сомнений в том, что Уильям Джексон сказал правду. Существовало более позднее завещание, другое, а не то, по которому наследство досталось Арнольду. На последней неделе жизни Джеймс Рэндом получил, как он считал, послание свыше о том, что его племянник Эдвард Рэндом жив, и он написал другое завещание. Не приходилось сомневаться, в чью пользу оно было написано. Если Арнольд Рэндом уничтожил его, ему грозят бесчестие и тюрьма. Если он только сейчас услышал о его существовании, он либо должен поддаться на шантаж, либо потерять наследство.

Уж Милдред-то знала как никто другой, что для него значит усадьба. Тридцать лет назад они были настолько близки, что могли читать мысли друг друга. И на некоторое время, совсем ненадолго, между ними установилось полное взаимопонимание. То, что увидел в ней Арнольд Рэндом, испугало его и заставило отступить. То, что увидела в нем Милдред Блейк, она не забыла. Сейчас она думала об этом.

Голоса в церкви стали громче. Послышался звук шагов. Ее глаза уже привыкли к темноте. Она повернулась и, не зажигая фонаря, бросилась по тисовой аллее к воротам.

Глава 10

Было семь часов утра, когда Джимми Херд прибежал к парадной двери дома викария и забарабанил в нее что было силы. Ему было двенадцать. Матери-вдове он помогал тем, что разносил по домам газеты. Он ездил за ними на велосипеде в Эмбанк к поезду, который приходил в семь двадцать. Его отец когда-то служил пастухом на одной из ферм лорда Берлингэма, и семье позволили остаться в почти развалившемся домике по ту сторону протоки. Он стучал и стучал в дверь, и когда миссис Болл, накинув халат, ему открыла, задохнулся от плача:

— Миссис Болл, мэм, он мертв! Он утонул! Он там, в воде, я не могу его вытащить!

Она ласково обняла его за вздрагивающие плечи. Он был таким худеньким — как все подростки… Кто-то утонул. Она быстро спросила:

— Кто?

— Уильям Джексон! О, мэм, он утонул — внизу, в протоке. О, мэм! — Мальчик весь трясся.

Миссис Болл позвала викария, викарий — церковного сторожа. Вдвоем они отправились к протоке и нашли там Уильяма Джексона, который лежал ничком в воде. Глубина ее была не больше двух футов. Нетрудно было представить себе, как это произошло. Большой плоский камень посередине был почти скрыт под водой после вчерашнего сильного дождя. Сторож прямо сказал:

— Это было бы странно, если бы Уильям был трезвее обычного. А так, видно, поскользнулся на том камне и упал. Слишком набрался, чтобы подняться. Хотя мог бы и очухаться от холодной воды. Здорово же он нарезался, если потонул в этой луже. Думаю, лучше позвонить в полицию, сэр, а я пока пригляжу, чтобы его никто не трогал.

За газетами Джимми опоздал. Миссис Болл напоила его горячим какао с булочками, после чего он почувствовал себя лучше. Сел на велосипед и поехал, оповещая всех встречных о том, что это он только что нашел Уильяма Джексона, который утонул в протоке. Если бы встречных было больше, он приехал бы еще позже. Он рассказал об этом миссис Александер, которая ждала его, сидя у окна, чтобы передать письмо сестре, жившей по соседству с магазином, где он брал газеты, и миссис Дикон, которая мыла крыльцо, и Джо Кэдлу, который шел на работу на ферму мистера Помфрета.

Миссис Александер и миссис Дикон хотели знать гораздо больше, чем он мог сообщить, а Джо, который по утрам пребывал в плохом настроении, только проворчал, что некоторым всегда везет. Миссис Дикон поспешила к мисс Блейк и пришла на четверть часа раньше, чем полагается. Мисс Ора будет переживать, что она лежала в своей спальне и не видела Джимми собственными глазами. Услышав такие новости, она не будет терять ни минуты — в этом вы можете положиться на мисс Ору. Правда, что можно увидеть с кушетки в передней комнате — ворота дома викария, церковь и дорогу, ведущую к протоке. Но саму речушку ни за что не увидишь. Миссис Дикон почти бегом пересекла деревенскую улицу и взлетела по лестнице наверх, в спальню мисс Оры.

— Мисс, тот самый Уильям Джексон, который женился на Анни Паркер, бедняжке!..

Мисс Ора, выпрямившись, сидела на кровати, в волосах бигуди, на плечах шаль.

— Всегда говорила, что он плохо кончит. Что он натворил?

— Мисс, он утонул!

— Что?!

— Джимми Херд нашел его и так испугался, что не помнит, как добежал до викария! А викарий зовет мистера Уильямса, они идут и находят его — и все точно, как сказал Джимми, и викарий возвращается и звонит в полицию!

Мисс Ора стала спешно снимать бигуди.

— Значит, пришлют «скорую помощь» из Эмбанка. Я срочно встаю! Мою расческу и зеркало, миссис Дикон! Не представляю, как можно утонуть в протоке. Если только он не был пьян, а я думаю, был.

— Бедная Анни! — пожалела миссис Дикон.

— Глупости! — отрезала мисс Милдред Блейк. Обе они не заметили, как открылась дверь, и были немало удивлены, увидев ее стоящей здесь, очень решительную и бледную, в старом черном пальто, которое она носила вместо халата. Она резко продолжила:

— Никакая Анни не бедная, миссис Дикон. Он был плохим мужем, и в недобрый час она вышла за него.

Это был общий приговор.

Мисс Ора вовремя перебралась на диван, чтобы увидеть, как приехала, а потом и уехала «скорая помощь». Она надела еще одну шаль и раскрыла все окна — слушать, что говорят прохожие. Она три раза посылала Клариссу Дин в магазин миссис Александер, чтобы быть в курсе всех мнений в деревне. Женщины постоянно заскакивают туда, их языки работают, как мельничные жернова. Больше всего ее раздражало то, что некого послать в Лэм, куда уже начали стекаться мужчины. Ради хозяина они, конечно, будут очень осторожны. Если ты позволяешь клиентам так напиваться, ты нарушаешь закон, а Уильям Джексон был здорово пьян, иначе не утонул бы в этой луже. Разумеется, мистер Парсон поклянется, что Уильям выпил не больше двух кружек, и все мужчины это подтвердят. Иначе, и они это прекрасно понимают, лицензию могут не возобновить, а кому охота тащиться за кружкой пива в Эмбанк. Мисс Ора уже много раз делилась своими соображениями по этому поводу и с миссис Дикон, и с Клариссой, и с Милдред. Но никто не мог сказать ничего в ответ.

Милдред села за письменный стол, чтобы просмотреть расчетные книги. Во всем, что касалось денег, она была очень аккуратна. Потом она принялась за сберегательную и чековую книжки.

Хотя старшей была мисс Ора, она даже не притрагивалась к счетам. Милдред всегда жаловалась на то, что они ограничены в средствах и потому нужно экономить на всем. Она никогда ничего не тратила на себя. Пальто, которое заменяло ей халат, было сшито больше тридцати лет назад по случаю похорон бедного папы. А сейчас она была в заштопанной фланелевой блузке, ужасном пиджаке и в юбке, доставшейся ей от старой кузины Леттисии Холидей. Та хотела отправить юбку на благотворительную распродажу, но Милдред забрала ее себе.

Мисс Ора самодовольно перевела взгляд с тускло-серой шали сестры на свою собственную голубую, очень нарядную. От цифр у нее болела голова, и она была рада передать все подсчеты в руки Милдред при условии, что ей обеспечат душистое мыло, соль для ванны, голубые ленты, красивые шали и книги по подписке.

Она проглатывала один сентиментальный роман за другим, испытывая удовольствие, которое вызывает встреча с давним знакомым. Ей нравилось заранее знать, что случится в конце. Не было неприятных неожиданностей, непредвиденных поворотов в сюжете. Прелестная воспитанница выйдет замуж за ненавистного опекуна, который, оказывается, очень приятный и под маской суровости лишь прячет свою романтическую страсть. Несправедливо осужденный герой будет оправдан. Золушка найдет своего принца, и оглушительно зазвонят свадебные колокола.

Джил достанется Джеку,

Скверный свалится в реку,

Крестьянин кобылу найдет,

И все хорошо пойдет.

«Скорая помощь» уехала. Группки людей на улице наблюдали, как она проезжала. «Скорая помощь» забрала тело, и миссис Болл пошла сообщить жене покойного. Было назначено следствие.

Так прошло утро.

Глава 11

После завтрака Милдред Блейк надела шляпку и куда-то отправилась. Мисс Ора наблюдала, как она шла по улице, и чувствовала себя обиженной. Могла бы все-таки зайти и сказать, куда это она собралась Повернула налево — значит, она не к викарию и не к Анни Джексон. Голубые глаза мисс Оры, которые замечали все на свете, проследили, как Милдред прошла мимо дома старой миссис Пальмер (ей девяносто три года, и она прикована к кровати), мимо дома миссис Вуд (ее сын Джонни — самый ужасный ребенок в Гриннингзе и всегда попадает под подозрение, когда кто-нибудь недосчитывается яблок в своем саду).

Милдред прошла мимо, даже не повернув головы, потом свернула направо и скрылась. Это могло означать только одно: она пошла к Эммелине Рэндом. И даже не переоделась — на ней старый пиджак и юбка! Мисс Ора цокнула языком. Милдред абсолютно неисправима!

Милдред Блейк не интересовал южный коттедж. Даже не посмотрев на яркий, буйно разросшийся садик Эммелины, она прошла по длинной аллее к усадьбе, позвонила в дверь и спросила Арнольда Рэндома. В руках у нее была маленькая черная книжка с привязанным к ней карандашом. Эту книжку знали все в Гриннингзе. Мисс Милдред была неутомимой сборщицей пожертвований. Если не экскурсия учеников воскресной школы, то рождественский праздник для детей, или пикник для матерей, или чай в вечерней школе. Дорис Дикон, которая открыла ей дверь, подумала: «Что же на этот раз? Рановато для Рождества, а матерям уже помогали в августе». Ее размышления прервала сама мисс Блейк:

— Мистер Рэндом у себя? Тогда я пройду. — И вошла, не дожидаясь ответа.

— Мне следовало проводить ее в гостиную и пойти сказать мистеру Арнольду, — рассказывала потом Дорис матери. — Господа не любят, когда так врываются, но я не могла остановить ее.

— Если мисс Милдред на что-то решилась, — ответила миссис Дикон, — ее никто не остановит.

Арнольд Рэндом поднял глаза и был явно недоволен увиденным. Только что он отлично позавтракал, выпил чашку очень удачного кофе. Невыносимая тяжесть отступила. Он мог расслабиться. Уильям Джексон представлял собой угрозу. Он был плохим мужем, скверным работником и подлым шантажистом. Он очень вовремя умер. Исчезли причины для беспокойства.

Вдруг открылась дверь, и вошла Милдред Блейк — в потертой одежде, вся ссутулилась, глаза так и сверкают. В руках у нее была черная книга для пожертвований, ему придется сделать подписку.

Интересно, идут ли все эти пенни, шестипенсовики, полукроны, не говоря уж о более крупных суммах, по назначению? Мысль была невольной. Все суммы фиксировались и, значит, учитывались, но если существовал способ их не учитывать, он бы не поверил, что Милдред Блейк им не воспользовалась. Бесчувственная, как камень, и слишком любит деньги. Хищная, он нашел нужное слово, хищная особа.

Она отказалась от места, которое он предложил, подвинула стул к столу и села, положив книгу на угол стола. В одной из ее хлопчатобумажных перчаток была дырка. Из дырки высовывался костлявый палец. Не отрывая взгляда от его лица, она сказала:

— Я пришла поговорить с вами об Уильяме Джексоне.

Его охватило легкое беспокойство. Нелепо, она не могла ничего знать. Все осталось между ним и человеком, который сейчас мертв. Точнее, двумя людьми, которых уже нет в живых. Билли Стокса погребло море, а Уильям Джексон утонул в полумиле от собственного дома. Наверное, Милдред Блейк собирала деньги для вдовы покойного. Она времени зря не теряет.

Он дошел в своих мыслях до этого момента, когда она сказала: