Мод Силвер (№14) - Кольцо вечности

Марк Харлоу потянулся через стол, но Сисели увернулась и опять закричала. Ей не хватало дыхания. Она уворачивалась, отступала, отклонялась, а Марк превратился в дикого зверя, обезумевшего и неистового, движимого одной целью — уничтожить ее. Он схватил ее за рукав, она вырвалась. Внезапно сквозь топот ног, тяжелое дыхание и быстрый стук сердца она различила еще какой-то звук. Он приближался. Наверное, это была машина.

Набрав побольше воздуху, она снова закричала. Он вскинул над головой тяжелый стул. Под руку Сисели попалась массивная стеклянная чернильница, и она метнула ее прямо в лицо Марку, а потом бросилась бежать из кабинета — прямо в объятия Гранта Хатауэя.

Глава 37

В то время как Сисели маялась в ожидании, Грант Хатауэй вошел в кабинет начальника лентонской полиции, гадая, сумеет ли выйти отсюда свободным.

Фрэнк Эбботт закрыл за ним дверь. Оба сели. Лэм выглядел мрачным и недовольным. И неудивительно: в кабинете было слишком душно — огонь в камине пылал вовсю. Значит, сейчас его, Гранта, поджарят на адском огне.

— Добрый день, мистер Хатауэй. Будьте любезны ответить на несколько вопросов.

— С удовольствием.

— Луиза Роджерз не сказала вам, откуда у нее ваши имя и адрес?

— Сказала. Она упомянула, что я обронил конверт. Кто-то поднял его и по просьбе Луизы отдал ей.

— Так она и нашла вас?

— Да, так она сказала.

— Она не спрашивала, кто был с вами в машине?

— Спрашивала.

— И вы ответили?

— Да.

— И тогда она уехала?

— Именно так.

— Как вы думаете, она решила продолжить поиски?

— Этого она не говорила.

— Вы назвали ей имя Марка Харлоу и название его поместья. Вы объяснили, как проехать туда?

— Она спросила, где живет мистер Харлоу, и я ответил.

— Она не говорила, что сейчас же поедет к нему?

— Нет.

— Но она собиралась туда?

— Об этом я не думал. Меня это не интересовало.

— Вы не звонили мистеру Харлоу и не предупреждали его о гостье?

Грант был явно удивлен.

— Конечно нет!

— А могли бы так поступить?

— Вряд ли.

— Вы с мистером Харлоу были друзьями?

— Мы с ним никогда не ссорились.

— Звучит не слишком обнадеживающе.

— Повторяю: я с ним не ссорился. Но он мне не дру.

— Однако он подвез вас четвертого января.

Грант улыбнулся.

— А вы когда-нибудь пытались добраться до Лентона из Ледлингтона? Я торопился домой.

Лэм хмыкнул.

— Значит, вы не звонили мистеру Харлоу и не предупреждали о неприятностях?

— Нет.

— Кому вы рассказывали о приезде Луизы Роджерз?

— Никому.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— А вашей жене?

— С какой стати?

— Отвечайте на вопрос.

— Жене я ничего не говорил.

— И никому другому?

— Никому.

— Почему?

Грант снова улыбнулся.

— По трем серьезным причинам: во-первых, у меня и без того полно дела. Во-вторых, этот визит меня не заинтересовал. И в-третьих, у меня хватало неприятностей.

Последовало молчание. Лэм не сводил с Гранта глаз. В комнате стало еще жарче. На лбах всех присутствующих проступил пот. Грант понимал, что этот пот могут счесть признаком волнения и приписать его виновности.

Молчание затянулось. Лэм нахмурился.

— Харлоу знает, что вы встречались с ней.

— Но не с моих слов.

Лэм откинулся на спинку стула.

— Значит, пора узнать, откуда ему все известно. Вы утверждаете, что ничего не говорили ни ему, ни кому-либо другому. В таком случае поедем и спросим его, откуда он все знает. Вы будете сопровождать нас.

Они отправились на Лейн в полицейской машине, за рулем сидел констебль Мэй. Неподалеку от Дипсайда Грант резко спросил:

— Если вы намерены арестовать меня, можно мне взять кое-какие вещи?

Лэм надолго задумался. Он мог ответить: «С чего вы взяли?», а мог сказать: «За вещами мы заедем на обратном пути». Но никто не понял, почему он ответил по-другому:

— Хорошо.

Мисс Мод Силвер впоследствии назвала этот поступок вмешательством провидения.

Они повернули к дому и услышали отчаянный лай Брамбла, запертого в кухне. Едва констебль остановил машину и выключил двигатель, Грант услышал вопль Сисели. Три двери распахнулись рывком, четверо мужчин вбежали в дом: Грант и Фрэнк — потому что услышали крик, Лэм — вслед за Грантом, а констебль — потому что он привык бежать вслед за остальными.

Крики доносились из кабинета. Едва Грант приблизился к двери, навстречу ему выбежала Сисели. Она бросилась прямо в объятия Гранта Хатауэя, он крепко прижал ее к себе. Фрэнк Эбботт увидел сережку, лежащую на полу — там, где ее выронила Сисели, а потом упавшего на колени Марка Харлоу. Он рухнул вместе со стулом, который намеревался бросить в Сисели. Лицо Марка было залито чернилами и кровью, он беспомощно хватался за воздух.

Фрэнк бросился к нему. Лэм на секунду застыл на пороге. Он услышал слова задыхающейся Сисели: «Он убил их обеих и пытался убить меня!» Взгляд Лэма уперся в сережку, затем в Марка Харлоу, который уже поднялся, опираясь на стол, и пытался стереть с лица кровь и чернила. Лэм, тщательно обдумав происходящее, спросил: «Что тут происходит?» — и перешел прямо к обвинениям.

Марк Харлоу слышал их невнятно, как далекий вой ветра. Кровь шумела у него в ушах, от боли кружилась голова. До него доносились обрывки: «…любые ваши слова… могут быть истолкованы…»

Протерев глаза, он в ужасе уставился на Лэма.

— Ну и что? Все уже сказано, — и он проклял Сисели и свое невезение. Будь здесь Луиза Роджерз, она узнала бы и голос, и брань.

— Итак, я вас предупредил, — продолжал Лэм. — Миссис Хатауэй говорит, что вы пытались убить ее. Что вы можете сказать об этом? И о Луизе Роджерз? Или о Мэри Стоукс?

— Да, я убил их, — ответил Марк Харлоу. — Мне крышка. С невезением не поспоришь.

Глава 38

Они уехали, взяв у Сисели показания. Прошло полчаса с тех пор, как вдалеке затих шум машины, увозящей в Лентон полицейских и Марка Харлоу в наручниках. Старший инспектор сидел впереди, рядом с констеблем Мэем.

Жизнь в доме постепенно входила в привычную колею: охрипшего от лая Брамбла выпустили из кухни, Грант снял плащ, Сисели приготовила чай. Чем скорее займешься привычными делами, тем быстрее забудется кошмар. Они сидели в кабинете, перед камином, шторы были плотно задернуты. Сисели сама задернула их. Если бы она сегодня подошла к дому и заглянула в окно кабинета, то не увидела бы ничего.

Полицейские увезли кольцо вечности, Грант собрал с пола осколки стекла. По ковру растеклось чернильное пятно — высохнув, оно станет почти незаметным. Чернильницу наполнили чернилами. Она не разбилась — от нее только отлетело несколько осколков.

Сисели с наслаждением пила горячий чай. Говорить ей не хотелось. Вскоре она встанет и пойдет мыть посуду, но не сейчас. В камине уютно потрескивал огонь. Брамбл лежал, уткнув нос в передние лапы. Грант откинулся в кресле, подложив под голову коричневую расшитую подушку. Постепенно забывая об опасности, он переполнялся отвращением к коричневой ткани. К любой ткани, и к коричневой в особенности. Ее ценят за практичность, но она выглядит грязной, даже если она чистая, и наоборот.

Медленными, размеренными движениями Сисели начала убирать в кабинете. Обоям было не меньше тридцати лет — синие и бурые хризантемы на грязноватом фоне. Сисели мысленно решила заменить их кремовыми и выбрать новые шторы — зеленые или бледно-розовые, когда Грант вдруг открыл глаза и спросил:

— Хочешь поговорить?

— Нет, — сказала Сисели.

Он потянулся и сел.

— Все равно придется.

Она покачала головой.

Он отодвинул чайный столик, сел прямо, положил руки на подлокотники и посмотрел на нее в упор.

— Мы должны поговорить, Сисели. Лучше разобраться со всем сразу. Ты уехала к родителям второпях, ничего не объяснив. Может, все-таки выясним, что произошло?

Она опять покачала головой. Презрение, копившееся несколько месяцев, вспыхнуло в ней и вызвало тошноту. Когда она думала, что Гранта арестуют, Марк убьет ее, а Гранта повесят, ей не было дела до того, что произошло между ней и мужем. Это случилось в другом мире, в другой жизни, потерявшей свое значение. Она покачала головой.

Голос Гранта стал твердым.

— Придется. Я хочу знать, с чего все началось. Мы были счастливы, и вдруг ты уехала, заявила, что я женился на тебе только ради денег и ты меня раскусила. И теперь я хочу знать, с чего это тебе взбрело в голову.

Сисели тоже села. В камине еще догорал огонь.

— Не делай вид, будто ты ничего не понимаешь!

— Я действительно ничего не понимаю. Объяснись.

— Грант, ты же сам, своими руками отдал мне то письмо!

— Какое письмо?

— От твоей кузины Филлис Шоу, с которой вы вместе росли. Ты сказал: «Вот письмо от Фил, если повезет, они будут дома к Рождеству. Она славная, ты ее полюбишь». Ты открыл правый ящик стола, порылся в нем, вынул письмо и отдал его мне. А потом ушел.

Грант кивнул.

— Да, я уехал на встречу с Джеймсом Рони. А когда вернулся, узнал, что ты ушла и оставила записку о разводе. Ты отказалась видеться со мной, не отвечала на письма и вообще вела себя странно.

Глаза Сисели блеснули.

— Вовсе не странно!

— А мне так показалось. Может, все-таки объяснишь, в чем дело?

— А ты не помнишь, что было в том письме? — В ее голосе зазвенело негодование.

— Не припомню ничего, что могло оскорбить тебя.

— Какая у тебя короткая память!

Грант по-прежнему сидел неподвижно, покачивая ногой. Но голос его стал резче.

— Я действительно не могу вспомнить ничего особенного. Если я что-нибудь упустил, будь любезна напомнить мне.

— Ты правда ничего не помнишь?

— Возможно, я невнимательно прочел письмо. Посуди, разве я стал бы показывать его тебе, будь в письме что-нибудь оскорбительное? А теперь говори, что там было.

Сисели сидела прямо; она была бледна, только на щеках пылал румянец.

— Не понимаю, как ты мог забыть такое! Не знаю, зачем ты вообще показал мне то письмо. Я постоянно думаю об этом и теряюсь в догадках. Эти строки я прочла на второй странице, как только ты ушел. Я стояла у окна и читало письмо. Вначале говорилось о жаре. Потом я перевернула страницу. У твоей кузины очень разборчивый почерк. Она писала: «Сисели Эбботт можно посочувствовать. Я знаю, как ты к ним относишься. Твое „она просто смуглая худышка“ не слишком обнадеживает: я слышала, что она довольно мила. Одна из сестер Джералда, толстая Мэри, училась с ней в школе. От нее я и узнала, что леди Эвелин Эбботт завещала Сисели все свое состояние. Теперь богатых наследниц не так уж много, а к ее внешности ты привыкнешь. Мэри уверяет, что ее не назовешь дурнушкой».

На лице Гранта Хатауэя отразилось изумление — несомненно, он вспомнил этот отрывок. Его терзали ужас и одновременно желание засмеяться.

— О, Сисели! — воскликнул он.

Сисели сжата губы в тонкую алую линию.

— Бедняжка моя, как мне жаль! Это было не то письмо.

— Вот как? А по-моему, оно пришлось кстати.

— Дорогая, ты не посмотрела на дату?

— Нет.

— Письмо у тебя?

Она вспыхнула.

— Разумеется, нет! Ты думаешь, я могла сохранить его? Я разорвала его в клочки и сожгла их.

Он со смехом объяснил:

— Вот к чему приводят вспышки гнева, Сисели! Если бы ты взглянула на дату, ты поняла бы, что письмо написано год назад, в январе.

Сисели метнула в него недоверчивый взгляд.

— В январе? Но ведь твоя кузина писала про страшную жару!

— Конечно, ведь она живет в Южной Африке. Неужели тебя ничему не научили в школе?

Сисели стыдливо потупилась.

— Вот так-то, детка. А теперь послушай меня. Приехав сюда, я написал Фил, что не представляю себе, как оплатить расходы на похороны, а тем более — на какие средства содержать поместье. В ответ она предложила мне жениться на богатой наследнице, уверяя, что таких полным-полно. И предложила тебя, соседку, школьную подругу Мэри, сестры Джералда — что может быть лучше? Я ответил на письмо после того, как познакомился с тобой на том кошмарном чаепитии в присутствии миссис Боуз. Тебя затащили туда силой. Ты дулась и молчала.

Сисели вскинула голову.

— Я злилась на маму — она не разрешила мне надеть только что купленную шляпку. Разгорелась бурная ссора. Шляпку я купила сама, мне не хотелось всю жизнь подчиняться маме.

— Бедная Моника!

— А меня ты не жалеешь?

— Ладно, бедная Сисели. Скажем так: ты выглядела неважно, как любой человек, когда он чем-то раздражен. В тот вечер я написал Фил и объяснил, что ты — смуглая худышка, которая все время молчит, и в ответ она прислала мне то самое роковое письмо.

— А потом? — выпалила Сисели, понимая, как много зависит от его ответа.

— А потом, детка, я влюбился в тебя.

Он поднялся, подошел к ней и взял ее за руки.

— Сисели, посмотри на меня. Это очень важно. Если ты мне не веришь, мы расстанемся. Но подумай хорошенько. Вспомни обо всем, что у нас было!

Он притянул ее к себе.

— Да, я влюбился в тебя. Буду откровенен: если бы у тебя не было ни гроша, я наступил бы на горло своим чувствам — я просто не мог позволить себе жениться на девушке без средств. Мне следовало быть предусмотрительным. Я старался выкрутиться, оплатил похоронные расходы, продав часть старых украшений, пролежавших в банке сорок лет. Когда в деревне появилась полиция, я надеялся только на то, что об этом факте никто не узнает.

Сисели вздохнула. Внезапно Грант рассмеялся.

— Но против меня и без того нашлось немало улик, верно? А теперь мы снова в тихой гавани, Сисели. Мы живы нам ничто не угрожает, кроме давней ссоры. Если бы старик Лэм помедлил или мы вообще не заехали бы сюда, что было бы с нами? Подумай. Какая удача и вместе с тем… — минуту он подыскивал слово и заключил: — Трагедия. Ведь тебя могли убить, меня — посадить в тюрьму, а в вечерних газетах появились бы статьи под заголовками «Виновник трех убийств арестован».

Ее ладони похолодели, лицо стало белым.

— Не смей!

— Только подумай об этом. А теперь посмотри на меня. Ты веришь, что я тебя люблю? Отвечай честно, Сисели!

Она устремила на него серьезный взгляд и наконец ответила:

— Да.

— А ты любишь меня?

Она повторила тот же ответ.

Грант обнял ее — как в ту минуту, когда подбежал к двери кабинета.

— Сисели, сколько же времени мы потеряли зря!

Глава 39

Мисс Силвер готовилась к отъезду. Старший инспектор Лэм нанес ей визит и мимоходом отметил, что в Лондоне они живут почти рядом, а встретились именно здесь, в провинции.

Мисс Силвер кашлянула, улыбнулась и принялась расспрашивать о его семье.

— Надеюсь, миссис Лэм здорова?.. Рада слышать. Помнится, ее мучал кашель. Но теперь все прошло?

— Да, спасибо.

— А ваши дочери? Мне известно, что Лили счастлива в браке. У нее мальчик, не так ли? Кажется, ему семь месяцев от роду.

Лэм сразу отказался от официального тона. Своих дочерей он обожал.

— Почти восемь, но с виду можно подумать, что ему уже годик. Лил говорит, что он вылитый я.

— Какая прелесть! А Вайолет?

— На пасху выходит замуж. Ее жених — славный малый, служит в агентстве недвижимости. Осталось только найти жилье. Молодым незачем жить вместе с родителями, хотя моя жена была бы рада.

Мисс Силвер поспешила согласиться с Лэмом.

— Вы совершенно правы: молодые люди должны быть независимыми. А Миртл? Она помолвлена?

Лэм усмехнулся. Миртл была самой младшей и любимой из его дочерей. Он не желал расставаться с ней, но и не хотел мешать ее счастью. Неожиданно он обнаружил, что изливает мисс Силвер душу.

— Она была помолвлена, но вдруг заявила, что не желает выходить замуж. Она всегда была своевольна. Жена ее не понимает и твердит, что замуж выходить необходимо, чтобы иметь семью. Она говорит, что я балую Миртл.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Это правда, инспектор?

Подумав, он согласился:

— Пожалуй, да. Но она еще совсем ребенок. — Сказав это, Лэм поднялся. — Я рад, что супруги Хатауэй помирились. Слишком уж много пар сейчас разводится, притом из-за пустяков. Забавно: люди изо всех сил строят карьеру, но не желают прилагать никаких стараний, чтобы упрочить свой брак. Ну, мне пора. Спасибо, что вы сразу сообщили нам о разговоре с Харлоу и его просчете. Хатауэй тоже обязан поблагодарить вас: если бы не вы, его жену могли бы убить.

— На все воля провидения, — отозвалась мисс Силвер.

С Моникой Эбботт она рассталась с искренним сожалением, получив приглашение приехать вновь, и как можно скорее.

Плату за труды у Сисели она не взяла.

— Ни в коем случае, дорогая! Я даже не успела вмешаться.

Сисели с признательностью взглянула на нее.

— Вы спасли мне жизнь.

Мисс Силвер улыбнулась.

— Надеюсь, вы будете счастливы.

С Фрэнком Эбботтом она не стала прощаться. Через пару дней он застал мисс Силвер распаковывающей большой сверток. В нем оказалась серебряная ваза, вместившая большой букет голубых и белых гиацинтов, принесенный от дельно. В вазе цветы смотрелись на редкость эффектно. Водрузив ее на почетное место, на ореховый книжный шкаф, рядом с репродукцией «Пробуждения души», Фрэнк задумался: кому в голову пришла мысль выбрать эту чудесную вещь викторианской эпохи — Гранту или Сисели? Мисс Силвер была явно польщена. Надпись на карточке в букете — «С нашей любовью и сердечной признательностью», размеры вазы, ее вес, изящный узор, пышные гиацинты — все это доставило ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

Смущенно кашлянув, она повернулась к Фрэнку.

— Как мило с их стороны! Я так тронута. Прекрасная ваза, а цветы бесподобны. И они так подходят друг к другу! Позволь напомнить тебе метафору лорда Теннисона, который сравнивает счастливую супружескую пару с «прекрасной мелодией под стать благородным словам». Эти гиацинты такие хрупкие, а ваза кажется неуязвимой.

Прежде Фрэнку казалось, что он прекрасно знает мисс Силвер, — ее ум, высокие принципы, энергию, сентиментальность — но на этот раз он лишился дара речи. До конца жизни мысленно он сравнивал кузину Сисели с гиацинтом в массивной, но элегантной вазе из драгоценного металла, но ей об этом не говорил. В приливе восторга, забыв обо всем богатстве родного языка, он перешел на французский, который так раздражал старшего инспектора Лэма:

— Le mot juste![4] — воскликнул он.

Примечания

1

Никталопия — куриная слепота

2

Боже мой! (фр.)

3

Бесстыжий, негодяй, убийца! (фр.)

4

Прекрасно сказано! (фр.)